Как связаны язык и мышление. Лингвистический энциклопедический словарь Какие науки изучают соотношение языка и мышления

Оригинал взят у maiorova в Как язык влияет на мышление

Лера Бородицки
Лера Бородицки - доцент факультета психологии, нейронауки и символических систем Стэнфордского университета. Она исследует, как язык, на котором мы говорим, влияет на наше мышление.

Перевод мой, не обессудьте.

Люди взаимодействуют друг с другом на головокружительно огромном количестве языков, которые отличаются друг от друга немыслимым количеством нюансов. Формирует ли язык, на котором мы общаемся, наш образ мира, наше мышление, наш образ жизни? Мыслят ли люди по-разному только лишь потому, что говорят на разных языках? Мышление полиглотов – остаётся ли оно неизменным, когда они переходят с языка на язык?
Эти вопросы соприкасаются едва ли не со всеми основными предметами полемики в науке о сознании. Их обсуждают философы, антропологи, лингвисты и психологи, они оказывают заметное влияние на политику, религию и право. Но если не принимать в расчёт постоянные дебаты, приходится признать, что эмпирических работ на эту тему до недавнего времени появлялось очень мало. Долгое время гипотеза, что язык формирует сознание, считалась в лучшем случае неверифицируемой, а в худшем – и гораздо более частом – попросту ошибочной. Исследования моей лаборатории в Стэнфордском университете и в Массачусетском технологическом институте помогли иначе посмотреть на этот вопрос. Мы собирали данные по всему миру: в Китае и в Греции, в Чили и в Индонезии, в России и в Австралии. И вот что нам удалось понять: действительно, люди, говорящие на разных языках, и мыслят различно. Даже незначительные мелочи грамматики способны оказать глубокое воздействие на наше мировоззрение исподволь. Речь – уникальный человеческий дар, основополагающий для самого опыта бытия человеческого. Оценка его роли в становлении нашего сознания поднимает нас на ступень выше в понимании самой природы человека.
Я часто начинаю курс лекций с вопроса в зал: какую когнитивную способность вы больше всего боитесь потерять? Большинство отвечает: зрение. Некоторые выбирают слух. Иногда остроумная студентка заявляет, что боялась бы потерять чувство юмора или чутьё на моду. Практически никто не отвечает спонтанно: «Мне было бы страшно потерять речь, язык». Но даже если некто лишится зрения либо слуха, или даже родиться без него вполне широкий социальный опыт получить эта потеря не помешает. Незрячие и неслышащие могут дружить, получать образование, трудиться, обзаводиться семьёй? Но те, кто не владеет речью – каково их существование? Обретут ли они друзей? Сумеют ли выучиться, найти работу? Создадут ли семью? Язык - настолько фундаментальная часть нашего опыта, настолько глубинная составляющая человеческого бытия, что сложно представить себе жизнь без языка. Но что есть язык: орудие выражения мысли или нечто, эти мысли формирующее?
Абсолютное большинство вопросов о количестве и качестве влияния языка на образ мышления начинается с того банального наблюдения, что языки отличаются один от другого. И ещё как отличаются! Рассмотрим гипотетический (весьма гипотетический) пример. Предположим, вы хотите сказать: "Bush read Chomsky"s latest book." [Буш прочёл/прочла последнюю книгу Хомски (Наум Хомски – знаменитый американский лингвист)]. Сосредоточимся вначале на глаголе "read." Коль скоро мы говорим по-английски, произношение "read" зависеть от времени глагола – мы должны произнести не «рид», а «ред». А например, в индонезийском языке не нужно, да и невозможно, изменять глагол по временам. Если же мы возьмём русский, то придётся изменять наш глагол «читать» не только по временам, но и по родам. Если в предложении речь идёт о Лауре Буш, то мы должны сказать «Буш прочла», а уж если произведение Хомски осилил сам Джордж Буш, то придётся сказать «Буш прочёл». Более того, русский язык изменяет глагол и по видам, то есть даёт им возможность указывать на полноту или, напротив, неполноту действия! В ситуации, когда Джордж Буш одолел только часть книги, и в ситуации, когда книга прочитана им от корки до корки, необходимо воспользоваться разными формами глагола «читать». В турецком языке требуется включать в глагол то, как именно вы получили информацию. Одна форма применяется, если вы собственными глазами видели, как Джордж Буш читал Хомски, и совершенно другая – если вы об этом прочли, услыхали где-то и даже если вам рассказал об этом сам Джордж Буш.
Очевидно, языки требуют от своих носителей разного. Но значит ли это, что говорящие на разных языках по-разному воспринимают мир и мыслят его? Те, кто говорит, по-английски, по-индонезийски, по-русски и по-турецки, различаются в приложении внимания, классификации и запоминании своего опыта только лишь потому, что говорят на разных языках? Для некоторых учёных ответ на этот вопрос очевиден. Они восклицают: да вы только посмотрите на то, как именно люди говорят! Нет никаких сомнений, те, кто говорит на разных языках не могут не обращать внимание на разные вещи и кодировать по-разному одни и те же послания. Только лишь потому, что отличаются языки.
Другая сторона баррикад, вместе с тем, не считает отличия в манере говорить сколько-нибудь убедительными. Все наши лингвистические доказательства недостаточны, они дают только малую часть доступной информации. Тот факт, что англоговорящие не вкладывают в глагол ту же информацию, что русскоговорящие либо турецкоговорящие, ещё не означает, что англоговорящие не обращают внимания на то, что актуально для русскоговорящих и турецкоговорящих. Это лишь означает, что англоговорящие об этом не говорят. Вполне возможно, что все жители Земли думают одинаково, подмечают одни и те же нюансы, но по-разному о них говорят.
А те, кто верует в кросс-лингвистические различия, считают, что все не в состоянии одинаково реагировать на одни и те же вещи. Если бы это было так, изучать другие языки было бы несложно и приятно. К сожалению, изучение нового языка (особенно далёкого от тех, что нам известны) – это всегда нелегко. Приходится обращать внимание на новый, отличающийся от привычного набор отличительных особенностей. Будь то нюансы бытия в испанском, очевидности в турецком или вида глагола в русском, изучение этих языков требует большего, чем зубрёжка словаря – пристального внимания к совершенно определённым вещам, которые позволяют получить необходимую информацию и включить её в свою речь.
Эти априорные аргументы в споре, формирует ли язык мышление, ходили по кругу столетиями. Одни утверждали: не может язык не формировать мышление, а другие спорили: наоборот, не может язык формировать сознание. Не так давно моя исследовательская группа и некоторые другие нашли способы эмпирически проверить ключевые гипотезы этой вековой полемики, и получили изумительные результаты. Вместо того, чтобы спорить, что должно являться истиной или не может являться истиной, предлагаю установить истину экспериментально.
