Герои пьесы "Три сестры" Чехова: характеристика героев. Три сестры Другие сочинения по этому произведению

Действующие лица

«Прозоров Андрей Сергеевич.
Наталья Ивановна, его невеста, потом жена.
Ольга
Маша его сестры
Ирина
Кулыгин Федор Ильич, учитель гимназии, муж Маши.
Вершинин Александр Игнатьевич, подполковник, батарейный командир.
Тузенбах Николай Львович, барон, поручик.
Соленый Василий Васильевич, штабс-капитан.
Чебутыкин Иван Романович, военный доктор.
Федотик Алексей Петрович, подпоручик.
Родэ Владимир Карлович, подпоручик.
Ферапонт, сторож из земской управы, старик.
Анфиса, нянька, старуха 80 лет» (13, 118).

Тенденция к формализации списка действующих лиц, намеченная в «Чайке» и эксплицированная в «Дяде Ване», находит воплощение и в этой пьесе Чехова. Социальный статус персонажа, открывающего список, впервые вообще не определен автором. Знаки же военной иерархии, отмеченные в нем, оказываются фактически не востребованными в ходе сюжетного действия или, по крайней мере, не являются концептуальными для пьесы. Они скорее важны как возрастные маркеры. Так, подпоручики Федотик и Родэ в системе персонажей драмы «Три сестры» – это, прежде всего, молодые люди, еще восторженные, очарованные жизнью, не задумывающиеся о ее смысле и вечных противоречиях:
«Федотик (танцует). Погорел, погорел! Весь дочиста!» (13, 164);
«Родэ (окидывает взглядом сад). Прощайте, деревья! (Кричит). Гоп-гоп! Пауза. Прощай, эхо!» (13, 173).
И, наконец, в отличие от предшествующих пьес, маски социальные, реализованные в списке действующих лиц, заменяются в ходе сюжетного действия масками литературными. С этой точки зрения, драма «Три сестры», пожалуй, самая литературная пьеса Чехова – настолько велик и разнообразен ее цитатный фон. «Почти все персонажи чеховской пьесы являются героями каких-то уже написанных романов и драм, часто – сразу нескольких, что литературные параллели и реминисценции выявляют и подчеркивают», – эту характеристику первой пьесы Чехова «Безотцовщина», данную И. Н. Сухих, вполне можно отнести и к драме «Три сестры». Безусловно, элементы цитатной игры есть во всех чеховских пьесах. Так, обмен репликами между Треплевым и Аркадиной перед началом спектакля (первое действие комедии «Чайка») маркирован сопроводительной ремаркой и кавычками, сопровождающими цитату:
«Аркадина (читает из “Гамлета”). “Мой сын! Ты очи обратил мне внутрь души, и я увидела ее в таких кровавых, в таких смертельных язвах – нет спасенья!”
Треплев (из “Гамлета”). “И для чего ж ты поддалась пороку, любви искала в бездне преступленья?” (13, 12)».
В данном случае взаимоотношения матери и сына рассматриваются самими персонажами через призму шекспировской трагедии. Здесь – это игра в Шекспира, привычная – профессиональная – для Аркадиной и серьезная для Треплева. В третьем действии комедии ситуация будет продублирована и на этот раз реализована Треплевым уже не в репликах из «Гамлета», спроецированных на его жизнь, но в самой этой жизни.
Литературные маски есть и у героев пьесы «Дядя Ваня». Так, Войницкий неожиданно ощущает себя то главным персонажем драмы А.Н. Островского «Гроза», причем, в идейном, общественно-демократическом ореоле интерпретации Н.А. Добролюбова: «Чувство мое гибнет даром, как луч солнца, попавший в яму» (13, 79), то Поприщиным из гоголевских «Записок сумасшедшего»: «Я зарапортовался! Я с ума схожу… Матушка, я в отчаянии! Матушка!» (13, 102). Сцена же прощания доктора Астрова с Еленой Андреевной в четвертом действии пьесы во многом выстроена по модели финального объяснения между Онегиным и Татьяной (в той же логике окончательной победы необходимости над чувством):
«Астров. А то остались бы! А? Завтра в лесничестве…
Елена Андреевна. Нет… Уже решено… И потому я гляжу на вас так храбро, что уже решен отъезд… Я об одном вас прошу: думайте обо мне лучше. Мне хочется, чтобы вы меня уважали» (13, 110).
Цитатный фон пьесы «Три сестры» системен. Он позволяет с равной степенью уверенности и доказуемости читать ее по Шекспиру, по Л. Толстому, по Грибоедову. Структура драмы позволяет реконструировать и мифологические, и древнерусские ее первоисточники. Однако важным для интерпретации чеховской драмы представляется, на наш взгляд, не столько поиск наиболее точного источника цитирования, сколько эксплицирование и объяснение самого художественного принципа (по сути бесконечной) литературной (культурной) игры; актуализация семантической функции цитации.
Попробуем объяснить ее на материале присутствующего в пьесе «Три сестры» пушкинского подтекста, и – более конкретно – важнейшего для ее семантики подтекста онегинского. Ведь именно онегинский код в ходе сюжетного действия драмы постепенно разворачивается как доминирующий. Кроме того, в системном аспекте о нем, кажется, еще не писали исследователи чеховского театра. Четырежды (!) на протяжении сюжетного действия драмы, от первого до последнего ее действия, Маша повторяет: «У Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том» (13; 125, 137, 185). Эту цитату из вступления к поэме «Руслан и Людмила» вполне можно назвать точной. «Не сердись, Алеко. Забудь, забудь мечтания свои», – дважды говорит Соленый (13; 150, 151) и мистифицирует читателя/зрителя, потому что таких строк, как известно, в пушкинской поэме «Цыганы» нет. Однако и подлинная, и мнимая цитаты являются вполне определенными знаками, которые, вступая в сложные отношения с пушкинским контекстом, продуцируют важнейшие смысловые грани пьесы Чехова.
Так, образ Алеко в чеховской пьесе, несомненно, знаковый образ. Он становится одной из многочисленных масок, в данном случае – разочарованного байронического героя, которую примеривает на себя Соленый: «Но счастливых соперников у меня не должно быть… Клянусь вам всем святым, соперника я убью» (13, 154). Эта реплика кратко и точно формулирует эгоцентрическую философию пушкинского персонажа:

Я не таков. Нет, я не споря,
От прав моих не откажусь!
Или хоть мщеньем наслажусь.

