Н. Г. Чернышевский

Об искренности в критике

Н. Г. Чернышевский. Литературная критика. В двух томах. Том 1. М., "Художественная литература", 1981 Подготовка текста и примечания Т. А. Акимовой, Г. Н. Антоновой, А. А. Демченко, А. А. Жук, В. В. Прозорова В статье, написанной по случаю нового издания "Сочинений А. Погорельского" ("Современник", No VI, библиография), мы говорили о бессилии нынешней критики и указали на одну из главнейших причин этого грустного явления -- уступчивость, уклончивость, мягкосердечие. Вот наши слова: "Причина бессилия современной критики -- то, что она стала слишком уступчива, неразборчива, малотребовательна, удовлетворяется такими произведениями, которые решительно жалки, восхищается такими произведениями, которые едва сносны. Она стоит в уровень с теми произведениями, которыми удовлетворяется; как же вы хотите, чтобы она имела живое значение для публики? Она ниже публики; такою критикою могут быть довольны писатели, плохие произведения которых она восхваляет; публика остается ею столько же довольна, сколько теми стихами, драмами и романами, которые рекомендуются вниманию читателей в ее нежных разборах" 1 . И мы заключили статью словами: "нет, критика должна стать гораздо строже, серьезнее, если хочет быть достойною имени критики". Мы указывали, как на пример того, какова должна быть истинная критика, на критику "Московского телеграфа" 2 , и, конечно, не по недостатку лучших примеров. Но мы удерживались от всяких -- не говорим указаний, даже от всяких намеков на те или другие статьи того или другого журнала, нежность, слабость которых ставит ныне в необходимость напоминать критике о ее правах, о ее обязанностях,-- и мы не хотели приводить примеров наверное уже не потому, чтобы трудно было набрать их сотни. Каждый из наших журналов за последние годы мог представить немало материалов для таких указаний; разница была только в том, что один журнал мог представить их больше, другой -- меньше. Поэтому нам казалось, что делать выписки из статей того или другого журнала значило бы только без нужды придавать полемический характер статье, писанной с намерением указать недостаток, общий до некоторой степени всем журналам, а вовсе не с целью попрекать тот или другой журнал. Мы считали излишним указывать примеры потому, что, желая, чтобы критика вообще вспомнила о своем достоинстве, мы вовсе не хотели ставить тот или другой журнал в необходимость защищать свои слабые стороны и через это прилепляться к прежним слабостям,-- известно, что, принужденный спорить, человек делается склонен увлекаться положениями, которые сначала защищал он, может быть, только по необходимости отвечать что-нибудь и которых неосновательность или недостаточность он, может быть, готов был бы признать, если бы его не заставляли признаваться открыто. Одним словом, принятие общего принципа мы не хотели делать затруднительным ни для кого и потому не хотели затрогивать ничьего самолюбия. Но если кто-нибудь сам, без всякого вызова, провозглашает себя противником общего начала, кажущегося нам справедливым, то он уже ясно выразил, что не признает справедливости общего начала, а напротив. После всех этих долгих оговорок и смягчений, очень ясно доказывающих, как глубоко прониклись духом нынешней критики и мы, восстающие против ее слишком мягких, мягких до неосязаемости приемов, можем приступить к делу и сказать, что "Отечественные записки" недовольны прямотою некоторых наших отзывов о слабых, по нашему мнению, беллетристических произведениях, хотя и украшенных более или менее известными именами (ниже мы представим этот отзыв вполне), и что мы, с своей стороны, также не исключали довольно многих критических статей "Отечественных записок" из общей массы робких и слабых критик, восставать против размножения которых мы считали и считаем настоятельною необходимостью. Цель нашей статьи вовсе не та, чтобы выставить на вид чужие мнения, а та, чтобы яснее изложить наши понятия о критике. И если примеры критики, несогласной, по нашему мнению, с истинными понятиями о серьезной критике, мы заимствуем из "Отечественных записок", то вовсе не потому, чтобы мы желали упрекнуть в слабости критики исключительно "Отечественные записки". Повторяем, что мы восстаем против слабости критики вообще: если бы она была слаба только в том или другом журнале, стоило ли бы так много хлопотать? Касаемся же мы преимущественно "Отечественных записок", заимствуя исключительно из них примеры, потому что они взяли на себя труд защищать и хвалить "умеренную и спокойную критику" 3 ,-- где же, как не у защитника, и надобно искать истинных образцов защищаемого? Вот, например ("Отечественные записки", 1853, No 10), разбор романа г. Григоровича "Рыбаки". Здесь главный предмет критики -- рассмотрение вопроса о том, действительно ли можно ловить пескарей одинокому старику удочкою, а не бреднем (для которого нужны двое людей), и действительно ли можно видеть на Оке во время половодья ласточек, стрижей, дроздов и скворцов, или они прилетают не во время половодья, а несколькими днями позже или раньше 4 ; одним словом, тут говорится не столько о романе, сколько о том, Какая птица где живет, Какие яйца несет 5 . Без всякого сомнения, говорить о недостатках и достоинствах романа с этой точки зрения можно и должно очень хладнокровно. Вот еще разбор романа г-жи Т. Ч. "Умная женщина" ("Отечественные записки", 1853, No 12); сущность отзыва состоит в следующем: "Вот сюжет "Умной женщины", одной из лучших повестей г-жи Т. Ч. Сколько в этом рассказе умного, нового и занимательного. Мы пропустили в рассказе всю прежнюю жизнь холостяка и умной женщины, жизнь, которая занимает по крайней мере три четверти романа. Но эта жизнь до нас не касается" 6 . Хорош и занимателен должен быть роман, в котором по крайней мере три че т верти не стоит и читать. Вот отзыв о другой повести того же автора (г-жи T. Ч.), "Тени прошлого" ("Отечественные записки", 1854, No 1). "Лицо, взятое автором, очень интересно; но для полной обрисовки его автор как будто пожалел красок, в которых у него нет недостатка (отчего же лицо бледно, если автор имеет дарование ярко обрисовывать лица?). Мы, кажется, не ошибемся, если скажем, что г-жа Т. Ч. мало заботилась о том, как воспользоваться сюжетом; достаточно прочесть выписанные нами сцены, чтобы убедиться, что она могла как нельзя лучше выполнить такую задачу" 7 . То есть "автор не сладил с сюжетом; но не потому, что не мог сладить", ведь нельзя же прямо сказать: автор взял сюжет не по силам. Действительно, такие отзывы состоят из "загадок", как и называет рецензент свой разбор "Умной женщины", принимаясь за него ("от рассуждения о литературе переходим к диссертации о старых холостяках и на их счет задаем читателю загадку. Пусть отгадает, кто может". Но, во-первых, никто не может разгадать ее; во-вторых, кому же и охота разгадывать критические разборы? Шарад и ребусов не требует от русских журналов ни один читатель). Таковы же отзывы о стихотворениях г. Фета, о романе "Мелочи жизни" 8 и т. д. Никто не отгадает, хороши или дурны, превосходны или несносно плохи эти произведения по мнению рецензентов. На каждую похвалу или порицание у них всегда готова совершенно равносильная оговорка или намек в противоположном смысле. Но нам нельзя утомлять читателей всеми этими примерами; ограничимся одним только отзывом о романе г-жи Тур "Три поры жизни". "Слабые стороны повестей и романов г-жи Тур стали вдруг ярче и заметнее" (вы ожидаете, что смысл этой фразы: г-жа Тур стала писать хуже прежнего? нет), это "обстоятельство, в котором наша романистка должна винить не себя, а своих ценителей", потому что ее уже слишком много хвалили (вы думаете, что эта фраза значит: ее захвалили, она стала писать небрежно, перестала заботиться об исправлении своих недостатков? Нет, вовсе нет), журнальные похвалы и порицания не могут возмущать собственного суждения автора о своем таланте, потому что "лучший критик для романиста -- всегда сам романист" (вы думаете, что это относится к г-же Тур? Нет, потому что) "женщина всегда зависит от чужого суда" и "в самой гениальной женщине не отыщется той беспристрастной самостоятельности", которая дает мужчине возможность не подчиняться влиянию критики; "на всякую даровитую женщину вредно действует восторг друга, комплимент вежливого ценителя", вследствие их "она дает своему таланту несамобытное направление, сообразное заблуждениям своих жарких приверженцев" (это ведет, по вашему предположению, к объявлению, что новый роман г-жи Тур несамостоятелен, что "она сочинила слова на чужой мотив"? нет), "в последнем романе г-жи Тур мы видим довольно много самостоятельности", "взгляд романистки на большую часть ее героев и героинь принадлежит ей собственно"; но эта самостоятельность "затемнена оборотами, очевидно зародившимися под чужим влиянием". (Вы думаете, что это недостаток? Нет, не в этом он). "В романе г-жи Тур недостает внешнего интереса сюжета, интриги событий" (итак, в нем нет интриги событий? Нет, есть, потому что из слов рецензента) "не следует", чтобы "он принадлежал к разряду романов, в которых важнейшее событие -- наем квартиры или что-нибудь в этом роде". Роман г-жи Тур незанимателен не по недостатку интриги, а потому, что "герой его, Огинский, не может занять читателей" (почему же? потому что он бесцветен? нет, потому что) "г-жа Тур не рассказала нам, как он служил, путешествовал, управлял своими делами" (но ведь именно это и погубило бы интригу, сюжет, которого вы требуете); Огинский три раза влюблен (вот целых три интриги, а вы говорили, что нет ни одной), а "жизнь мужчины состоит не из одной любви" (потому-то и надобно было рассказать о всех, ненужных для романа, подробностях службы и путешествий Огинского!). Лицо Огинского испортило роман; "он принес много несчастия произведению" (следовательно, это лицо в романе дурно? нет, хорошо, потому что он) "мог бы принести еще более несчастия произведению, если бы несомненный ум сочинительницы не исправлял дела везде, где можно" (хороша похвала! да зачем же выбран такой герой?). В истории всех трех нежных привязанностей Огинского "перед нами действует слабость, соединенная то с аффектацией, то с экзальтацией" (итак, роман испорчен аффектациею и экзальтациею? нет, напротив), "сочинительница питает к ним глубокое отвращение" (но если они изображены с отвращением, в истинном свете, то это достоинство, а не недостаток). "Разговор жив", хотя "по временам испорчен научными выражениями"; и хотя "многие афоризмы и тирады, влагаемые даже в уста молодых девушек, кажутся нам достойными ученого трактата, а все-таки разговор представляет квинтэссенцию живой речи".-- "Слог г-жи Тур может быть во многом исправлен к лучшему, если того будет угодно самой сочинительнице" (!!) 9 . Вот до каких противоречий, колебаний доводит критику стремление к "умеренности", то есть к смягчению всех легких сомнений в абсолютном достоинстве романа, какие только позволяет себе на минуту предложить смиренный рецензент. Сначала он как будто бы хочет сказать, что роман хуже прежних, потом прибавляет: нет, я не это хотел сказать, а я хотел сказать, что в романе нет интриги: но и это я сказал не безусловно, напротив, в романе есть хорошая интрига; а главный недостаток романа то, что неинтересен герой; впрочем, лицо этого героя очерчено превосходно; однако -- впрочем, я не хотел сказать и "однако", я хотел сказать "притом"... нет, я не хотел сказать и "притом", а хотел только заметить, что слог романа плох, хотя язык превосходен, да и это "может быть исправлено, если того будет угодно самому автору". Какой отзыв можно сделать о подобных отзывах? Разве следующий, в том же роде: "Они очень подробно исчисляют сотни крупных достоинств, хотя с еще более крупными оговорками, впрочем, не без новых похвальных оговорок, и потому хотя в них сказано обо всем, но не сказано ничего; из этого, однако, не следует, чтобы они были лишены достоинства, которого существование хотя и незаметно, однако неоспоримо". Можно еще выразиться о них словами самих "Отечественных записок" так: "что разумеют у нас под словом "критика"? -- статью, в которой автор много наговорил, не сказав ничего" 10 . Можно еще сказать, что к подобной критике вполне прилагается начало одного романса: Не говори ни "да", ни "нет", Будь равнодушна, как бывало, И на решительный ответ Накинь сомненья покрывало 11 . Но что особенно дурного сделает критика, если будет прямо, ясно и без всяких недомолвок высказывать свое мнение о достоинствах и даже (о, ужас!) недостатках литературных произведений, украшенных более или менее известными именами? Ведь этого именно и требуют от нее и читатели, и самая польза литературы? За что ее будет можно упрекнуть в этом случае? Это скажут нам "Отечественные записки"; эпиграфом к выписке мы возьмем слова также "Отечественных записок", сказанные довольно давно: "У нас еще надо толковать о таких простых и обыкновенных понятиях, о которых уже не толкуют ни в одной литературе" 12 . "В последнее время в отзывах наших журналов о разных писателях привыкли мы встречать тон умеренный, хладнокровный; если же и читали подчас приговоры несправедливые, по нашему мнению, то самый тон статей, чуждый всякой запальчивости, обезоруживал нас. Мы можем не соглашаться с мнением автора, но каждый вправе иметь свое собственное мнение. Уважение к чужому мнению -- порука за уважение к нашему собственному. Все журналы немало способствовали к обузданию рецензентов, ничего не принимающих во внимание, кроме своих личных мнений, желаний и часто выгод. Но мы должны признаться, что в последнее время некоторые рецензии "Современника" крайне удивили нас своею опрометчивостью суждений, ничем не доказанною. Взгляд, противоречащий тому, что недавно говорил еще сам "Современник", и несправедливость отзыва, обращенная к таким писателям, как г-жа Евгения Тур, г. Островский, г. Авдеев, придали какой-то странный вид библиографии "Современника" последних месяцев, поставленной в решительное противоречие с самой собою. Что она говорила год назад, то теперь отвергает положительнейшим образом. Еще другие мысли приходят в голову. Пока, например, в "Современнике" печатались повести г. Авдеева, журнал этот хвалил г. Авдеева; точно то же должно сказать об отзывах его о Евгении Тур. Или рецензент не справился с мнениями, прежде высказанными в этом журнале? или он знал их, но хотел отличиться резкою оригинальностью? Вот что, например, было сказано в "Современнике" Новым поэтом в 1853 году в апрельской книжке, по поводу комедии г. Островского "Не в свои сани не садись" (следует выписка: мы их будем здесь выпускать, потому что сличим и объясним их мнимую противоп о ложность ниже). Одним словом, комедия расхвалена. Теперь посмотрите, что сказано о той же комедии и еще о другой, новой, "Бедность не порок" в библиографии майской книжки "Современника" 1854 года, то есть, спустя один только год (выписка). Такие отзывы получил на свою долю г. Островский. Вот что сказано в той же книжке о последнем романе г-жи Евгении Тур "Три поры жизни" (выписка). Можно ли так выражаться об авторе "Племянницы", "Ошибки", "Долга", если б даже новый роман г-жи Евгении Тур был и неудачен? Приговор несправедлив, потому что произведение талантливого писателя, как бы оно ни не удалось, никогда не может быть безусловно дурно; но странно встретить этот отзыв в "Современнике", где до настоящего времени о таланте г-жи Евгении Тур говорили совсем другое. Перечтите, например, что было сказано г. И. Т. в 1852 году о произведениях г-жи Евгении Тур (выписка). Как кстати после этого приведенный нами выше отзыв о даровании г-жи Тур, где нет даже и слова о таланте этой писательницы! С какою горькою усмешкою должны после этого писатели смотреть на журнальные хвалы и порицания? Неужели критика игрушка? Но всего более несправедливый отзыв сделан в "Современнике" нынешнего же года о г. Авдееве, одном из лучших наших рассказчиков, которого прежде (когда г. Авдеев печатал свои произведения в "Современнике") этот журнал в своих объявлениях о подписке и в своих обозрениях литературы всегда ставил наряду с первыми нашими писателями. Доказательств этому так много, что их трудно и перечислить. Возьмите, например, обзор литературы за 1850 год, где исчисляются наши лучшие повествователи: там г. Авдеев поставлен наряду с Гончаровым, Григоровичем, Писемским, Тургеневым. Что ж говорится в февральской книжке "Современника" за 1854 год (выписка)? А не угодно ли, мы скажем вам то, что "Современник" говорил в 1851 году? Но, может быть, рецензенту нет дела до мнений "Современника"? В таком случае рецензенту не мешало бы подписать свое имя под статьей, опровергающей мнение журнала, в котором он пишет. Мы ниже приведем, что говорил "Современник" в 1851 году, а теперь выпишем еще одно место, поражающее своею нецеремонностью, далеко нефешёнэбльною (выписка: в ней, как самые нефешёнэбльные выражения, подчеркнуты слова: "Тамарин... показал в нем способность к разв и тию... Ни одна из его повестей не может назваться произведением человека мы с лящего"). Позвольте, г. мыслящий рецензент, заметить вам, что, кажется, вы понимаете мысль только тогда, когда она выражена в виде сентенций; иначе, как бы не видеть мысли хоть бы и в "Тамарине" (там рецензент был облегчен "Введ е нием", где изложена мысль произведения) и в других повестях г. Авдеева? Но допустим, что в них нет новой мысли, пусть так. А какую особенную мысль рецензент найдет в "Обыкновенной истории" или во "Сне Обломова" г. Гончарова, в "Истории моего детства" г. Л.-- рассказах увлекательных? И наоборот: какую прелесть г. рецензент найдет в драме г. Потехина "Гувернантка", где в основании лежит мысль умная, благородная? Отчего ж такое презрение к мастерскому рассказу, который виден во всех произведениях г. Авдеева? Вы говорите, что г. Авдеев исключительно является подражателем в своем "Тамарине". Но мы заметим... Впрочем, зачем нам говорить? Об этом уже сказал свое мнение "Современник" в обозрении литературы за 1850 год. Вот оно (мы извиняемся перед читат е лем за длинные выписки, но полагаем, что читатель видит, как важны в этом случае цитаты из "Современника", который некогда хвалил, а теперь бранит тех же самых писателей) (выписка). Что после этого сказать об отзывах рецензента "Современника", рецензента, от которого этот журнал стал в такое странное положение относительно своих собственных мнений? Хвалить и отрицать всякое достоинство, говорить в одно время и да и нет, не значит ли это -- не знать, что сказать о трех лучших наших писателях? Хотеть вычеркнуть из списка литераторов трех таких писателей, как гг. Островский, Евгения Тур и Авдеев, не значит ли брать на свои плеча тяжесть не по силам? И за что же такое нападение? Вопрос этот мы оставляем на разрешение самому читателю" 13 . Для чего мы выписали это длинное место? Мы желаем, чтобы оно послужило образцом того, до какой степени нынешняя критика позабывает иногда о самых элементарных началах всякой критики. Наши замечания будут говорить только о таких понятиях, не сознавая которых решительно невозможно составить понятия о критике. А между тем, пробежав наши замечания, пусть потрудится читатель еще раз прочитать выписку: при всевозможном внимании не найдет он никакого следа того, что недовольный нами критик имел в виду эти понятия; они не отразились ни на одной фразе, ни на одном слове. "Отечественные записки" недовольны "Современником" за то, что он непоследователен, противоречит сам себе. Непоследовательность "Современника" состоит в том, что прежде он хвалил произведения гг. Островского, Авдеева и г-жи Тур, а теперь позволил себе сделать очень неблагоприятный отзыв о произведениях тех же самых писателей. Неужели же надобно объяснять, что такое последовательность? Вопрос действительно очень мудреный, едва ли не труднее примирения "да" и "нет" в одной статье об одной и той же книге; потому попробуем изложить его самым важным тоном. Последовательность в суждениях состоит в том, чтобы о предметах одинаковых суждения были одинаковы. Например, в том, чтобы все хорошие произведения хвалить, все плохие, но полные претензий, одинаково осуждать. Например, хваля "Героя нашего времени", хвалить и "Песню про Калашникова"; но отозваться о "Маскараде" так же, как о "Герое нашего времени", было бы непоследовательно, потому что хотя в заглавии "Маскарада" выставлено то же имя, как на "Герое нашего времени", достоинство этих произведений совершенно различно 14 . Из этого осмелимся вывести правило: если хочешь быть последовательным, то смотри исключительно только на достоинство произведения и не стесняйся тем, хорошим или дурным находил ты прежде произведения того же самого автора; потому что одинаковы вещи бывают по существенному своему качеству, а не по клейму, наложенному на них. От суждений об отдельных произведениях писателя мы должны перейти к общему суждению о значении всей литературной деятельности писателя. Последовательность, конечно, будет требовать: одинаково хвалить писателей, имеющих право на похвалу, и одинаково не хвалить не имеющих. С течением времени все изменяется; изменяется и положение писателей в отношении к понятиям публики и критики. Как же поступить, если справедливость потребует от журнала изменить суждение о писателе? Как, например, поступали "Отечественные записки"? Было время, когда они очень высоко ставили Марлинского и проч., и мы не хотим упрекать их за то: общее мнение об этих писателях было тогда таково; потом общественное мнение о тех же самых писателях изменилось, может быть, оттого, что прошел первый пыл, что ближе и хладнокровнее всмотрелись в их произведения; может быть, оттого, что они сами стали писать не лучше и лучше, а хуже и хуже; оттого, говоря техническим языком, что они "не оправдали надежд" (выражение, имеющее в нашем языке почти столь же обширное применение, как занемог, умер и т. п.); может быть, оттого, что другие писатели затмили их -- все равно, отчего бы то ни было, но мнение пришлось изменить, и оно было изменено 15 . Неужели последовательность требовала продолжать поклоняться Марлинскому и другим? Какая же последовательность была бы в журнале, который бы считал себя обязанным, сначала бывши ратником за лучшее в литературе, потом сделаться ратником за худшее только из привязанности к именам? Такой журнал изменил бы себе. Не говорим уже о том, что он лишился бы своего почетного места в литературе, потерял бы всякое право на сочувствие лучшей части публики, подвергся бы общему осмеянию наравне с своими клиентами. В самом деле, вообразим себе, что "Отечественные записки" в 1844 или 1854 году продолжали бы называть, как называли в 1839 году, лучшими нашими писателями авторов, признанных посредственными, какое место в литературе и журналистике было бы занимаемо этим журналом? Мы осмелимся ожидать, что и в "Современнике" беспристрастными судьями будет почтено не виною, а -- не хотим говорить достоинством -- по крайней мере исполнением обязанности не отставать от мнения просвещенной части публики и требований справедливости, изменяющихся с течением времени, если "Современник", говоря о г. X или Z в апреле 1854 года, будет думать более о том, что по справедливости надобно сказать об этом писателе теперь, нежели заботиться о том, чтобы сколько возможно буквальнее переписать тот самый отзыв, который можно и должно было сделать о произведениях этого писателя в апреле 1853, 1852 или 1851 года. "Современник" надеется, что ему не поставят в вину равным образом и того, если последовательность понимает он как верность своим эстетическим требованиям, а не как слепую привязанность к стереотипным повторениям одних и тех же фраз о писателе, от самого его литературного отрочества до самой его литературной дряхлости. Что же делать, если писатель, "подававший надежды", заслуживавший симпатии лучшей части публики и ободрительных похвал критики, не "оправдал" надежд, потерял право на симпатию и похвалы? "Говори, что надобно сказать теперь, а не то, что надобно было говорить прежде", и если твои приговоры будут основаны на одних началах, ты будешь последователен, хотя бы сначала пришлось сказать тебе "да", а через год "нет". Совершенно другое дело, если приговор однажды произнесен на основании одних начал, а в другой раз на основании других -- тогда мы будем непоследовательны, хотя бы в оба раза сказали одно и то же (например: "один роман г-жи NN хорош, потому что в нем видна, сквозь экзальтацию, искренняя теплота чувства; стало быть, и другой роман г-жи NN хорош, хотя в нем видна только приторная экзальтация"). Но говорится, как мы видим, не об этой измене принципам, а просто о неодинаковости суждений о разных произведениях одних писателей. Такое внешнее разноречие не всегда тяжкая вина; иногда от него зависит даже самая последовательность и достоинство журнала. Но достоинство или недостаток -- изменение прежних приговоров сообразно изменению в достоинстве предметов, о которых произносится приговор, во всяком случае, ни недостатков, ни достоинств нельзя признавать за собою, не рассмотрев, до какой степени справедливо они приписываются нам. Взглянем же, как велика на самом деле разница между прежними и нынешними мнениями "Современника" о гг. Островском, Авдееве и г-же Тур; действительно ли она ставит "Современник" в "решительное противоречие с самим собою". Противоречие отзывов "Современника" о комедии г. Островского "Не в свои сани не садись" заключается в том, что Новый поэт, в апрельской книжке 1853 года, говорил: "Комедия г. Островского имела блистательный и вполне заслуженный успех на двух сценах: петербургской и московской. В ней люди грубые, простые, необразованные, но с душой и с прямым здравым смыслом поставлены рядом с людьми полуобразованными. Автор очень ловко воспользовался этим контрастом. Как прекрасны эти мужики в своей простоте и как жалок этот промотавшийся Вихорев. Все это превосходно и в высшей степени верно действительности. Русаков и Бородкин -- это живые лица, взятые из жизни без всяких прикрас" 16 . В февральской книжке 1854 года сказано 17: "В двух своих последних произведениях г. Островский впал в приторное прикрашиванье того, что не может и не должно быть прикрашиваемо. Произведения вышли слабые и фальшивые". Противоречие между этими отдельными выписками решительное; но оно совершенно сглаживается, если мы прочитаем их в связи с тем, что им предшествует в той и другой статье. Новый поэт рассматривает "Не в свои сани не садись" в отношении к другим произведениям нашего репертуара, говорит о превосходстве этой комедии перед другими, играющимися на Александрийской сцене комедиями и драмами 18 . Что касается до существенного достоинства "Не в свои сани не садись", Новый поэт, кажется, довольно ясно высказывает свое мнение, прибавляя: "Но, несмотря на это, все-таки в художественном отношении эта комедия не может быть поставлена наряду с первою его комедиею ("Свои люди -- сочтемся"). Вообще, "Не в свои сани не садись" -- произведение, не выходящее из ряда обыкновенных талантливых произведений" 19 . И так как статья из No II "Современника" нынешнего года 20 сравнивает эту комедию, "не выходящую из ряда обыкновенных произведений", с истинно замечательным первым произведением г. Островского, то, называя ее "слабою", эта статья, кажется нам, не впадает в противоречие с Новым поэтом, говорящим, что "Не в свои сани не садись" не может быть поставлено наряду с "Своими людьми". Одна сторона противоречия -- о художественном достоинстве комедии -- не существует. Остается другое противоречие: Новый поэт назвал Бородкина и Русакова "живыми лицами, взятыми из действительности, без всяких прикрас"; через год "Современник" говорит, что г. Островский впал (в комедиях "Не в свои сани не садись" и в "Бедность не порок") "в приторное прикрашиванье того, что не должно быть прикрашиваемо, и комедии вышли фальшивые". Здесь мы опять принуждены приняться за изложение элементарных начал и объяснить, во-первых, что в художественном произведении, общность которого проникнута самым фальшивым воззрением и которое поэтому до нестерпимости прикрашивает действительность, отдельные лица могут быть списаны с действительности очень верно и без всяких прикрас. Или не распространяться об этом? Ведь все согласны, что, например, так и случилось в "Бедность не порок": Любим Торцов, беспутный пьяница с добрым, любящим сердцем -- лицо, сходных с которым найдется в действительности очень много; а между тем "Бедность не порок" в целом -- произведение в высшей степени фальшивое и прикрашенное, и -- главным образом -- фальшивость и прикрашенность вносятся в эту комедию именно лицом Любима Торцова, которое, отдельно взятое, верно действительности. Это происходит оттого, что, кроме отдельных лиц, в художественном произведении бывает общая идея, от которой (а не от одних отдельных лиц) и зависит характер произведения. Есть такая идея и в "Не в свои сани не садись", но она еще довольно ловко прикрыта искусною обстановкою и потому не была замечена публикою: замечавшие фальшивость идеи в этой комедии надеялись (из любви к прекрасному таланту автора "Своих людей"), что эта идея -- мимолетное заблуждение автора, может быть, даже неведомо от самого художника вкравшееся в его произведение; потому и не хотели говорить об этой прискорбной стороне без крайней необходимости; 21 a необходимости не было, потому что идея, искусно спрятанная под выгодною обстановкою (противопоставлением Русакова и Бородкина Вихореву, пустейшему негодяю), не была замечена почти никем, не произвела впечатления и, следовательно, не могла еще иметь влияния; изобличать ее, казнить ее не было поэтому никакой еще надобности. Но вот явилась "Бедность не порок"; фальшивая идея смело сбросила всякое прикрытие более или менее двусмысленною обстановкою, явилась твердым, постоянным принципом автора, была шумно провозглашена за животворную истину, была замечена всеми и, если не ошибаемся, произвела очень сильное неудовольствие во всей здравомыслящей части общества 22 . "Современник" почувствовал обязанность обратить внимание на эту идею и дать, по мере возможности, выражение общему чувству. Заговорив о идее "Бедность не порок", "Современник" считал нелишним сказать два-три слова о прежних произведениях автора и, само собою разумеется, должен