Итак, я приглашаю вас в Пормпураау , небольшое поселение австралийских аборигенов на севере континента, у западного побережья Кейп-Йорка. Послушаем вместе, как народность, говорящая на языке Куук Таайорре , определяет расположение в пространстве. Вместо слов, обычных для европейских языков - левый, правый, назад, вперёд - определяющих пространство относительно наблюдателя, они, как и многие другие коренные жители Австралии, употребляют терминологию сторон света: севернее, южнее, на восток, на запад. . Причём названия сторон света употребляются во всех ситуациях, даже когда «у тебя на юго-восточной ноге сидит муравей » или «надо передвинуть кружку немножко северо-северо-западнее». У этой особенности есть вполне очевидное последствие: либо ты ориентируешься в сторонах света постоянно, либо не можешь общаться. Обычное приветствие на языке Куук Таайорре: «Куда ты идёшь?», а ответ – что-либо наподобие «На юго-юго-восток, недалеко» А если со стороной света вам не определиться, простым «Приветик» вы всё равно не отделаетесь.
Результатом становится яркое различие в способности к ориентированию и представлениям о пространстве между носителями языков, опирающихся на абсолютное положение в пространстве (например, Куук Таайорре), и носителями языков, опирающихся на положение вещей относительно говорящего (например, английского) Проще говоря, те, кто общается на языках вроде Куук Таайорре гораздо лучше англоговорящих ориентируются в пространстве и отслеживают своё местоположение, даже в незнакомых местах и неизвестных помещениях. И помогает им – фактически, принуждает их – не что иное, как язык. Натренировав внимание определённым образом, носители языка Куук Таайорре показывают результаты в ориентировании, которые, как кажется, за пределами сил человеческих. А поскольку пространство – фундаментальная сфера мышления, различия в образе мыслей на этом не заканчивается. Основываясь на представлениях о пространстве, человек строит более сложные, более абстрактные образы. Репрезентации времени, числа, звукоряда, отношений родства, морали, эмоций зависят от того, как мы представляем себе пространство. Так что, если Куук Таайорре иначе мыслят пространство, мыслят ли они по-другому, допустим, время? Чтобы проверить эту гипотезу я с Элис Гэби, моей сотрудницей, отправились в Пормпураау.
Итак, мы провели эксперимент: выдавали испытуемым наборы картинок, которые изображали некую временную последовательность: например, взросление человека, рост крокодила, поедание банана Задачей испытуемых было расположить картинки в порядке времени. Мы тестировали каждого по два раза, и целью тестирования было установить направление выкладывания. Если вы попросите англоговорящих выложить временную последовательность, они разложат карточки от прошлого к будущему, слева направо. Те, кто говорит на иврите, скорее выложат карточки справа налево, показывая тем, что направление письма играет здесь важную роль. А народности вроде Таайорре, которые не пользуются словами «левое» и «правое»? Как они будут поступать?
Таайорре выкладывали карты слева направо не чаще, чем справа налево, и от себя не чаще, чем к себе. Но их раскладка не была случайной; существовал определённый паттерн, весьма отличающийся от паттерна англоговорящих. Вместо того чтобы выложить изображения справа налево, они выкладывали их… с востока на запад. Таким образом, если они сидели лицом к югу, карточки ложились слева направо, если лицом к северу – справа налево, если лицом к востоку – по направлению к себе, и так далее. И это притом, что мы никогда не сообщали испытуемым, в какую сторону лицм они сидят. Таайорре уже это знали (гораздо лучше, чем я), но и спонтанно использовали пространственную ориентацию, чтобы продемонстрировать свои представления о времени.
Представления человека о времени различаются в зависимости от языка, на котором человек говорит и мыслит. Англоговорящие нередко говорят о времени, применяя горизонтальные пространственные метафоры (допустим, «лучшее впереди» или «худшее позади»). А вот китайскоговорящие для времени используют вертикальные метафоры (будущий месяц называется нижним, а прошлый - верхним). Подтверждено, что китайскоговорящие значительно чаще говорят о времени «вертикально», чем англоговорящие. Но значит ли это, что китайскоговорящие значительно чаще думают о времени «вертикально», чем англоговорящие? Проведём несложный мысленный эксперимент. Я встаю напротив вас, указываю на некую точку в пространстве и говорю: «Эта точка – сегодня. Где бы вы расположили завтра?» Отвечая на этот вопрос, носители английского языка почти всегда располагают «завтра» на горизонтальной линии с «сегодня». Однако китайскоговорящие часто указывают вертикально: в семь-восемь раз чаще, нежели англоговорящие .
Даже базовые аспекты восприятия могут подвергаться влиянию языка. Для примера, англоговорящие предпочитают говорить о времени в терминах длины («короткий разговор», «наша встреча затянулась»), в то время как испаноговорящие и грекоговорящие используют термины количества: «много времени», «большое время», «малое время», а не долгое или короткое. Наше исследование такой базовой когнитивной способности, как оценка длительности события, демонстрирует: испытуемые, говорящие на разных языках, различаются и по параметрам, связанным с метафорикой их родного языка. (К примеру, если просят оценить длительность, англоговорящие англоговорящих легче сбить с толку информацией, которая связана с дистанцией: например, если линия большей длины задерживается на экране дольше, чем более короткая. При этом грекоговорящих испытуемых легче сбить с толку критерием величины, когда на экране дольше задерживается более полный контейнер.
Тогда возникает важный вопрос: эти различия спровоцированы именно языком общения или каким-то другим аспектом культуры? Разумеется, что судьбы людей, говорящих по-английски, по-китайски, по-гречески, по-испански и на Куук таайорре различаются в мириадах аспектов и нюансов. Откуда же нам известно, что именно язык создаёт различия в их мышлении, а не какой-либо другой культурный аспект?
Существует лишь один способ ответить на этот вопрос: научить экспериментальную группу новому языку и исследовать, как новые знания повлияли на ход их мышления. В нашей лаборатории носители английского языка обучаются методикам описания времени, характерным для других языков. В одном подобном исследовании англоговорящих испытуемых обучали использовать для описания длительности метафоры, связанные с размером (как в греческом), чтобы описывать длительность (как в греческом языке, где вполне в ходу шутки вроде «фильм длинный, как сопля») или «вертикальные» метафоры для описания хода времени, как в китайском. С того времени, как англоговорящие научились говорить о времени в этих метафорах, их система когнитивных представлений становится похожей на систему представлений китайскоговорящих или грекоговорящих. Это позволяет предположить, что языковые шаблоны могут играть каузальную роль в создании мыслительных конструкций. На практике это означает, что, изучая новый язык, мы обретаем не только новый способ изъясняться, но исподволь осваиваем и новый способ мыслить. Если отвлечься от абстрактных концепций вроде пространства и времени, языки глубоко отличаются друг от друга даже в базовых аспектах зрительного восприятия – например, описания цвета. У разных языков палитра заметно отличается. В некоторых языках названий цветов значительно больше, чем в других, да и классификация цветов нередко не совпадает, и границы цветовых обозначений в различных языках не пересекаются.