Сама же мнимая цитата указывает на вполне определенную сюжетную ситуацию поэмы, предсказанную диалогом Алеко и Земфиры, который завершает и которому подводит итог следующее за ним утешение Старика. Именно на этот – трагический – сценарий развития событий и намекает Соленый, экстраполируя сюжет пушкинской поэмы на собственную жизнь и на жизнь других, в том числе близких ему людей:
«Алеко
Мне снилась ты.
Я видел, будто между нами…..
Я видел страшные мечты!
Земфира
Не верь лукавым сновиденьям <…>
Старик
Кто сердцу юной девы скажет:
Люби одно, не изменись? »

Таким образом, реплика-цитата Соленого вводит в пьесу мотив «любви-обмана», который не столько связан с образом самого Соленого, сколько может быть отнесен к Тузенбаху, любовь которого к Ирине так и остается безответной; кстати, именно к Тузенбаху и обращается Соленый: «Не сердись, Алеко…». Этот мотив связывает образ Тузенбаха не столько с образом Алеко, сколько с образом Ленского, тем более что и в романе Пушкина, и в пьесе Чехова мотив находит свое сюжетное завершение в дуэли и трагической, безвременной смерти персонажа-мечтателя. Он гибнет, стремясь внести порядок в нарушенное, с его точки зрения, равновесие, восстановить гармонию. Так, Ленский должен наказать «коварного искусителя» Онегина, Тузенбах – сделать счастливой Ирину: «Я увезу тебя завтра, мы будем работать, будем богаты, мечты мои оживут. Ты будешь, счастлива» (13, 180). Косвенным подтверждением «генеалогического» родства образов является и их немецкое происхождение – метафорическое у Пушкина («Он из Германии туманной привес учености плоды…») и фактическое у Чехова: «У меня тройная фамилия. Меня зовут барон Тузенбах-Кроне-Альтшауер, но я русский, православный, как и вы» (13, 144). Образ же Соленого приобретает в этом контексте комические черты, поскольку строится на несоответствии представлений персонажа о себе, маски, которую он считает своим лицом, и действительной его сущности, на которую, кроме предположительной оценки Тузенбаха: «Мне кажется, он застенчив» (13, 135), указывает и авторская оценка. Она реализуется в выборе бытовой, абсолютно не поэтической и даже подчеркнуто антиромантической фамилии; в удвоении имени, свидетельствующем об отсутствии оригинальности и в совокупности с фамилией звучащем как прозвище. В приведенной выше цитате авторская оценка может быть обнаружена и в стилистическом оксюмороне, включенном в речь персонажа: «клянусь всем святым» – «убью».
Наиболее же важной для смысловой концепции чеховской драмы является, повторяю, «онегинская» семантика. Ее актуализация осуществляется в пьесе постоянно. «Все-таки жалко, что молодость прошла», – говорит Вершинин (13, 147). «Жениться я не успел, потому что жизнь промелькнула, как молния», – вторит ему Чебутыкин (13, 153). И эти вариации мотива напрасно прошедшей молодости по-своему повторяют пушкинские строки из восьмой главы романа «Евгений Онегин», афористично воплотившие этот традиционный элегический мотив:

Но грустно думать, что напрасно
Была нам молодость дана,
Что изменяли ей всечасно,
Что обманула нас она.

Косвенные (немаркированные) реплики-цитаты персонажей, подобные репликам, приведенным выше, в совокупности с прямыми их высказываниями, эксплицирующими первоисточник, например, с вершининским: «Любви все возрасты покорны, ее порывы благотворны» (13, 163), задают «онегинский» ключ к пониманию характера чеховских персонажей. Так, разочарованный («уставший» от жизни) Вершинин вдруг влюбляется в Машу, знакомую ему, но не узнанную им в прежней жизни в Москве:
«Вершинин. (Маше) Вот ваше лицо немножко помню, кажется.
Маша. А я вас нет» (13, 126).
В этой ситуации пьесы угадывается (и одновременно предсказывается) сюжетная модель пушкинского романа: почти формальное знакомство Онегина и Татьяны в начале романа – узнавание и действительная встреча/расставание в конце. В свою очередь, Чебутыкин, на протяжении всего сюжетного действия пьесы говорит о своей «безумной» любви к матери трех сестер, «которая была замужем», варьируя тем самым «онегинскую тему», заданную Вершининым. Образ Ленского тоже получает в пьесе «двойное» продолжение. Помимо Тузенбаха, с ним оказывается тесно связанным образ Андрея Прозорова, подающего в первом действии пьесы большие надежды:
«Ирина. Он у нас ученый. Должно быть, будет профессором» (13, 129).
Однако надеждам этим так не суждено реализоваться: конспективно намеченный Пушкиным (и, кстати, предпочтенный им всем остальным «черновым» сценариям) прозаический финал жизни романтичного Ленского реализуется в судьбе чеховского персонажа вполне:
Во многом он бы изменился,
Расстался б с музами, женился,
В деревне счастлив и рогат
Носил бы стеганый халат <…>
Пил, ел, скучал, толстел, хирел…