был сказать, что "Не в свои сани не садись" была предшественником "Бедность не порок", чего, конечно, не будет ныне отрицать никто; идея "Не в свои сани не садись", теперь объясненная для всех читателей последнею комедиею г. Островского, уже не могла быть пройдена молчанием, как это возможно было прежде, когда она не имела никакого значения для публики, и -- к прежнему отзыву о верности некоторых лиц комедии (чего и не думал отрицать разбор "Бедность не порок") пришлось прибавить, что идея комедии фальшива. Что касается до отзывов "Современника" о г. Авдееве и г-же Тур, то противоречие исчезает даже без всяких объяснений -- стоит только сличить мнимопротиворечащие отзывы. "Современник" находил изрядным роман г-жи Тур "Племянницу" и находит дурным через три года написанный ею роман "Три поры жизни", ни слова не говоря о других произведениях этой писательницы; где же тут противоречие? Выписки из последнего отзыва не представляем по решительной ненужности ее для объяснения дела; просмотрев No V "Современника" за нынешний год, читатели могут убедиться, что наша рецензия последнего романа не говорит ни одного слова о "Племяннице", "Долге", "Ошибке" и потому не может никаким образом противоречить какому бы то ни было отзыву об этих произведениях. Остается только попросить читателей взглянуть на статью о "Племяннице" (No I "Современника" за 1852 г.): просмотрев ее, читатели увидят, как много и тогда уже "Современник" принужден был говорить о недостатках таланта г-жи Тур; правда, в этой статье сказано, что есть сходство между хорошими сторонами таланта г-жи Тур и талантом г-жи Ган и что "блестящие надежды, возбужденные г-жою Тур, оправдались настолько, что перестали быть надеждами и сделались достоянием нашей литературы", но эти похвалы (более снисходительные и деликатные, нежели положительные, как убеждает весь тон статьи) далеко перевешиваются местами, подобными следующему: "У нее (г-жи Тур), по поводу истин, всем известных, является тон полувосторженный, полупоучительный, как будто она сама только что их открыла, но и это может статься. Но и это можно извинить. Таланта, того независимого таланта, о котором мы говорили в начале статьи, в г-же Тур или нет, или очень мало; ее талант лирический... неспособный создавать самостоятельные характеры и типы. Слог г-жи Тур небрежен, речь ее болтлива, почти водяниста... Неприятно нам было встретить на иных страницах "Племянницы" следы реторики, что-то такое, от чего пахло "Собранием образцовых сочинений", какие-то претензии на сочинительство, на литературные украшения" ("Современник", 1852 г., No 1 , Критика, статья г. И. Т.) 23 . Спрашиваем, что к этим упрекам прибавлено нового в отзыве о "Трех порах жизни"? Ровно ничего; вместо обвинения в противоречии, скорее можно было обвинять рецензента этого последнего романа в том, что он слишком пропитался статьею г. И. Т. Правда, рецензент не мог повторить тех похвал, которыми смягчены упреки в статье г. И. Т., но что же делать? Достоинства "Племянницы" померкли до незаметности, а недостатки развились до крайности в "Трех порах жизни". Но более всего "Отечественные записки" недовольны отзывом "Современника" о сочинениях г. Авдеева ("Современник", 1854, No 2) 24 . Этим отзывом "Современник" стал в "самое странное противоречие с самим собою, потому что (признаемся, это "потому что" очень трудно понять) теперь "Современник" говорит, что у г. Авдеева замечательный талант рассказчика", а прежде "причислял г. Авдеева к нашим лучшим повествователям", именно: в 1850 году говорил: "В первых произведениях г. Авдеева найдем явные признаки таланта (доса д ная осторожность! почему бы не сказать "блестящий талант"? нет, только "пр и знаки" его). Лучшим доказательством, что г. Авдеев силен не одною подражательною способностью (а! так уж и до 1850 года находили, что г. Авдеев пока силен только подражательною способностью!), послужила идиллия г. Авдеева "Ясные дни". Эта повесть очень мила, в ней много теплого, искреннего чувства (а ясности понятий о мире и людях много? Вероятно, нет, если это достоинство не выставлено на вид, -- о рецензия, которою недовольны "Отечественные записки", нападает на этот недостаток). Прекрасный язык, которым постоянно пишет г. Авдеев, вероятно, замечен самими читателями" 25 . Попросим читателя просмотреть разбор, который будто бы противоречит этому отзыву,-- и мы не знаем, найдут ли читатели, не говорим, противоречия, а хоть какое-нибудь разногласие в нем с этою выпискою из прежнего отзыва. Прежде "Современник" причислял г. Авдеева к лучшим нашим повествователям,-- но и последняя рецензия начинается именно словами: "Г. Авдеев милый, приятный рассказчик" и т. д. в этом роде; на следующей странице (41-й) опять читаем: "Г. Авдеев -- полная честь ему за это -- хороший, очень хороший рассказчик"; после многократных повторений той же фразы кончается рецензия словами (стр. 53): "он обнаружил несомненный талант рассказчика"... и предположением, что, при соблюдении известных условий, "он даст нам много истинно прекрасного" (самые последние слова рецензии). Прежний отзыв говорит, что в "Ясных днях" нет подражания -- и последняя рецензия не думает подвергать этого сомнению; прежний отзыв не думает отрицать, что "Тамарин" подражание; и последняя рецензия доказывает это; прежний отзыв видит в "Ясных днях" теплоту чувства -- и последняя рецензия не подвергает это ни малейшему сомнению, называя лица этой идиллии "любимцами" г. Авдеева, людьми, ему "милыми". Нам кажется, что противоречия во всем этом нет ни капли. Нам кажется даже, что скорее можно обвинить последнюю рецензию в слишком щепетильном изучении прежних отзывов, точно так же, как можно обвинить и разбор романа г-жи Тур "Три поры жизни" в слишком близком сходстве с статьею г. И. Т. о "Племяннице". Одним словом, всякий, кто внимательно сличит с прежними отзывами "Современника" рецензии, которыми так недовольны иные, найдет между этими рецензиями и прежними отзывами не противоречие, а самую обыкновенную между статьями одного и того же журнала одинаковость во взгляде. И хотя очень приятно было бы "Современнику" как можно чаще давать своим читателям статьи, отличающиеся новостью взгляда, но он должен признаться, что этим-то именно достоинством всего менее отличаются рецензии, вызвавшие неудовольствие. И мы свое элементарное изложение понятий о последовательности должны заключить ответом, какой делали в свое время сами "Отечественные записки" на подобные неудовольствия против них за новизну будто бы мнений о значении разных знаменитостей нашей литературы, именно: "мнения, о которых идет речь, "не новы и не оригинал ь ны" 26 ,-- особенно для читателей "Современника".Чем же они могли привлечь ни себя нерасположение?" Неужели тем, что высказаны прямо, без обиняков, недомолвок и оговорок? Не тем ли, что, сказав: "Тамарин" -- подражание", мы не прибавили, по обыкновению, укореняющемуся с некоторого времени в нашей критике: "впрочем, мы этим не хотим сказать, что г. Авдеев в "Тамарине" был подражателем; мы находим в этом романе много самостоятельного и с тем вместе прекрасного", и т. д.; сказав: "Три поры жизни" -- экзальтированный роман без всякого содержания", не прибавили: "впрочем, в нем очень много светлого и спокойного понимания жизни и еще больше многозначительных идей, свидетельствующих о том, что автор недаром думал о многом"? и не тем ли, что не прибавили к этому общих мест о "несомненных дарованиях", о том, что разбираемые книги "составляют отрадное явление в русской литературе", и т. д. Если так, то ответ на это уже есть готовый в "Отечественных записках": "В нашей критике заметно владычество общих мест, литературное низкопоклонничество живым и мертвым, лицемерство в суждениях. Думают и знают одно, а говорят другое" 27 . Напомнив это место, мы перейдем к изложению "самых простых и обыкновенных понятий" о том, что такое критика и до какой степени она должна быть уклончива и может обходиться без прямоты,-- перейдем к учению о том, до какой степени хорошо делает критика, когда, по выражению "Отечественных записок", говорит "голосом обезоруживающим", даже при несправедливости, своею смиренностью 2S . Полемическая форма в нашей статье -- только средство заинтересовать сухим и слишком незамысловатым предметом тех, которые не любят сухих предметов, как бы они важны ни были, и считают ниже своего достоинства обращать хоть от времени до времени к размышлению о простых вещах свое внимание, постоянно занятое "живыми и важными" вопросами искусства (например, о том, как велико достоинство какого-нибудь дюжинного романа). Теперь мы можем оставить эту форму, потому что читатель, пробежавший более половины статьи, вероятно, не оставит без внимания и ее окончания. Мы будем прямо излагать основные понятия, напомнить о которых мы считали нужным. Критика есть суждение о достоинствах и недостатках какого-нибудь литературного произведения. Ее назначение -- служить выражением мнения лучшей части публики и содействовать дальнейшему распространению его в массе. Само собою разумеется, что эта цель может быть достигаема сколько-нибудь удовлетворительным образом только при всевозможной заботе о ясности, определенности и прямоте. Что за выражение общественного мнения -- выражение обоюдное, темное? Каким образом даст критика возможность познакомиться с этим мнением, объяснить его массе, если сама будет нуждаться в пояснениях и будет оставлять место недоразумениям и вопросам: "да что же вы думаете в самом-то деле, г. критик? да в каком же смысле надобно понимать то, что вы говорите, г. критик?" Поэтому критика вообще должна, сколько возможно, избегать всяких недомолвок, оговорок, тонких и темных намеков и всех тому подобных околичностей, только мешающих прямоте и ясности дела. Русская критика не должна быть похожа на щепетильную, тонкую, уклончивую и пустую критику французских фельетонов; 29 эта уклончивость и мелочность не во вкусе русской публики, нейдет к живым и ясным убеждениям, которых требует совершенно справедливо от критики наша публика. Следствия уклончивых и позолоченных фраз всегда были и будут у нас одинаковы: сначала эти фразы вводят в заблуждение читателей, иногда относительно достоинства произведений, всегда относительно мнений журнала о литературных произведениях; потом публика теряет доверие к мнениям журнала; и потому все наши журналы, желавшие, чтобы их критика имела влияние и пользовалась доверием, отличались прямотою, неуклончивостью, неуступчивостью (в хорошем смысле) своей критики, называвшей все вещи -- сколько то было возможно -- прямыми их именами, как бы жестки ни были имена. Приводить примеры считаем излишним: одни в памяти у всех, другие мы напомнили, говоря о старых разборах сочинений Погорельского. Но как же надобно судить о резкости тона? Хороша ли она? даже позволительна ли она? Что отвечать на это? c"est selon {В зависимости от обстоятельств (фр.).-- Ред. }, каков случай и какова резкость. Иногда без нее не может обойтись критика, если хочет быть достойною имени живой критики, которую, как известно, может писать только живой человек, то есть способный проникаться и энтузиазмом, и сильным негодованием,-- чувства, которые, как тоже всем известно, изливаются не в холодной и вялой речи, не так, чтобы никому от их излияния не было ни тепло, ни холодно. Примеры указывать опять считаем излишним уже и потому, что у нас есть пословица: "кто старое вспомянет, тому глаз вон". А для осязательного доказательства, как необходима иногда бывает в живой критике резкость тона, предположим такой случай (еще не из самых важных). Та манера писать, которая была изгнана из употребления едкими сарказмами дельной критики, начинает опять входить в моду вследствие различных причин, между прочим, и ослабления критики, быть может, уверенной, что цветистое пустословие не может оправиться от нанесенных ему ударов. Вот опять, как во времена Марлинского и Полевого, появляются на свет, читаются большинством, одобряются и ободряются многими литературными судьями произведения, состоящие из набора реторических фраз, порожденные "пленной мысли раздраженьем" 30 , ненатуральною экзальтациею, отличающиеся прежнею приторностью, только с новым еще качеством -- шаликовскою грациозностью, миловидностью, нежностью, мадригальностью; появляются даже какие-то новые "Марьины рощи" с Усладами; 31 и эта реторика, оживши в худшем виде, опять угрожает наводнить литературу, вредно подействовать на вкус большинства публики, заставить большинство писателей опять забыть о содержании, о здоровом взгляде на жизнь, как существенных достоинствах литературного произведения. Предположив такой случай (а бывают еще более горькие), спрашиваем: обязана ли критика вместо изобличений писать мадригалы этим хилым, но опасным явлениям? или она может поступать в отношении к новым болезненным явлениям так, как в свое время было поступаемо относительно подобных явлений, и без околичностей говорить, что в них нет ничего хорошего? Вероятно, не может. Почему нет? Потому что "талантливый автор не мог написать дурного сочинения". Да разве Марлинский был талантлив менее нынешних эпигонов? Разве "Марьину рощу" написал не Жуковский? А скажите, что хорошего в "Марьиной роще"? И за что можно похвалить произведение без содержания или с дурным содержанием? "Но оно написано хорошим языком". За хороший язык можно было прощать жалкое содержание тогда, когда главною потребностью нашей литературы было выучиться писать не тарабарским языком. Восемьдесят лет тому назад было особенною честью для человека знание орфографии; и действительно, тогда кто умел ставить на месте букву ѣ, тот по справедливости мог назваться образованным человеком. Но не совестно ли было бы теперь знание правописания ставить в особенную заслугу кому-нибудь, кроме Мити, выведенного г. Островским? 32 Писать дурным языком -- теперь недостаток; уменье писать недурно теперь не составляет особенного достоинства. Припомним выписанную нами в статье о Погорельском фразу "Телеграфа": "Неужели за то прославляют "Монастырку", что она гладенько написана?" 33 -- и оставим составителю. "Памятного листка ошибок в русском языке" приятную и многотрудную обязанность выдавать похвальные листы за искусство писать удовлетворительным языком 34 . Эта раздача отняла бы слишком много времени у критика, да и вовлекла бы в слишком большие расходы на бумагу: сколько стоп потребовалось бы для похвальных листов, если награждать всех достойных? Возвратимся, однако, к вопросу о резкости отзывов. Позволительна ли неподслащенная прямота осуждения, когда дело идет о произведении "известного" писателя? -- Неужели вы хотите, чтобы позволялось "нападать разве уже на самого круглого и беззащитного сироту"? Разве во всеоружии бранном, с калеными стрелами сарказма идти на бой против какого-нибудь бедного Макара, на которого все шишки валятся? Если так, отдайте же свое критическое кресло тем гоголевским господам, которые "хвалят Пушкина и с остроумными колкостями говорят об А. А. Орлове" 35 .-- Да, виноваты; мы начали писать неясно и неубедительно; мы позабыли о своем намерении -- всегда начинать с самого начала. Пополняем опущение. Критика, достойная своего имени, пишется не для того, чтобы господин критик щеголял остроумием, не для того, чтобы доставить критику славу водевильного куплетиста, возвеселяющего публику своими каламбурцами. Остроумие, едкость, желчь, если ими владеет критик, должны служить ему орудием для достижения серьезной цели критики -- развития и очищения вкуса в большинстве его читателей, должны только давать ему средство соответственным образом выражать мнения лучшей части общества. А разве общественное мнение интересуется вопросами о достоинстве писателей, никому не известных, никем не почитаемых за "прекрасных писателей"? Разве лучшая часть общества возмущается тем, что какой-нибудь ученик Федота Кузмичева или А. А. Орлова написал новый роман в четырех частях по пятнадцать страничек каждая? Разве "Любовь и верность" или "Страшное место" (см. Библиографию этой книжки "Современника"), или "Похождения Георга милорда английского" портят вкус публики? 36 Если хотите, изощряйте и над ними свое остроумие, но помните, что вы занимаетесь в таком случае "журнальным пересыпаньем из пустого в порожнее", а не критикою. "Но строгим осуждением может огорчиться автор" 37 -- это другое дело; если вы человек, не любящий огорчать ближнего, то не нападайте уже ни на кого, потому что и малоизвестного автора столько же, сколько самого знаменитого, огорчит указание недостатков его литературного детища. Если вы думаете, что говорить кому-нибудь неприятное нельзя ни в каком случае, ни для какого блага, то положите на уста ваши палец молчания или откройте их затем, чтобы доказывать, что всякая критика вредна, потому что всякая кого-нибудь огорчает. Но не торопитесь осуждать безусловно всякую критику. Каждый согласится, что справедливость и польза литературы выше личных ощущений писателя. А жар нападения должен быть соразмерен степени вреда для вкуса публики, степени опасности, силе влияния, на которые вы нападаете. Следовательно, если перед вами два романа, отличающихся фальшивою экзальтациею и сантиментальностью, и один из них носит имя неизвестное, а другой -- имя, пользующееся весом в литературе, то на который вы должны напасть с большею силою? На тот, который более важен, то есть вреден для литературы. Перенесемся за шестьдесят лет назад. Вы немецкий критик. Перед вами лежит превосходная в художественном отношении, но приторная "Hermann und Dorothea" {"Герман и Доротея" (нем.). -- Ред. } Гёте и какая-нибудь другая идиллическая поэма какого-нибудь посредственного писаки, довольно складно написанная и столько же приторная, как "художественно-прекрасное создание" великого поэта. На которую из этих двух поэм должны вы напасть со всем жаром, если вы считаете (как всякий умный человек) приторное идеальничанье очень вредною для немцев болезнью? И которую поэму вы можете разобрать уступчивым, мягким и, может быть, даже ободрительным тоном? Одна из них пройдет незамеченною, безвредною, несмотря на ваш уступчивый отзыв; другая вот уже пятьдесят семь лет восхищает немецкую публику. Очень хорошо поступили бы вы, если б, бывши немецким критиком шестьдесят лет тому назад, излили всю желчь негодования на эту вредную поэму, отказались бы на время слушаться мягких внушений вашего глубокого уважения к имени того, кто был славою немецкого народа, не побоялись бы упреков в запальчивости, в опрометчивости, в неуважении к великому имени и, холодно и коротко сказав, что поэма написана очень хорошо (на это найдутся сотни перьев и кроме вашего), как можно яснее и резче напали бы на вредную сантименталыюсть и пустоту ее содержания, постарались бы, насколько сил ваших достает, доказать, что поэма великого Гёте жалка и вредна по содержанию, по направлению. Говорить о произведении Гёте таким образом было бы, конечно, нелегко для вас: и вам самим горько восставать на того, кого хотели бы вы вечно прославлять, и дурно подумают о вас многие. Но что же делать? Того требует от вас обязанность. Какой патетический тон! мы забыли, что Гёте между нашими литераторами давно уже не отыскивалось, следовательно, русской современной критике приходится говорить только о таких писателях, которые более или менее близки к простым смертным, и, вероятно, геройской решимости вовсе не нужно для того, чтобы осмелиться, когда кто-нибудь из них напишет плохое произведение, назвать произведение плохим без всяких околичностей и оговорок, а когда кто-нибудь выскажет это мнение, то не огорчаться его ужасным дерзновением. Потому нам кажется, что если находить недостатки, напр., в рецензии "Современника" о "Трех порах жизни", то надобно было бы выставлять на вид не то, что знаменитый автор этого романа стоит выше критики, а, напротив, разве уже то, что едва ли стоило много толковать о такой книге, которой, по всей вероятности, вовсе не суждено наделать шуму в публике. И нам кажется, что читатели могли быть не совсем довольны нашею длинною рецензиею за ее длинноту; они могут думать, что было бы гораздо лучше и было бы совершенно достаточно ограничиться двумя-тремя словами, напр., хоть только теми, которые выписывают "Отечественные записки" (в "Трех порах" нет ни мысли, ни правдоподобия в характерах, ни вероятности в ходе событий; есть только страшная аффектация, представляющая все как раз навыворот против того, как бывает на белом свете. Над всем этим господствует неизмеримая пустота содержания); но "Современник" вовсе не потому и распространялся об этом романе, что роман сам по себе стоит большого внимания,-- нам казалось, что он заслуживает некоторого внимания как один из многих подобных ему аффектированных романов, число которых размножилось в последнее время очень заметно. Что входит в моду, то должно подвергнуться ближайшему рассмотрению уже по этому обстоятельству, хотя бы и не заслуживало того по своему существенному значению. И это подает нам случай пожалеть о том, что в последние годы наша литература развивалась слишком медленно; а как значительно бывало прежде развитие ее в течение пяти-шести лет! Но, скажите, на много ли ушла она вперед со времени появления "Племянницы", "Тамарина" и особенно прекрасного произведения г. Островского "Свои люди -- сочтемся"? И по этому-то самому застою литературы суждения "Современника" о г. Авдееве и г-же Тур в 1854 году не могли значительно разниться от мнений его об этих писателях в 1850 году. Мало изменилась литература, мало изменилось и положение писателей в литературе. А все-таки застой в литературе был не совершенный -- некоторые писатели (например, г. Григорович, с которым иные продолжают ставить наряду г. Авдеева, как ставили прежде) двинулись вперед, заняли в литературе гораздо более видное место, нежели в 1850 году; 38 другие, например, г-жа Тур, еще значительнее подвинулись назад; третьи, немногие, как г. Авдеев, остались совершенно на прежнем месте; следовательно, прежние ряды уже расстроились, образовались новые. И теперь для всякого читателя показалось бы смешно, если бы стали ставить наряду, например, с г. Григоровичем г. Авдеева и тем более г-жу Тур. До некоторой степени понятия об этих последних изменились. И разве (будем говорить только о г. Авдееве), разве каждый читатель не скажет теперь, что при появлении первых произведений г. Авдеева должно было надеяться от него гораздо большего, нежели до сих пор он мог произвести? Разве не всякий говорит, что до сих пор он "еще не оправдал надежд"? а прошло уже лет пять или шесть, он написал уже пять или шесть повестей, пора было бы оправдать эти надежды. И если от него надобно действительно ожидать чего-нибудь лучшего (надежда, которую мы разделяем и которую выразили в своей статье), то не пора ли, не давно ли уже пора обратить внимание "действительно даровитого" рассказчика на то, что до сих пор он еще ничего не сделал для упрочения своей известности? Когда он издает все свои произведения за пять или шесть лет, не должно ли обратить его внимание на существенные недостатки всех его произведений (отсутствие мысли и безотчетность, с какою разливает он свое теплое чувство)? К счастию, исправить эти недостатки "он может, если ему будет угодно" (счастливое выражение!) 39 , потому-то и надобно яснее выставить их ему на вид -- это может быть небесполезным. Другое дело коренная испорченность (истинного или предполагаемого?) таланта -- этому едва ли можно пособить, как ни указывай недостатки; потому-то в одной из трех рецензий (не о "Тамарине" или "Бедность не порок"), о которых идет речь, "Современник" и не высказал никаких надежд. Но недостатки, которыми страждет талант г. Авдеева, могут исчезнуть, если он этого серьезно захочет, оттого что лежат не в сущности его дарования, а в отсутствии тех необходимых для плодовитого развития таланта качеств, которые не даются природою, как дается талант; которые даются иному тяжелым опытом жизни, иному наукою, иному обществом, в котором он живет; на эти условия "Современник" старался обратить внимание г. Авдеева всею своею рецензиею и по возможности ясно высказал их в конце 40 . Жалеем, что не можем начать толковать о них здесь, отчасти уже и потому, что это значило бы повторять сказанное очень еще недавно. Но все толки об этих "простых и обыкновенных понятиях, о каких уже не толкуют ни в одной литературе", приводят нас к тому, чтобы сказать два-три слова о том, что такое "мысль" -- понятие, приводящее в недоумение некоторых, конечно, очень немногих, и о котором поэтому считаем достаточным сказать только два-три слова, не распространяясь относительно предмета столь общеизвестного. "Что такое "мысль" в поэтическом произведении?" Как бы это объяснить просто и коротко? Вероятно, всякому случалось замечать разницу между людьми, разговор которых приходилось ему слышать. Просидишь два часа с иным человеком -- и чувствуешь, что провел время недаром; находишь по окончании беседы, что или узнал что-нибудь новое, или стал яснее смотреть на вещи, или стал больше сочувствовать хорошему или живее оскорбляться дурным, или чувствуешь побуждение подумать о чем-нибудь. После иной беседы ничего такого не бывает. Поговоришь, кажется, столько же времени и, кажется, о тех же самых предметах, только с человеком другого разбора,-- и чувствуешь, что из его рассказов не вынес ровно ничего, все равно, как будто бы занимался с ним не разговором, а пусканьем мыльных пузырей, все равно, как будто бы и не говорил. Неужели надобно объяснять, почему это так? потому, что один собеседник либо человек образованный, либо человек, видавший многое на своем веку и видавший не без пользы для себя, "бывалый" человек, либо человек, призадумывавшийся над чем-нибудь; а другой собеседник -- то, что называется "пустой" человек. Неужели должно пускаться в доказательства и объяснения, что книги разделяются на такие же два разряда, как и разговоры? Одни бывают "пустые",-- иногда с этим вместе и надутые,-- другие "непустые"; и вот о непустых-то и говорится, что в них есть "мысль". Мы думаем, что если позволительно смеяться над пустыми людьми, то, вероятно, позволительно смеяться и над пустыми книгами; что если позволительно говорить: "не стоит вести и слушать пустых разговоров", то, вероятно, позволительно и говорить: "не стоит писать и читать пустых книг". Прежде постоянно требовалось от поэтических произведений "содержание"; наши нынешние требования, к сожалению, должны быть гораздо умереннее, и потому мы готовы удовлетвориться даже и "мыслью", то есть самым стремлением к содержанию, веянием в книге того субъективного начала, из которого возникает "содержание". Впрочем, быть может, надобно объяснять, что такое "содержание"? Но мы ведь пишем о многотрудных вопросах, а ученые трактаты не могут обходиться без цитат. Потому напомним слова "Отечественных записок": "Иной, пожалуй, скажет, что эти слова употреблялись еще в "Вестнике Европы", в "Мнемозине", в "Атенее" и проч., были всем понятны назад тому лет двадцать и не возбуждали ничьего ни удивления, ни негодования. Увы! что делать! До сих пор мы жарко верили ходу вперед, а теперь приходится нам поверить движению назад" 41 . Хуже всего в этом отрывке то, что он совершенно справедлив. Поэтому жалеем, что "Обыкновенная история" и "Тамарин" или "Ясные дни" явились не за двадцать лет назад: тогда поняли бы, какое огромное различие между этими произведениями. Поняли бы, конечно, и то, что в основании драмы г. Потехина "Гувернантка" (то есть "Брат и сестра"?) лежит мысль фальшивая и аффектированная, как это, впрочем, уже и было доказано "Современником" 42 . Возвратимся, однако, опять к "резкости" тона. Мы говорили, что во многих случаях это единственный тон, приличный критике, понимающей важность предмета и не холодно смотрящей на литературные вопросы. Но мы также сказали, что резкость бывает разных родов, и до сих пор говорили только об одном случае,-- том, когда резкость тона происходит оттого, что мысль справедливая выражается прямо и по возможности сильно, без оговорок. Другое дело -- неразборчивость в словах; ее, разумеется, нехорошо позволять себе, потому что быть грубым значит забывать собственное достоинство. Мы не думаем, чтобы в этом могли упрекнуть нас, потому что вот каково самое жесткое из выражений, подчеркнутых за "нецеремонность, далеко нефешёнэбльную": "Тамарин" заставил нас ожидать от г. Авдеева нового и лучшего, показав в нем способность к развитию; но ни одна из его изданных до сих пор повестей не может еще назваться произведением человека мыслящего". Едва ли эти слова осудят и гоголевские дамы, говорящие: "обойтись посредством платка"; 43 но уже ни в каком случае не должен "поражаться" ими тот, кто сам тут же позволяет себе выражения, гораздо менее фешёнэбльные. Да, нехорошо быть неразборчивым на слова; но все еще это гораздо простительнее, нежели позволять себе темные намеки, заподозревающие искренность того, кем вы недовольны. Их мы не советовали бы употреблять никому, оттого что они, именно по своей темноте, прилагаются ко всему; и если, например, "Отечественные записки" намекнут, что "Современник" несправедлив к г. Авдееву и г-же Тур потому, что произведения этих писателей не печатаются более в "Современнике", то как легко (удержимся от других намеков) объяснить этот намек такою фразою: "Отечественным запискам" мнения "Современника" о г. Авдееве и г-же Тур кажутся несправедливыми потому, что эти авторы печатают ныне свои произведения в "Отечественных записках". Но лучше оставить все подобные мелочи, решительно смешные: неужели "Отечественные записки" перестали хвалить г. Бенедиктова потому, что произведения этого поэта, украшавшие первые нумера журнала, потом перестали появляться в "Отечественных записках"? 44 Неужели не ясно для всякого, что могло не быть между этими фактами никакой связи, что, наконец, дело могло быть и наоборот? Оставим это. Критика не должна быть "журнальною перебранкою"; она должна заняться делом более серьезным и достойным -- преследованием пустых произведений и, сколько возможно, обличением внутренней ничтожности и разладицы произведений с ложным содержанием. И в каком бы журнале ни встречал "Современник" критику с подобным стремлением, он всегда рад встречать ее, потому что потребность в ней действительно сильна.

