Анна-Луиза Жермена де Сталь (баронесса де Сталь-Гольштейн; фр. Anne-Louise Germaine baronne de Stael-Holstein), известная просто как мадам де Сталь (фр. Madame de Stael). Мадам де сталь в россии Жермена де сталь краткая биография

Творчество Мадам де Сталь

«Коринна», М., 1809
«Дельфина», М., 1803
«Новые повести», М., 1815

Современные издания

Другие сочинения

«Essais dramatiques» (1821)

Анн-Луиз Жермен, баронесса де Сталь-Гольштейн родилась 22 апреля 1766 года в городе Париж. В салоне ее матери сходились литературные знаменитости Парижа. Жермена с одиннадцати лет постоянно присутствовала на этих вечерах и жадно прислушивалась к разговорам гостей. Напрасно строгая мать старалась системой воспитания, основанной на началах долга, сдерживать и дисциплинировать свою живую и впечатлительную дочь.

Богато одаренная и экзальтированная девочка, ускользая от влияния матери, особенно горячо привязалась к отцу, целыми часами беседовавшему по самым разнообразным вопросам со своей нежно любимой дочерью. Так сформировалась та, что стала родоначальницей новой романтической, литературы во Франции. Ее отличие от прежней, классицистической литературы состояло, главным образом, в ценностях, которые авторы воспевали в своих произведениях. Прежде важны были государственные интересы, долг и общество, теперь же на первый план выходила ценность личности и ее свободы.

Еще в пятнадцатилетнем возрасте Жермена написала замечания к финансовому «Отчету» своего отца и сделала извлечения из «Духа законов» Монтескье, присоединив к ним свои размышления. В это время ее любимыми писателями являлись Ричардсон и Руссо, влияние которых сказалось в первых ее произведениях, отличающихся сентиментальным направлением.

В 1786 году, уступая советам отца, Жермена вышла замуж за барона де Сталь, но в этом браке не нашла счастья, о котором мечтала. Супруг не смог возбудить в девушке никаких симпатий: это оказался малообразованный светский человек и вдвое старше жены, привлекавшей его, главным образом, своим богатым приданым.

Когда вспыхнула революция, и барон вынужден бежать из Франции, мадам де Сталь сначала осталась в Париже. В это время ее салон успел сделаться самым блестящим в Париже. Мемуары современников полны рассказов о том неизгладимом впечатлении, которое в этот период своей жизни производила молодая женщина. Ее блестящий ум, красноречие и энтузиазм делали ее царицей избранного парижского общества. Но вскоре и ей пришлось покинуть Париж, найдя убежище в Англии, а в 1793 году переселилась в Швейцарию, где продолжала писать.

В 1796 году французская республика признана Швейцарией и Жермена смогла вернуться в Париж. Здесь ее салон вновь стал влиятельным литературным центром. Добившись негласного развода с мужем, но, продолжая жить с ним в одном доме, де Сталь сделалась мишенью для пересудов со стороны ее светских противников. Ответом обществу стал ее роман «Delphine», упрочивший ее литературную славу. Одновременно де Сталь трудится над обширным сочинением: «De la littérature, considérée dans ses rapports avec les institutions sociales», в котором прослеживает влияние религии, нравов, законодательства на литературу и обратно и делает вывод, что литература в новом республиканском обществе должна служить выражением новых общественных идеалов и быть защитницей политической и нравственной свободы.

Этот труд не мог не казаться опасным правительству первого консула. Когда салон мадам де Сталь стал центром оппозиции, ей было велено покинуть Париж, и в 1802 году отправляется в Германию. Здесь знакомится с Гете, Шиллером, Фихте, Гумбольдтом, Шлегелем. Впечатления от этой поездки легли в основу книги: «De l’Allemagne», написанной пятью годами позже. Затем писательница отправляется в Италию. Плодом путешествия де Сталь по Италии стал ее роман: «Corinne ou l’Italie». Вообще, героини де Сталь, списанные с нее же самой: талантливые и сильные женщины, жаждущие признания и настоящей любви.

Мадам де Сталь не блистала талантом беллетриста, ей трудно давалась выдумка. Персонажи, окружавшие главных героинь слабо продуманы и походили на декорации для моноспектакля. Зато смогла первой дать определение новому литературному течению и указать ему пути развития. Кроме того, внимания заслуживают ее работы о современной политической ситуации.

Автор много писала о зависимости литературы от общественной жизни. Но ее политические воззрения всегда шли вразрез с официальными. Книгу «О Германии», в которой описывала культуру и философию немцев, даже посылала Наполеону лично вместе с письмом, в котором просила об аудиенции. Ей верилось, что сила ее убеждения, покорявшая многих, может повлиять и на императора. Но книгу правитель сжег, а просьбу проигнорировал, видимо боялся проиграть в остроте ума знаменитой мадам де Сталь. Вместо встречи Наполеон велел ей оставаться в Коппэ, где окружил ее шпионами.

В 1812 году преследование швейцарских властей, действовавших в угоду Наполеону, заставили писательницу бежать из Коппэ, и женщина через Австрию отправилась в Россию, где ей оказали самое широкое гостеприимство. Владимир Боровиковский пишет ее портрет, Константин Батюшков охарактеризует де Сталь: «…Дурна как черт и умна как ангел». Свои впечатления в России писательница описала во второй части своей книги «Dix années d’Exil».

Из России де Сталь уехала в Англию и оставалась там до тех пор, пока Наполеон не был разбит и заключен на острове Эльбе. Только после этого вернулась в Париж после десятилетнего изгнания. Последние годы жизни посветила труду о Французской революции и ее последствиях.