«Романчик» Наташи с Протопоповым, почти забытые персонажем мечты о Москве и игра на скрипке, «скучная», однообразно спокойная семейная жизнь: «Андрей. Жениться не нужно. Не нужно, потому что скучно» (13, 153), и даже настойчиво акцентируемая полнота персонажа: «Наташа. К ужину я велела простокваши. Доктор говорит, тебе нужно одну простоквашу есть, иначе не похудеешь» (13, 140), – все это последовательно реализованные Чеховым вехи и приметы постепенного опошления некогда романтически настроенного героя, намеченные в лирическом отступлении Пушкина.
Важнейшая оппозиция системы персонажей драмы – три сестры – Наташа. Она эксплицирована в отдельных репликах и диалогах уже первого действия пьесы, например, в следующем:
«Ольга. (Вполголоса испуганно) На вас зеленый пояс! Милая это нехорошо!
Наташа. Разве есть примета?
Ольга. Нет, просто не идет… и как-то странно…» (13, 136).
Этот диалог воспроизводит пушкинскую оппозицию женских образов, наименованную в восьмой главе романа: du comme il faut – vulgar и эксплицированную автором ранее в паре Татьяна – Ольга. Примечательно, что Онегин в диалоге с Ленским обращает внимание на внешние характеристики Ольги, лишенные, с его точки зрения, душевной наполненности, то есть жизни:

Кругла, красна лицом она,
Как эта глупая луна
На этом глупом небосклоне.

Именно о внешности Натальи Ивановны, замещающей собой ее внутренний мир, а точнее, маркирующей его отсутствие, говорит в пьесе Чехова и Маша: «Какая-то странная, яркая, желтоватая юбка с этакой пошленькой бахромой и красная кофточка. И щеки такие вымытые, вымытые!» (13, 129). Генетическая связь образов трех сестер и Татьяны Лариной довольно легко прослеживается в трагическом противостоянии возвышенных героинь пьесы миру обыденному, повседневному (оно эксплицировано автором в первом действии драмы):
«Ирина. У нас, трех сестер, жизнь не была еще прекрасной, она заглушала нас, как сорная трава» (13, 135).
Тоску по какой-то иной – прекрасной – жизни, гибельное несоответствие тонкой души любимой пушкинской (и чеховской) героини миру Буяновых и Петушковых эксплицирует письмо Татьяны к Онегину:
Вообрази: я здесь одна,
Никто меня не понимает,
Рассудок мой изнемогает,
И молча гибнуть я должна.