ПРИМЕЧАНИЯ

ТЕКСТЫ ПОДГОТОВЛЕНЫ И ПРОКОММЕНТИРОВАНЫ

Т. М. Акимовой ("Песня разных народов..."); Г. Н. Антоновой ("Об искренности в критике"); А. А. Демченко ("Роман и повести М. Авдеева"; "Заметки о журналах. Июнь, июль 1856"); А. А. Жук ("Три поры жизни". Роман Евгении Тур"); В. В. Прозоровым ("Бедность не порок". Комедия А. Островского"; "Заметки о журналах. Март 1857")

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

Белинский -- В. Г. Белинский. Полн. coбp. соч. в 13-ти томах. М., Изд-во АН СССР, 1953--1959. Герцен -- А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти томах. М., Изд-во АН СССР, 1954-1984. Гоголь -- Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч. в 14-ти томах. М., Изд-во АН СССР, 1948--1952. Добролюбов -- Н. А. Добролюбов. Собр. соч. в 9-ти томах. М., "Художественная литература", 1961--1964. "Материалы" -- П. В. Анненков. Материалы для биографии А. С. Пушкина.-- В кн.: "Сочинения А. С. Пушкина", т. 1. СПб., 1855. Некрасов -- Н. А. Некрасов. Полн. собр. соч. и писем в 12-ти томах. М., Гослитиздат, 1948--1953. "Письма" -- Пушкин. Письма. 1815--1833. Тт. I--II. Под ред. и с примеч. Б. Л. Модзалевского. Госиздат, М.--Л., 1926--1928; т. III. Под ред. и с примеч. Л. Б. Модзалевского. "Academia", M.--Л., 1935. Пушкин -- А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 16-ти томах. М.--Л., Изд-во АН СССР, 1937--1949. "Сочинения -- "Сочинения А. С. Пушкина". Изд. А. С. Пушкина" П. В. Анненкова. СПб., 1855--1856. Тургенев. -- И. С. Тургенев. Полн. собр. Сочинения соч. и писем в 28-ми томах. М.--Л., "Наука", 1960--1968, тт. I--XV. Тургенев. Письма -- И. С. Тургенев. Полн. собр. соч. и писем в 28-ми томах. М.--Л., "Наука", 1960--1968, тт. I--XIII. Ц. р. -- цензурное разрешение. ЦГАЛИ -- Центральный государственный архив литературы и искусства СССР. Чернышевский -- Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч. в 16-ти томах. М., Гослитиздат, 1939--1953. В двухтомник избранных литературно-критических произведений Н. Г. Чернышевского вошли работы, опубликованные в 1854--1862 гг. Все они впервые напечатаны в "Современнике", за исключением статьи "Русский человек на rendez-vous", появившейся в московском журнале "Атеней". Из "Заметок о журналах", содержащих важный литературно-критический материал, составители двухтомника, стесненные объемом издания, воспроизводят лишь два фрагмента. Один связан с именем А. Н. Островского (критик пристально следил за развитием его дарования), другой содержит ценные для понимания позиции Чернышевского теоретические суждения. Статьи расположены в хронологическом порядке и публикуются до первопечатным журнальным текстам, сверенным с первоисточниками (рукописями, корректурами), если они сохранились. Все случаи введения в основной текст мест, исключенных (искаженных) цензурой или явившихся следствием автоцензуры, оговорены в примечаниях. Здесь же указаны встречающиеся в первоисточниках разночтения, существенные для выяснения авторского замысла. При цитировании источников Чернышевский допускает ряд неточностей, которые не исправляются. В примечаниях отмечаются лишь наиболее существенные из них. Тексты печатаются полностью. Орфография и пунктуация приближены к современным нормам. Сохраняются лишь индивидуальные авторские написания: зачастую строчные (а не заглавные) буквы после восклицательных и вопросительных знаков, введение в некоторых случаях тире и точек с запятыми (вместо запятых), не нарушающих, впрочем, восприятия текста. Оставлены без изменений написания характерных для эпохи Чернышевского слов: аккомпаньемент, удостоивать, затрогивать, нефешёнэбльною, на плеча, сантиментальностью, мужеского и т. д. Название литературных произведений и периодических изданий даны не курсивом, как было принято в то время, а в кавычках: "Ясные дни", "Деревенский визит", "Отечественные записки" и т. д. Издание подготовили сотрудники кафедры русской литературы Саратовского университета под руководством безвременно скончавшегося (11 августа 1977 г.) Евграфа Ивановича Покусаева. Организационную работу проводил А. А. Демченко.