Творчество Мадам де Сталь

Прижизненные переводы на русский язык

«Мелина», пер. Карамзина, 1795 г.
«Коринна», М., 1809
«Дельфина», М., 1803
«Новые повести», М., 1815

Современные издания

«О влиянии страстей на счастье людей и народов» // Литературные манифесты западноевропейских романтиков, под ред. А. С. Дмитриева, М., Изд-во Московского университета, 1980, С.363-374, пер. Е. П. Гречаной;
«О литературе в ее связи с общественными установлениями» // Литературные манифесты западноевропейских романтиков, под ред. А. С. Дмитриева, М., Изд-во Московского университета, 1980, С.374-383, пер. Е. П. Гречаной;
«О Германии» // Литературные манифесты западноевропейских романтиков, под ред. А. С. Дмитриева, М., Изд-во Московского университета, 1980, С.383-391, пер. Е. П. Гречаной;
«О литературе, рассмотренной в связи с общественными установлениями», М., Искусство, 1989 г., серия: История эстетики в памятниках и документах, пер. В. А. Мильчиной;
«Десять лет в изгнании», М., ОГИ, 2003, предисл., пер. и коммент. В. А. Мильчиной.
Рассуждения о главных событиях французской революции / Фрагмент из книги // Новая Юность, 2017, № 3.

Другие сочинения

«Réflexions sur la paix adressées à M. Pitt et aux Français» (1795)
«Réflexions sur le suicide» (1813)
«Zulma et trois nouvelles» (1813)
«Essais dramatiques» (1821)
«Oeuvres complètes» 17 t., (1820-21)

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Жермена де Сталь
фр.
Имя при рождении:	Анна Луиза Жермена Неккер
Место рождения:
Направление:

Анн-Луиз Жермен, баронесса де Сталь-Гольштейн фр. Anne-Louise Germaine baronne de Staël-Holstein ), известная просто как мадам де Сталь (фр. Madame de Staël ; - ) - французская писательница, дочь видного государственного деятеля Жака Неккера .

Детство. Первые литературные опыты

В 1796 г. французская республика была признана Швейцарией и Сталь могла вернуться в Париж. Здесь её салон вновь стал влиятельным литературным и политическим центром. Среди постоянных посетителей его были Сийес , Талейран , Гара , филолог Клод Форьель , экономист Ж. Ш. Сисмонди , Б. Констан . Добившись негласного развода с мужем, но продолжая жить с ним в одном доме, де Сталь очутилась в двойственном положении, которым не замедлили воспользоваться её светские и политические противники, сделав её мишенью оскорбительных пересудов. Исход волновавшим её в это время чувствам она дает в романе «Дельфина», упрочившем её литературную славу: здесь изображена несчастная судьба высокоодаренной женщины, вступившей в неравную борьбу с деспотизмом общественного мнения. Одновременно с этим Сталь трудится над обширным сочинением «О литературе, рассматриваемой в связи с общественными установлениями» (1796-99). Задача книги - проследить влияние религии, нравов, законодательства на литературу и обратно. Изучая взаимодействие общества и литературы, наблюдая за постепенными изменениями в идеях и формах быта, Сталь констатирует в ходе исторического развития медленное, но непрерывное совершенствование (perfectibilité). В массе метких замечаний она обнаруживает тонкое понимание связи различных форм и направлений литературных произведений с социальной средой и заканчивает книгу учением о том, чем должна быть литература в новом республиканском обществе: она должна служить выражением новых общественных идеалов и быть защитницей политической и нравственной свободы. Книга «О литературе», выйдя в свет после переворота 18 брюмера , шла вразрез с наступившей реакцией. Идея о взаимодействии литературы и общественного строя и о неизбежности упадка литературы с исчезновением политической свободы не могла не казаться опасной правительству первого консула.

Германия и Италия. «Коринна»

Когда салон мадам де Сталь стал центром оппозиции, ей велено было выехать из Парижа. В 1802 г. она вместе с Констаном отправляется в Германию. Здесь она знакомится с Гёте , Шиллером , Фихте , В. Гумбольдтом , А. Шлегелем ; последнему она поручает воспитание своих детей. Впечатления, которые она вынесла из своей поездки по Германии, легли в основание книги: «О Германии», написанной пятью годами позже (см. ниже). В 1804 г. смертельная болезнь отца призывает её в Коппэ. Начавшееся с этого времени охлаждение к ней Б. Констана, к которому она ещё в течение многих лет питает глубокую привязанность, заставляет её так сильно страдать, что ей грезится близкая смерть. Чтобы заглушить свои душевные муки, она отправляется в Италию. В Милане на неё производит сильное впечатление итальянский поэт Винченцо Монти . Хотя в сердце её ещё не угасла любовь к Констану, она мало-помалу увлекается новым чувством и в письмах её к Монти дружеский тон скоро сменяется восторженными признаниями. Она зовет его в Коппэ и целый год живёт ожиданием его приезда; но слабохарактерный поэт, боясь навлечь на себя гнев Наполеона и лишиться назначенной ему пенсии, все откладывает свой приезд, пока Сталь не прекращает с ним переписки. Плодом путешествия де Сталь по Италии был её роман «Corinne ou l’Italie». Италия привлекла к себе внимание Сталь не своей природой, а как арена великого исторического прошлого. Ей верится, что здесь таится ещё дух великого народа, и она сильно желает возрождения этого духа. Сталь отводит много места размышлениям об исторических судьбах Италии и Рима, об итальянской литературе, искусстве, надгробных памятниках и т. д. Сюжетом романа является вопрос о судьбе гениальной женщины, о противоречии между любовью и славой. Коринна - это сама Сталь, идеализированная и вознесенная до совершенства; она напрягает все душевные силы, расходует все свои дарования, чтобы достигнуть апогея славы - и все это только для того, чтобы быть любимой; но она остается неоцененной именно тем, кого она ставит выше всех. В личности лорда Нельвиля слышатся намеки на Констана и его измену. «Коринна» - произведение более выдержанное, чем «Дельфина» - имела блестящий успех у современников. В 1807 г., пользуясь отсутствием Наполеона, Сталь, тосковавшая о Париже, решилась поселиться в его окрестностях. Слух о том, что она инкогнито появляется в самом Париже, достиг до императора, нашедшего, среди забот прусского похода, время предписать о немедленном её удалении в Коппэ.