Ближе всех к Татьяне первых глав романа находится в пьесе Маша. При этом речь идет, разумеется, не о внешних ее особенностях, не о стиле или манере ее поведения (здесь будет гораздо больше отличного, чем сходного), а о глубинном внутреннем сходстве – «точке отсчета» во взаимоотношениях героини с миром, самоощущении в нем. Единственной целью и смыслом жизни Маши, как и Татьяны в первых главах пушкинского романа, является любовь. Кажется, впервые на эту особенность пушкинской героини указал В.Г. Белинский. Если любовь есть, обе они счастливы, если любви нет или она несчастна, жизнь теряет свой смысл. Черное платье Маши – это не столько траур по умершему год назад отцу, сколько траур по собственной жизни, в которой нет любви, однако есть узаконенная связь с хорошим, умным, но нелюбимым человеком:
«Маша. Меня выдали замуж, когда мне было восемнадцать лет, и я своего мужа боялась, потому что он был учителем, а я тогда едва кончила курс. Он казался мне тогда ужасно ученым, умным и важным. А теперь уж не то, к сожалению» (13, 142).
Вместе с тем, именно Маше – единственной из трех сестер – дано испытать состояние счастья. Примечательна в этой связи дважды повторенная ремарка из второго действия: «Маша тихо смеется» (13, 146). Она дважды прерывает спор о счастье Тузенбаха и Вершинина, ставя под сомнение их последовательно логичные, но умозрительные построения, поскольку Маша в данный момент (именно сейчас) действительно счастлива; счастлива от присутствия любимого человека, оттого что любит и любима:
«Вершинин (подумав). <…> Через двести-триста, наконец, тысячу лет, – дело не в сроке, – настанет новая, счастливая жизнь. Участвовать в этой жизни мы не будем, конечно, но мы для нее живем теперь, работаем, ну, страдаем, мы творим ее – и в этом одном цель нашего бытия и, если хотите, наше счастье.
Маша тихо смеется.
Тузенбах. Что вы?
Маша. Не знаю. Сегодня весь день смеюсь с утра» (13, 146).
Отъезд Вершинина из города означает полное разрушение, конец жизни героини; неслучайно в черновых набросках пьесы Чехов пробует ввести ситуацию попытки самоубийства и даже самоубийства Маши.
Внутренняя эволюция миропонимания Татьяны, ее основные этапы, путь от желания счастья к покою вполне могут быть спроецированы на духовные поиски трех сестер, определяющие сюжетную логику пьесы. В движении по этому пути Ольга, Маша и Ирина представляют собой неразделимое целое, единый образ. «Три сестры так похожи одна на другую, что кажутся одной душою, только принявшей три формы», – писал в этой связи в «Книге отражений» И. Анненский. Субъективно-волевая конструкция, характерная для начала пьесы: «В Москву! В Москву!», воплощает собой стремление персонажей любой ценой изменить свою жизнь, согласно своим представлениям о ней. Она трансформируется в конце пьесы в безличное «надо» («Надо жить. <…> Надо работать»), в приятие не зависящего от человеческой воли хода вещей. Та же логика задается и в ответе Татьяны Онегину: «Я вас люблю (к чему лукавить?)» – здесь ярко выражено прежнее стремление к счастью – прежнее торжество ego – «но я другому отдана (безличное долженствование), я буду век ему верна» (принятие судьбы как итог «страдательного» жизненного опыта).
Повторяемость литературных образов делает их литературно-мифологическими. И с этой точки зрения, «Евгений Онегин» есть не только энциклопедия, но и мифология русской жизни, во многом предопределившая характерологию отечественной литературы; повторяющих же она превращает в персонифицированные цитаты – маски актеров, играющих давно зафиксированные в тексте мировой культуры роли.
Маски эти могут бесконечно варьироваться, сменяя друг друга. Так, Соленый предстает перед зрителями то в образе Чацкого, то Алеко, то Лермонтова. Маски могут странным образом сочетаться. Так, Наташа – это и Наташа Ростова, и Ольга Ларина, и ее маменька, и леди Макбет со свечой в руке. Одна и та же маска может быть надета разными персонажами и сыграна ими в различных – и даже противоположных – амплуа (напомню, роль Онегина в пьесе исполняют то «серьезный» Вершинин, то «комичный» Чебутыкин). Таким образом, человеческая жизнь в пьесе Чехова превращается в карнавал литературных (шире – культурных) масок, и в логике этого карнавала все его персонажи вновь объединяются в четко маркированные группы. Первую представляют действующие лица, которые играют на сцене жизни, не фиксируя собственной роли (так называемые, пошлые или просто не задумывающиеся о смысле своей жизни персонажи): Наташа, Федотик, Родэ, Ферапонт.
Вторую группу образуют персонажи, играющие свои роли всерьез, забывшие или не знающие о том, что их жизнь – это спектакль (персонажи страдающие): Андрей, сестры Прозоровы, Чебутыкин, отчасти – Вершинин и Тузенбах. При этом если Андрей и его сестры, действительно, постоянно страдают от разлада своей очередной мечты и жизни, если Тузенбах спокойно констатирует этот разлад, осознает его причину и пытается его преодолеть, то Чебутыкин намеренно и демонстративно отстраняется от жизни-страдания, надев еще одну маску – циничного и даже, может быть, экзистенциального равнодушия, для того чтобы не страдать самому: «Барон хороший человек, но одним бароном больше, одним меньше, – не все ли равно? (13, 178).
Особое место в этой системе персонажей занимают Соленый и Кулыгин. Формально Кулыгин культивирует в модели своей жизни и поведения образ римлянина. Неслучайно его речь выстраивается автором как непрерывная цитация, источником которой становятся известные латинские сентенции. Однако эти классические цитаты практически всегда сопровождаются в речи персонажа другим уровнем цитации, отсылающим к слову его непосредственного начальника – директора гимназии: «Римляне были здоровы, потому что умели трудиться, умели и отдыхать, у них была mens sana in corpore sano. Жизнь их текла по известным формам. Наш директор говорит: главное во всякой жизни – это ее форма» (13, 133). Очевидно, что культурная маска лишь скрывает зависимость персонажа от чужого мнения, его несамостоятельность (несостоятельность) как личности. Соленый же становится персонификацией концепции человека как сознательно подобранной системы культурных масок, однажды сняв которые он может вдруг не обнаружить самого себя. Примечательна в этой связи фраза Чехова, тонко и точно намечающая разницу между создаваемым, реализуемым в жизни типажом и сущностью человека: «Действительно, Соленый думает, что он похож на Лермонтова; но он, конечно, не похож – смешно даже думать об этом. Гримироваться он должен Лермонтовым. Сходство с Лермонтовым громадное, но по мнению одного лишь Соленого» (П 9, 181). Лермонтов, таким образом, превращается здесь в одну из масок, в культивируемую персонажем модель поведения/внешнего облика, которая совсем не соответствует его действительному «я».
Подтверждает намеченную концепцию человека как реализации его собственных представлений о себе – его масок – и одна из «философских» реплик Чебутыкина: «Это только кажется… Ничего нет на свете, нас нет, мы не существуем, а только кажется, что существуем… И не все ли равно!» (13, 178).
Отсюда смысл спектакля человеческой жизни, его единственно возможная «логика», запечатленная в пьесе, – это отсутствие смысла, или, если воспользоваться формулой драмы – «реникса». «Введение в драму подтекстов, – отмечает в этой связи Л.Л. Горелик, – не только демонстрирует возможность неоднозначных жизненных оценок, множественность точек зрения, но и вводит тему взаимного непонимания и разобщенности людей, тему абсурдности или, во всяком случае, трагической сложности жизни, делая зрителя в некотором роде соучастником движущего пьесу конфликта» .
При этом, оказывается абсолютно не важным, как сам человек относится к этому факту. Он может страдать от отсутствия видимого смысла собственной жизни:
«Маша. Мне кажется, человек должен быть верующим или должен искать веры, иначе его жизнь пуста, пуста. <…> Жить и не знать, для чего журавли летят, для чего дети родятся, для чего звезды на небе… Или знать, для чего живешь, или же все пустяки, трын-трава» (13, 147).
Он может принимать это отсутствие как неизменную данность:
«Тузенбах. Не то что через двести или триста, но и через миллион лет жизнь останется такою же, как и была; она не меняется, остается постоянною, следуя своим собственным законам, до которых вам нет дела или, по крайней мере, которых вы никогда не узнаете» (13, 147). Ситуация, заданная в пьесе, остается неизменной.
Алогизм как принцип взаимоотношений между людьми едва ли не первым с легкой иронией обозначил в своем романе Пушкин, который констатировал закономерность человеческой жизни в грустной истории несостоявшегося счастья созданных друг для друга и любящих друг друга Онегина и Татьяны. Чехов превращает алогизм в доминирующий принцип существования человека, особенно очевидный, как было показано в первой главе, на фоне вечного спокойствия природы.