ОБ ИСКРЕННОСТИ В КРИТИКЕ

Впервые -- "Современник", 1854, т. XLVI, No 7, отд. III, с. 1--24 (ц. р. 30 июня). Без подписи. Рукопись и корректура не сохранились. Статья Чернышевского -- развернутое теоретическое обоснование задач, принципов, метода революционно-демократической критики, полемически направленное против "умеренной", измельчавшей критики 1850-х годов, которая в лице С. Дудышкина, А. Дружинина, В. Боткина начала борьбу с литературными традициями Белинского. Ближайшим поводом к написанию статьи явилась заметка С. Дудышкина "Критические отзывы "Современника" о произведениях г. Островского, г-жи Евгении Тур и г. Авдеева" ("Отечественные записки", 1854, No 6, отд. IV, с. 157--162). Имея в виду статьи Чернышевского (см. в наст. т.), Дудышкин обвинял его в резкости, прямолинейности оценок, противоречащих прежним отзывам журнала об этих писателях. Чернышевский, переадресуя рецензенту "Отечественных записок" упрек в непоследовательности и разъясняя смысл "истинной критики", восстанавливает актуальное значение литературно-теоретических идей и метода критики Белинского. Само название статьи Чернышевского как бы содержало напоминание об одной из важнейших "заповедей" Белинского, ратовавшего за "искренность", "самобытность", "независимость" критических мнений. Статья Чернышевского вызвала ожесточенные нападки со стороны либерально-эстетических критиков. С. Дудышкин, повторив свою прежнюю аргументацию о непоследовательности "Современника", назвал ответ Чернышевского "длинным", "сбивчивым" и "темным" ("Отечественные записки", 1854, No 8, отд. IV, с. 91); Н. Страхов в неопубликованном письме в редакцию "Современника", одобрив отрицательное отношение Чернышевского к литературной критике 50-х годов, вместе с тем не принял его положительной программы: "Не согласен почти ни с одним мнением критика" (цит. по работе М. Г. Зельдовича "Неизвестный отклик на статью Чернышевского "Об искренности в критике".-- В кн.: "Н. Г. Чернышевский. Статьи, исследования и материалы", вып. 6. 1971, с. 226). Выступление Чернышевского поддержали редакторы "Современника" Некрасов и И. Панаев. В редакционном объявлении об издании журнала в 1855 г. говорилось: "Мы намерены идти тем же путем и на будущее время, заботясь по крайней мере, если трудно достигнуть большего, об искренности суждений..." ("Современник", 1854, т. XLVII, No 9, с. 5). 1 Цитата из статьи Чернышевского "Полное собрание сочинений русских авторов. Сочинения Антона Погорельского. Издание А. Смирдина. Два тома. СПб., 1853" (Чернышевский, т. II, с. 381--388). 2 Речь идет о редакторе "Московского телеграфа" (1825--1834 гг.) Н. А. Полевом. Развернутая исторически конкретная характеристика Н. Полевого и его роли в истории литературной критики дана Чернышевским в "Очерках гоголевского периода русской литературы" (1855--1856). 3 Умеренная и спокойная критика -- выражение С С. Дудышкина (см.: "Отечественные записки", 1854, No 6, отд. IV, с. 157). 4 В отзывах С. Дудышкина (в обзоре "Журналистика") на роман Д. Григоровича "Рыбаки" (1853) Чернышевского, очевидно, не удовлетворяла содержащаяся там трактовка этого произведения как поэтизации крестьянской "покорности и полного примирения с скромной долей, определенной провидением" ("Отечественные записки", 1853, No 10, отд. V, с. 121). По мвению критика-демократа, гуманистический пафос произведений писателя, посвященных изображению крестьянского быта, в том числе и "Рыбаков", заключался в утверждении нравственного достоинства и духовного богатства "простолюдина" (см.: "Заметки о журналах. Август 1856 года".-- Чернышевский, т. III, с. 689--691). 5 Неточная цитата из басни И. А. Крылова "Воспитание Льва" (1811). 6 Цитата из рецензии С. Дудышкина "Умная женщина", повесть г-жи Т. Ч." -- "Библиотека для чтения", No X и XI ("Отечественные записки", 1853, No 12, отд. V, а 134). 7 Цитата из рецензии "Путевые заметки. Повести Т. Ч., вып. I, изд. 2, СПб., 1853" ("Отечественные записки", 1854, No 1, отд. V, с. 5-6). 8 Имеются в виду следующие рецензии С. Дудышкина: "Леший", рассказ г. Писемского и четыре стихотворения г. Фета" ("Отечественные записки", 1854, No 2, отд. IV, с. 98--101); "Стихотворения гг. Фета и Некрасова" (там же, No 3, отд. IV, с. 36--40); "Мелочи жизни" г. Станицкого (там же, No 5, отд. IV, с. 57--58). 9 Цитата из рецензии "Три поры жизни", роман Евгении Тур. 1854. Три части" (там же, с. 1--8). 10 Слова Белинского из статьи "Русская литература в 1840 году" (Белинский, т. IV, с. 435). 11 Цитата из "Романса" Н. Ф. Павлова {1830), в 1838 г. положенного на музыку Ю. А. Копьевым. Позже музыку к этому романсу писали В. Н. Всеволожский и А. Н. Верстовский. 12 Слова Белинского из статьи "Русская литература в 1840 году". Курсив Чернышевского (Белинский, т. IV, с. 437). 13 Выписка из заметки С. Дудышкина "Критические отзывы "Современника" о произведениях г. Островского, г-жи Евгении Тур и г. Авдеева". В ней автор ссылается на статью И. С. Тургенева (И. Т.) "Племянница". Роман, соч. Евгении Тур. 4 части. Москва, 1851" ("Современник", 1852, т. XXXI, No 1, отд. III, с. 1--14), статью В. П. Гаевского "Обозрение русской литературы за 1850 год. Романы, повести, драматические произведения, стихотворения" ("Современник", 1851, т. XXV, No 2, отд. III, с. 65), в которой Авдеев был поставлен в один ряд с Гончаровым, Григоровичем, Писемским, Тургеневым. Под названием "История моего детства" ("Современник", 1852, т. XXXV, No 9) была напечатана повесть Л. Толстого "Детство". 14 Очевидно, "Маскарад", о котором Чернышевский не упоминал ни до появления статьи "Об искренности в критике", ни в дальнейшем, казался ему своеобразным исключением из реалистического творчества Лермонтова. 15 В "Отечественных записках" неоднократно печатались в высшей степени положительные отзывы о произведениях Марлинского (1839, No 1, отд. VII, с 17--18; No 2, отд. VII, с. 119; No 3, отд. VII, с. 7). Уничтожающей критике подверг творчество этого писателя Белинский в статье "Полное собрание сочинений А. Марлинского" (1840), отметив, что в его рассказах и повестях господствуют "неистовые страсти", "блестящая реторическая мишура", "красивые, щегольские фразы" (Белинский, т. IV, с. 45, 51). 16 Чернышевский соединяет в одну цитату разные предложения из "Заметок и размышлений Нового поэта (И. И. Панаева) по поводу русской журналистики. Март 1853" ("Современник", 1853, т. XXXVIII, No 4, отд. VI, с. 262, 263, 266). 17 Чернышевский ошибся: его статья "Бедность не порок". Комедия А. Островского, Москва. 1854", откуда и приводится цитата, была опубликована в пятом номере "Современника" за 1854 г. В февральской же книжке "Современника" напечатана статья "Роман и повести М. Авдеева". 18 О превосходстве комедии А. Островского "Не в свои сани не садись" по сравнению с пьесами других авторов нз репертуара Александрийского театра писал не И. Панаев, а М. В. Авдеев в "Письмах "пустого человека" в провинцию о петербургской жизни". "Письмо четвертое" ("Современник", 1853, т. XXXVIII, No 3, отд. VI, с. 193-203). 19 Цитата из "Заметок и размышлений Нового поэта по поводу русской журналистики. Март 1853" (там же, No 4, отд. VII, с. 266). 20 То есть статья Чернышевского "Бедность не порок". 21 Чернышевский, очевидно, имеет в виду сдержанную оценку пьесы Островского "Не в свои сани не садись" в своей статье "Бедность не порок" (см. наст. т., с. 55). См. также отзыв П. Н. Кудрявцева в обзоре "Журналистика", который определил основную мысль пьесы как "идею нравственного превосходства необразованного быта над... образованным". Однако о ложности этой идеи критик сказал с большой осторожностью, заявив, что он не хотел бы ставить "в упрек" Островскому те толки, которые может возбудить его пьеса ("Отечественные записки", 1853, No 4, отд. V, с. 100, 102, 118). 22 П. Н. Кудрявцев, возражая А. Григорьеву и его единомышленникам, назвал комедию Островского "грубым промахом", "ошибкой против искусства" и упрекал автора "в сочиненности" и "приторности" Мити, натуралистичности Любима Торцова, в том, что "совершеннейшая пассивность" Любови Гордеевны "намеренно поставляется высшим идеалом женского характера" ("Отечественные записки", 1854, No 6, отд. IV, с. 79--101). Враждебно отнеслись к славянофильским тенденциям пьесы при первой постановке ее на сцене Малого театра (январь 1854 г.) такие актеры, как М. С. Щепкин, С. В. Шуйский (см.: "А. Н. Островский в воспоминаниях современников". М., 1966, с. 53, 54, 117, 118). Впоследствии М. С. Щепкин отчасти пересмотрел свой взгляд на пьесу "Бедность не порок" (см. его письмо к сыну от 22 августа 1855 г.-- В кн.: Т. С. Гриц. М. С. Щепкин. Летопись жизни и творчества. М., 1966, с. 553). 23 Имеются в виду следующие слова И. С. Тургенева: "...г-жа Тур женщина, русская женщина... мнения, сердце, голос русской женщины -- все это для нас дорого, все это нам близко... Писательниц у нас было много на Руси; иные из них владели замечательными способностями, но из всех из них одна... уже теперь не живая, г-жа Ган, могла бы оспаривать у г-жи Тур то преимущество впервые сказанного слова, о котором мы сейчас упомянули. В этой женщине было действительно и горячее русское сердце, и опыт жизни женской, и страстность убеждений,-- и не отказала ей природа в тех "простых и сладких" звуках, в которых счастливо выражается внутренняя жизнь" (Тургенев. Сочинения, т. V, с. 370). В "Собрании образцовых русских сочинений и переводов в прозе", изданном Обществом любителей отечественной словесности (ч. 1--6, СПб., 1815--1817), печатались произведения древней русской литературы, а также литературы периода классицизма и романтизма. 24 То есть статьей Чернышевского. 25 Цитата из статьи В. П. Гаевского "Обозрение русской литературы за 1850 год. Романы, повести, драматические произведения, стихотворения" ("Современник", 1851, т. XXV, No 2, отд. III, с. 65). 25 Слова Белинского из статьи "Русская литература в 1841 году" (Белинский, т. V, с. 543). 27 Цитата из этой же статьи Белинского (там же). 28 Чернышевский обыгрывает полемические выражения С. Дудышкина. 29 Явный намек на А. Дружинина, который в "Письмах иногороднего подписчика" (1848--1854), метя в Белинского, противопоставлял "исключительности" мнений "прежних тяжеловесных отчетов о годовом движении русской словесности" легкую "фельетонную критику", "живую и беспристрастную", "способную сживаться с жизнью", вроде критики французских фельетонистов ("Библиотека для чтения", 1852, No 12, отд. VII, с. 192; 1853, No 1, отд. VII, с. 162). 30 Строка из стихотворения Лермонтова "Не верь себе" (1839). 31 Услад -- герой повести В. А. Жуковского "Марьина роща -- старинное предание" (1809). Упоминая об этой повести и о манерных, чувствительных произведениях П. И. Шаликова, Чернышевский имеет в виду псевдореалистическую, антихудожественную литературу 50-х годов (см. также рецензии Чернышевского на "Новые повести. Рассказы для детей. Москва, 1854"; "Графиня Полина". Повесть А. Глинки. СПб., 1856" -- "Современник", 1855, т. L, No 3, отд. IV, с. 17--24; 1856, т. LVI, No 4, отд. IV, с. 62--67). 32 Митя -- персонаж из пьесы Островского "Бедность не порок". 33 Цитата из рецензии на "Монастырку". Сочинение Антония Погорельского. Часть первая. СПб., 1830" ("Московский телеграф", 1830, No 5, март, отд. "Современная библиография", с. 94). 34 Наряду с "Памятным листком ошибок в русском языке и других несообразностей, встречаемых в произведениях многих русских писателей", печатавшимся в "Москвитянине" в 1852--1854 гг., И. Покровский опубликовал в этом же журнале "Памятный листок удачных нововведений в русском языке, как-то: искусно составленных новых слов, счастливых выражений и оборотов речи с присовокуплением возвышенных метафор, замечательных мыслей, разительно-прекрасных картин и сцен, встречающихся в новейших произведениях отечественных наших писателей по части изящной словесности" ("Москвитянин", 1854, т, 1, отд. VIII, с. 37--46). Выписки из разных произведений, печатавшихся в русской периодике (имя автора часто не упоминалось), сопровождались похвальными оценками. 35 Такими словами характеризовался в повести Гоголя "Невский проспект" (1835) ее герой -- поручик Пирогов. 36 Имеются в виду "Любовь и верность, или Страшная минута" (1854) В. Васильева, "Страшное место. Украинская сказка в стихах русского старинного размера" (1854) М. С. Владимирова. Пустота содержания, мелодраматизм этих псевдохудожественных произведений "никому не известных" авторов подвергнуты уничтожающей критике на страницах "Современника" (1854, т. XLVI, No 7, отд. IV, с. 20--21). "Повесть о приключении английского милорда Георга и бранденбургской маркграфине Фредерике Луизе" (СПб., 1782) -- сочинение Матвея Комарова, популярная лубочная книжка. 37 Чернышевский обыгрывает полемические выражения Белинского из его статьи "Русская литература в 1841 году", где впервые обосновывается принцип историзма в анализе литературных явлений как главный критерий нелицеприятной "истинной критики". "Конечно,-- писал Белинский,-- тогда многие "бессмертные" совсем умрут, великие сделаются только знаменитыми или замечательными, знаменитые -- ничтожными; много сокровищ обратится в хлам; но зато истинно прекрасное вступит в свои права, а пересыпанье из пустого в порожнее реторическими фразами и общими местами -- занятие, конечно, безвредное и невинное, но пустое и пошлое -- заменится суждением и мышлением... Но для этого необходима терпимость к мнениям, необходим простор для убеждений. Всякий судит, как может и как умеет; ошибка -- не преступление, и несправедливое мнение -- не обида автору" (Белинский, т. V, с. 544). 38 В 50-е годы Чернышевский с неизменным одобрением отзывался о Д. Григоровиче как об одном из "даровитых писателей" "натуральной школы", которые "воспитывались влиянием Белинского" ("Очерки гоголевского периода русской литературы".-- Чернышевский, т. III, с. 19, 96, 103, 223). Положительно оценивая повести Григоровича 40-х годов ("Деревня", "Антон Горемыка"), Чернышевский отмечал и в романах "Рыбаки" (1853), "Переселенцы" (1855--1856), повести "Пахарь" (1853), а также в других его произведениях этих лет "живую мысль", "действительное знание народной жизни и любовь к народу" ("Заметки о журналах. Август 1856"). См. также примеч. 4 к наст. ст. 39 Чернышевский перефразирует слова рецензента "Отечественных записок" о романе Е. Тур "Три поры жизни". См. выше, примеч. 9. 40 См. наст. т., с. 25--39. 41 Неточная цитата из статьи Белинского "Русская литература в 1840 году". У Белинского: "...до сих пор мы жарко верили прогрессу, как ходу вперед, а теперь приходится нам поверить прогрессу, как попятному движению назад..." (Белинский, т. IV, с 438). 42 Чернышевский полемизирует с С. Дудышкиным, который писал: "Мысль, положенная в основание драмы г. Потехина "Брат и сестра", прекрасна, хоть ее и назовут идеальной" ("Отечественные записки", 1854, No 4, отд. IV, с. 88). Почти теми же словами аттестуя эту пьесу, главная героиня которой -- гувернантка, в другой статье, "Критические отзывы "Современника" о произведениях г. Островского, г-жи Евгении Тур и г. Авдеева", Дудышкин ошибочно называет и саму драму -- "Гувернантка". "Современник" отозвался на пьесу Потехина статьей Чернышевского "Бедность не порок" Островского". 43 Выражение из "Мертвых душ" (1842) Гоголя. 44 В "Отечественных записках" стихи В. Бенедиктова были напечатаны лишь в No 1 и 2 за 1839 г. ("Италия", "Обновление", "Слезы и звуки"). На страницах этих и последующих номеров журнала критика сочувственно отмечала в его поэзии "глубокое чувство и мысль" ("Отечественные записки", 1839, No 1, отд. VII, с. 14--15; No 2, отд. VII, с. 5; No 3, отд. VII, с. 6). Позиция "Отечественных записок" по отношению к Бенедиктову изменилась с приходом в журнал (в августе 1839 г.) Белинского, который еще в "Телескопе", в статье "Стихотворения Владимира Бенедиктова" (1835), охарактеризовал его творчество как воплощение вычурности, надуманности, риторизма.

В 1854 году. Благодаря смелости высказываний критик сразу оказался в центре внимания.

Идеи «натуральной школы» в произведениях Чернышевского

В своих идеях писатель следовал за – основоположником «натуральной школы». Критик полагал, что писатель обязан предельно правдиво раскрывать жизнь угнетённых и социальные противоречия.
Рецензируя работу «Бедность не порок» – комедийное произведение , он порицал автора за намеренное «осветление» финала и попытки оправдать купеческий быт.

«Критическое просветительство» автора

В своём труде «Об искренности в критике» (1954) Чернышевский наиболее полно раскрыл своё профессиональное кредо. Здесь критик говорит о необходимости распространения в массовом сознании идей, которые приведут к пониманию общественно-эстетического значения произведений. Иначе говоря, автор делает акцент на просветительский потенциал критики. Любой критик обязан использовать ясные и доступные суждения, поскольку он выполняет функцию нравственного наставника. Эти постулаты были впоследствии успешно реализованы последователями критика.

Работа «Эстетические отношения искусства к действительности» и идея о социально-результативной функции искусства.

Идеи магистерской работы «Эстетические отношения искусства к действительности», которую Чернышевский подготовил в 1855 году, были поддержаны радикально-демократическим лагерем, а труд стал фактически его программным документом. Целью работы была критика постулатов гегельянства, которые в отечественной критике разрабатывались Белинским. Обходя идею о трансцендентальной природе искусства, писатель настаивал на «материалистической» его трактовке. Искусство, находясь в соположении с эмпирикой, способно лишь с разной степенью успешности воспроизводить объективно существующую красоту.

Оно даёт возможность приобщиться к прекрасному «тем людям, которые не имели возможности насладиться им на самом деле». Вместе с тем, искусство призвано не только воспроизводить действительность, но также разъяснять и оценивать её.
В данной работе автор впервые обосновывает свою теорию — оценки искусство с позиций его социальной результативности. Кроме того, она предопределила критический метод Чернышевского, который всегда ставил сюжетный компонент произведения выше её художественной специфики.

Чернышевский о Пушкине

Критик в своих произведениях неизменно искал связь между собственно словесностью и той литературно-художественной жизнью, которой она была обусловлена. В цикле работ, посвящённых стихотворениям , он обратился к реконструкции общественно-политической позиции поэта, на основе его личного архива, в то время как собственно литературной критике автор уделяет не слишком много внимания. Критик указывает на внутреннюю оппозиционность Пушкина. Вместе с тем, писатель указывает на его пассивность и отстранённость, объясняя это, тем не менее, атмосферой николаевской эпохи.

Чернышевский и первый опыт составления истории русской критики

Первым опытом масштабной рефлексии истории русской критики оказались «Очерки гоголевского периода русской литературы», созданные автором в 1855-1856 годах. В этом труде

• писатель положительно отзывается о Надеждине как о убеждённом антиромантисте и Н. Полевом как о состоявшемся демократе;
• по мнению Чернышевского, именно Белинский указал истинный путь становления отечественной словесности;
• вслед за ним, он отмечает, что главным условием литературного развития является критическое отображение действительности, а качестве образца приводит творчество

Рассматривая его как наиболее «социально-результативного» писателя, критик ставит его гораздо выше работ А. Пушкина. Однако уже в 1957 году Щедрину после публикации «Губернских очерков» удаётся, по мнению Чернышевского, превзойти Гоголя. Именно он в глазах критика становится главным русским обличителем.

Критика либеральной идеологии

Чернышевский нередко обрушивался с критикой на идеологию 1840-х годов, отмечая, что критическая рефлексия действительности, не подкреплённая конкретными действиями, не является достаточным средством. В своей работе «Русский человек на rendez-vous» (1858), которую автор посвятил разбору тургеневской «Аси», он сравнивал главного героя повести с Агариным и Рудиным из поэмы «Саша» Некрасова. Невзирая на высокую нравственность, полагал автор, им недоставало решительности для конкретных поступков, однако в этом критик склонен винить пороки действительности, а не самих персонажей.

Критика Толстого

Рецензии Чернышевского на «Военные рассказы» и «Детство и Отрочество» Толстого стали чуть ли не единственной попыткой автора осмыслить не социальную результативность произведения, а его художественную специфику. Критик прощает Толстому отсутствие злободневности в работах за «диалектику души» – умение преподать читателю людскую психологию во всех противоречиях её становления.
Отход от литературной деятельности
На рубеже 1850-60-х наблюдается отход Чернышевского от литературной критики и обращение к вопросам политики, философии и экономики.

• в 1862-м он был арестован за связь с Герценом и за прокламацию «барским крестьянам от их доброжелателей поклон…»;
• через два года по решению суда отправлен на каторгу, где провел более двадцати лет;
• в 1883 году ему позволяют переехать в Астрахань, а чуть позже – в родной для литератора Саратов.

Вам понравилось? Не скрывайте от мира свою радость - поделитесь

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Чернышевский (Николай Гаврилович) - знаменитый писатель. Родился 12 июля 1828 г. в Саратове. Отец его, протоиерей Гавриил Иванович (1795 - 1861), был человек весьма замечательный. Большой ум, в связи с серьезной образованностью и знанием не только древних, но и новых языков, делали его исключительной личностью в провинциальной глуши; но всего замечательные были в нем поразительная доброта и благородство. Это был евангельский пастырь в лучшем значении слова, от которого в то время, когда полагалось обращаться сурово с людьми для их же блага, никто не слыхал ничего, кроме слов ласки и привета.

В школьном деле, всецело построенном тогда на зверской порке, он никогда не прибегал ни к каким наказаниям. И вместе с тем этот добрый человек был необыкновенно строг и ригористичен в своих требованиях; в общении с ним нравственно подтягивались самые распущенные люди. Из ряду вон выходящая доброта, чистота души и отрешенность от всего мелкого и пошлого всецело перешли и к его сыну. Николай Гаврилович Чернышевский, как человек, был истинно светлой личностью - это признают злейшие враги его литературной деятельности.

Самые восторженные отзывы о Чернышевском, как человеке, принадлежат двум престарелым представителям духовного сословия, не находившим достаточно слов, чтобы охарактеризовать вред писаний и теорий Чернышевского. Один из них, преподаватель разных семинарий Палимпсестов, душевно скорбит о том, что это "существо с самой чистой душой" превратилось, благодаря увлечению разными западноевропейскими лжеучениями, в "падшего ангела"; но вместе с тем он категорически заявляет, что Чернышевский "действительно в свое время походил на ангела во плоти".

Сведения о личных качествах Чернышевского очень важны для понимания его литературной деятельности; они дают ключ к правильному освещению многих сторон ее и прежде всего того, что теснее всего связано с представлением о Чернышевском - проповеди утилитаризма. Заимствованный у такого же исключительно доброго человека - Дж. Ст. Милла - утилитаризм Чернышевского не выдерживает критики, не закрывающей глаза на действительность. Чернышевский самые лучшие движения нашей души хочет свести к "разумному" эгоизму - но "эгоизм" этот весьма своеобразный. Оказывается, что человек, поступая благородно, действует так не для других, а исключительно для себя. Он поступает хорошо, потому что поступать хорошо доставляет ему удовольствие. Таким образом, дело сводится к простому спору о словах.

Не все ли равно, чем мотивировать самопожертвование; важно только то, что является охота жертвовать собой. В трогательно-наивных стараниях Чернышевский убедить людей, что поступать хорошо "не только возвышенно, но и выгодно", ярко сказался только высокий строй души самого проповедника "разумного эгоизма", столь оригинально понимавшего "выгоду".

Среднее образование Чернышевский получил при особенно благоприятных условиях - в тиши идеально мирно жившей семьи, в состав которой входила и жившая на одном дворе с Чернышевскими семья А.Н. Пыпина, двоюродного брата Николая Гавриловича по матери. Чернышевский был старше Пыпина на 5 лет, но они были очень дружны и с годами их дружба все крепла. Чернышевский миновал ужасную бурсу дореформенной эпохи и низшие классы, семинарии и только в 14 лет прямо поступил в старшие классы. Подготовил его главным образом ученый отец, при некоторой помощи учителей гимназии.

Ко времени поступления в семинарию молодой Чернышевский уже обладал огромной начитанностью и приводил учителей в изумление своими обширными знаниями. Товарищи его обожали: это был всеобщий поставщик классных сочинений и усердный репетитор всех обращавшихся к нему за помощью. Пробыв два года в семинарии, Чернышевский продолжал занятия дома и в 1846 г. отправился в Петербург, где поступил в университет, на историко-филологический факультет. Чернышевскому-отцу пришлось выслушать по этому поводу упреки со стороны некоторых представителей духовенства: они находили, что ему следовало бы направить сына в духовную академию и не "лишать церковь будущего светила". В университете Чернышевский усердно занимался факультетскими предметами и был в числе лучших учеников Срезневского.

По его поручению, он составил этимологически-синтаксический словарь к Ипатьевской летописи, который позднее (1853) был напечатан в "Известиях" II отделения Академии Наук. Гораздо больше университетских предметов его увлекли другие интересы. Первые годы студенчества Чернышевского были эпохой страстного интереса к вопросам социально-политическим. Его захватил конец того периода истории русской передовой мысли, когда шедшие к нам из Франции 1840-х годов социальные утопии в той или другой форме, в большей или меньшей степени отразились и в литературе, и в обществе (см. Петрашевцы, XXIII, 750 и Русская литература XXVII, 634). Чернышевский стал убежденным фурьеристом и всю жизнь остался верен этой наиболее мечтательной из доктрин социализма, с тем, впрочем, очень существенным отличием, что фурьеризм был довольно равнодушен к вопросам политическим, к вопросам о формах государственной жизни, между тем как Чернышевский придавал им большое значение.

Отличается также миросозерцание Чернышевского от фурьеризма и в вопросах религиозных, в которых Чернышевский был свободным мыслителем. В 1850 г. Чернышевский окончил курс кандидатом и уехал в Саратов, где получил место старшего учителя гимназии. Здесь он, между прочим, очень сблизился с сосланным в Саратов Костомаровым и некоторыми ссыльными поляками. Постигло его за это время великое горе - умерла нежно любимая мать; но в этот же период саратовской жизни он женился на любимой девушке (напечатанный десять лет спустя роман "Что делать", "посвящается другу моему О. С. Ч." то есть Ольге Сократовне Чернышевской). В конце 1853 г., благодаря хлопотам старого петербургского знакомого - известного педагога Иринарха Введенского, занимавшего влиятельное положение в педагогическом персонале военно-учебных заведений, Чернышевский перешел на службу в Петербург, учителем русского языка во 2-м кадетском корпусе. Здесь он продержался не больше года. Превосходный преподаватель, он был недостаточно строг к ученикам, которые злоупотребляли его мягкостью и, охотно слушая интересные рассказы и объяснения его, сами почти ничего не делали. Из-за того, что он дал дежурному офицеру унять шумевший класс, Чернышевскому пришлось оставить корпус, и он всецело отдается с тех пор литературе. Начал он свою деятельность в 1853 г. небольшими статьями в "Санкт-Петербургских Ведомостях" и в "Отечественных Записках", рецензиями и переводами с английского, но уже в начале 1854 г. перешел в "Современник", где скоро стал во главе журнала. В 1855 г. Чернышевский, выдержавший экзамен на магистра, представил в качестве диссертации рассуждение: "Эстетические отношения искусства к действительности" (СПб., 1855).

В те времена эстетические вопросы еще не получили тот характер общественно-политических лозунгов, который они приобрели в начале 60-х годов и потому то, что впоследствии показалось разрушением эстетики, не возбудило никаких сомнений или подозрений среди членов весьма консервативного историко-филологического факультета Петербургского университета. Диссертация была принята и допущена к защите. Магистрант успешно отстаивал свои тезисы и факультет без сомнения присудил бы ему искомую степень, но кто-то (по-видимому - И.И. Давыдов, "эстетик" весьма своеобразного типа) успел настроить против Чернышевского министра народного просвещения А.С. Норова; тот возмутился "кощунственными" положениями диссертации и степень не была дана магистранту. Литературная деятельность Чернышевского в "Современнике" на первых порах почти всецело была посвящена критике и истории литературы. В течение 1855 - 1857 гг. появился ряд обширных историко-критических статей его, в ряду которых особенно выдающееся место занимают знаменитые "Очерки Гоголевского периода", "Лессинг" и статьи о Пушкине и Гоголе. Кроме того, он в эти же годы со свойственной ему изумительнейшей работоспособностью и необыкновенной писательской энергией дал журналу ряд меньшего объема критических статей о Писемском, Толстом, Щедрине, Бенедиктове, Щербине, Огареве и других, многие десятки обстоятельных рецензий и вдобавок еще вел ежемесячные "Заметки о журналах". В конце 1857 г. и начале 1858 г. вся эта литературная производительность направляется в другую сторону.

За исключением данной (1858) для поддержки возникавшего симпатичного журнала "Атеней" статьи о тургеневской "Асе" ("Русский человек на rendez-vous"), Чернышевский теперь почти оставляет область критики и весь отдается политической экономии, вопросам внешней и внутренней политики и отчасти выработки философского миросозерцания. Этот поворот был вызван двумя обстоятельствами. В 1858 г. наступил весьма критический момент в подготовлении освобождения крестьян. Доброе желание правительства освободить крестьян не ослабело, но, под влиянием сильных связями своими реакционных элементов высшей правительственной аристократии, реформа подвергалась опасности быть значительно искаженной. Надо было отстаивать проведение ее на возможно широких началах. Вместе с тем надо было защищать один очень дорогой Чернышевскому принцип - общинное землевладение, которое ему, с его фурьеристским идеалом совместной хозяйственной деятельности человечества, было особенно близко.