Чтобы проверить, как различия в цветовой терминологии приводят к различиям в восприятии цвета, мы сравнили способность русскоговорящих и англоговорящих различать оттенки цвета blue. По-русски нет одного слова, которое обозначало бы ту совокупность оттенков, которую англоговорящие именуют "blue." Любой русский чётко различает синий и голубой цвета, тогда как для англичан это более светлые и более тёмные оттенки одного и того же blue. Означает ли это разграничение, что «синие» оттенки blue русскоговорящим легче отделить от «голубых» оттенков, чем носителям других языков? Да, опыт показывает, что это именно так и есть. Русскоговорящие быстрее различают свои синий и голубой, называющиеся по-русски разными словами, чем англоговорящие, которые все эти оттенки именуют одним словом: "blue". Никакой разницы во времени реакции англичане не демонстрируют.
В дальнейшем преимущество русского языка исчезло, потому что испытуемых попросили выполнить задание вербального вмешательства (параллельно с различением цветов читать вслух строку цифр). Зато когда вмешательство было не вербальное, а пространственное (запоминание некого визуального паттерна), русскоязычные испытуемые преимущество сохранили. Потеря преимущества при выполнении вербального вмешательства свидетельствует, что именно речь, вербальное поведение вовлечено в самые основные суждения восприятия – и язык сам по себе создаёт разницу в восприятии между носителями русского и английского языков.
Когда русскоговорящие испытуемые не имеют нормального доступа к речи, выполняя задание вербального вмешательства, значимые различия между русскоговорящими и англоговорящими исчезают.
Даже те языковые нюансы, которые на первый взгляд кажутся незначительными, оказывают далеко идущее воздействие на наше восприятие мира. Возьмём грамматический род. В испанском и других романских языках имена существительные принадлежат либо к женскому, либо к мужскому роду. Многие другие языки разделяют существительные на несколько разных родов (грамматический род в этом контексте будет означать нечто вроде класса или типа). К примеру, в некоторых языках Австралии шестнадцать родов, включая классы охотничьего оружия, псовых, светящихся вещей, или – вспомним знаменитую книгу лингвиста-когнитивиста Джорджа Лакоффа - "женщин, огня и опасных вещей".
Что значит для языка иметь категорию рода? В первую очередь это подразумевает, что слова, относящиеся к разным родам, грамматически изменяются по-разному, а слова, относящиеся к одному и тому же роду, грамматически изменяются одинаково. Требования языка могут изменять по родам местоимения, окончания наречий и глаголов, причастия, числительные и так далее. Приведу такой пример: чтобы сказать по-русски "my chair was old", то есть «мой стул был старый», вы должны привести и местоимение, и глагол, и прилагательное в согласие с родом существительного «стул», мужским. То есть использовать слова «мой», «был», «старый» - слова мужского рода. В мужском роде следует говорить и о живом существе мужского пола, например: мой дед был старый. А если, вместо того, чтобы говорить о стуле, мы упомянем кровать, которая по-русски женского рода, или о вашей бабушке, то придётся использовать женский род: моя, была, старая.
Неужели мужской род слова «стул» и женский род слова «кровать» заставляют русскоговорящих воспринимать стулья в какой-то мере похожими на мужчин, а кровати – в какой-то мере похожими на женщин? Оказывается, да. В одном из наших исследований мы предлагали немецкоговорящим и испаноговорящим испытуемым описать предметы, которые в немецком и испанском относились к различному роду. И что же? Полученные описания разнились согласно грамматическому полу. Например, в описании ключа – а это слово по-немецки мужского рода, а по-испански женского – немецкоговорящие выбирали эпитеты наподобие «твёрдый», «тяжелый», «зубчатый», «железный», «с бородкой», «полезный». В то же самое время испаноговорящие предпочитали прилагательные вроде «золотой», «вычурный», «небольшой», «милый», «блестящий», «крошечный». Чтобы дать описание моста, по-немецки женского рода, а по-испански мужского, немецкоговорящие употребляли слова «красивый», «элегантный», «хрупкий», «мирный», «изящный», «стройный», а испаноговорящие: «большой», «опасный», «длинный», «могучий», «тяжелый», «возвышающийся». Даже если опрос проводился по-английски, на языке, лишённом категории рода, общая картина оставалась той же. Результаты подтвердились и на нелингвистических заданиях, в частности, на поиске сходства между двумя рисунками. Таким образом, следует признать, что аспекты языка как таковые сами влияют на образ мышления носителей языка. Обучение англоговорящих испытуемых новым грамматическим системам рода влияет на репрезентацию тех или иных объектов в той же мере, в какой это обучение влияет на немецкоговорящих и испаноговорящих испытуемых. Очевидно, даже малейшие грамматические случайности, как, например, произвольное приписывание существительному того или иного рода, может воздействовать на представления о совершенно конкретных предметах
Нет необходимости подтверждать этот эффект в лаборатории; достаточно взглянуть собственными глазами на, скажем, галерею изобразительного искусства. Посмотрите на персонификации, то есть способы, которыми абстрактным понятиям: смерти, греху, победе, времени – придавался человеческий образ. Как же художник определяет, какого пола должны быть смерть или время? Как выяснилось, в 85% случаев выбирать ему не приходится; половая принадлежность абстрактного понятия предрешены его грамматическим родом на языке художника. Так, например, немецкие художники чаще изображают смерть в мужском обличье, в отличие от русских, более склонных рисовать смерть как женщину.
Сам факт того, что грамматические особенности, такие, как, например, род, могут оказывать воздействие на наш мыслительный процесс, потрясает воображение. И до чего настойчивы эти причуды: так, грамматический род касается всех существительных, а значит, влияет на то, как носители языка мыслят обо всем, что может быть обозначено существительными. То есть обо всех объектах видимого и невидимого мира!
Я привела несколько примеров, как язык формирует наши представления о пространстве, времени, цветах и предметах. Другие исследования касаются того, как особенности языка влияют на истолкование событий, восприятие причинно-следственных отношений, концентрацию внимания, осознание физической реальности, ощущение и переживание эмоций, ожидания от окружающих людей, рискованное поведение, и даже на выбор профессии или супруга. . Взятые вместе, эти результаты демонстрируют, что языковые процессы вторгаются в фундаментальные области сознания, бессознательно приводя нас от базовых концепций восприятия и познания к самым возвышенным абстрактным построениям и жизненно важным решениям. Речь занимает центральное положение в нашем опыте человеческого существования, и тот язык, на котором мы говорим, создает пути нашего мышления, мировосприятия, бытия.