Вышел в прокат фильм Юрия Грымова "Три сестры". Классический сюжет перенесен в наши дни, сестры постарели на 30 лет, но обозреватель "Огонька" так и не смог понять, ради чего было идти на такие жертвы

Андрей Архангельский

Действие происходит в наши дни. Ирине (Ирина Мазуркевич) — 56 лет, на пенсии; Маше (Анна Каменкова) под 60; старшей, Ольге (Людмила Полякова) скоро 65. Их брат Андрей (Владимир Носик) совсем седой. Потрепанные жизнью полковник Вершинин (Максим Суханов), Соленый (Александр Балуев) и Тузенбах (Игорь Яцко). Молода лишь Наташа (Натали Юра), жена Андрея Прозорова, брата трех сестер. Все имена, профессии, психологические характеристики героев остались прежними.

Перенести чеховских героев в наше время — таких экспериментов уже было достаточно, и все они заканчивались неудачей. Сложность переноса объясняется просто — разницей между социальным устройством тогда и сейчас. Российское общество 1900-х годов — сословное. Дело не в том, что есть "богатые и бедные" (герои Чехова часто бедны, и это как раз было бы узнаваемо сегодня), но принципиально именно разделение тогдашнего общества на господ и "простых". Чеховские герои так или иначе относятся к господскому сословию. Даже несмотря на то что Чехов описывает именно распад этого сословного общества, сословность все равно играет роль пресловутого базиса, по Марксу. Само это социальное устройство, это разделение общества никак нельзя вымарать как из пьес Чехова, так и из произведений всех остальных писателей того времени,— как нельзя изгнать запах из старых подушек или книг. Именно этим разделением и проникнуты все отношения и конфликты внутри пьесы и всего чеховского творчества, как мы понимаем теперь — "благодаря", кстати, Грымову. По той же причине, к слову, невозможно "перенести" в наше время и советские пьесы (как было с "Утиной охотой" Вампилова, которую также вновь экранизировали). Опять же, социальное устройство общества совершенно другое: в том обществе квартиры "дают", а в наше время их приходится покупать, пускай и в кредит. Из-за этой разницы вся прекрасная "тоска" вампиловского героя, а значит, и суть пьесы теряет смысл: нынешнему герою тосковать некогда, ему кредит нужно отдавать.

Состарить чеховских героев — это интересная идея, но в таком случае требуется писать какой-то новый текст "поверх Чехова". "Как сложились судьбы трех сестер в старости?" — нечто подобное уже было в московском театре "Около" на том же материале. Правда, есть подозрение, что едва ли сестры могли уцелеть в молохе революции, учитывая опять же их непролетарское происхождение. Допустим, им повезло, и они выжили. Но требуется известная смелость — придумать им дальнейшую судьбу. Попробуем? Одна сестра поддержала революцию, другая — белых, третья — эмигрировала. Это примитивная схема, но мы тут не сильно ошибемся, так и было часто. Теперь считаем. Младшей, Ирине, в 1900 году (когда написана пьеса) было 20 лет, старшей, Ольге,— 28 лет. Скажем, в 1956-м, к ХХ съезду КПСС, им могло бы быть примерно по 70-80 лет. Теоретически сестры могли бы дожить даже до брежневских времен. Это звучит немного абсурдно, но исторически правдоподобно, в этом и есть парадоксальная правда жизни — кто бы из сестер мог подумать в начале века, чем все закончится?.. На пике советского строя сестры как раз и могли бы, не противореча судьбе, подвести итоги своего знаменитого "работать, работать" — и это, кстати, выглядело бы вполне органично к 50-летию Октябрьской революции, как "итог чеховских судеб". То, что мы, зрители, знаем еще и о том, что случилось после, создавало бы дополнительный фон фильму. Но для этого следовало бы писать новых "Трех сестер", поместив их, скажем, в 1960-е.

Все нынешние герои грымовской "чеховщины" условны — они не имеют прошлого, истории; они выхвачены именно на тот период жизни, который нужен режиссеру для дела

Словом, все эти реконструкции по отдельности имели бы художественный смысл — в этом было бы какое-то развитие чеховского сюжета. Но что нам дает без такого развития простое объединение двух этих приемов — перенести сестер в наше время плюс еще и состарить их на 30 лет? Получается только удручающий "плюс на плюс", который окончательно все запутывает. Ради чего это сделано, что автор желал нам сообщить? Что время меняется, а конфликты те же? Как раз и не "те же", что мы и понимаем в итоге — также "благодаря" Грымову.

Режиссер позиционирует этот фильм как вызов современному кино, он якобы создает нечто "сознательно не для всех". По традиции это у нас означает "кино про интеллигенцию". Тут обычно две крайности: либо интеллигент сведен к функции (шляпа и пенсне), либо тарковщина, то есть разложение на молекулы. Грымов счастливо сочетает обе. Интеллигентность у него (все сестры, не забываем, кроме высоких духовных помыслов имеют высшее образование и знают по три языка) носит характер чересчур "концентрированный". И еще, как в городе Макондо у Маркеса, в фильме почти все время идет дождь, так что примерно к середине повествования героини представляются испаряющимися, бестелесными сущностями. Единственное, что удалось Грымову,— показать через героев саму провинциальную затхлость, прозябание, старость природы. Но форма никак не может оправдать содержание.

Еще есть некоторое противоречие между тем, как живут и что говорят герои. Проблема не в том, что произносящие чеховские монологи явно не относятся к обеспеченным людям, хотя какой-то достаток у них все же есть. Проблема в том, что, например, все сестры, а также Тузенбах, Соленый, Чебутыкин и даже Андрей Прозоров выглядят как "люди без профессии", как "деклассированные элементы". Полковник Вершинин (Максим Суханов) с неопрятной седой щетиной — это в таком-то виде он "служит", возглавляет военное училище, как нам сообщают?.. Не говоря уже о Соленом (Александр Балуев) и Тузенбахе (Игорь Яцко). Чеховские разговоры под приготовление шашлыков на мангале — тут есть какой-то вопиющий диссонанс. Или столь же явная пошлость: даже постарев, чеховские герои не могли бы так "раствориться" в быте.