Принцип общинного землевладения приходилось ограждать не столько от элементов реакционных, сколько от людей, считавших себя прогрессистами - от буржуазно-либерального "Экономического Указателя" профессора Вернадского, от Б.Н. Чичерина, от стоявшего тогда в первых рядах передового лагеря Катковского "Русского Вестника"; да и в обществе к общинному землевладению относились с известным недоверием, потому что преклонение пред ним исходило от славянофилов. Подготовление коренных переворотов в русской общественной жизни и назревание коренного перелома в общественно-политическом миросозерцании большинства передовой части нашей интеллигенции тоже отвлекали по преимуществу публицистический темперамент Чернышевского от литературной критики. Годы 1858 - 1862 являются в жизни Чернышевского эпохой усиленных занятий над переводом или, вернее, переделкой миллевской политической экономии, снабженной обширными "Примечаниями", а также над длинным рядом политико-экономических и политических статей. Из них выдаются: по вопросу поземельному и крестьянскому - статья по поводу "Исследования о внутренних отношениях народной жизни и в особенности сельских учреждениях России" (1857, № 7); "О поземельной собственности" (1857, № 9 и 11); статья по поводу речи Бабста "О некоторых условиях, способствующих умножению народного же капитала" (1857, № 10); "Ответ на письмо провинциала" (1858, № 3); "Обозрение мер, принятых до сего времени (1858) к устройству быта помещичьих крестьян" (1858, № 1); "Меры, принятые к ограничению помещичьей власти в царствование императрицы Екатерины II, Александра I и Николая I" (1858, № 0); "По поводу статьи господина Тройницкого "О числе крепостных людей в России" (1858, № 2); "О необходимости держаться возможно умеренных цифр при определении величины выкупа усадеб" (1858, № 11); "Труден ли выкуп земли" (1859, № 1); ряд обозрений, журнальных статей по крестьянскому вопросу (1858, № 2, 3, 5; 1859, № 1); "Критика философских предубеждений против общинного владения" (1858, № 12); "Экономическая деятельность и законодательство" (продолжение предыдущей статьи); "Материалы для решения крестьянского вопроса" (1859, № 10); "Капитал и труд" (1860, № 1); "Кредитные дела" (1861, № 1). По вопросам политическим: "Кавеньяк" (1858, № 1 и 4); "Борьба партий во Франции при Людовике XVIII и Карле X" (1858, № 8 и 9); "Тюрго" (1858, № 9); "Вопрос о свободе журналистики во Франции" (1859, № 10); "Июльская монархия" (1860, № 1, 2, 5); "Нынешние английские виги" (1860, № 12); "Предисловие к нынешним австрийским делам" (1861, № 2); "Французские законы по делам книгопечатания" (1862, № 8). Когда "Современнику" было разрешено завести политический отдел, Чернышевский ежемесячно писал политические обозрения в течение 1859, 1860, 1861 и первых 4 месяцев 1862 г.; обозрения эти часто доходили до 40 - 50 страниц. В 4 последних книжках за 1857 г. (№ 9 - 12) Чернышевскому принадлежит "Современное обозрение", а в № 4 за 1862 г. - "Внутреннее обозрение". К сфере непосредственно философских работ Чернышевского относится только известная статья: "Антропологический принцип в философии" (1860, № 4 и 5). Смешанный характер носит ряд публицистически-полемических статей: "Г. Чичерин, как публицист" (1859, № 5), "Леность грубого простонародья" (1860, № 2); "История из-за госпожи Свечиной" (1860, № 6); "Прадедовские нравы" (по поводу записок Державина, 1860, № 7 и 8); "Новые периодические издания" ("Основа" и "Время" 1861, № 1); "О причинах падения Рима. Подражание Монтескье" (по поводу "Истории цивилизации во Франции" Гизо, 1880, № 5); "Непочтительность к авторитетам" (по поводу "Демократии в Америке" Токвиля, 1861, № 6); "Полемические красоты" (1860, № 6 и 7); "Национальная бестактность" (1860, № 7); "Русский реформатор" (о "Жизни графа Сперанского" барона Корфа, 1860, № 10); "Народная бестолковость" (о газете "День", 1860, № 10); "Самозванные старейшины" (1862, № 3); "Научились ли!" (1862, № 4).

Как ни интенсивна была эта поразительно плодовитая деятельность, Чернышевский все-таки не оставил бы такой важной отрасли журнального влияния, как литературная критика, если бы в нем не создалась уверенность, что нашелся человек, которому он спокойно может передать критический отдел журнала. К концу 1857 г. если не для всей читающей публики, то лично для Чернышевского обрисовалось во всю свою величину первостепенное дарование Добролюбова, и он, не колеблясь передал критический жезл первенствующего журнала двадцатилетнему юноше. Уже благодаря одной этой проницательности, деятельность Добролюбова становится славной страницей в литературной биографии Чернышевского. Но в действительности, роль Чернышевского в ходе деятельности Добролюбова гораздо значительнее. Из общения с Чернышевским Добролюбов черпал ту обоснованность своего миросозерцания, тот научный фундамент, который при всей его начитанности не мог у него быть в двадцать один, двадцать два года. Когда Добролюбов умер и стали говорить о том огромном влиянии, которое Чернышевский оказал на молодого критика, он в особой статье ("Изъявление признательности") протестовал против этого, стараясь доказать, что Добролюбов шел в своем развитии самостоятельным путем уже потому, что он по таланту выше его, Чернышевского.

Против последнего в настоящее время едва ли кто станет спорить, если, конечно, не говорить о заслугах Чернышевского в сфере политико-экономических вопросов, где он занимает такое крупное место. В иерархии главарей русской критики Добролюбов, бесспорно, выше Чернышевского.

Добролюбов выдерживает до сих пор самое страшное из литературных испытаний - испытание времени; его критические статьи читаются и теперь с неослабевающим интересом, чего нельзя сказать о большей части критических статей Чернышевского.

В Добролюбове, только что пережившем период глубокого мистицизма, несравненно больше страсти, чем у Чернышевского. Чувствуется, что он свои новые убеждения выстрадал и поэтому-то он и читателя волнует больше, чем Чернышевский, основным качеством которого тоже является глубочайшая убежденность, но очень ясная и спокойная, давшаяся ему без внутренней борьбы, точно непреложная математическая формула. Добролюбов литературно злее Чернышевского; недаром Тургенев говорил Чернышевскому: "Вы просто ядовитая змея, а Добролюбов змея очковая". В сатирическом приложении к "Современнику" - "Свистке", который восстановлял своей едкостью всех литературных противников "Современника", больше самого журнала, Чернышевский почти никакого участия не принимал; первенствующую роль в нем играло сосредоточенно-страстное остроумие Добролюбова. Помимо остроумия, у Добролюбова и вообще литературного блеска больше, чем у Чернышевского. Тем не менее общая окраска того идейного богатства, которое Добролюбов с таким блеском развертывал в своих статьях, уже потому одному не могла не быть отчасти результатом влияния Чернышевского, что с первого дня знакомства оба писателя чрезвычайно привязались друг к другу и почти ежедневно виделись.

Совокупная деятельность Чернышевского и Добролюбова придала "Современнику" огромное значение в истории прогрессивного движения в России. Такое руководящее положение не могло не создать ему многочисленных противников; очень многие с крайним недоброжелательством следили за возрастающим влиянием органа Чернышевского и Добролюбова на молодое поколение. Сначала, однако, полемика между "Современником" и другими журналами шла в пределах чисто литературных, без особого обострения. Русский "прогресс" переживал тогда свой медовый месяц, когда за самыми ничтожными исключениями, вся, можно сказать, интеллигентная Россия была проникнута живейшим желанием сдвинуться с места и разногласия были только в деталях, а не в основных чувствах и стремлениях.

Характерным выражением этого единодушия может служить то, что Чернышевский в конце 50-х годов около года был членом редакции официального "Военного Сборника". К началу 60-х годов соотношение русских партий и единодушие прогрессивного движения значительно видоизменяются. С освобождением крестьян и подготовкой большей части "великих реформ" освободительное движение и в глазах правящих сфер, и в сознании значительной части умеренных элементов общества получило законченность; дальнейшее следование по пути перемен государственного и общественного строя начинало казаться ненужным и опасным. Но настроение, во главе которого стоял Чернышевский, не считало себя удовлетворенным и все порывистее стремилось вперед. В конце 1861 и начале 1862 г. общая картина политического положения резко видоизменилась. Разразились студенческие беспорядки в Санкт-Петербургском университете, усилилось польское брожение, появились призывающие молодежь и крестьян к бунту прокламации, произошли страшные петербургские пожары, в которых, без малейшего основания, но очень упорно видели связь с нарождением в молодежи революционных настроений. Добродушное отношение к крайним элементам совершенно исчезло. В мае 1862 г. "Современник" был закрыт на 8 месяцев, а 12 июня 1862 года был арестован Чернышевский и заключен в Петропавловскую крепость, где просидел около 2 лет. Сенат приговорил Чернышевского к 14 годам каторжной работы. В окончательной конфирмации срок был сокращен до 7 лет. 13 мая 1864 г. приговор был объявлен Чернышевскому на Мытнинской площади.

Имя Чернышевского почти исчезает из печати; до его возвращения из ссылки о нем обыкновенно говорилось описательно, как об авторе "Очерков Гоголевского периода" или авторе "Эстетического отношения искусства к действительности" и т. п. В 1865 г. было разрешено 2-е издание "Эстетического отношения искусства к действительности", но без имени автора ("издание А.Н. Пыпина"), а в 1874 г. вышли "Основания политической экономии" Милля, тоже как "издание А.Н. Пыпина", без имени переводчика и без "Примечаний". Первые 3 года своего пребывания в Сибири Чернышевский провел в Кадае, на монгольской границе, а затем был водворен на Александровском заводе Нерчинского округа. Во время пребывания в Кадае ему было разрешено трехдневное свидание с женой и 2 маленькими сыновьями.

Жилось Чернышевскому в материальном отношении сравнительно не особенно тяжело, потому что политические арестанты в то время настоящей каторжной работы не несли. Чернышевский не был стеснен ни в сношениях с другими заключенными (Михайлов, польские повстанцы), ни в прогулках; одно время он даже жил в отдельном домике. Он очень много читал и писал, но все написанное немедленно уничтожал. Одно время на Александровском заводе устраивались спектакли и Чернышевский сочинял для них небольшие пьесы. "Арестантам из простых они мало нравились, вернее, даже и совсем не нравились: Чернышевский был для них слишком серьезен" ("Научное Обозрение", 1899, 4). В 1871 г. закончился срок каторги и Чернышевский должен был перейти в разряд поселенцев, которым самим предоставлялось избрать место жительства в пределах Сибири. Тогдашний шеф жандармов, граф П.А. Шувалов, вошел, однако, с представлением о поселении Чернышевского в Вилюйске.

Это было значительным ухудшением его участи, потому что климат на Александровском заводе умеренный, и жил там Чернышевский в общении с интеллигентными людьми, а Вилюйск лежит в 450 верстах за Якутском, в самом суровом климате, и в 1871 г. имел лишь 40 построек. Общество Чернышевского в Вилюйске ограничивалось несколькими приставленными к нему казаками. Пребывание Чернышевского в таком удаленном от цивилизованного мира пункте было тягостно; тем не менее он деятельно работал над разными сочинениями и переводами. В 1883 г. министр внутренних дел граф Д.А. Толстой исходатайствовал возвращение Чернышевского, которому для жительства была назначена Астрахань. В ссылке он жил на средства, которые ему, в меру его скромнейших отребностей, присылали Некрасов и ближайшие родственники. С 1885 г. начинается последний период деятельности Чернышевского.

Оригинального, не считая предисловий к "Всемирной истории" Вебера, за это время Чернышевский дал немного: статью в "Русских Ведомостях" (1885): "Характер человеческого знания", длинную, всего менее блещущую поэтическими достоинствами поэму из древнекарфагенской жизни "Гимн Деве Неба" ("Русская Мысль", 1885, 7) и большую статью, подписанную псевдонимом "Старый трансформист" (все другие работы и переводы астраханского периода подписаны псевдонимом Андреев) - "Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь" ("Русская Мысль", 1888, № 9). Статья "Старого трансформиста" обратила на себя внимание и многих поразила своей манерой: странно было в ней пренебрежительно-насмешливое отношение к Дарвину и сведение Дарвиновской теории к буржуазной выдумке, созданной для оправдания эксплуатации рабочего класса буржуазией. Некоторые, однако, усматривали в этой статье прежнего Чернышевского, привыкшего подчинять все интересы, в том числе и чисто научные, целям борьбы за общественные идеалы. В 1885 г. друзья устроили для Чернышевского у известного издателя-мецената К.Т. Солдатенкова перевод 15-томной "Всеобщей Истории" Вебера. Эту огромную работу Чернышевский выполнял с изумительной энергией, переводя в год по 3 тома, каждый в 1000 страниц.

До V тома Чернышевский переводил буквально, но затем стал делать большие сокращения в Веберовском тексте, который вообще ему очень не нравился своей устарелостью и узконемецкой точкой зрения. Взамен выброшенного он стал прибавлять, в виде предисловий, ряд все разраставшихся очерков: "о правописании мусульманских и, в частности, арабских имен", "о расах", "о классификации людей по языку", "о различиях между народами по национальному характеру", "общий характер элементов, производящих прогресс", "климаты". К быстро последовавшему за первым 2-му изданию I-го тома Вебера Чернышевский приложил "очерк научных понятий о возникновении обстановки человеческой жизни и о ходе развития человечества в доисторические времена". В Астрахани Чернышевский успел перевести 11 томов Вебера. В июне 1889 г., по ходатайству бывшего тогда астраханским губернатором князя Л.Д. Вяземского, ему разрешено было поселиться в родном Саратове. Там он с прежней энергией принялся за Вебера, успел перевести 2/3 XII тома и ввиду того, что перевод приходил к концу, стал подумывать о новом грандиозном переводе - 16-томного "Энциклопедического Словаря" Брокгауза. Но чрезмерная работа надорвала старческий организм, питание которого шло очень плохо, вследствие обострения давнишней болезни Чернышевского - катара желудка. Проболев всего 2 дня, Чернышевский в ночь с 16 на 17 октября 1889 г. скончался от кровоизлияния в мозгу. Смерть его значительно содействовала восстановлению правильного к нему отношения. Печать различных направлений отдала дань уважения его обширнейшей и поразительно разносторонней образованности, его блестящему литературному таланту и необыкновенной красоте его нравственного существа.

В воспоминаниях лиц, видевших Чернышевского в Астрахани, больше всего подчеркивается удивительная его простота и глубокое отвращение ко всему, что хотя бы отдаленнейшим образом напоминало позу. С ним не раз пробовали говорить о перенесенных им страданиях, но всегда безрезультатно: он утверждал, что никаких особенных испытаний не перенес. В 1890-х годах было отчасти снято запрещение, лежавшее на сочинениях Чернышевского. Без имени автора, как "издания М.Н. Чернышевского" (младшего сына), появились 4 сборника эстетических, критических и историко-литературных статей Чернышевского: "Эстетика и поэзия" (СПб., 1893); "Заметки о современной литературе" (СПб., 1894); "Очерки Гоголевского периода русской литературы" (СПб., 1890) и "Критические статьи" (СПб., 1895). О первой из значительных работ Чернышевского - "Эстетических отношениях искусства к действительности" - до сих пор держится мнение, что она является основой и первым проявлением того "разрушения эстетики", которое достигло апогея в статьях Писрева, Зайцева и других. Это мнение не имеет никакого основания. Трактат Чернышевского уже потому одному никак нельзя причислить к "разрушению эстетики", что он все время заботится об "истинной" красоте, которую - правильно или нет, это уже другой вопрос - усматривает главным образом в природе, а не в искусстве.

Для Чернышевского поэзия и искусство - не вздор: он только ставит им задачей отражать жизнь, а не "фантастические полеты". На позднейшего читателя диссертация, несомненно, производит странное впечатление, но не тем, что она якобы стремится упразднить искусство, а тем, что она задается совершенно бесплодными вопросами: что выше в эстетическом отношении - искусство или действительность, и где чаще встречается истинная красота - в произведениях искусства или в живой природе. Здесь сравнивается несравнимое: искусство есть нечто вполне самобытное, главную роль в нем играет отношение художника к воспроизводимому. Полемическая постановка вопроса в диссертации была реакцией против односторонности немецких эстетик 40-х годов, с их пренебрежительным отношением к действительности и с их утверждением, что идеал красоты - абстрактный. Проникающее же диссертацию искание идейного искусства было только возвращением к традициям Белинского, который уже с 1841 - 1842 гг. отрицательно относился к "искусству для искусства" и тоже считал искусство одной из "нравственных деятельностей человека". Лучшим комментарием к всяким эстетическим теориям всегда служит практическое применение их к конкретным литературным явлениям. Чем же является Чернышевский в своей критической деятельности? Прежде всего - восторженным апологетом Лессинга.

О лессинговском "Лаокооне" - этом эстетическом кодексе, которым всегда старались побивать наших "разрушителей эстетики", - Чернышевский говорит, что "со времен Аристотеля никто не понимал сущность поэзии так верно и глубоко, как Лессинг". Вместе с тем, конечно, особенно увлекает Чернышевского боевой характер деятельности Лессинга, его борьба со старыми литературными традициями, резкость его полемики и вообще беспощадность, с которой он очищал авгиевы стойла современной ему немецкой литературы. В высшей степени важны для уяснения литературно-эстетических взглядов Чернышевского и статьи его о Пушкине, писанные в тот же год, когда появилась диссертация.

Отношение Чернышевского к Пушкину - прямо восторженное. "Творения Пушкина, создавшие новую русскую литературу, образовавшие новую русскую поэзию", по глубокому убеждению критика, "будут жить вечно". "Не будучи по преимуществу ни мыслителем, ни ученым, Пушкин был человек необыкновенного ума и человек чрезвычайно образованный; не только за тридцать лет, но и ныне в нашем обществе немного найдется людей, равных Пушкину по образованности". "Художнический гений Пушкина так велик и прекрасен, что, хотя эпоха безусловного удовлетворения чистой формой для нас миновала, мы доселе не можем не увлекаться дивной, художественной красотой его созданий. Он - истинный отец нашей поэзии". Пушкин "не был поэтом какого-нибудь определенного воззрения на жизнь, как Байрон, не был даже поэтом мысли вообще, как, например, Гете и Шиллер. Художественная форма "Фауста", "Валленштейна", или "Чайльд-Гарольда" возникла для того, чтобы в ней выразилось глубокое воззрение на жизнь; в произведениях Пушкина мы не найдем этого. У него художественность составляет не одну оболочку, а зерно и оболочку вместе". Для характеристики отношения Чернышевского к поэзии очень важна также небольшая статья его о Щербине (1857). Будь сколько-нибудь верна литературная легенда о Чернышевском, как о "разрушителе эстетики", Щербина - этот типичный представитель "чистой красоты", весь ушедший в древнюю Элладу и созерцание ее природы и искусства, - всего менее мог бы рассчитывать на его доброе расположение.

В действительности, однако, Чернышевский, заявляя, что ему "античная манера" Щербины "несимпатична", тем не менее приветствует встреченное поэтом одобрение: "если фантазия поэта вследствие субъективных условий развития была переполнена античными образами, от избытка сердца должны были говорить уста, и господин Щербина прав перед своим талантом". Вообще "автономия - верховный закон искусства", а "верховный закон поэзии: храни свободу своего таланта, поэт". Разбирая "ямбы" Щербины, в которых "мысль благородна, жива, современна", критик недоволен ими, потому что в них "мысль не воплощается в поэтическом образе; она остается холодной сентенцией, она вне области поэзии". Стремление Розенгейма и Бенедиктова примкнуть к духу времени и воспевать "прогресс" не возбудило в Чернышевском, как и в Добролюбове, ни малейшего сочувствия. Ревнителем художественных критериев Чернышевский остается и в своих разборах произведений наших романистов и драматургов. Он, например, очень строго отнесся к комедии Островского "Бедность не порок" (1854), хотя вообще высоко ставил "прекрасное дарование" Островского.

Признавая, что "ложные по основной мысли произведения бывают слабы даже и в чисто художественном отношении", критик выдвигает на первый план "пренебрежение автора к требованиям искусства". К числу лучших критических статей Чернышевского принадлежит небольшая заметка (1856) о "Детстве и отрочестве" и "Военных рассказах" Льва Толстого. Толстой принадлежит к числу тех немногих писателей, которые сразу получили всеобщее признание и верную оценку; но только один Чернышевский подметил в первых же произведениях Толстого необыкновенную "чистоту нравственного чувства".

Весьма характерна для определения общей физиономии критической деятельности Чернышевского его статья о Щедрине: он намеренно уклоняется от обсуждения общественно-политических вопросов, на которые наводят "Губернские очерки", сосредоточивает все свое внимание на "чисто психологической стороне типов, представляемых Щедриным", стараясь показать, что сами по себе, по своей натуре, герои Щедрина - вовсе не нравственные уроды: они стали нравственно-неприглядными людьми, потому что в окружающей среде никаких примеров истинной нравственности не видали. Известная статья Чернышевского: "Русский человек на rendez-vous", посвященная тургеневской "Асе", всецело относится к тем статьям "по поводу", где о самом произведении почти ничего не говорится, и все внимание сосредоточено на общественных выводах, связанных с произведением. Главным создателем этого рода публицистической критики в нашей литературе является Добролюбов, в своих статьях об Островском, Гончарове и Тургеневе; но если принять во внимание, что названные статьи Добролюбова относятся к 1859 и 1860 годам, а статья Чернышевского - к 1858 г., то к числу создателей публицистической критики надо будет отнести и Чернышевского. Но, как уже было отмечено в статье о Добролюбове, публицистическая критика ничего общего не имеет с ложноприписываемым ей требованием публицистического искусства.

И Чернышевский, и Добролюбов требуют от художественного произведения только одного - правды, а затем этой правдой пользуются для выводов общественного значения. Статья об "Асе" посвящена выяснению того, что при отсутствии у нас общественной жизни только и могут выработаться такие дряблые натуры, как герой тургеневской повести. Лучшей иллюстрацией к тому, что, прилагая к литературным произведениям публицистический метод исследования их содержания, Чернышевский вовсе не требует тенденциозного изображения действительности, может служить одна из последних (конец 1861 г.) критических статей его, посвященная рассказам Николая Успенского.

Казалось бы, рассказы Николая Успенского, в весьма непривлекательном виде рисующие народ, должны были бы возбудить неприятное чувство в таком пламенном демократе, как Чернышевский. На самом деле Чернышевский горячо приветствует Успенского именно за то, что он "пишет о народе правду без всяких прикрас". Он не видит никакого основания "утаивать перед самим собой истину ради мужицкого звания" и протестует против "пресной лживости, усиливающейся идеализировать мужиков". В критических статьях Чернышевского много прекрасных страниц, в которых сказался и блестящий литературный талант его, и большой ум.

Но в общем ни критика, ни эстетика не были его призванием. В "Полемических красотах" (1861) Чернышевский сам сообщает, что с тех пор, как он в начале 1858 г. отдался изучению экономических вопросов, он совершенно отстал от текущей журналистики и не читал даже "Русского Вестника" (в то время, наряду с "Современником", главный журнал наш). Литература в непосредственном смысле слова не захватывала Чернышевского всецело. Этим объясняется то, что примыкающие к критическим статьям Чернышевского историко-литературные исследования его гораздо интереснее и ценнее. Говоря об истории литературы, Чернышевский имеет возможность говорить об общественных настроениях, о схемах общественной жизни, о философских системах, об исторических перспективах - и тут он у себя дома. В ряду историко-литературных исследований Чернышевского первенствующее место занимают "Очерки Гоголевского периода". Это - поистине прекрасная книга, которая с пользой и наслаждением читается и теперь. По отношению к разработке и уяснению хода истории новейшей русской литературы, "Очерки" занимают то же положение, как статьи Белинского - по отношению к истории нашей литературы XVIII и первой трети XIX веков.