два неразрывно связанных вида общественной деятельности, отличающихся друг от друга по своей сущности и специфическим признакам. «Мышле­ние - высшая форма активного отражения объектив­ной реальности, целе­на­прав­лен­ное, опосред­ство­ван­ное и обобщён­ное позна­ние суще­ствен­ных связей и отношений предметов и явлений. Оно осуществляется в различных формах и структурах (понятиях , категориях, теориях), в которых закреплен и обобщён познавательный и социально-исторический опыт человечества» («Философский энциклопедический словарь», 1983). Процессы мышления проявляются в трёх основных видах, выступающих в сложном взаимо­дей­ствии, - практически-действенном, нагляд­но-образном и словесно-логическом. «Орудием мышле­ния является язык, а также другие системы знаков (как абстрактных, например математических, так и конкретно-образных, например язык искус­ства)» (там же). Язык - это знаковая (в своей исходной форме звуковая) деятельность, обеспе­чи­ва­ю­щая материальное оформление мыслей и обмен информа­ци­ей между членами общества. Мышление, за исключением его практически-действенного вида, имеет психическую, идеальную природу, между тем как язык - это явление по своей первичной природе физическое, материальное.

Выяснение степени и конкретного характера связи между языком и мышлением состав­ля­ет одну из центральных проблем теоретического языкознания и философии языка с самого начала их развития. В решении этой проблемы обнаруживаются глубокие расхождения - от прямого отождествления языка и мышления (Ф. Э. Д. Шлейермахер, И. Г. Гаман) или их чрезмерного сближения с преувели­че­ни­ем роли языка (В. фон Гумбольдт, Л. Леви-Брюль, бихевиоризм , неогумбольдтианство , неопози­ти­визм) до отрицания непосредственной связи между ними (Ф. Э. Бенеке) или, чаще, игнори­ро­ва­ния мышления в методике лингви­сти­че­ско­го иссле­до­ва­ния (лингви­сти­че­ский формализм, дескрипти­визм).