«О Германии»

В 1807-1808 гг. Сталь вновь посетила Веймар и побывала в Мюнхене и Вене. Вернувшись из Германии, она в Женеве узнала от Констана о его тайном браке с Шарлоттой Гарденберг. Эта весть сначала привела её в ярость, но затем на её душу сошло религиозное умиротворение. К этой эпохе её жизни относятся её труды над книгой «О Германии», самым законченным из её произведений, в котором Сталь задается целью познакомить французское общество с характером немецкой национальности, с бытом немцев, их литературой, философией и религией. Автор вводит французского читателя в чуждый для него мир идей, образов и чувств и старается по возможности объяснить особенности этого мира, указывая на исторические и местные условия и постоянно проводя параллель между стремлениями и понятиями наций французской и немецкой. Впервые, в эпоху господства космополитических идей, Сталь выдвигает на первый план вопрос о правах национальности. Она ставит своей задачей защиту наций, их прав на политическую и духовную независимость; она пытается доказать, что нация не есть создание произвола отдельных личностей, а явление историческое, и что мир Европы обуславливается взаимным уважением прав народов. Когда книга «О Германии» была напечатана (1810), мадам де Сталь послала её Наполеону, с письмом, в котором она просила у него аудиенцию. Ей верилось, что сила её убеждения, покорявшая многих, может повлиять и на императора. Наполеон остался непреклонным. Приказав сжечь её книгу, хотя и пропущенную цензурой, он велел ей оставаться в Коппэ, где окружил её шпионами и куда запретил ездить её друзьям.

Поездка в Россию

Сознавая себя покинутой, она писала: «чувствуется близость вечерних сумерек, среди которых уже не замечается и следов сияния утренней зари». Но ей суждено было ещё раз изведать счастье. В 1810 г. в Женеву вернулся из испанского похода молодой офицер Альбер де Рокка, чтобы лечиться от ран. Ухаживая за ним, Сталь очаровала его и он своим страстным увлечением, несмотря на значительную разницу в возрасте, заразил и Сталь. После некоторых колебаний она тайно обвенчалась с ним. В 1812 г. преследование швейцарских властей, действовавших в угоду Наполеону, заставили Сталь бежать из Коппэ и она через Австрию отправилась в Россию. Здесь ей было оказано самое широкое гостеприимство. 5 августа была представлена Их Величествам. В. Л. Боровиковский пишет её портрет. К. Н. Батюшков характеризует де Сталь: «…Дурна как черт и умна как ангел».

Свои впечатления в России она описала во второй части своей книги «Dix années d’Exil» (1821). Здесь рассеяно много метких замечаний о характере русского народа, об общественном укладе того времени, о жизни и нравах разных классов общества (см. ст. Трачевский А. Госпожа Сталь в России // Исторический Вестник. 1894. № 10). Из России Сталь уехала в Швецию, где Бернадот предложил ей убежище. Оттуда она отправилась в Англию и оставалась там до тех пор, пока Наполеон не был разбит и заключен на острове Эльбе; тогда она вернулась в Париж после 10-летнего изгнания.

Реставрация. Последние годы. Сталь как историк Революции

Реакция, водворившаяся после реставрации, возбудила её негодование. Её одинаково возмущали как «унижение» Франции иноземцами, так и нетерпимость и обскурантизм партии аристократических эмигрантов. В этом настроении она принялась за окончание своих «Considérations sur les principaux événements de la révolution française» (1818). Сочинение это состоит из нескольких частей, между которыми нет полного единства. Первоначально мадам де Сталь намерена была ограничиться изложением первого фазиса революции и написать, между прочим, апологию своего отца; но затем она расширила содержание своего труда, задавшись целью представить защиту французской революции и выяснить главные её результаты. К этому она присоединила этюд об английской конституции и обществе, а затем и рассуждения о положении дел во Франции в 1816 г. В течение 25 лет (1789-1814) де Сталь не только наблюдала все стадии развития французского революционного духа, но откликалась всей своей впечатлительной натурой на все волнения этой бурной эпохи. Подводя итог революционному периоду, мадам де Сталь усматривает основную цель революции в завоевании народом политической и духовной свободы. Революция не только сделала Францию свободной, но и дала ей благосостояние. Если преступления отдельных лиц запятнали революцию, то никогда ещё во Франции не проявлялось и столько возвышенных сторон человеческого духа. Вдохнув во многие сердца благородный энтузиазм, революция выдвинула великих деятелей и завещала будущему вечные принципы свободы. Причины революции кроются в общих исторических условиях, а не в действиях и стремлениях отдельных лиц. В главе о реставрации де Сталь дает яркую картину наступившего реакционного режима: «Неужели, - пишет она, - теперь возможно править так, как триста лет назад?!… Им (новым правителям) необходимы произвол власти, религиозная нетерпимость , придворная аристократия, не имеющая за собой никаких заслуг кроме родословного дерева, народ невежественный и бесправный, армия, низведенная до простого механизма, стеснение печати, отсутствие всякой гражданской свободы - и взамен её полицейские шпионы и купленная журналистика, которая бы восхваляла этот мрак!» Заключительные страницы книги представляют как бы политическое завещание мадам де Сталь. Политическое переустройство Европы совершится народностями и во имя народностей. Она предвидит великое будущее русского народа и первенствующую роль Североамериканских Соединённых Штатов. Она советует немцам и итальянцам сплотиться в федерации.