Когда Чернышевский приступал к своей задаче - дать очерк развития литературных понятий, завершившихся деятельностью Белинского, - это был еще вчерашний день и никому еще не приходило на ум систематизировать такие свежие события. Тем труднее была задача Чернышевского, которому приходилось прокладывать первые просеки и ставить путеводные вехи. Главной целью его было восстановить и укрепить исчезавшую память о Белинском, статьи которого были погребены в старых журналах. Предварительно Чернышевскому приходилось воссоздавать ряд литературных портретов тем же путем утомительнейшего изучения старых журналов. Еще менее, конечно, имел Чернышевский в своем распоряжении материалов для воссоздания духовного облика Белинского, если не считать устных рассказов Анненкова.

Деятельность Белинского разработана у Чернышевского несколько односторонне: взят по преимуществу Белинский последнего периода, когда он требовал чтобы искусство отзывалось на запросы жизни. Эпизод консервативного прославления "разумной действительности" затронут мимолетно; эпоха чисто эстетических требований от искусства разработана с меньшей детальностью. В общем, однако, Чернышевский дал широкую и захватывающую картину умственного движения, выразителем которого был Белинский. Чернышевский-публицист во всем блеске этого своего настоящего призвания сказался, главным образом, в своей политико-экономической деятельности. Ниже дан очерк экономических идей Чернышевского и определено их значение в истории критики современного экономического строя; здесь же, для характеристики Чернышевского как журналиста, необходимо отметить, что если он проявил в области экономики замечательную силу чисто научного анализа, то это произошло как-то само собой, в силу свойств его крупного, широко обобщающего и тонко расчленяющего ума и искреннего в своем желании помочь бедствующим сердцам. литературный писатель чернышевский утопический

Источник экономических работ Чернышевского не в научных стремлениях, а в чисто публицистических, то есть в желании осветить определенным образом текущую злобу дня. Журнальные заметки, политические обозрения, статьи философские, экономические, политические - все это имеет одну цель: дискредитировать буржуазный строй, буржуазное миросозерцание, буржуазных общественных и политических деятелей. Ему было чуждо то умиление, которое охватывало людей старшего литературного поколения - "постепеновцев" 40-х годов - при виде искреннего стремления к серьезным реформам. Он не мог удовлетвориться тем, как ему казалось, минимумом гражданских прав, которые давали готовившиеся реформы: крестьянская и судебная. Отсюда насмешливое отношение к российскому "прогрессу", повергшее в недоумение даже Герцена; отсюда вышучивание корифеев западноевропейского либерализма - Тьера, Гизо, Токвиля, Жюль-Симона и других.

Для Чернышевского, горячего поклонника Луи-Блана, это были люди, так или иначе прикосновенные к политике Луи-Филиппа и к июньским дням 1848 г. Даже в окруженном ореолом "освободителе" Италии Кавуре Чернышевский видел только человека, враждовавшего с социалистом Гарибальди. Тем же воинствующим и незнающим середины публицистом Чернышевский остается и в сфере философских вопросов, которые его занимали лишь постольку, поскольку он видел в них средство противодействовать укреплению существующего строя. Исторически сложившиеся теогонические представления казались ему особенно важным препятствием на пути достижения всеобщего счастья. Прямо вступать с ними в борьбу было невозможно, поэтому он старался выдвинуть "антропологический принцип", то есть представления чисто человеческие, реальные, в основе которых лежат не сверхчувственные начала, а общие всей материи свойства.

В статье "Антропологический принцип в философии" Чернышевский является самым решительным адептом материализма Фейербаха, Бюхнера и других представителей этого учения, которое и в Европе переживало тогда время своего наибольшего владычества. Крайний материализм "Антропологического принципа" не замедлил вызвать протесты, даже со стороны П.Л. Лаврова.

В общей печати статью, однако, не сразу отметили. Раньше всех отозвался в "Трудах Киевской Духовной Академии" молодой профессор философии Юркевич. Относясь с почтением к заслугам Чернышевского как талантливого журналиста, и вместе с тем становясь на точку зрения философски-богословского идеализма, Юркевич старался показать скороспелость и необоснованность обобщений Чернышевского. Запрятанная в малочитаемом специальном органе, статья Юркевича прошла бы незамеченной, если бы ее не извлек оттуда Катков.

Он перепечатал в "Русском Вестнике", с величайшими похвалами, существеннейшие места из статьи Юркевича, снабдив их язвительным вступлением. Нападение на Чернышевского было стремительное; чтобы отпарировать его, Чернышевский разразился "Полемическими Красотами", первая часть которых посвящена "Русскому Вестнику", а вторая - тоже принявшим сторону Юркевича "Отечественным Запискам". Враги литературной деятельности Чернышевского считали и считают "Полемические Красоты" геркулесовыми столбами вульгарной резкости и "бесцеремонности". Действительно, "Полемические Красоты" несвободны от вульгарности; но относительно их резкости следует сделать оговорку. Несомненно, автор резок и не стесняется прямо заявить, что статья Грота об Академии Наук "неприлична", что Буслаев не должен подражать Якову Гримму, потому что "ведь то Яков Гримм, он каков бы там ни был, а все-таки человек очень большого ума" и т. д. Но в этой резкости нет и тени того личного элемента, того личного раздражения и личных дрязг, которыми дискредитируется литературный спор.

Что касается бесцеремонности, то если отнестись к делу исключительно с формальной точки зрения, ее тоже немало в "Полемических Красотах". Чернышевский, например, прямо заявлял, что он не только не читал Юркевича, но и читать не станет, потому что заранее уверен, что это нечто вроде тех ученических "задач", которые дают семинаристам философского класса для упражнения и которые он сам во множестве писал, когда учился в саратовской семинарии. Не в "бесцеремонности", однако, лежала психологическая причина этого много нашумевшего эпизода из литературной истории 60-х годов. Чернышевский умел относиться с полным уважением к противникам.

Так, со славянофилами он полемизировал совершенно сдержанно не только в статьях 1856 - 1858 гг.; в год появления "Полемических Красот" он отнесся с полным уважением к "Времени" Достоевского и Аполлона Григорьева. Да и в "Полемических Красотах" есть множество личных комплиментов по адресу тех самых журналистов и ученых, с идеями которых он полемизировал - Каткова, Альбертини, Буслаева, Дудышкина. Все дело в том, что идеи "Антропологического принципа" казались Чернышевскому до такой степени незыблемыми и верными на своем постаменте точного знания, что возражения, которые шли из духовной академии, ему казались ребяческими, и он вполне искренне предлагал Юркевичу несколько хороших книг для приобщения его "к последнему звону философии". Чернышевский был глубоко уверен, что только недомыслие и незнакомство с выводами новой свободной европейской мысли, изложенными в "Антропологическом принципе", могут удерживать людей в лагере "схоластики" и "метафизики". В этой глубокой уверенности Чернышевского и сила, и слабость как самого Чернышевского, так и того движения, которое происходило под его влиянием: сила, потому что создавалось уже не просто "направление", а своего рода новая религия, воодушевлявшая на борьбу с враждебными ей понятиями; слабость, потому что война с "с отвлеченностью" и "метафизикой" вела к другой крайности - к очень уже элементарной ясности, лишенной глубины и вдумчивости. Для последователя Чернышевского нет трудных проблем, ни философских, ни нравственных - нет, следовательно, той жгучей борьбы сомнений, в горниле которой закаляли свой дух все великие искатели истины.

Оптимистическая вера, что все на свете "очень легко" устраивается при добром желании, составляет основу наполовину утопического романа "Что делать" (1862-1863), который явился заключительным аккордом литературной деятельности Чернышевского. В чисто художественном отношении роман так слаб, что с этой стороны говорить о нем сколько-нибудь серьезно не приходится. Сам автор в одной из бесед своих с "проницательным читателем" прямо заявляет: "у меня нет ни тени художественного таланта". Если, впрочем, сравнить "Что делать" с другими социальными утопиями, то роман Чернышевского не совсем лишен и литературных достоинств.

Он читается без скуки, а изображению матери героини нельзя отказать в известной рельефности. Как экономист, Чернышевский занимает выдающееся место в русской литературе. Принадлежа по своим воззрениям к школе так называемых социалистов-утопистов, он подверг остроумной критике основные положения господствовавшей в его время "манчестерской" школы политической экономии, оставаясь всегда самостоятельным, оригинальным мыслителем. Пользуясь крайне несовершенным "гипотетическим" методом, он тем не менее пришел к открытиям, которыми предвосхитил многие выводы творцов научного социализма, опубликовавших свои главные труды в то время, когда литературная деятельность Чернышевского уже прекратилась.

Размещено на Allbest.ru

...

Подобные документы

Краткий очерк жизни, этапы личностного и творческого становления известного российского писателя Н.Г. Чернышевского. Начало и этапы литературной деятельности данного автора, анализ тематики и содержания выдающихся произведений, место в мировой литературе.

презентация , добавлен 13.05.2015


Отшельническая жизнь. Страстное влечение к литературной деятельности. Первый период литературной деятельности. "Преступление и наказание". Жизнь за границей. "Братья Карамазовы". Обширное литературное наследство Достоевкого.

реферат , добавлен 28.11.2006


Исследование основных периодов жизни и деятельности Н.Г. Чернышевского. Анализ концепции разумного эгоизма писателя, построенной на антропологическом принципе в работе "Антропологический принцип в философии". Изучение концепции позитивной любви.

курсовая работа , добавлен 13.08.2012


Детские и юношеские годы Толстого, получение образования. Начало литературной деятельности, основные увлечения будущего писателя. Педагогическая деятельность Толстого, обустройство Яснополянской школы. Расцвет творчества, наиболее великие произведения.

презентация , добавлен 07.11.2012


Изображение образов "пошлых людей" и "особенного человека" в романе Чернышевского "Что делать?". Развитие темы неблагополучия русской жизни в произведениях Чехова. Воспевание богатства духовного мира, моральности и романтизма в творчестве Куприна.

реферат , добавлен 20.06.2010


Что такое позитивизм? Место позитивизма в русской общественной мысли XIX века. судьба позитивизма и его значение для России. Проблема формирования позитивистских взглядов Чернышевского. Реализация философских позитивистских доктрин.

дипломная работа , добавлен 20.09.2007


Идея и замысел произведения. Рождение, идейно-тематическое своеобразие романа-эпопеи. Характеры главных героев и их эволюция. Роман "Война и мир" и его герои в оценках литературной критики, мнения различных писателей и критиков о произведении.

курсовая работа , добавлен 02.12.2010


Жанры литературной критики. Литературно-критическая деятельность А.В. Луначарского и М. Горького. Особенности авторского повествования. Периодические литературно-критические издания. Проблемы освещения национальных литератур в русской критике ХХ века.

курсовая работа , добавлен 24.05.2016


История утопического жанра в мировой и российской литературе. Традиции утопических идей о государстве. Сопоставление текстов романов Чернышевского "Что делать?" и Замятины "Мы" на предмет выявления отличий роли государства в представленных произведениях.

курсовая работа , добавлен 17.02.2009


Определение литературной сказки. Отличие литературной сказки от научной фантастики. Особенности литературного процесса в 20-30 годы ХХ века. Сказки Корнея Ивановича Чуковского. Сказка для детей Ю.К. Олеши "Три Толстяка". Анализ детских сказок Е.Л. Шварца.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Введение

Актуальность данной темы для меня, заключается в приобретении новых знаний в области публицистики, для дальнейшего использования этих знаний в профессиональной деятельности.

Цель данного исследования - изучить журналистскую деятельность Н.Г. Чернышевского и Н.А. Добролюбова и Д.И. Писарева.

Задачи исследования

Изучение специализированной литературы для ознакомления с биографией и журналисткой деятельностью Н.Г. Чернышевского и Н.А. Добролюбова; Д.И. Писарева.

Сбор информации, анализ данных, формулировка выводов по данной теме;

Приобретение новых знаний в области журналистики.

Термин «публицистика» происходит по латинского слова «publicus», что означает «общественный». В широком смысле этого слова термином «публицистика» называют все литературные произведения, касающиеся вопросов политики и общества. В отличие от художественной литературы, освещающей эти вопросы в картинах жизни, образах людей, изображенных в художественных произведениях, публицистикой вузком смысле этого слова называют общественно-политические и научные тексты, посвященные вопросам жизни государства и общества.

Также термин публицистика в силу многозначности этого слова используется в следующих значениях:

В расширительном значении - вся журналистика;

В более узком - некоторые формы или жанры журналистики;

Следует различать понятия журналистика и публицистика . Журналистику можно определить как особый социальный институт, целостную и относительно самостоятельную систему, особую кооперацию людей, связанных единством деятельности. А публицистика - это, прежде всего, творческий процесс. Его суть состоит в постоянно развивающемся под влиянием потребностей общественной практики процессе отражения находящихся в развитии явлений жизни. Это особый поток информации, запечатлевающий социально-политические отношения в эмпирических фактах и рассуждениях, в понятиях, публицистических образах и гипотезах.

Публицистика существует как особый род литературы наряду с литературой научной и художественной, в настоящее время уже можно говорить, что она сложилась как особая форма творчества, отражения действительности, пропаганды, формирования сознания масс.

Публицистическое творчество предстает как общественно-политическая деятельность, имеющая своей задачей не только широкое информирование, идеологическое воспитание читателя, слушателя, зрителя, но и их социальную активизацию. Именно таким образом публицистика способствует оперативному регулированию социального механизма, указывает кратчайший путь для удовлетворения назревающей общественной потребности.

Публицистика - род литературной (преимущественно журналистской) общественно-политической деятельности, отражающей общественное сознание и целенаправленно влияющей на него. Её функция - оперативное, глубокое, объективное исследование общественной жизни и воздействие на аудиторию. В зависимости от жанра, назначения, литературного замысла, творческой манеры автора в публицистическом произведении используются понятийные или образные средства изложения мысли, их сочетание, средства логического и эмоционального воздействия.

1. Литературно-критическая и публицистическая деятельность Н.Г. Чернышевского

Литературно-критическая деятельность Чернышевского.

В 1853 году началась литературно-критическая и публицистическая деятельность Чернышевского в журнале «Современник», ведущем органе русской революционной демократии. В 1853--1858 годах Чернышевский был основным критиком и библиографом журнала и поместил на его страницах несколько десятков статен и рецензий. К наиболее значительным работам Чернышевского-критика принадлежат историко-литературные циклы «Сочинения Л. Пушкина» (1855) и «Очерки гоголевского периода русской литературы» (1855--1856), определившие отношение революционно-демократической литературы и журналистики к литературному наследию 1820--1840-х годов и установившие ее историческую родословную (наиболее значимыми здесь были имена Гоголя и Белинского), а также критические анализы произведений современных писателей: Л.Н. Толстого («Детство н отрочество. Соч. графа Л.Н. Толстого. Военные рассказы графа Л.Н. Толстого», 1856), М.Е. Салтыкова-Щедрина («Губернские очерки Щедрина», 1857), И.С. Тургенева («Русский человек», 1858), Н.В. Успенского («Не начало ли перемены?», 1861).

Отличительной чертой литературно-критических выступлений Чернышевского было то, что па литературном материале в них но преимуществу рассматривались вопросы общественно-политического движения в России в период первой революционной ситуации. Чернышевский дал русской литературе образцы общественной, обращенной к самой жизни, публицистической критики.

Общественный темперамент Чернышевского оказался настолько сильным, что побудил его оставить занятия литературной критикой и обратиться к собственно публицистическому творчеству. В 1858 году, когда в редакции «Современника» утвердился Н.А. Добролюбов, Чернышевский передал ему критико-библиографический отдел журнала, а сам всецело отдался работе в политическом отделе «Современника».

Литературно-критические, экономические, общественно-политические выступления Чернышевского в журнале «Современник» сделали его признанным главой революционно-демократического движения в России. Между тем в судьбах этого движения наступал трагический перелом: с середины 1862 года правительство Александра И, до сих пор действовавшее под знаком хотя и половинчатой, но либерализации русской жизни, повернуло вспять. На смену эпохе освобождения и реформ шла эпоха реакции: одним из первых ее предвестий стала приостановка «Современника» на 8 месяцев в мае 1862 года. 7 июля был арестован Чернышевский. После двухлетнего заключения в Петропавловской крепости, -- два года Сенат фабриковал «дело» Чернышевского, -- Чернышевский узнал приговор Сенатской комиссии: «За злоумышление к ниспровержению существующего порядка, за принятие мер к возмущению и за сочинение возмутительного воззвания к барским крестьянам и передачу оного для напечатания в видах распространения -- лишить всех прав состояния и сослать в каторжную работу в рудниках на четырнадцать лет к затем поселить в Сибири навсегда». Александр II утвердил приговор, сократив наполовину срок каторги. Период с 1864 по 1872 год Чернышевский провел на каторге, затем еще 11 лет, до 1883 года, он жил в Вилюйске на поселении. В 1883 году Чернышевскому разрешено было вернуться в Россию, хотя это было не освобождение, а перемена места поселения: из Вилюйска он был переведен в Астрахань, Лишь за несколько месяцев до смерти, в 188!) году, Чернышевский смог вернуться на родину, в Саратов. Вторая половина жизни Чернышевского, 27 лет тюрем и ссылок, стала временем, в которое ОН сделался выдающимся писателем.

Беллетристические произведения Н.Г. Чернышевского органически связаны с его общественной и публицистической деятельностью.

Первый роман писателя -- «Что делать?» -- был создан в одиночной камере Алексеевского равелина, куда Чернышевского поместили после ареста. Удивляют сроки, понадобившиеся для завершения произведения: всего четыре месяца. Роман начат 4 декабря 1802 года, окончен 14 апреля 1863 года. Чернышевский торопился, ему необходимо было обнародовать снос творение, Роман пес в себе комплекс идей, знание которых писатель считал обязательным для молодых людей эпохи 60-х годов,«Вся сумма философии романа, весь смысл его фигур обнимает некую энциклопедию этических и социальных принципов, указывающих определенные правила жизни», -- писал известный советский исследователь творчества Чернышевского А.П. Скафтымов «Что делать?» -- произведение, имеющее и откровенно дидактическую цель. Задача Чернышевского -- рассказать молодому читателю о новом человеческом типе так, чтобы обыкновенный здоровый человек мог перевоспитаться в процессе чтения. Эта учительная цель определила тип романа, его композицию, особенности построения характеров, авторскую позицию. «У меня нет ни теин художественного таланта... -- говорил писатель в предисловии. -- Все достоинства повести даны ей только ее истинностью». Не следует понимать слова Чернышевского об отсутствии у него художественного таланта в прямом и однозначном смысле. Это заявление автора романа не лишено иронии по поводу традиционных, романтических представлений о художественном таланте. «Серьезный» же смысл этого высказывания состоит в том, что автор отмечает в своем беллетристическом методе нечто большее, чем традиционная художественность. Повествование, подчеркивает Чернышевский, организуется идеей, и идеей, по его мнению, истинной. Это и определяет главную ценность романа.

Автор «Что делать?» ведет прямой разговор с читателем. Непосредственный диалог автора и читателя касается самых злободневных вопросов современности. Публицистическая направленность романа обнажена и подчеркнута Чернышевским. Суть его метода в том, чтобы научить делу; романическая «отделка» нужна лишь потому, что облегчает усвоение истины.

Предлагая публике новый комплекс человеческой нравственности, Чернышевский постоянно активизирует внимание «своего» читателя прежде всего тем, что спорит с созданным им образом «проницательного читателя». «Проницательный читатель» человек, казенно мыслящий, мещанин в мировоззренческом отношении. Объясняя его недоумения, возражения, автор полемизирует со своими возможными оппонентами: роман после выхода неизбежно должен был вызвать острые несогласия. Беседы с «проницательным читателем» давали возможность Чернышевскому предугадать и отвести предполагаемые обвинения. В этих эпизодах романа автор показал себя как блестящий художник-мыслитель, исключительно умело владеющий иронией.

Чернышевский представляет понос, только зарождающееся как уже победившее. «Новые люди» запрограммированы как победители, они «обречены» на счастье. Эта особенность творческого метода писателя, проявившаяся в «Что делать?», позволяет охарактеризовать роман как роман-утопию. До Чернышевского «утопия», чаще всего, -- произведение фантастического содержания. Но вместе с тем Чернышевский показывает и реальную картину мира.

2. Литературно-критическая деятельность Н.А. Добролюбова

Литературно-критическая деятельность падает на 60-е годы. Обличению либералов он посвящает специальный сатирический отдел журнала "Современник" под названием "Свисток". Здесь Добролюбов выступает не только как критик, но и в роли сатирического поэта. Критика либерализма насторожила тогда А.И. Герцена, в отличие от Чернышевского и Добролюбова, продолжал надеяться на реформы "сверху" и переоценивал радикализм либералов вплоть до 1863 года. Однако предостережения Герцена не остановили революционеров-демократов "Современника". Начиная с 1859 года они стали проводить в своих статьях идею крестьянской революции.

Ядром будущего социалистического мироустройства они считали крестьянскую общину. В отличие от славянофилов, Чернышевский и Добролюбов полагали, что общинное владение землей держалось не на христианских, а на революционно-освободительных, социалистических инстинктах русского мужика. Добролюбов стал основателем оригинального критического метода. Он видел, что большинство русских писателей не разделяют революционно-демократического образа мыслей, не произносят приговора над жизнью с таких радикальных позиций.

Задачу своей критики Добролюбов усматривал в том, чтобы по-своему завершить начатое писателем дело и сформулировать этот приговор, опираясь на реальные события и художественные образы произведения. Свой метод осмысления творчества писателя Добролюбов называл "реальной критикой". Реальная критика "разбирает, возможно ли и действительно ли такое лицо; нашедши же, что оно верно действительности, она переходит к своим собственным соображениям о причинах, породивших его, и т. д. Если в произведении разбираемого автора эти причины указаны, критика пользуется ими и благодарит автора; если нет, не пристает к нему с ножом к горлу - как, дескать, он смел вывести такое лицо, не объяснивши причин его существования?" Критик берет в этом случае инициативу в свои руки: объясняет причины, породившие то или иное явление, с революционно-демократических позиций и затем произносит над ним приговор. Добролюбов положительно оценивает, например, роман Гончарова "Обломов", хотя автор "не дает и, по-видимому, не хочет дать никаких выводов". Достаточно того, что он "представляет вам живое изображение и ручается только за сходство его с действительностью". Для Добролюбова подобная авторская объективность вполне приемлема и даже желательна, так как объяснение и приговор он берет на себя сам. Реальная критика нередко приводила Добролюбова к своеобразному перетолковыванию художественных образов писателя на революционно-демократический лад.

Получалось, что анализ произведения, перераставший в осмысление острых проблем современности, приводил Добролюбова к таким радикальным выводам, которые никак не предполагал сам автор. В статьях Добролюбова оживает молодая, сильная натура талантливого критика, искренне верящего в народ, в котором он видит воплощение всех своих высших нравственных идеалов, с которым он связывает единственную надежду на возрождение общества. Вся деятельность критика была направлена на борьбу за создание "партии народа в литературе".