Диалектический материализм рассматривает взаимоотношение языка и мышления как диалекти­че­ское единство. Язык является непосредственной материальной опорой мышления только в его словес­но-логическом виде. Как процесс общения между членами общества языковая деятельность лишь в незначительной части случаев (например, при мышлении вслух в расчёте на восприятие слушателей) совпадает с процессом мышления, обычно же, когда язык выступает именно как «непосредственная действительность мысли» (К. Маркс), выражается, как правило, уже сформиро­ван­ная мысль (в т. ч. и как результат практически-действенного или наглядно-образного мышления).

Словесно-логический вид мышления обеспечивается двумя специфическими особен­но­стя­ми языка: естественно не мотивированным, условным характе­ром исторически устано­вив­шей­ся связи слов как знаковых единиц с обозначаемыми сущностями и членением речевого потока на относительно ограни­чен­ные по объёму, формально размежёванные и внутренне органи­зо­ван­ные отрез­ки - предложения . Слова, в отличие от наглядных психических образов предметов и явлений, не обнаруживают, за исключением звукоподражаний , никаких сходств с естествен­ны­ми, чувственно воспринимаемыми особен­но­стя­ми обозначаемых объектов, что позволяет создавать на основе слов и ассоциировать с ними не только обобщённые представления о предметах, но и понятия любой степени обобщённости и абстракт­но­сти. Предложения, исторически восходящие к элементарным высказы­ва­ни­ям , обусловили выделение в потоке мышления отдельных относительно отграниченных друг от друга единиц, условно подводимых в логике и психологии под различные виды суждений и умозаключений. Однако прямого соответствия между единицами мышления и соотно­си­тель­ны­ми с ними единицами языка нет: в одном и том же языке одна мысль или её компонен­ты - понятия и представ­ле­ния - могут быть оформлены разными предложениями, словами или слово­со­че­та­ни­я­ми , а одни и те же слова могут быть исполь­зо­ва­ны для оформления разных понятий и представлений. Кроме того, служебные , указательные и т. п. слова вообще не могут обозначать понятий или представлений, а, например, побудительные, вопроси­тель­ные и подобные предложения рассчитаны только на выражение волеизъяв­ле­ний и субъективного отношения говорящих к каким-либо фактам.