21 февраля 1817 года Жермена де Сталь отправилась на прием, устроенный главным министром Людовика XVIII. Она упала, когда поднималась по ступеням. Произошло кровоизлияние в мозг. Несколько месяцев де Сталь болела и скончалась в 1817 году в знаменательный день начала Великой французской революции - 14 июля.

Характеристика

В нравственном характере мадам де Сталь преобладают, по словам профессора Стороженко, две основные черты: страстная потребность любви, личного счастья - и не менее страстная любовь к свободе. Необходимо отметить ещё третью черту, которая, вместе с вышеуказанными, воссоздает не только нравственный, но и умственный её облик. «Жермена Неккер, - писал историк А. Сорель , - также жаждала мысли, как и счастья. Её ум отличался ненасытимой алчностью все познать, способностью все обнять… он обладал даром проникновения в чужие идеи и даром моментального вдохновения собственными своими идеями; и то, и другое не было следствием продолжительного размышления, а рождалось во время беседы, в виде вдохновенной импровизации». Одинаково порывистая и стремительная как в своих увлечениях, так и в своем литературном творчестве, с пылкостью хватавшаяся за новые идеи, носившиеся в воздухе, мадам де Сталь часто меняла свои взгляды по отдельным вопросам [Так, например, она раньше увлекается материализмом, а в конце жизни становится спиритуалисткой, то отвергает свободу воли, то допускает её и т. д.], но неизменно оставалась верной принципам гражданской свободы и политическим идеалам учредительного собрания 1789 г. Влияние де Сталь на последующую французскую литературу - глубокое и многостороннее. А. Сорель называет её «музой» большого кружка французских учёных и писателей. Ф. Гизо , по мнению Сореля, явился истолкователем политических идей мадам де Сталь. Влияние её сказалось и на трудах многих других французских писателей (Кине, Шарль Нодье , Пьер Ланфре). Её книга «О Германии», по словам Гёте, - гигантский таран, пробивший брешь в китайской стене предрассудков, разделявших два народа. В области французской словесности она, вместе с Шатобрианом , справедливо считается родоначальницей французской романтической школы. Мадам де Сталь не обладала крупным беллетристическим талантом; создание характеров ей не удавалось. В лице своих героинь она описывает лишь себя, пережитые ею чувства; в других её лицах мало жизни; они почти не действуют, а лишь высказывают взгляды, которые писательница влагает им в уста. Зато она первая не только дала точное определение характера новой (романтической) литературы, в отличие от классической, но и указала творчеству на новые приемы воспроизведения действительности, на новые поэтические формы.

Библиография

Прижизненные переводы на русский язык

• «Мелина», пер. Карамзина, 1795 г.
• «Коринна», М., 1809
• «Дельфина», М., 1803
• «Новые повести», М., 1815

Современные издания

• Коринна или Италия. М., 1969.
• «О влиянии страстей на счастье людей и народов» // Литературные манифесты западноевропейских романтиков, под ред. А. С. Дмитриева, М., Изд-во Московского университета, 1980, С.363-374, пер. Е. П. Гречаной;
• «О литературе в её связи с общественными установлениями» // Литературные манифесты западноевропейских романтиков, под ред. А. С. Дмитриева, М., Изд-во Московского университета, 1980, С.374-383, пер. Е. П. Гречаной;
• «О Германии» // Литературные манифесты западноевропейских романтиков, под ред. А. С. Дмитриева, М., Изд-во Московского университета, 1980, С.383-391, пер. Е. П. Гречаной;
• «О литературе, рассмотренной в связи с общественными установлениями», М., Искусство, 1989 г., серия: История эстетики в памятниках и документах, пер. В. А. Мильчиной ;
• «Десять лет в изгнании», М., ОГИ, 2003, предисл., пер. и коммент. В. А. Мильчиной.

Другие сочинения Сталь

• «Réflexions sur la paix adressées à M. Pitt et aux Français» (1795)
• «Réflexions sur le suicide» (1813)
• «Zulma et trois nouvelles» (1813)
• «Essais dramatiques» (1821)
• «Oeuvres complètes» 17 t., (1820-21)

Работы о ней

• Биография мадам де Сталь составлена госпожой Неккер-де-Соссюр (в «Oeuvr. compl.») и Бленнерхасет: «Frau von S., ihre Freunde und ihre Bedeutung in Politik und Litteratur» (1889).

• Gérando, «Lettres inédites de m-me de Récamier и de m-me de Staël» (1868);
• «Correspondance diplomatique, 1783-99», барон Сталь-Г. (1881); * * * * Norris, «Life and times of M. de S.» (1853);
• Amiel, «Etudes sur M. de S.» (1878)
• A. Stevens, «M-me de Staël» (1881)
• A. Sorel, «M-me de Staël» (1890; есть русский перевод)

сочинения Сент-Бева и Брандеса

• Стороженко, «Госпожа де-Сталь» («Вестник Европы», 1879, № 7)
• Шахов, «Очерки литературного движения в первую половину XIX в. Лекции по истории французской литературы» (1894)
• С. В-штейн, «Госпожа де-Сталь» («Вестник Европы», 1900 г., №, 8-10)
• Любарец С. Н. Эстетика Жермены де Сталь в контексте эпохи Просвещения // ДРУГОЙ XVIII ВЕК. Сборник научных работ. Отв. ред. Н. Т. Пахсарьян. М., 2002
• Plessix Gray Francine du . Madame de Staël. - New York: Atlas & Co , 2008. - ISBN 978-1-934633-17-5 .

Другие ссылки

• // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
• (недоступная ссылка с 19-05-2013 (2454 дня) - история )

Напишите отзыв о статье "Сталь, Анна де"

Примечания

Отрывок, характеризующий Сталь, Анна де

Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.