Оказывала предпочтение «мысли сердечной» перед «мыслью головной»;

Ратовала за «синтетическое» начало в искусстве, за «рожденные», а не «деланные» произведения, за непосредственность творчества, не связанного ни с какими научными, теоретическими системами;

Это система, построенная на отрицании детерминизма, социальной сущности искусства;

Один из самых серьезных противников реализма.

В статье «Критический взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства» (1857) Григорьев, разделяя художественные произведения на «органические», т. е, «рожденные» с помощью таланта автора самой жизнью, и на «деланные», возникшие благодаря сознательным писательским усилиям, воспроизводящим уже готовую художественную модель, наметил соответствующие задачи литературной критики, которая должна обнаруживать восходящие связи «деланных» произведений с их источником, а «органические» оценивать, исходя из жизненной и художественной восприимчивости критика. Григорьев отрицает плодотворность «чистой» эстетической критики, которая, по его мнению, сводится к «материальному» протоколированию художественных средств и приемов: глубокое и всестороннее суждение о произведении -- это всегда суждение «по поводу», рассматривающее его в контексте явлений действительности. Однако он не приемлет и метод современного историзма, который связывает литературу с сиюминутными интересами эпохи: такой метод основан на ложном мнении об относительности истины и берет за основу истину последнего времени, зная или не желая знать, что она вскоре окажется ложной.

Григорьев отвергает рационалистический взгляд на искусство -- «теоретическую» критику, предвзято отыскивающую в художественном произведении те аспекты, которые соответствуют априорным умозрениям теоретиков, т.е. нарушающую главный принцип «органичности» -- естественность.

3. Литературно-критическая деятельность Д.И. Писарева

Журнал «Русское слово», являвшийся в 60-х годах одним из наиболее популярных изданий (особенно в среде учащейся молодежи), отражал революционно-демократическую идеологию и но многим общественно-литературным проблемам выступал союзником «Современника». Он начал издаваться в Петербурге с января 1859 г. как ежемесячный литературно-ученый журнал объемом в 25-30 печатных листов и включал в себя три отдела. Первый составляли произведения художественной прозы, поэзии и научные статьи, во второй входили критика и библиография, в третий («Смесь») -- фельетон «Общественная жизнь в Петербурге», рассчитанный преимущественно на иногородних подписчиков, заметки о зарубежной жизни, а также произведения малых художественных форм (короткие рассказы, пьесы). В качестве приложения к журналу выходил «Шахматный листок», который можно считать прообразом спортивных изданий в России.

Именно в «Русском слове» начал свою публицистическую деятельность Писарев.

Надо было обладать редакторским чутьем Благосветлова, чтобы в двадцатилетнем юноше, который появился в редакции в конце 1860 г. с переводами из Гейне, разглядеть «пророка молодого поколения», как называл Писарева Шелгунов. Писарев пришел в «Русское слово» молодым и еще незрелым человеком. Опыт его литературной работы ограничивался сотрудничеством в издававшемся артиллерийским офицером В.А. Кремпиным «Рассвете» -- ежемесячном журнале «наук, искусств и литературы для взрослых девиц», где он вел библиографический отдел.

Идея эмансипации человеческой личности, провозглашенная Благосветловым со страниц «Русского слова» и выделившая этот журнал из всех других демократических органов 60-х годов, была заявлена и развита уже в первых выступлениях Писарева -- «Идеализм Платона» и «Схоластика XIX века». Задачу освобождения личности он связывает с борьбой против идеалистической философии, видя в ней теоретическое оправдание правительственного и политического закабаления. Свою борьбу с идеализмом он воспринимал как борьбу с теми путами, которые накладывают на человека религия и официальная идеология.

«Схоластика XIX века» стала очень важным этапом в становлении демократических взглядов Писарева. В первой ее части, появившейся в майском номере «Русского слова» за 1861 г., публицист высказывает еще сомнение в действенности журналистики и литературы, их влиянии на жизнь общества, потому что их замучили споры по пустякам, заели рутина и схоластика. Вторая часть статьи, вышедшая в разгар студенческих волнений (опубликована в сентябрьском номере за 1861 г.), свидетельствует об эволюции взглядов Писарева влево.

Борьба с эстетством и эстетикой становится главной темой писаревской критики в 1864-1865 гг., когда формируется его концепция «реализма» как разновидности «реальной критики», дополненной лозунгом «разрушение эстетики». В этот период его популярность как теоретика и духовного вождя русского нигилизма достигает своего пика. Программной становится работа «Реалисты» (в цензурном варианте -- «Нерешенный вопрос»), вышедшая в 1864 г. и совместившая в себе черты литературной критики, публицистики, философского и политического манифеста. С «Реалистов» берет начало тенденция непримиримого и демонстративного отрицания Писаревым эстетических и художественных авторитетов. Эстетические вопросы, по Писареву, отделяют друг от друга даже представителей одного идейного лагеря.

Он объявил войну всему, что сковывало мысль, презрительно называя это «эстетикой». Разоблачение «эстетики» было для него равнозначно борьбе с рутиной, косностью, застоем, традициями, привычками. Взяв за основу материалистический взгляд на искусство,

Писарев утилитаристски обосновывает идею гражданского назначения литературы. Последовательный реализм, считает он, безусловно презирает все, что не приносит существенной пользы. Вот почему и поэт, не переставая быть поэтом, обязан приносить обществу действительную и несомненную пользу.

Особенно резко крайности утилитаристской эстетики Писарева проявились в отношении к Пушкину. В статьях «Евгений Онегин» и «Лирика Пушкина», опубликованных в 1865 г., он рассматривает творчество поэта с позиций своей теории «реализма», в основе которой лежал вопрос о «голодных и раздетых». Отказавшись от эстетических подходов, прямолинейно оценивая творчество великого поэта утилитаристскими принципами теории «реализма», Писарев не сумел понять ни Пушкина, ни статей Белинского о Пушкине. В ряде статей Писарев критикует Белинского и Добролюбова за отступления от «реализма», за уступки «эстетикам».

Будучи по складу литературного и общественного темперамента революционером и радикалом, Писарев достигал крайностей в своих оценках явлений литературной и социальной жизни. Период его тюремного творчества во всех отношениях уникален. Апология действительности и здравого смысла у Писарева -- это прежде всего протест против любой несвободы, а проповедь «реализма», ведущаяся из тюремного каземата, -- это в большей степени мечта о должном, нежели размышление о настоящем, реальном. Его творчество было ориентировано на молодежную аудиторию, отрицающую официальную, нормативную культуру. Парадоксальность являлась одной из основных черт его публицистики. Выдвигаемые им положения кажутся порой странными, противоречащими привычным понятиям. Но за парадоксальностью скрывается свежий, оригинальный взгляд, облеченный в блестящую метафорическую форму.

Его стиль характеризуют дерзость мысли, определенность суждении, покоряющая логика, афористичность выражений и едкая ирония, которые завораживают, увлекают читателя.

Журналов «Время» (1861-1863) и «Эпоха» (1864-1865) стали заметным явлением общественной и литературной жизни России 1860-х годов.

Сначала Мих. Мих. Достоевский добился разрешения на издание еженедельной политической и литературной газеты «Время». Потом он обращается в С.-Петербургский цензурный комитет с ходатайством издавать «под тем же самым заглавием» ежемесячный журнал объемом 25-30 печатных листов и получил разрешение в 1860 году.

Журнал все время своего существования печатался в типографии Э. Праца. Подписка в Петербурге и Москве принималась в книжных магазинах А.Ф. и И.В. Базуновых, а также через другие книжные магазины, редакцию журнала и департаменты разных министерств и учреждений. Сначала журнал имел маленький тираж и аудиторию, но дела быстро пошли в гору.

Быстрый рост успеха журнала позволил редактору повысить размер гонораров до уровня других солидных журналов (не ниже 50 рублей за печатный лист), часто деньги выдавались вперед, за еще не написанные произведения. Кроме того, нуждавшимся сотрудникам по их просьбе редакция выплачивала небольшие суммы дополнительно.

Вокруг «Времени» уже со второй половины 1860 г. начал сплачиваться круг разнообразных авторов. В журнале печатались: Тургенев, Некрасов, Григорович, Майков, Плещеев, Милюков и Порецкий, Полонский, Страхов, Григорьев и Разин, поэты В. Крестовский, Ф. Берг, В. Костомаров; прозаики и драматурги С. Левитов, Помяловский, Воронов, Л. Уткин, Бибиков, Суслова, В. Острогорский; авторы публицистических статей и рецензий П. Ткачев, Н. Благовещенский, М. Владиславлев, М. Семевский и др. Весьма примечательно, что редакция «Времени» охотно предоставляла место в журнале начинающим авторам. Разность взглядов сотрудников обнаруживалась в редакционных спорах, которые позволяли согласовывать позиции, сглаживать противоречия.

Идеология «почвенничества» примиряла западников и славянофилов, «цивилизацию» и «народное начало». Демократический характер новой теории был заявлен Ф.М. Достоевским с первого номера журнала в «Ряде статей о русской литературе», публиковавшихся в течение 1861 г.

Летом 1862 г. Ф.М. Достоевский впервые совершил поездку за границу. Он побывал в Германии, Италии, Швейцарии, Франции. Англии, в Лондоне посетил Герцена. Эта поездка вызвала новые размышления Достоевского о судьбах России и Запада, отразившиеся в «Зимних заметках о летних впечатлениях», опубликованных в журнале но возвращении в 1863 г. «Зимние заметки...» проникнуты резкой критикой европейской буржуазной цивилизации.

Предпринятые правительством реформы вызвали на страницах «Времени» свою оценку. Объявление Манифеста 19 февраля и «Положений» не получило широкого освещения в журнале. «Время» наряду с текстом Манифеста поместило лишь несколько фраз о «великом событии», о славе Александра II и о начале нового этапа в истории России. Причем журнал интересует прежде всею нравственная сторона освобождения крестьян. Внимание к нравственному значению ликвидации крепостного права, к защите личности человека стало лейтмотивом почти всех последующих выступлений о реформе. О экономических условиях, в кот. оказались крестьяне журнал не писал.

Во «Внутренних новостях» проводилось настойчивое требование отменить телесные наказания и отучить от них народ. «Время» последовательно выступало против сословных границ, которыми пыталось отмежеваться дворянство.

Права личности стояли в центре внимания журнала и при обсуждении готовившейся судебной реформы. Обилие опубликованных статей по этому вопросу в значительной степени связано с интересом Ф.М. Достоевского к проблеме преступности и справедливости наказания.

Одной из основных тем в журнале являлась также идея развития грамотности, образования, науки. Проблема распространения грамотности требовала разрешения задач: что читать народу и откуда взять учителей для его обучения. Обращаясь к реформе высшего образования, «Время» писало о необходимости его демократизации, доступности, о восстановлении автономии университетов.

Одним из наиболее ярких в журнале было международное политическое обозрение, которое вел А.Е. Разин, давая из месяца в месяц по 30--40 страниц печатного текста. Обычно его статьи состояли из краткого введения под названием «Общее положение», далее шли обзоры состояния дел в трех-четырех государствах, взятых в зависимости от происходивших в них событий («Итальянские дела», «Французские дела»), и помещалось небольшое заключение в виде «Последних известий».

Заключение

литературный публицистика критический писарев

Учение Чернышевского и Добролюбова имело особое значение в славянских странах, там, где развертывалось национально-освободительное движение. Почва для тесной связи передовых направлений в идеологии западнославянских и южнославянских стран с русской революционной мыслью была подготовлена историческими обстоятельствами, общностью многих социально-экономических процессов.

Великие традиции русской революционной демократии, традиции Добролюбова и Чернышевского, обогатили передовую мысль, общественное движение и национальную культуру многих народов. В этом мировое значение деятельности и наследия Добролюбова и Чернышевского.

Задача статьи как наиболее научно-публицистического жанра литературно-художественной критики - раскрыть, проанализировать, оценить существенные стороны литературно-художественного процесса, истолковать, обобщить, оценить факты, события, явления, выявить связи между искусством и жизнью.

В центре критической статьи всегда находится актуальная, идейная, нравственная, эстетическая проблема, ставится она преимущественно на современном литературно-художественном материале, автор статьи не старается охарактеризовать избранные им произведения со всех сторон, он выбирает аспекты, нужные ему для главной проблематики его статьи.

Трудность составления статьи - найти меру обобщенности и конкретного анализа, связать публицистический пафос и точность, между выявлением авторской критической позиции и объективным требованием материала, привлекаемого в статью, объективной логикой.

Научность - не только свойство критической статьи, но и зримо наблюдаемое структурообразующее качество этого жанра, часто возникают пограничные между критикой и собственно наукой произведения (либо дедуктивный - от проблемы к материалу, либо индуктивный способ построения - от материала к общим выводам).

Проблемная статья чаще всего бывает дедуктивной конструкции, все остальные разновидности жанра имеют индуктивное построение.

Наряду с проблемной статьей существует еще много разновидностей жанра статьи. Различаются по двум главным признакам:

Функция (в том числе связанная с местом публикации);

Стилевая интонация.

Теоретическая статья - посвящена коренным идейно-теоретическим вопросам развития искусства, утверждению и развитию принципов социальной реальности, разоблачению взглядов идеологических противников.

Функция теоретической статьи - постановка вопросов теории на современном художественном материале, стилевая доминанта подобной статьи - язык научной речи или близкий к ней.

Юбилейная статья обязательно связана с какой-либо знаменательной датой, она функционально сосредоточена на изложении позитивного вклада данного художника в культуру или подчеркивает значение данного историко-художественного события. Это вовсе не исключает разговора об объективных ограничениях или субъективных заблуждениях мастеров искусств. Стилистически больше тяготеет к научной речи, чаще представляет популяризацию достигнутого искусствознанием во взглядах на данного художника; но к критике ее привязывает акцент на современное звучание опыта художника.

Эссе - больше выявленность личного, лирического начала, осознанное авторское стремление к стилистическому и композиционному существу.

Функция - найти у читателя не только логический, но и эмоциональный отклик; в стиле - стремление к особой художественности (сами мастера искусств часто пишут - аргументация маленькая, но авторитет имени высок).

Полемическая статья имеет своей функцией прямое, публицистическое, заостренное опровержение концепций, трактовок, прочтений, которые автор считает вредными.

Литература

1. Волгин И.В. Н.Г. Чернышевский- журналист («Дневник писателя» и русская общественность) / И.В. Волгин. - М., 1986.

2. Дмитриева Л.С. Литературно-эстетическая концепция Ф.М. Достоевского / Л.С. Дмитриева. - М., 1974.

3. Нечаева В.С., Журнал М.М. и Н.Г. Чернышевский«Время» (1861-1863) / В.С. Нечаева. - М.: Наука, 1972.

4. Нечаева В.С., Журнал М.М. и Ф.М. Достоевских «Эпоха» (1864-1865) / В.С. Нечаева. - М.: Наука, 1975.

5. Туниманов В.А. Творчество Н.Г. Чернышевсого 1854-1862 / В.А. Туниманов. - Ленинград: Наука, 1980.

6.Фридлендер Н.Г. Чернышевский и мировая литература / Г.М. Фридлендер. - М.: Советский писатель, 1985.

7. Достоевский. Собрание сочинений в 15 томах (том 13) / Г.М. Фридлендер, В.А. Туниманов, В.Д. Рак. - Ленинград: Наука, 1988-1996.

8. Андрулайтис Л. «Дневник писателя» Н.Г. Чернышевского как прообраз сетевой публицистики / Л. Андрулайтис // Октябрь. - 2005. - № 12.

9. Зограб И. Редакторская деятельность Н.Г. Чернышевского в журнале «Гражданин» и религиозно-нравственный контекст «Братьев Карамазовых» / И. Зограб // Русская литература. - 2014. - № 3. - С. 55-77.

10. Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000.

Размещено на Allbest.ru

...

Подобные документы

Роман "Обломов" как вершина творчества Ивана Андреевича Гончарова. Отзыв Добролюбова Н.А. о романе "Обломов" в статье "Что такое обломовщина?". Отличительные признаки таланта поэта в оценке Писарева Д.И. Сопоставительный анализ статей данных критиков.

реферат , добавлен 01.02.2012


Значение Дмитрия Ивановича Писарева как оригинального русского литературного критика, направления и формы его критического анализа. Лексический, синтаксический и морфологический анализ статьи Д.И. Писарева "Прогулка по садам российской словесности".

курсовая работа , добавлен 09.01.2011


Главный замысел автора в произведении "Гроза". Место драмы в литературе. Образы героев в сюжете пьесы Островского. Оценка драмы русскими критиками. "Луч в тёмном царстве" Добролюбова. Опровержение взглядов Добролюбова в "Мотивах русской драмы" Писарева.

контрольная работа , добавлен 20.02.2015


Роман "Евгений Онегин" - общие характеристики. Энциклопедический взгляд на роман. Практический взгляд на роман. Критика романа "Евгений Онегин". Отзыв современника Пушкина Белинского. Взгляд на "Евгения Онегина" десятилетия спустя в лице Писарева.

курсовая работа , добавлен 24.11.2005


Н.А. Добролюбов - знаменитый русский критик, представитель метода публицистического рассмотрения литературных произведений. Жизнь высокоодаренного юноши, муки творчества, торжество его идей. Борьба Добролюбова с Давыдовым, идеальное отношение к близким.

биография , добавлен 29.10.2009


Краткий очерк жизни, этапы личностного и творческого становления известного российского писателя Н.Г. Чернышевского. Начало и этапы литературной деятельности данного автора, анализ тематики и содержания выдающихся произведений, место в мировой литературе.

презентация , добавлен 13.05.2015


Зарождение русской литературной критики и дискуссии вокруг ее природы. Тенденции современного литературного процесса и критики. Эволюция творческого пути В. Пустовой как литературного критика современности, традиционность и новаторство её взглядов.

дипломная работа , добавлен 02.06.2017


Жанры литературной критики. Литературно-критическая деятельность А.В. Луначарского и М. Горького. Особенности авторского повествования. Периодические литературно-критические издания. Проблемы освещения национальных литератур в русской критике ХХ века.

курсовая работа , добавлен 24.05.2016


Жизнеописание Радищева и основные направления его политической, общественной и литературной деятельности. Анализ книги Радищева "Путешествие из Петербурга в Москву" как его главного труда. Радищев о революции как о пути достижения свободы для народа.

реферат , добавлен 21.09.2010


Отображение образа Базарова в романе с помощью статей критиков Д.И. Писарева, М.А. Антоновича и Н.Н. Страхова. Полемический характер оживленного обсуждения романа И.С. Тургенева в обществе. Споры о типе нового революционного деятеля русской истории.

В связи с выходом второго посмертного издания сочинений Пушкина под редакцией П. В. Анненкова (СПб, 1855), значительно пополненного по сравнению с предыдущим собранием сочинений поэта, Н. Г. Чернышевский написал цикл статей, положивших начало широкой дискуссии о так называемых «пушкинском» и «гоголевском» направлениях в русской литературе. Помимо этих статей и биографического очерка для юношества, критик касается творчества Пушкина и в ряде других своих сочинений («Очерки гоголевского периода русской литературы», рецензия на «Поэтику» Аристотеля). Ставя большие теоретические вопросы, критик отстаивает материалистические представления о смысле и природе художественного творчества, революционно-просветительские взгляды на искусство и литературу.

Отношение Чернышевского к Пушкину было противоречиво, сложно, что объясняется конкретной ситуацией, которая сложилась в русской литературной критике середины 50 - начала 60-х годов. Противники революционно-демократической идеологии, теоретики «чистого искусства» из лагеря либералов, по существу фальсифицируя наследие поэта, основоположника реализма в новой русской литературе, пытались воспользоваться именем Пушкина, его авторитетом для утверждения своих классово корыстных целей.

Выступая против демократической литературы 50-60-х годов, которая развивала традиции Гоголя, такие критики, как Дружинин, Дудышкин, Боткин, объявляли Пушкина «чистым художником», отрешенным от общественных интересов.

В ходе ожесточенной полемики Чернышевский и его соратники не всегда были достаточно историчными. Иные их оценки отличались односторонностью. Надо принимать в учет и то обстоятельство, что в те времена еще не были известны многие факты биографии великого поэта-гражданина, в том числе подлинные обстоятельства трагической гибели Пушкина. Исходя из своего понимания задач искусства, Чернышевский вслед за Белинским отдавал предпочтение Гоголю, чье творчество, обнажающее социальные противоречия, более удовлетворяло идейно-эстетическим потребностям эпохи революционного подъема. Что касается Пушкина, то он, по мысли критика, великое свое дело - ввести в русскую литературу поэзию, как прекрасную художественную форму, - совершил вполне. Узнав поэзию, как форму, русское общество могло идти уже далее и искать в этой форме содержания. Тогда началась для русской литературы новая эпоха, первыми представителями которой были Лермонтов и Гоголь.

Марксистская критика внесла серьезные коррективы в эту отличающуюся известной однолинейностью концепцию историко-литературного процесса. Об односторонности характеристики поэзии Пушкина писал Плеханов в работах о Чернышевском (см. Г. В. Плеханов. Искусство и литература, М., 1948). Вместе с тем очевидно, что, несмотря на односторонность, усугубленную полемическим заданием, Чернышевскому и Добролюбову удалось во многом трезво и проникновенно разобраться в наследии великого поэта, в его национальном и мировом значении.

Александр Сергеевич Пушкин. Его жизнь и сочинения

Впервые напечатано отдельным изданием без имени автора в Петербурге в 1856 году.

Очерк был рассчитан на молодых читателей и явился откликом на вышедшее в 1855 году новое собрание сочинений Пушкина, осуществленное П. В. Анненковым. Очерк написан главным образом на основании документальных материалов, собранных Анненковым, одним из первых биографов поэта.

Цензурные условия не позволили Чернышевскому осветить некоторые важнейшие обстоятельства жизни и творчества поэта, проанализировать его политическую лирику, рассказать о близости к декабристам, раскрыть весь трагизм положения свободолюбивого поэта-гуманиста, преследуемого самодержавием, травимого так называемым «светским обществом». Многие документы, проливающие свет на гражданскую биографию и мировоззрение Пушкина, в те годы еще не были обнародованы. Тем не менее автор очерка вопреки господствовавшим в современной либеральной критике толкованиям сумел в основном определить - в духе Белинского - историческое значение наследия А. С. Пушкина, великого национального поэта.

Стр. 124. …приложен портрет Пушкина. - В отдельном издании очерка 1856 года между портретом Пушкина и титульным листом был лист, на котором стояло: «Чтение для юношества. А. С. Пушкин, его жизнь и сочинения».

Стр. 129. Басни Крылова… не имели большого влияния на литературу… - Это утверждение неосновательно. Пушкин высоко оценивал творчество Крылова-баснописца, отмечая как национальную особенность его«…какое-то веселое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться…» (А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, т. 7, М., 1958, стр. 32). Белинский указывал на народность басен Крылова. Говорил о силе и богатстве языка его басен (см. В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. 8. М., 1955, стр. 574, 575 и др.).

Очерки гоголевского периода русской литературы

Впервые опубликованы в «Современнике»: статья первая в № 12 за 1855 год, вторая - девятая статьи в No№ 1, 2, 4, 7, 9, 10, 11 и 12 за 1856 год. В настоящее издание вошли статья первая, содержащая характеристику творчества Гоголя, статьи седьмая, восьмая и девятая, посвященные в основном литературно-критической деятельности Белинского. В пропущенных статьях (второй, третьей, четвертой, пятой и шестой) речь идет о критиках 30-40-х годов (Н. А. Полевом. О. И. Сенковском, С. П. Шевыреве, Н. И. Надеждине и др.), главным образом об их отношении к творчеству Гоголя.