Многовековой процесс оформления и выражения мыслей посредством языка обусловил развитие в грамматическом строе языков ряда формальных категорий , частично соотно­си­тель­ных с некоторыми общими категориями мышления, например подлежащее , сказуемое , дополнение и определение прибли­жён­но соответствуют смысловым категориям субъекта , предиката (в разных их пониманиях), объекта и атрибута; формальные категории имени существительного , глагола , прилагательного , числительного и грамматические категории числа приближённо соответствуют смысло­вым категориям предмета или явления, процесса (в т. ч. действия или состояния), качества и количества; формальные категории союзов , предлогов , падежей и грамматических времён приближённо соответствуют смысловым катего­ри­ям связи, отношения, времени и т. д. Категории, имеющие своё основание в одних и тех же свойствах действительности, формировались в мышлении и языке неодинаково: общие катего­рии мышле­ния - прямой резуль­тат развития самого мышления, а формальные категории языка - резуль­тат не контролируемого мышлением длительного процесса стихий­но­го обобще­ния языковых форм, использовавшихся для образования и выражения мыслей. Вместе с тем в грамматическом строе языков развиваются обязательные для определённых частей речи и конструкций предложения формаль­ные категории, не имеющие никакого соответствия категориям мышления или соот­вет­ству­ю­щие каким-либо факуль­та­тив­ным его категориям. Напри­мер, категории грамматического рода , опреде­лён­но­сти​/​неопреде­лён­но­сти , вида глагола возникают в результате обусловленного системным характером языка распространения на все слова определённой части речи формальных признаков, свойствен­ных в истории языка лишь отдельным словам и не всегда актуальных для мышления. Другие категории, как, например, категория модальности , отражают субъективное отношение говорящего к содержанию высказывания, третьи, как, например, категория лица , обозна­ча­ют типичные условия устного языкового общения и характеризуют язык не со стороны его мыслительной, а со стороны коммуникативной функции. Грамматическая семантика таких категорий (рода, вида и т. п.) говоря­щи­ми не осознаётся и в конкретное содержание мысли практически не включается. Если между семанти­кой грамматической категории и требу­ю­щим выражения конкретным содержанием оформля­е­мой мысли возникает противоречие (например, при несоответствии грамматического подлежащего субъек­ту мысли), в языке изыскиваются другие средства для адекватной передачи соответствующего компо­нен­та содержания (напри­мер, интонация). Поэтому свойствен­ные различным языкам семанти­че­ские особен­но­сти грамматических категорий никогда не вносят существенных межъязы­ко­вых различий в содержание оформля­е­мых при их помощи мыслей об одних и тех же объективных сущностях.

В ходе исторического развития языка и мышления характер их взаимодействия не оставался неиз­мен­ным. На начальных этапах развития общества язык, развивавшийся в первую очередь как средство общения, вместе с тем включался в процессы мышления, дополняя два перво­на­чаль­ных его вида - практически-действенный и наглядно-образ­ный - новым, качественно высшим видом словес­но-логи­че­ско­го мышления и тем самым активно стимулируя развитие мышления вообще. Развитие письмен­но­сти усилило воздействие языка на мышление и на саму интенсивность языкового общения, значи­тель­но увеличило возможности языка как средства оформления мысли. В целом же по мере исторического развития мышления во всех его видах постепенно усиливается его воздействие на язык, сказы­ва­ю­ще­е­ся главным образом в расширении значений слов, в коли­че­ствен­ном росте лексического и фразео­ло­ги­че­ско­го состава языка, отражающем обогащение понятийного аппарата мышления, и в уточнении и дифференциации синтаксических средств выражения смысловых отношений.