6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l"on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n"avez qu"a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c"est un… qui n"oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu"il me disait l"autre jour: Kiril c"est un homme qui a de l"instruction, qui parle francais; c"est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c"est un homme. Et il s"y entend le… S"il demande quelque chose, qu"il me dise, il n"y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l"instruction et les gens comme il faut. C"est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l"affaire de l"autre jour si ce n"etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C"est bien, c"est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.

Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.

В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu"est ce qu"il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l"agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.

Имя французской писательницы Жермены де Сталь (1766−1817) сегодня мало что скажет современному читателю. Названия ее знаменитых романов «Дельфина» (1802) и «Коринна, или Италия» (1807) остались в истории литературы, хотя и сегодня читаются с увлечением как прекрасные романы о любви, где женщина выступает благородным любящим сердцем, а мужчина — несмотря на воинскую храбрость — нерешительным, уклончивым, «робким» мужчиной.

Стендаль записал в своем дневнике: «Это обуреваемая страстями душа, описывающая то, что она прочувствовала».

Дочь швейцарского банкира Неккера Анна Луиза Жермена (таково её полное имя) родилась в Париже, где отец служил министром финансов при Людовике XVI , и воспитывалась в салоне своей матери, где бывали Дидро , Д’Аламбер , Гримм и другие блестящие умы. В 15 лет она написала трактат, который историк аббат Рейналь включил в свой труд «Философская и политическая история учреждений и торговли европейцев в двух Индиях».

В 20 лет Жозефина по настоянию родителей вышла замуж за шведского посла во Франции Эрика Магнуса де Сталь , польстившегося не только на молодость, но и на богатое приданое невесты. Супруги вскоре негласно расстались, но она сохранила эту фамилию не только для себя, но и для детей, хотя отцом двух сыновей был граф Нарбонн , военный министр во время революции.

Отцом дочери Альбертины стал известный Бенжамен Констан , общественный и литературный деятель, автор романа «Адольф» (1816), где он описал свои отношения со знаменитой писательницей. Именно Констан принес ей тяжелые душевные страдания, так как, не прерывая с ней отношений, втайне женился на другой.

В своем романе «Дельфина», которым зачитывалась пушкинская героиня Татьяна Ларина, де Сталь отстаивала право женщины на свободу чувства, выступала против нерасторжимости католического брака, отстаивала право на развод с нелюбимым.

Воображаясь героиней

Своих возлюбленных творцов,

Кларисой, Юлией, Дельфиной,

Татьяна в тишине лесов

Одна с опасной книгой бродит…

Герой Леонс де Мондовиль любит Дельфину, но выполняет желание своей матери и женится на ее кузине, потому что Дельфина — молодая вдова, которая решила пренебречь условностями светского общества. Общество оклеветало Дельфину. Герой понял свою ошибку, но поздно — оба погибают.

В романе «Коринна, или Италия» англичанин лорд Нервиль влюблен в поэтессу Коринну, но выполняет желание своего покойного отца, который не хотел и боялся его женитьбы на Коринне, так как мать ее итальянка. Отец опасался, чтобы любовь к Коринне не отдалила его от Англии. Лорд женится на сестре Коринны, рожденной англичанкой, втайне от Коринны. Она заболевает скоротечной чахоткой и умирает, лорд Нервиль едва остается жив от горя, испытанного им от потери любви и возлюбленной. Жену свою он откровенно не любит.

О себе этот удачливый военный говорит: «В моем характере есть известная слабость, и я страшусь всего, что может внести тревогу в мое существование… Я так нерешителен, что даже, избрав самый прекрасный жребий, неминуемо сожалел бы о другом», «я чту супружеские узы и люблю вашу сестру, но сердце человеческое так странно и противоречиво, что может заключать в себе ту нежность, какую я питаю к вам, наряду с любовью к ней».

Коринна не только страстно его любит и первой признается ему в любви (вот откуда у Татьяны Лариной решимость первой признаться Евгению Онегину! От Коринны!). Коринна — известная в Италии поэтесса, писательница, импровизатор, самая знаменитая женщина и красавица. Но ничто ей не может помочь перебороть трусость и мнительность, ложный долг своего героя.

Коринна показывает лорду Нервилю художественные сокровища Италии, а в ответ получает от него заносчивую проповедь: «Вам принадлежит великое искусство, произведения гениальных ваших художников блещут фантазией и изобретательностью, но как защищается у вас достоинство человека? Какие у вас учреждения! Какую слабость проявляет большинство ваших правителей! И при этом, как они порабощают умы!»

Коринна отвечает лорду: «Мы живем в такой век, когда почти всеми поступками людей руководит личный интерес. Но разве может когда-нибудь личный интерес породить сочувствие, вдохновение, энтузиазм? И как сладостно возвращаться в мечтах к тем дням истинной преданности, самоотвержения, героизма! Ведь были же они в самом деле, ведь их величавые следы и поныне хранит наша земля!»

О себе Коринна говорит: «Я бываю поэтом, когда я восхищаюсь, когда презираю, когда ненавижу, но все это не во имя моего личного блага, а во имя достоинства рода человеческого и во славу мироздания». Она не только поэт, но и музыкант: «Порой я беру свою лиру и стараюсь передать в отдельных аккордах или в простых народных мелодиях мысли и чувства, которые я не сумела облечь в слова».

Коринна не боится отчитать лорде Нервиля: «Я замечаю в вас то национальное высокомерие, каким столь часто отличаются ваши соотечественники! Мы, итальянцы, более скромны: мы не так самодовольны, как французы, и не так надменны, как англичане».

Один из основателей европейского романтизма, де Сталь особое внимание уделяла самобытности, неповторимости каждой нации, каждого народа.