«Очерки» были задуманы как часть обширного труда по истории русской общественной мысли и литературы. Выход нового собрания сочинений Гоголя в 1855 году Н. Г. Чернышевский использовал как повод для развернутого обзора критики 1820–1840 годов. Названию цикла соответствует, собственно говоря, только первая статья, содержащая общую характеристику «гоголевского периода» в развитии русского реализма. До 1856 года имя Белинского находилось под строгим цензурным запретом. Автор «Очерков» с большим искусством, которое в нем высоко ценил В. И. Ленин, обходит цензурные препоны, анонимно цитирует «неистового Виссариона» (только в пятой статье цикла Чернышевский впервые смог открыто назвать его фамилию). «Очерки гоголевского периода…» воскрешали революционно-демократические традиции критики Белинского.

Говоря об идейно-философской эволюции Белинского, о кружке Герцена и Огарева (Герцен фигурирует здесь под условным обозначением «друзья г-на Огарева»), Чернышевский утверждал, что важнейшее значение для развития передовой русской общественной мысли, литературы и критики имело освобождение от авторитета идеалистической философии, овладение основами материалистического мировоззрения. Указывая на живой постоянный интерес лучших русских умов к достижениям западной науки, он подчеркивал их умение критически переработать и творчески самостоятельно развить мировой опыт.

Полемическая направленность «Очерков», их боевой характер очевидны: Чернышевский с позиций революционной разночинной демократии подвергает бескомпромиссной критике идеологов русского либерализма. В преддверии революционного подъема 60-х годов борьба за так называемое «гоголевское» направление, социально-критическое, против направления «артистического» приобретала острозлободневное политическое значение. Логическим продолжением этой борьбы явились, в сущности, все последующие литературно-критические выступления Чернышевского.

Стр. 161. «Сельское кладбище» (1802) В. А. Жуковского (1783–1852) - перевод элегии английского поэта Томаса Грея (1716–1771); «Светлана» Жуковского напечатана в 1813 году; гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки» - в 1831–1832 годах, «Ревизор» - в 1836 году.

Стр. 165. «Телеграф» - «Московский телеграф» (1825–1834), журнал Н. А. Полевого (1796–1846). В критических статьях журнала пропагандировалась романтическая литература.

…явилась так называемая критика 1840-х годов… - Речь идет о Белинском.

Стр. 170. …в предостережениях со стороны людей, прямо смотрящих на вещи - имеется в виду Белинский.

Стр. 172. …разбор этого романа, помещенный в «Литературной газете» - рецензия в «Литературной газете» (1830) была написана Пушкиным.

Стр. 173. Романы Лажечникова. - В 1830-х годах появились исторические романы И. И. Лажечникова «Последний Новик» и «Ледяной дом».

«Ягуб Скупалов» (1830) - нравственно-сатирический роман П. П. Свиньина (1787–1839).

Стр. 182. «…незлобивый поэт», «…питая грудь ненавистью» и др. - Слова из стихотворения Некрасова «Блажен незлобивый поэт…» (1852).

Стр. 183. «Статьи о Пушкине». - Имеется в виду цикл статей Белинского «Сочинения Александра Пушкина».

Стр. 185. …сделался бы противником лучших и вернейших своих учеников. - Чернышевский лучшими и вернейшими учениками Гегеля считал левых гегельянцев и главным образом Л. Фейербаха.

Стр. 191…в брошюре «Николай Алексеевич Полевой». - Брошюра о Полевом В. Г. Белинского была напечатана в 1846 году.

Стр. 193. «Смерть велит умолкнуть злобе». - Строка из баллады Шиллера (1759–1805) «Торжество победителей» (1803).

Стр. 195. «Слагай, к чему тебя влечет…» - Строки из «Эпистолы о стихотворстве» (1747) А. П. Сумарокова (1718–1777).

Стр. 199. …романы новейшей французской словесности. - Речь идет о французских романистах 1830-х годов - Бальзаке, Жюле Жанене. Эжене Сю, разоблачавших пороки буржуазного строя.

«Елисей, или раздраженный Вакх» (1771) В. Майкова и «Энеида», вывороченная наизнанку» (1791–1796; 1802–1808) Н. Осипова и А. Котельницкого - шуточно-пародийные поэмы.

Стр. 214. Тоггенбург - герой баллады Шиллера, переведенной В. А. Жуковским в 1818 году.

Стр. 215. Калибан - персонаж в драме Шекспира «Буря», фантастический урод.

Стр. 220. «Брынский лес» (1845) М. Н. Загоскина (1789–1852) и «Симеон Кирдяпа» (1843) Н. А. Полевого - исторические романы.

Стр. 221. …эти мнения были такого рода… - Чернышевский собрал воедино «мнения» разных противников Белинского - Сенковского, Булгарина, Шевырева, Полевого и др.

Стр. 312. «В мои лета не должно сметь…» - цитируется «Горе от ума» Грибоедова.

Стихотворения Кольцова

Впервые опубликовано в «Современнике», 1856, № 5, как отклик на вышедший в том же году в Москве сборник стихов народного поэта «с портретом автора, его факсимиле и статьею о его жизни и сочинениях, писанною В. Белинским».

Рецензия, по сути дела, пересказывает основные положения статьи В. Г. Белинского. Судя по всему, Чернышевскому важнее всего было обратить внимание читателей именно на статью «неистового Виссариона», как на одну из первых новых публикаций Белинского после длительного запрета, наложенного николаевской цензурой на имя и сочинения революционного демократа.

Стихотворения Н. Огарева

Чернышевский воспользовался выходом поэтического сборника Н. П. Огарева (1813–1877) не только для того, чтобы по достоинству оценить его литературное творчество: в условиях суровых цензурных запретов критик сумел определить общественно-историческое значение деятельности Огарева, выразить свое отношение к великому другу Огарева - Герцену, который находился в эмиграции и имя которого называть в печати было запрещено.

В этом отношении примечателен комментарий к целиком цитируемому стихотворению «Старый дом» - вдохновенному рассказу поэта о дружбе с Герценом. Как и в «Очерках гоголевского периода русской литературы», где Герцен имеется в виду под словами «друзья г-на Огарева», Чернышевский от имени нового поколения деятелей русского народно-освободительного движения признает историческую заслугу своих предшественников, деятелей 1840-х годов, отдает им должное и призывает их скорее избавиться от либеральных иллюзий, безоговорочно стать на сторону русской демократии.

Последний абзац статьи принадлежит И. И. Панаеву (1812–1862), беллетристу и журналисту, издателю - с 1847 года - совместно с Некрасовым журнала «Современник».

Детство и отрочество. Военные рассказы

«Детство», «Отрочество», «Записки маркера», «Два гусара», «Военные рассказы» Л. Н. Толстого появились первоначально в «Современнике» в 1852–1856 годах.

Анализ прозы молодого Толстого, его художественного метода, содержащийся в статье Чернышевского, - образец глубокого проникновения критика в самую суть творческого процесса. На основе ранних произведений писателя автор определил отличительные особенности дарования Толстого-художника и направление, в котором будет развиваться его талант. Вкладом в эстетическую мысль явилось выдвинутое критиком и раскрытое им на основе анализа толстовского творчества понятие «диалектики души».

Чернышевский решительно отвергал мнение адептов «чистого искусства», объявлявших молодого Толстого одним из «бессознательных представителей «теории» свободного творчества». Напротив, по убеждению критика - революционного демократа, сила и своеобразие этого писателя, выходца из аристократов, в его удивительной способности воспроизводить на языке искусства «понятия русских крестьян». Другими словами, Чернышевский говорит о той тенденции, которая в зрелый период творчества великого писателя-реалиста определила его критический пафос. Это имел в виду В. И. Ленин, назвавший Толстого «зеркалом русской революции», выразителем протеста многомиллионного патриархального крестьянства против антинародного социального и политического строя самодержавной России, против гнета помещиков и буржуазии.

Стр. 333. «Андрей Колосов» (1844) - ранняя повесть И. С. Тургенева; рассказ «Хорь и Калиныч» (1847) положил начало циклу рассказов, впоследствии составивших «Записки охотника» (первое отдельное издание вышло в 1852 году).

«Юность» была напечатана в «Современнике» (1857, № 1) спустя месяц после появления настоящей статьи Чернышевского.

…талант графа Толстого обнаружит перед нами новые качества. - Мысль о быстром развитии таланта Толстого и расширении круга его жизненных наблюдений критик повторил в «Заметках о журналах» в связи с «Юностью» и «Утром помещика» (декабрь 1856 года).

Севастопольские рассказы Толстой пересылал в редакцию «Современника» из Крыма, где он находился в рядах защитников Севастополя. Свои первые впечатления о войне Толстой передал в рассказе «Севастополь в декабре» (в декабре 1854 года, через месяц после начала осады). Последний севастопольский рассказ был дописан в Петербурге, куда Толстой приехал в конце 1855 года уже прославленным писателем.

Стр. 335. «Я часто себя спрашиваю…» - цитата из «Героя нашего времени», часть II, «Княжна Мери».

«Только что Праскухин…» - цитируется отрывок из десятой главы рассказа-очерка «Севастополь в мае» (1855), озаглавленный в «Современнике» «Ночь весною 1855 года в Севастополе».

Стр. 338. …диалоги Фауста с Мефистофелем - в «Фаусте» Гете; споры маркиза Позы с Дон-Карлосом - в драме Шиллера «Дон-Карлос».

Стр. 341–342. Корделия, Офелия и Дездемона - действующие лица трагедий Шекспира «Король Лир», «Гамлет», «Отелло».

Стр. 342. «Своим крылом меня одень…» - Чернышевский не совсем точно цитирует строфу из стихотворения Ф. И. Тютчева «День вечереет, ночь близка…», впервые напечатанного в «Современнике» в 1854 году. Приведена Тургеневым в повести «Фауст».

Стр. 343. Индиана - героиня одноименного романа Жорж Санд, волевая и свободолюбивая женщина, восставшая против лживой буржуазной морали.

Макбет - герой одноименной трагедии Шекспира.

Стр. 344. «Простясь с матерью, Лиза…» - цитируется отрывок из рассказа Л. Н. Толстого «Два гусара», глава XIV.

Статья Чернышевского - отклик на первое отдельное издание «Губернских очерков» (1857). Громадный успех сатирических очерков Щедрина, высоко оцененных Чернышевским за то, что «в них очень много правды - правды очень живой и очень нужно», имел, по мысли и критика, и свою оборотную сторону. «Губернские очерки» породили много подражателей, эпигонов. На страницах либеральных периодических изданий даже стало «модным» печатать сочинения, изобличающее казнокрадов и взяточников. Чернышевский решительно развенчивает эту псевдообличительную литературу. Ее смелость в отличие от щедринской была мнимой, ее критика была безобидной, так как не затрагивала самих основ самодержавно-полицейского строя. Не прослеживалась связь между преступными деяниями нечистых на руку чиновников с господствовавшей общественной атмосферой, со всей крепостнической системой. Поэтому Чернышевский свою статью о высоко оцениваемых им «Губернских очерках» направил в первую очередь против социально-политических условий, порождавших и поощрявших антинародные преступления. В подцензурной печати критик эту свою мысль выражал на специфическом эзоповом языке.

Стр. 348…несколько молодых людей, писавших в «Телескопе». - Имеются в виду Белинский и его друзья.

…тот журнал, который с восторгом встретил «Мертвые души», - «Отечественные записки» 1840-х годов.

Рассказы «Бурмистр» и «Контора». И. С. Тургенев напечатал в 1847 году, «Бирюк» - в 1848 году. Они пользовались большим успехом. Антикрепостнический пафос тургеневских рассказов, вошедших в цикл «Записки охотника», вызвал яростное недовольство реакционной печати, гнев правящих кругов. Лишь в 1859 году, то есть спустя два года после публикации настоящей статьи, был снят запрет на переиздание «Записок охотника».

«Деревня» Д. В. Григоровича была напечатана в 1846 году, «Рыбаки» - в 1833 году, «Переселенцы» - в 1856 году. Как и Тургенев, Григорович в 40-50-е годы доказал жизнеспособность и перспективность «натуральной школы», традиций реалистического «гоголевского направления». Положительно о «Переселенцах» отозвался Чернышевский в рецензии, напечатанной в «Современнике» (1856, № 9). Позднее, во время сложившейся революционной ситуации в России, критик в статье «Не начало ли перемены?» (см.) противопоставит им рассказы из деревенской жизни Н. Успенского, укажет на сентиментальность, благодушие и другие недостатки, присущие произведениям Григоровича, смотревшего на жизнь народа не изнутри, а, по мнению Чернышевского, как бы со стороны.

Стр. 349. Порфириев Петровичей, Иванов Петровичей, Фейеров, Пересечкиных, Ижбурдиных и т. д. - имена действующих лиц «Губернских очерков».

Стр. 359. …из рассказов Маколея, - - Рассказы из «Истории Англии» Т. Б. Маколея (1800–1859) были напечатаны в «Современнике», 1856, № 10.

Стр. 369. …в последней ею комедии. - Имеется в виду комедия Островского «Доходное место» (1856).

Стр. 388. Городской претор - выборная судебная должность в древнем Риме.

Стр. 389. Сестерций - мелкая разменная монета в древнем Риме.

Медимн - древнегреческая мера сыпучих тел.

Стр. 397. «Северная пчела» (1825–1864) - реакционная газета, основанная Ф. В. Булгариным, травившая Пушкина и Гоголя.

Русский человек на rendez-vous

Статья написана как отклик на тургеневскую повесть «Ася», которая была напечатана в «Современнике» в том же году (№ 1).

В. И. Ленин, говоря о том, что Чернышевский и подцензурными статьями воспитывал настоящих революционеров, имел в виду, в частности, этот блестящий политический памфлет. Характеризуя трусливое и предательское поведение российского либерала во время первой русской революции, Ленин в 1907 году вспоминал пылкого тургеневского героя, сбежавшего от Аси, «героя», про которого Чернышевский писал: «Русский человек на rendez-vous».

Рассматривая главного персонажа повести точно под сильным микроскопом, критик обнаруживает в нем общность с другими литературными героями русской литературы, с так называемыми «лишними людьми». Отношение Чернышевского к «лишним людям» не было однозначным. Примерно до 1858 года, когда разночинцы-демократы еще не потеряли окончательно веры в либеральное дворянство, критик брал под защиту «лишних людей» от нападок реакционно-охранительной печати, противопоставлял их косным и самодовольным «существователям». Однако прогрессивное значение «лишних людей» было ограничено, оно исчерпало себя задолго до начала революционной ситуации 60-х годов. В новых исторических условиях обнаружились органические недостатки этого типа людей как в жизни, так и в литературе.

Россия в канун отмены крепостного права бурлила. Требовались действенные решения. А «лишние люди», унаследовав от своих предшественников 30-40-х годов склонность бесконечно анализировать свои внутренние переживания, оказались неспособными перейти от слов к делу, оставались «все в той же позицьи». Этим объясняется резкость тона и язвительность выступления Чернышевского против традиционной идеализации мнимых «героев». И в этом историческое значение его размышлений о «нашем Ромео», герое повести «Ася», который «не привык понимать ничего великого и живого, потому что слишком мелка и бездушна была его жизнь, мелки и бездушны были все отношения и дела, к которым он привык… он робеет, он бессильно отступает от всего, на что нужна широкая решимость и благородный риск…». Между тем ведь этот «недогадливый» человек умен, он много испытал в жизни, богат запасом наблюдений над самим собою и другими.

Критик-публицист в статье «Русский человек на rendez-vous» обращается к дворянской либеральной интеллигенции с серьезным предупреждением: кто не посчитается с требованиями крестьянства, не пойдет навстречу революционной демократии, отстаивающей жизненные права трудового народа, тот в конечном счете будет сметен ходом истории. Заявлено это в иносказательной форме, но достаточно определенно. К такому выводу подводил читателя тончайший анализ, содержащийся в статье Чернышевского, поведения «нашего Ромео», испугавшегося самоотверженной любви девушки и отказавшегося от нее.

Стр. 398. Рассказами в деловом… роде критик иронически называет произведения так называемой «обличительной литературы» (см. примечания к «Губернским очеркам»).

Стр. 401. …нечто… похожее… на один из романов Жоржа Санда. - Имеются в виду романы «Индиана», «Жак», «Консуэло» и др. французской писательницы Жорж Санд (псевдоним Авроры Дюдеван, 1804–1876).

Макс Пикколомини - герой драм Шиллера «Пикколомини» и «Смерть Валленштейна», благородный мечтатель-романтик.

«Фауст». - Здесь имеется в виду рассказ в девяти письмах И. С. Тургенева, опубликованный первоначально в журнале «Современник» (1856, № 10).

Стр. 403. Бельтов - герой романа А. И. Герцена «Кто виноват?» (1846) жертвует своей любовью для того, чтобы не принести страдания мужу любимой женщины.

Стр. 412. Сказка о Лорелее - Легенда о прекрасной рейнской русалке Лорелее, заманивавшей своим пением рыбаков и корабельщиков к опасным скалам, написана немецким поэтом-романтиком Брентано (1778–1842); этот мотив неоднократно использовался в немецкой поэзии. Самое известное стихотворение на этот сюжет написал Генрих Гейне (1797–1836).

Стр. 415. Когда-то любили у нас Гофмана. - Речь идет о немецком писателе-романтике Э. Т. А. Гофмане (1776–1822) и об его романе «Повелитель блох».

Стр. 418. …его семья презирала всех нам близких. - Чернышевский иносказательно указывает на антагонизм между дворянской и разночинно-демократической интеллигенцией. Пафос статьи в утверждении мысли о размежевании сил, происходящем в ходе исторического процесса: на смену «людям сороковых годов» приходило поколение революционеров-шестидесятников, возглавивших народно-освободительное движение.

Стр. 421. Конец статьи - развернутое иносказание. Чернышевский был вынужден прибегнуть к аллегориям, говорить о «тяжбе», обратиться к евангельскому сюжету, чтобы провести идею о непримиримости классовых интересов русского крестьянства и помещиков-крепостников.

Статья явилась своего рода прокламацией, содержавшей призыв к крестьянской революции. В этом смысле многозначительным было уже само название статьи. По убеждению критика, лидера русской революционной демократии 60-х годов, все зависит от готовности народа «изменить свою судьбу». Следя за рождением нового в жизни и в литературе, Чернышевский приветствовал появление рассказов Николая Успенского, в которых жизнь народных масс не идеализировалась, не приукрашивалась. Суровая правда этих рассказов-очерков, высокая требовательность писателя-демократа к своим персонажам из простонародья, его стремление пробудить в трудящемся человеке чувство протеста, волю к борьбе - все это импонировало Чернышевскому. Более того, критик, еще в первой статье «Очерков гоголевского периода русской литературы» (1855) отстаивавший идею о смене эпох литературного развития, в рецензии на рассказы Н. Успенского утверждает закономерность рождения качественно новой демократической литературы. Продолжая отстаивать прогрессивные традиции «гоголевского направления», Чернышевский говорит о необходимости коренных изменений в искусстве, продиктованных новой исторической ситуацией.

Стр. 446. «Я в деревню: мужик! ты тепло ли живешь…» - Критик включил в текст статьи «Песню убогого странника» из «Коробейников» Некрасова, напечатанных незадолго до этого (в № 10 «Современника» за 1861 год).

Воспоминания о Некрасове

Воспоминания написаны Чернышевским по просьбе литературоведа А. Н. Пыпина (1833–1904) по возвращении из Сибири. Это ценнейший документ о начале журналистской деятельности критика и сближении его с Некрасовым.

Чернышевский не оставил статей или рецензий, посвященных творчеству Некрасова, своего ближайшего соратника по революционно-демократическому движению. Как критик, он не считал удобным выступить на страницах «Современника» с разбором стихотворных произведений редактора этого журнала. Тем не менее сохранились документальные свидетельства о том, что Чернышевский, как никто иной, понимал специфику некрасовской поэзии. Он говорил о значении деятельности Некрасова для всего развития русской реалистической литературы. В письмах к поэту, относящихся к поре усилившейся травли певца народного горя и гнева реакционной и либерально-дворянской критикой, Чернышевский предсказывал новый взлет таланта Некрасова. И, как известно, не ошибся: многие выдающиеся произведения, лирические и эпические, были созданы поэтом в последние годы его жизни, в том числе истинно народная поэма «Кому на Руси жить хорошо».

Стр. 466. …стал давать мне работу в «Отечественных записках». - В «Отечественных записках» Чернышевский напечатал несколько рецензий и биографических заметок.

…как печаталось на заглавных листах. - На титуле «Современника» сообщалось: «Литературный журнал, издаваемый с 1847 года И. Панаевым и Н. Некрасовым».

Стр. 475…отказался от сотрудничества. - Последняя рецензия Чернышевского в «Отечественных записках» была напечатана в № 3 за 1855 год.

Стр. 476. КритикА. В. Дружинин (1824–1864) был одним из ближайших сотрудников «Современника» после смерти Белинского. Проповедник «чистого искусства», убежденный противник материалистической эстетики, Дружинин пользовался поддержкой литераторов-либералов. В 1855–1856 годах внутри редакции «Современника» шла борьба за определение позиций журнала в общественно-политической и литературной жизни. Некрасов встал на сторону революционного демократа и материалиста Чернышевского. А. В. Дружинин перешел в журнал «Библиотека для чтения» и в условиях революционной ситуации в стране ожесточенно полемизировал с Чернышевским и Добролюбовым.

[Заметки о Некрасове]

«Заметки» написаны при чтении «Стихотворений» Н. А. Некрасова (посмертное издание, в четырех томах, СПб, 1879). Первая часть заметок относится к вступительной статье «Н. А. Некрасов. Биографические сведения», написанной литературоведом и критиком А. М. Скабичевским, остальные заметки относятся к примечаниям, помещенным в четвертом томе этого издания.

Стр. 478. Воспоминания Достоевского о Некрасове были напечатаны впервые в «Дневнике писателя» № 12 за 1877 год.

Стр. 480. «мягкость некрасовской критики…» - Смягчать тон своих рецензий Некрасова вынуждали требования цензуры, весьма пристально следившей за «Современником».

Стр. 484. Мнение… будто бы я имел влияние на образ мыслей Некрасова… ошибочно. - В действительности приход Чернышевского в «Современник» оказал большое влияние на идейно-философскую эволюцию поэта.

Стр. 485. Я имел о деятельности Петра Великого мнение, существенно различное… - Отношение Чернышевского к деятельности Петра I было сложным и эволюционировало. Так, в статье IV «Очерков гоголевского периода» (1856) критик, как и Некрасов в поэме «Несчастные», обнародованной тогда же, высоко оценил значение петровских преобразований. Впоследствии Чернышевский, говоря о реформах Петра, подчеркивал, что они совершались за счет народа и в корне не отразились на положении трудящегося большинства.

Стр. 490. …дело идет о совершенно иной женщине… - Очевидно, имеется в виду А. Я. Панаева (Головачева) (1819–1893), писательница, автор нескольких повестей и романов о «женской доле» и знаменитых «Воспоминаний» (1889), содержащих ценный материал для изучения литературной атмосферы 40-60-х годов XIX века. Некоторые произведения Панаевой написаны в соавторстве с Н. А. Некрасовым.