Сама загородная дача, на которой живут герои (или все-таки приезжают на лето из города?..), хотя и набита антикварной мебелью, напоминает скорее реквизит для съемок псевдоисторической телепрограммы. Бывает мало деталей, а тут, наоборот, их избыток — "дача" лезет из всех щелей со всем своим очарованием. Можно было бы попутно высказать претензии по поводу правдоподобия — как, например, в деревянном доме живут несколько семей в течение 50 (!) лет?.. С грудным ребенком? Но, собственно, это не дача, а образ дачи, причем взятый из советского кино 1970-х.

Что до самих героев, такое ощущение, что они заблудились во времени, словно в фантастической саге — упали где-то на Урале и вынуждены произносить чужие тексты. Такие фильмы обычно сообщают не столько о героях, сколько об общей потере смысла в современном кино. Это констатация почти полной невозможности что-то сказать о сегодняшнем времени, сказать от себя. Коллизия, увы, типовая. Вот недавно и режиссер Владимир Бортко также перенес "Анну Каренину" в наши дни ("О любви", 2017). И там та же проблема — со знанием деталей современной жизни двух молодых людей, преподавателя и студентки...

Уже приходилось писать о том, что режиссеры, которые снимают "жизнь простых людей" или вот интеллигенции, имеют весьма далекое представление об этой жизни, поскольку сами давно уже живут на другом этаже социальной лестницы. В отличие, кстати, от русских драматургов, начиная с Островского, которые детали тогдашней жизни, в первую очередь экономические, знали досконально. В отличие от современных авторов, они описывали жизнь своего класса, а не чужого.

Все нынешние герои грымовской "чеховщины" условны — они не имеют истории, они выхвачены именно на тот период жизни, который нужен режиссеру для дела. Поэтому они безжизненны в прямом смысле, у них не было ничего до фильма и не будет после — они просто взяты с полки в готовом виде и потом поставлены обратно. В течение всего фильма кажется, что вот-вот грянет гром и чей-то раскатистый голос произнесет сверху классическое: "Не верю".

Честно говоря, мне нравятся отдельные произведения А.П. Чехова в том числе именно "Три сестры". Так что, как говорится, можно просто вспомнить содержание пьесы и дать правильный ответ, но согласитесь, что это не очень интересно и результативно. Ведь как не крути, но нужны четкие аргументы и подтверждения. И меня порой удивляет, когда некоторые авторы просто пишут что-то и говорят, что это правильный ответ. И просто без всяких подтверждений. Просто хотите верьте, а хотите нет. Но прежде чем предложить способ для ответа на данный вопрос, позвольте воспользоваться случаем и рассказать о том, как популярен Чехов и в наше время Так что его пьесы идут с большим успехом и в современной обработке. Вот кадры из новой пьесы. Это конечно иллюстрация, которая просто привлекает зрителей. А вот и конкретно из современной версии пьесы. И необходимо отметить что в спектакле "Три сестры играют всеми любимые актеры и актрисы.

Так что из-за одних актрис можно посмотреть этот спектакль. Ну а теперь пора вернуться к поставленному вопросу. Честно говоря, даже если бы я не знал настоящего ответа, то интуиция мне подсказывала, что правильный ответ это Наталия. Но можно и не смотреть эту пьесу и не читать Чехова, но дать правильный ответ. И это можно сделать просто по афише. Вот действующие лица и исполнители одной из версий пьесы "Три сестры".

Так что правильный ответ можно дать методом исключения. Прежде всего отделим самих сестер. И мы видим, что это Ольга Маша и Ирина. Они как главные героини идут в начале списка. Так что без вариантов остается что жена Прозорова это Наталья . Так что как вы убедились, моя система определения правильного ответа работает и сама подтверждает правильный ответ и, естественно, в данном случае и спорить не надо, все четко ясно и понятно.

Три сестры, Ольга, Маша и Ирина, дочери недавно умершего генерала Прозорова, живут вместе с братом Андреем в одном из северных губернских городов России. Они молоды: старшей, Ольге, в первом действии пьесы 28 лет, а младшей, Ирине – 20. Замужем из них одна Маша. [См. полный текст «Трёх сестёр» на нашем сайте.]

Несмотря на свою юность, сёстры уже чувствуют неудовлетворённость жизнью. Ольга преподаёт в гимназии и не любит эту свою работу, которая раздражает и утомляет её. Маша не слишком счастлива со своим суховатым, недалёким мужем Фёдором Кулыгиным. Ирина пока работы не имеет, и её угнетает бесполезное, бесцельное существование, лишённое напряжения и труда. Сёстры любят с волнением вспоминать о своём радостном детстве, проведённом в Москве. Их семья уехала из Москвы 11 лет назад, но до сих пор Ольге, Маше и Ирине кажется, что возвращение в этот город изменило бы всю их судьбу, озарив её новым, светлым смыслом. Отъезд в Москву становится для них заветной мечтой, которую – увы! – по разным причинам трудно осуществить.

Первое действие чеховской пьесы происходит во время дня рождения Ирины. На него собираются знакомые сестёр – в большинстве офицеры, служащие в батарее, которой прежде командовал их отец. Это: душевный, но рассеянный и склонный к пьянству пожилой военврач Чебутыкин; добрый, пылкий, но некрасивый поручик барон Тузенбах; странноватый штабс-капитан Солёный, в обществе всегда скованный и от этого злой и агрессивный; подполковник Александр Вершинин, который, будучи глубоко несчастным от постоянных вздорных выходок жены, ищет утешения в мечтах о том, какой прекрасной станет жизнь будущих поколений. На день рождения приходит и невеста Андрея, Наташа, глупая, плаксивая, но хитрая и стяжательная девица.