Коринна уверяет своего возлюбленного: «Когда писатели лишены возможности способствовать счастью своего народа, когда они пишут только для того, чтобы блистать, когда движение для них превращается в цель, они начинают искать окольных путей и не двигаются вперед… Я с трудом могу поверить, что будет благом, если народы всего мира утратят свой национальный колорит, свою особую манеру мыслить и чувствовать».

Однако герои-мужчины — один француз, другой англичанин — оказались у нее в романах в любовных отношениях робкого десятка: «европейские мужчины на рандеву» (вспомним знаменитую статью Н. Г. Чернышевского о русском человеке на рандеву — любовном свидании; неужели он не прочитал романов де Сталь?).

Наполеон невзлюбил писательницу очень скоро. После выхода «Дельфины» автора обвинили в атеизме и призывах к безнравственному поведению женщин, призывах борьбы за свои права. В России в журнале «Вестник Европы» (1803, № 2), который издавался будущим великим историком Н. М. Карамзиным , он так отозвался на эти события: «Славная дочь славного отца имеет множество неприятностей в Париже; сам Великий Консул весьма не благоволит к ней, и сказывают, что „Дельфина“ ему не полюбилась: итак не мудрено, что журналисты судят её с крайней строгостью. Мудрено единственно, что Бонапарте имеет время читать романы».

Через несколько лет Наполеон поместил в правительственной газете «Монитор» статью без подписи с разоблачением романа де Сталь «Коринна», хотя ему принадлежит знаменитое изречение: «В мире существуют две силы — сабля и ум… В конце концов ум всегда побеждает саблю». Наполеон выслал писательницу из Парижа. В 1806 году он распорядился министру полиции: «Не подпускайте близко к Парижу эту негодяйку, г-жу де Сталь».

Желая смягчить Наполеона, де Сталь послала ему свою книгу «О Германии», но он приказал уничтожить весь тираж — все десять тысяч экземпляров, а её сыну, который добился аудиенции у Бонапарта, чтобы защитить мать от высылки, заявил: «Париж…это моя столица, и я хочу в ней видеть только тех, которые меня любят».

Современниками де Сталь были Гете, Шиллер, Фихте, Байрон, Стендаль . Но только эта отважная женщина осмелилась выступить против завоевателя Европы, которая ему покорилась.

Стендаль вместе с войском Наполеона оказался в Москве. Однако он не простил Жермене де Сталь ее разоблачений Бонапарта в её посмертной книге «Размышления о главнейших событиях французской революции» (1817−1818).

Он назвал её «пасквилем» в своей книге о Наполеоне, однако заметил: «Пасквиль этот написан самым талантливым пером нашего столетия».

Байрон записал в дневнике: «Это выдающаяся женщина, она совершила в умственной области больше, чем все остальные женщины взятые вместе; ей бы родиться мужчиной».

Когда в 1825 году в русском журнале «Сын отечества» А.А. Муханов изругал книгу де Сталь «Десять лет изгнания», назвав автора «барыней».

Пушкин встал на защиту писательницы в статье «О г-же Сталь и о г. А. М-ве»: «О сей барыне должно было говорить языком вежливым образованного человека. Эту барыню удостоил Наполеон гонения, монархи доверенности, Байрон своею дружбой, Европа своего уважения, а г. А. М. журнальной статейки не весьма острой и весьма неприличной». В письме к П. А. Вяземскому он выразился проще: мадам де Сталь «наша — не тронь её». В незаконченном романе «Рославлев» Пушкин изобразил де Сталь, о которой героиня Полина говорит: «я знаю, какое влияние женщина может иметь на мнение общественное». Она призывает посмотреть на мадам де Сталь: «Наполеон боролся с нею, как с неприятельскою силою». Именно Наполеону принадлежит слово «идеология» — им он обозначал умственные враждебные течения.

Декабристы, как и Пушкин, высоко оценивали произведения де Сталь. Николай Тургенев писал в дневнике: «…постоянная любовь к свободе, любовь и уважение к человечеству, представление о необходимости нравственности как в жизни частной, так и в политической — эти свойства сочинений» мадам де Сталь будут иметь «благотворное влияние».

Во время нашествия армии Наполеона на Россию она оказалась в ней, пробираясь вместе с детьми и молодым мужем офицером в Швецию. В книге «Десять лет изгнания» она написала проницательно: «Гений русских обретет себя в искусстве и особенно в литературе, когда они научатся выражать свою истинную сущность в слове, как они выражают ее в деле». Разумея под «делом» русские победы над французской армией.

Пушкин высоко оценил эту книгу: «благородная чужеземка» «первая отдала полную справедливость русскому народу, вечному предмету невежественной клеветы писателей иностранных». Достойно удивления, что эта книга до сих пор не переведена на русский язык. Впрочем, удивляться нечего…

Роль произведений де Сталь в европейской литературе очень велика. Она призывала писателей вернуться к истокам национальной родины, которые выращены «нашей религией и нашими обычаями». Она утвердила законом, что литература каждого народа тесно связана с жизнью его, и поэтому для каждого народа она своя особенная. Её открытия были усвоены как свои такими талантами, как Гюго, Стендаль, Бальзак, Жорж Санд . А личность Жорж Санд заслонила фигуру и романы Жозефины де Сталь. Однако книга ее «О литературе, рассматриваемой в связи с общественными установлениями» (1796) принесла Европе новый взгляд, что литература так же влияет на общество, как и общество на литературу.

Жаль, что мы всё это стали забывать. Де Сталь видела расцвет литературы в её связи с народом, с нацией: «Только забвение унижает душу; но она может найти убежище в величии прошлого, если суровые обстоятельства не дают нам проявить себя в плодотворной деятельности. Где сейчас чувства и мысли наших предков?»