• Маркс К. и Энгельс Ф., Немецкая идеология, Соч., 2 изд., т. 3;
• Выготский Л. С., Мышление и речь, в его кн.: Избранные психологические исследования, М., 1956;
• Мышление и язык, М., 1957;
• Колшанский Г. В., Логика и структура языка, М., 1965;
• Язык и мышление, М., 1967;
• Общее языкознание, т. 1. Формы существования, функции, история языка. М., 1970;
• Серебренников Б. А., Развитие человеческого мышления и структуры языка, в кн.: Ленинизм и теоретические проблемы языкознания, М., 1970;
• Панфилов В. З., Взаимоотношение языка и мышления, М., 1971;
• Кацнельсон С. Д., Типология языка и речевое мышление, Л., 1972;
• Потебня А. А., Мысль и язык, в его кн.: Эстетика и поэтика, М.,1976;
• Лурия А. Р., Язык и сознание, М., 1979;
• Березин Ф. М., Головин Б. Н., Общее языкознание. М., 1979;
• Carroll J. B., Language and thought, Englewood Cliffs (N. J.), ;
• Kainz F., Über die Sprachverführung des Denkens, B., .

Проблема языка и мышления - одна из древнейших в философии. Уже античные философы Платон, Аристотель, стоики задумывались о сущности языка, его отношении к мышлению и внешнему миру. Еще более остро эта проблема стоит в современной философии, считающей язык универсальной формой существования культуры и важнейшим предметом исследования. В качестве примера, иллюстрирующего пристальный интерес к рассматриваемой проблеме может служить современный структурализм и постструктурализм в рамках которых получил распространение языковый редукционизм (от слова «редукция» - сведение), толкующий социальную реальность, знание, психику человека по аналогии со структурой языка.

В современной философии существуют два подхода в понимании взаимоотношения языка и мышления.

Один из них утверждает, что мыслительный процесс может протекать только на основе языка. Основные аргументы: мысль появляется на базе слова и может существовать только на основе языка; материальной оболочкой мысли является звуковой комплекс, поскольку он представляет языковую материю. Получается, что мысль возникает одновременно с внутренней речью и существует одновременно с ней.

Другая позиция пытается доказать несостоятельность «вербальной теории» как с лингвистической, так и с психологической точки зрения.

Ее сторонники, прежде всего, обращают внимание на наличие целого ряда видов мышления: наглядно-действенного, наглядно-образного, визуального, вербального. Причем мышление понимается как идеальный образ мира в отличие от языка как материальной системы.

В случае отождествления мышления с внутренней речью имеется в виду лишь вербальное мышление. А оно далеко не исчерпывает все его многообразие. С другой стороны, речь не является лишь воплощением звуковой речи, она может иметь и жестовый характер.

Эта проблема была достаточно глубоко исследована на примере характера мышления слепоглухонемых. Один из исследователей этого процесса С. Сироткин, описывая путь освоения слова слепоглухонемым ребенком, отмечает, что и слово, и знаковый жест одинаково не воспроизводят реальность, а лишь замещают ее собой, принимая на себя функции и свойства реальности. Такой ребенок может овладеть языком, если у него уже сформирована система образного отражения окружающего мира.

Итак, образное отражение реальности как особая форма мыслительной деятельности относительно самостоятельна и предшествует вербальному выражению в языке.

Это говорит о том, что реальная мысль никогда не сводится к оперированию символами, а всегда предполагает оперирование образами предметов и действий. Человек может мыслить телодвижениями, музыкальными звуками и мелодиями, жестами и мимикой. Соответственно возможно говорить и о разных языках: языке тела, жеста, музыки; вербальных и невербальных компонентах общения.

Связь между языком и мышлением никто не отрицает. Весь вопрос заключается в том, какова эта связь?

Если под мышлением в самом широком смысле слова понимать свернутые, перенесенные во внутренний план, социальные действия, а язык рассматривать как знаково-символическое выражение этих действий, то встает проблема так называемой лингвистической относительности, единства, но не тождественности языка и мышления.

Один из исследователей данной проблемы предлагает различать две особенности мышления: 1) мышление, осуществляемое в чисто понятийной форме, по логическим категориям, обладающее универсальными, общечеловеческими свойствами, не зависимыми от конкретного языка; 2) и мышление, осуществляемое средствами конкретного национального языка.

Американские лингвисты Сепир и Уорф выдвинули концепцию лингвистической относительности. Не различая двух, указанных выше, уровней мышления, они стали рассматривать язык не просто как средство выражения и оформления мыслей, а как фактор, определяющий ход нашего мышления и его результаты.

Мы расчленяем, классифицируем и структурируем наблюдаемые нами явления так, как того требует лексика и грамматика нашего языка. Разные языки формируют разные картины мира (китаец не только говорит, но и мыслит не так, как англичанин). Различия между языками наиболее заметно проявляются в наличие в них лакун, безэквивалентнной лексики. Так, в русском языке к ней относятся такие слова как «гармонь», «сглазить», «соборность», «воскресник». В английском языке русскому слову «рука» соответствуют два слова «hand» и «arm».