«Три сестры». Спектакль Малого театра по пьесе А. П. Чехова

Чехов «Три сестры», действие 2 – кратко

Второе действие «Трёх сестёр» происходит через год или два после первого, в дни новогодних праздников. Жизнь Ольги, Маши и Ирины за это время не становится лучше. Ольга продолжает работать в нелюбимой гимназии. Маша начинает заводить любовную связь с Вершининым, однако тот не может ради неё бросить собственную семью, где растут две маленькие дочери. Ирина, ранее грезившая о полезном труде, поступает работать на телеграф, но на своей должности находит не вдохновение, а рутину и скуку. В неё одновременно влюбляются романтичный, но внешне непривлекательный Тузенбах и озлобленный задира Солёный.

Андрей уже женат на неумной и жадной Наташе, имеет от неё маленького сына – «Бобика». Семейные заботы напрочь рушат прежние планы Андрея насчёт научной карьеры. Вместо этого ему приходится удовольствоваться ничтожной должностью секретаря земской управы. Податливая Наташа сводит всё более близкое знакомство с главой управы, Протопоповым. С горя Андрей начинает пить, увлекается азартными играми, проигрывает крупные суммы.

Пошлая действительность всё чаще заставляет трёх сестёр мечтать об «отъезде в Москву». Но этот отъезд откладывался уже столько раз, что надежд на него остаётся всё меньше. Поселившаяся в доме сестёр Наташа ведёт себя всё более по-хозяйски. Ссылаясь на нездоровье ребёнка, она выживает Ирину из отдельной комнаты, требует пореже принимать гостей, не приглашать на зимние праздники ряженых, а сама в открытую ездит кататься на тройке с Протопоповым.

Чехов «Три сестры», действие 3 – кратко

Минует ещё пара лет. Третье действие чеховской пьесы происходит во время большого пожара, который уничтожает в городе целый квартал. Ольга раздаёт погорельцам старые вещи из дома, но Наташа, совсем забравшая в руки Андрея, такой щедростью очень недовольна. Наташа командует в доме, грубо кричит на слуг и собирается выгнать за порог без куска хлеба няньку Анфису, которая выхаживала всех трёх сестёр в детстве, но теперь по старости стала неспособна работать. Наташа родила второго ребёнка, по-видимому, от Протопопова. Впавший в безволие Андрей проигрался в пух и прах, самовольно заложил в банке дом, который принадлежит ему не единолично, а вместе с сёстрами. Все полученные под залог деньги забрала Наташа.

У Маши – горячий роман с подполковником Вершининым. Но этот мечтатель-идеалист, проповедник будущей идеальной жизни, не может бросить своих дочерей, чтобы соединиться с ней. Ирина перешла работать с телеграфа в земскую управу, но и там нашла одну пошлость и обыденщину. Ей делает предложение Тузенбах. Не любя барона, но и не находя лучшей партии, Ирина соглашается выйти за него. Тузенбах бросает военную службу и подыскивает себе должность на кирпичном заводе. Он и Ирина собираются вместе поехать туда и там, быть может, обрести наконец смысл жизни. Сближением Ирины с бароном сильно раздосадован её прежний неудачливый поклонник – мстительный Солёный.

Проходит слух, что артиллерийскую бригаду и всех её офицеров скоро переведут из города куда-то далеко. Сестрам предстоит лишиться многих старинных друзей, а Маше – Вершинина.

Чехов. «Три сестры». Аудиокнига

Чехов «Три сестры», действие 4 – кратко

Артиллерийская бригада покидает город. Ирина и Тузенбах назавтра должны венчаться и ехать на кирпичный завод. Ирина, сдавшая экзамен на учительницу, надеется, что эта новая профессия вдохнёт в её существование полноту. Но прямо накануне ухода бригады, злобный Солёный устраивает на бульваре ссору с Тузенбахом и вызывает его на дуэль.

Сёстры грустно прощаются со знакомыми офицерами. Маша с болью в сердце расстаётся с Вершининым. Ольгу назначили начальницей гимназии, и она теперь живёт на отдельной квартире, куда забрала и няньку Анфису. Наташа, к которой Протопопов уже без стеснения ходит домой, радуется, что из дома уедет и Ирина.

Драма А.П.Чехова «Три сестры» сегодня стоит в ряду самых популярных театральных произведений. Это единственная пьеса, жанр которой бесспорен для автора и зрителей. С годами это произведение не только не утратило своего идейного значения, но и расширило смысловые границы.
Многие герои, детали пьесы стали символическими. А.П. Чехов заставлял каждого зрителя задумываться над значением любой фразы, жеста, вскользь брошенного слова. «В жизни нет случайностей. Ничто на земле не проходит бесследно», - словно говорит нам автор.

Перед нами бытийная драма. Человек здесь движется к неведомой цели, постепенно свыкаясь с жизнью. В пьесе символично многое. Глубокое значение здесь имеет время и пространство. Именно время – новый, главный герой произведений А.П.Чехова. Удручает факт, что именно время творит судьбу всех героев, но никто из них не является хозяином своей судьбы. Сестры Прозоровы, Тузенбах, Чебутыкин – это лишь пассивные наблюдатели, но не активные участники жизни.

Драматическое время психологизировано. При этом настоящее не имеет значения для героев. Здесь А.П. Чехов иронизирует по поводу сознания массового человека. При этом немаловажное значение играет художественное пространство пьесы. Действие происходит в определенном месте – доме сестер Прозоровых. Он сопоставляется с другим иллюзорным местом – Москвой. Именно в столицу так стремятся уехать сестры. С этим городом связаны самые заветные мечты героинь.