Иллюстрация в открытие статьи: портрет Жермен де Сталь/ wikipedia

Франция

Баронесса Анна-Луиза Жермена де Сталь-Гольштейн (фр. Anne-Louise Germaine de Staël-Holstein ), урождённая Неккер (Necker ; - ) - французская писательница, теоретик литературы, публицист, имевшая большое влияние на литературные вкусы Европы начала XIX века. Дочь министра финансов Жака Неккера . Хозяйка блестящего литературного салона . Пользовалась авторитетом в политических кругах и публично оппонировала Наполеону , за что была выслана из Франции. В 1803-1814 гг. держала салон в швейцарском замке Коппе . Отстаивала равенство полов, пропагандировала романтическое направление в искусстве. Наиболее известна под сокращённым именем мадам де Сталь (фр. Madame de Staël ).

Детство. Первые литературные опыты

В 1796 г. французская республика была признана Швейцарией и Сталь могла вернуться в Париж. Здесь её салон вновь стал влиятельным литературным и политическим центром. Среди постоянных посетителей его были Сийес , Талейран , Гара , филолог Клод Форьель , экономист Ж. Ш. Сисмонди , Б. Констан . Добившись негласного развода с мужем, но продолжая жить с ним в одном доме, де Сталь очутилась в двойственном положении, которым не замедлили воспользоваться её светские и политические противники, сделав её мишенью оскорбительных пересудов. Исход волновавшим её в это время чувствам она дает в романе «Дельфина», упрочившем её литературную славу: здесь изображена несчастная судьба высокоодаренной женщины, вступившей в неравную борьбу с деспотизмом общественного мнения. Одновременно с этим Сталь трудится над обширным сочинением «О литературе, рассматриваемой в связи с общественными установлениями» (1796-99). Задача книги - проследить влияние религии, нравов, законодательства на литературу и обратно. Изучая взаимодействие общества и литературы, наблюдая за постепенными изменениями в идеях и формах быта, Сталь констатирует в ходе исторического развития медленное, но непрерывное совершенствование (perfectibilité). В массе метких замечаний она обнаруживает тонкое понимание связи различных форм и направлений литературных произведений с социальной средой и заканчивает книгу учением о том, чем должна быть литература в новом республиканском обществе: она должна служить выражением новых общественных идеалов и быть защитницей политической и нравственной свободы. Книга «О литературе», выйдя в свет после переворота 18 брюмера , шла вразрез с наступившей реакцией. Идея о взаимодействии литературы и общественного строя и о неизбежности упадка литературы с исчезновением политической свободы не могла не казаться опасной правительству первого консула.

Германия и Италия. «Коринна»

Когда салон мадам де Сталь стал центром оппозиции, ей велено было выехать из Парижа. В 1802 г. она вместе с Констаном отправляется в Германию. Здесь она знакомится с Гёте , Шиллером , Фихте , В. Гумбольдтом , А. Шлегелем ; последнему она поручает воспитание своих детей. Впечатления, которые она вынесла из своей поездки по Германии, легли в основание книги: «О Германии», написанной пятью годами позже (см. ниже). В 1804 г. смертельная болезнь отца призывает её в Коппэ. Начавшееся с этого времени охлаждение к ней Б. Констана, к которому она ещё в течение многих лет питает глубокую привязанность, заставляет её так сильно страдать, что ей грезится близкая смерть. Чтобы заглушить свои душевные муки, она отправляется в Италию. В Милане на неё производит сильное впечатление итальянский поэт Винченцо Монти . Хотя в сердце её ещё не угасла любовь к Констану, она мало-помалу увлекается новым чувством и в письмах её к Монти дружеский тон скоро сменяется восторженными признаниями. Она зовет его в Коппэ и целый год живёт ожиданием его приезда; но слабохарактерный поэт, боясь навлечь на себя гнев Наполеона и лишиться назначенной ему пенсии, все откладывает свой приезд, пока Сталь не прекращает с ним переписки. Плодом путешествия де Сталь по Италии был её роман «Corinne ou l’Italie». Италия привлекла к себе внимание Сталь не своей природой, а как арена великого исторического прошлого. Ей верится, что здесь таится ещё дух великого народа, и она сильно желает возрождения этого духа. Сталь отводит много места размышлениям об исторических судьбах Италии и Рима, об итальянской литературе, искусстве, надгробных памятниках и т. д. Сюжетом романа является вопрос о судьбе гениальной женщины, о противоречии между любовью и славой. Коринна - это сама Сталь, идеализированная и вознесенная до совершенства; она напрягает все душевные силы, расходует все свои дарования, чтобы достигнуть апогея славы - и все это только для того, чтобы быть любимой; но она остается неоцененной именно тем, кого она ставит выше всех. В личности лорда Нельвиля слышатся намеки на Констана и его измену. «Коринна» - произведение более выдержанное, чем «Дельфина» - имела блестящий успех у современников. В 1807 г., пользуясь отсутствием Наполеона, Сталь, тосковавшая о Париже, решилась поселиться в его окрестностях. Слух о том, что она инкогнито появляется в самом Париже, достиг до императора, нашедшего, среди забот прусского похода, время предписать о немедленном её удалении в Коппэ.

«О Германии»

В 1807-1808 гг. Сталь вновь посетила Веймар и побывала в Мюнхене и Вене. Вернувшись из Германии, она в Женеве узнала от Констана о его тайном браке с Шарлоттой Гарденберг. Эта весть сначала привела её в ярость, но затем на её душу сошло религиозное умиротворение. К этой эпохе её жизни относятся её труды над книгой «О Германии», самым законченным из её произведений, в котором Сталь задается целью познакомить французское общество с характером немецкой национальности, с бытом немцев, их литературой, философией и религией. Автор вводит французского читателя в чуждый для него мир идей, образов и чувств и старается по возможности объяснить особенности этого мира, указывая на исторические и местные условия и постоянно проводя параллель между стремлениями и понятиями наций французской и немецкой. Впервые, в эпоху господства космополитических идей, Сталь выдвигает на первый план вопрос о правах национальности. Она ставит своей задачей защиту наций, их прав на политическую и духовную независимость; она пытается доказать, что нация не есть создание произвола отдельных личностей, а явление историческое, и что мир Европы обуславливается взаимным уважением прав народов. Когда книга «О Германии» была напечатана (1810), мадам де Сталь послала её Наполеону, с письмом, в котором она просила у него аудиенцию. Ей верилось, что сила её убеждения, покорявшая многих, может повлиять и на императора. Наполеон остался непреклонным. Приказав сжечь её книгу, хотя и пропущенную цензурой, он велел ей оставаться в Коппэ, где окружил её шпионами и куда запретил ездить её друзьям.