Помимо этого места действия, в пьесе называется железная дорога, станция, Петербург, лес, остров Цицикар. Пространство произведения разомкнуто, открыто. Автор видел иронию узкого пространства, к которому привязан человек.

Многие исследователи отмечают в пьесе наличие двух смысловых мест – социального и семейного. Дом сестер – настоящий семейный очаг, наполненный радушием и теплом. Эти черты отмечает офицер Вершинин, впервые оказавшийся в доме Прозоровых. Сюжет пьесы строится на перемещении героев в пределах двух мест. Дом олицетворяет жизнь, тепло, родственные связи, женское начало, внешнюю и внутреннюю свободу человека. Место социальное связано с деятельностью мужчин, это своеобразная проза жизни.

У каждого человека есть определенное жизненное пространство, в котором он реализует свой потенциал. Для раскрытия всех возможностей человеку мало узкого клочка земли. За ним разворачивается настоящая, полнокровная жизнь. Но часто бывает так, что сам человек боится жизни, ограничивает рамки своей судьбы. Символ подобного существования – Чебутыкин. Это самый одинокий персонаж произведения. Он – друг семьи Прозоровых. Обычно Чебутыкин не участвует в разговорах, а безмолвно присутствует при беседе, уткнувшись в газету. Это ирония автора по отношению к скупой причастности человека к внешнему миру. В доме и завершается жизненный путь этого героя. Он уже давно утратил всякую связь с действительностью. Итог его существования – сознание собственной никчемности.

Другой персонаж – директор гимназии Кулыгин - напротив, везде свой. Он всегда готов идти на компромисс с людьми и обстоятельствами. Но у него нет дома. Тщетно он зовет жену Машу идти домой. Таким образом, символ дома пронизывает все содержание этой пьесы.

Первые шаги в огромный мир делают повзрослевшие дети генерала Прозорова: Ольга, Маша, Андрей и Ирина. Психологически эти герои не готовы принять реалии внешнего мира. Все они обманываются в ожиданиях. Андрей мечтает быть профессором МГУ, а служит в земской палате. Ольга преуспевает на педагогическом поприще, но у нее нет семейного счастья. Маша уже разочаровалась в семейной жизни. Скуку и усталость чувствует от службы Ирина. Все члены этой семьи чувствуют бессмысленность своего существования, зависимость от какой-то неведомой силы. Даже дом они воспринимают как тюрьму. Жизнь томит их.

Карточный проигрыш Андрея сестры считают праздником. Теперь можно будет продать дом и уехать в Москву. Так, постепенно, родной дом отчуждается от героев. Все они ощущают не только внешнее, но и внутреннее, душевное, сиротство. Немаловажную роль в этой связи играет символ забвения – старые часы, которые разбивает Чебутыкин.

Эти настроения вызывают в героях похожие чувства: отчаяние Ирины, тихий протест у Андрея, жалость Маши. Но душу греет надежда. Она неизменно связана с будущим, с далекой Москвой. Маша говорит, что человеку непременно надо во что-то верить. Она ищет истинной жизни, опоры в общих идеях. Но в то же время эта героиня понимает, что каждый человек сам выбирает свой путь. Людям не дано изначально знать, где их место в жизни.

Человек обычно идеализирует пространство и время. Ему кажется, что здесь и сейчас – только необходимость, а там – свобода, в Москве – жизнь, а здесь прозябание. Даже рассыльному Ферапонту столичная жизнь представляется чередой сплошных происшествий. Герои подчас приходят к выводам о том, что даже решительные поступки почти ничего не меняют в жизни. Наташа, Анфиса, Федотик, Родэ олицетворяют простой порядок вещей, прагматизм, внятную логику.

Сестры много рассуждают, вспоминают прошлое, занимаются самоанализом. Их удивляет наглое поведение Наташи, но сестры не вступают с ней в конфликт. Противодействие у них вызывает заведенный порядок вещей. Но автор проводит мысль о том, что человек должен быть доволен своей судьбой, как бы она ни сложилась. Человек должен работать на будущее. Поэтому в жизни нельзя без маленькой надежды. Ее символизируют птицы, их полет, который наблюдают сестры. Птицы также означают ход, неумолимое течение времени. Подобно Нине Заречной из пьесы «Чайка, Ирина сравнивается с белой птицей, потому что она обрела истинный смысл жизни в неустанном труде.

Глубокие символы скрываются за деталями интерьера и сада дома Прозоровых. Дерево традиционно обозначает связь времен, нечто постоянное. Деревья в саду трех сестер ждут, когда их хозяева исполнят свое предназначение. При этом Наташа настойчиво пытается срубить эти деревья. Этим поступком она может навсегда нарушить связь поколений. Вместо могучих деревьев она хочет посадить однолетние цветочки.

Смысловая нагрузка заключена и в напитках, которые предпочитают герои. В начале пьесы Чебутыкин дарит сестрам самовар – символ дома, очага, мира, уюта. Чай означает надежду героев на лучшее будущее, оно связано с глаголом «чаять» - стремиться, очень сильно желать. Вино, напротив, означает смирение, отказ от действий, борьбы. В финальном монологе темы, идеи, символы произведения объединяются. Герои пытаются решить для себя наболевшие вопросы: почему в жизни так много сомнений и страданий, зачем такая жизнь?

Но проблемы героев не развеиваются. Их иллюзии оборачиваются крахом. Сестры не уезжают в Москву. В конце пьесы мировоззрение этих героинь все же меняется. Они решают трудиться, ежедневно работать на будущее. В этом их нравственная победа над своими слабостями. С плодотворной деятельностью трех сестер связаны все надежды автора.