Поездка в Россию

Сознавая себя покинутой, она писала: «чувствуется близость вечерних сумерек, среди которых уже не замечается и следов сияния утренней зари». Но ей суждено было ещё раз изведать счастье. В 1810 г. в Женеву вернулся из испанского похода молодой офицер Альбер де Рокка, чтобы лечиться от ран. Ухаживая за ним, Сталь очаровала его и он своим страстным увлечением, несмотря на значительную разницу в возрасте, заразил и Сталь. После некоторых колебаний она тайно обвенчалась с ним. В 1812 г. преследование швейцарских властей, действовавших в угоду Наполеону, заставило Сталь бежать из Коппэ, и она через Австрию отправилась в Россию.

Она прибыла в Россию 14 июля 1812 г., в годовщину Французской революции , и уже после начала Отечественной войны 1812 года . Здесь ей было оказано самое широкое гостеприимство. 5 августа она была представлена Их Величествам. В. Л. Боровиковский пишет её портрет. К. Н. Батюшков характеризует де Сталь: «…Дурна как черт и умна как ангел».

Реставрация. Последние годы. Сталь как историк Революции

Реакция, водворившаяся после реставрации , возбудила её негодование. Её одинаково возмущали как «унижение» Франции иноземцами, так и нетерпимость и обскурантизм партии аристократических эмигрантов. В этом настроении она принялась за окончание своих «Considérations sur les principaux événements de la révolution française» (1818). Сочинение это состоит из нескольких частей, между которыми нет полного единства. Первоначально мадам де Сталь намерена была ограничиться изложением первого фазиса революции и написать, между прочим, апологию своего отца; но затем она расширила содержание своего труда, задавшись целью представить защиту французской революции и выяснить главные её результаты. К этому она присоединила этюд об английской конституции и обществе, а затем и рассуждения о положении дел во Франции в 1816 г. В течение 25 лет (1789-1814) де Сталь не только наблюдала все стадии развития французского революционного духа, но откликалась всей своей впечатлительной натурой на все волнения этой бурной эпохи. Подводя итог революционному периоду, мадам де Сталь усматривает основную цель революции в завоевании народом политической и духовной свободы. Революция не только сделала Францию свободной, но и дала ей благосостояние. Если преступления отдельных лиц запятнали революцию, то никогда ещё во Франции не проявлялось и столько возвышенных сторон человеческого духа. Вдохнув во многие сердца благородный энтузиазм, революция выдвинула великих деятелей и завещала будущему вечные принципы свободы. Причины революции кроются в общих исторических условиях, а не в действиях и стремлениях отдельных лиц. В главе о реставрации де Сталь дает яркую картину наступившего реакционного режима: «Неужели, - пишет она, - теперь возможно править так, как триста лет назад?!… Им (новым правителям) необходимы произвол власти, религиозная нетерпимость , придворная аристократия, не имеющая за собой никаких заслуг кроме родословного дерева, народ невежественный и бесправный, армия, низведенная до простого механизма, стеснение печати, отсутствие всякой гражданской свободы - и взамен её полицейские шпионы и купленная журналистика, которая бы восхваляла этот мрак!» Заключительные страницы книги представляют как бы политическое завещание мадам де Сталь. Политическое переустройство Европы совершится народностями и во имя народностей. Она предвидит великое будущее русского народа и первенствующую роль Североамериканских Соединённых Штатов. Она советует немцам и итальянцам сплотиться в федерации.

21 февраля 1817 года Жермена де Сталь отправилась на прием, устроенный главным министром Людовика XVIII. Она упала, когда поднималась по ступеням. Произошло кровоизлияние в мозг. Несколько месяцев де Сталь болела и скончалась в 1817 году в знаменательный день начала Великой французской революции - 14 июля.

Характеристика

В нравственном характере мадам де Сталь преобладают, по словам профессора Стороженко, две основные черты: страстная потребность любви, личного счастья - и не менее страстная любовь к свободе. Необходимо отметить ещё третью черту, которая, вместе с вышеуказанными, воссоздает не только нравственный, но и умственный её облик. «Жермена Неккер, - писал историк А. Сорель , - также жаждала мысли, как и счастья. Её ум отличался ненасытимой алчностью все познать, способностью все обнять… он обладал даром проникновения в чужие идеи и даром моментального вдохновения собственными своими идеями; и то, и другое не было следствием продолжительного размышления, а рождалось во время беседы, в виде вдохновенной импровизации». Одинаково порывистая и стремительная как в своих увлечениях, так и в своем литературном творчестве, с пылкостью хватавшаяся за новые идеи, носившиеся в воздухе, мадам де Сталь часто меняла свои взгляды по отдельным вопросам [Так, например, она раньше увлекается материализмом, а в конце жизни становится спиритуалисткой, то отвергает свободу воли, то допускает её и т. д.], но неизменно оставалась верной принципам гражданской свободы и политическим идеалам учредительного собрания 1789 г. Влияние де Сталь на последующую французскую литературу - глубокое и многостороннее. А. Сорель называет её «музой» большого кружка французских учёных и писателей.