Лакуны обусловлены различиями между культурами - это либо отсутствие в одной культуре реалий другой (множество слов для обозначения адвокатской профессии в английском языке и гораздо меньше в русском), либо то, что в одной культуре часто приходится различать нечто, что в другой неразличимо (в русском языке одно слово «берег», а в английском два, для обозначения берега реки и моря).

Различный генезис слов в различных языках исследовал П. Флоренский(1882-1943). В русском языке слово «истина» близко по значению к слову есть («естина»), в романских языках это слово происходит от латинского «veritas» со значениями «говорить», «почитать», «верить». По-гречески « истина» - «алетэйа», что буквально значит «несокрытость». Таким образом, в разных культурах на первый план выходят разные стороны истины.

Почти во всех языках существительные имеют грамматический род, который при переводе с языка на язык может не совпадать. Известно, что Крылов взял сюжет басни «Стрекоза и муравей» у Лафонтена. По-французски муравей - женского рода, поэтому его герои - легкомысленная цикада и практичная муравьиха. У Крылова же муравьиха превращается в муравья, а цикада в стрекозу. Так влияет язык на художественное мышление.

Влияние языка и его структуры на наше мышление, безусловно, велико, но содержание мыслей определяется не только структурой языка, но в большей степени той реальностью, которую язык обозначает.

Таким образом, ход размышлений выводит нас на проблему сущности языка, проблему знака и значения и соотношения языка и обозначаемой им реальности.

Мышление есть высшая форма активного отражения объективной реальности, состоящая в целенаправленном, опосредствованном и обобщенном познании субъектом существенных связей и отношений предметов и явлений, в творческом созидании новых идей, в прогнозировании событий и действий. Возникает и реализуется в процессе постановки и решения практических и теоретических проблем.

Мышление можно определить так же как процесс оперирования конкретно-чувственными и понятийными образами предметов. Мышление – это процесс, но мышление также и способность, имеющаяся уже при чувственном отражении действительности. Эта способность включена в чувственно-сенситивную способность, обеспечивая ее трансформацию в способность к абстрактному мышлению.

Биологическим субстратом мышления является высокий уровень развития головного мозга, исторически сформировавшегося в процессе становления человека, общества, материальной и духовной культуры. Мышление протекает в различных формах и структурах (понятиях, категориях, теориях), в которых закреплен и обобщен познавательный и социально-исторический опыт человечества. Отправляясь от чувственного опыта, мышление преобразует его, дает возможность получать знания о таких свойствах и отношениях объектов, которые недоступны непосредственному эмпирическому познанию. Орудием мышления является язык, а также другие системы знаков (как абстрактных, так и конкретно-образных).

Язык – система знаков, служащая средством человеческого общения, мышления и выражения. С помощью языка осуществляется познание мира, в нем объективируется самосознание личности. Язык является специфически социальным средством хранения и передачи информации, а также управления человеческим поведением.

Сначала рассмотрим язык как систему знаков, а затем опишем его особенности и функции.

Знак – материальный предмет (явление, событие), выступающий в качестве представителя некоторого другого предмета, свойства или отношения и используемый для приобретения, хранения, переработки и передачи сообщений (информации, знаний). Различают языковые и неязыковые знаки. Среди последних можно выделить знаки-копии, знаки-признаки и знаки-символы.

Знаки-копии – это воспроизведения, репродукции, более или менее сходные с обозначаемым (фотографии, пиктограммы, иконические модели).

Знаки-признаки связаны с обозначаемыми предметами как действия со своими причинами (симптомы, приметы).

Знаки-символы в силу заключенного в них наглядного образа используются для выражения некоторого, часто весьма значительного и отвлеченного, содержания.

Языковые знаки не функционируют независимо друг от друга, а образуют систему, правила которой определяют закономерности их построения, осмысления и употребления. Знаки, входящие в состав языков как средств коммуникации в обществе – знаки общения. Знаки общения делятся на знаки естественных языков и искусственных знаковых систем. Знаки естественных языков состоят из звуковых знаков, а также соответствующих им рукописных, типографских и иных знаков. Неязыковые знаки играют в коммуникации вспомогательную роль.

Различают предметное, смысловое и экспрессивное значение знака. Предмет, обозначаемый знаком называется его предметным значением . Смысловое значение знака – это его свойство представлять, фиксировать определенные характеристики обозначаемого объекта, определяющие область приложения знака; это то, что понимает человек, воспринимающий или воспроизводящий данный знак. В науке смысловое значение знака приобретает форму понятия, причем в ряде областей предметы, обозначаемые знаком, представляют собой идеализированные объекты. Под экспрессивным значением знака понимаются выражаемые с помощью данного знака чувства и желания человека, употребляющего его.

Язык участвует в осуществлении практически всех высших психических функций, будучи наиболее тесно связан с мышлением. Связь эта нередко трактуется как параллелизм речевых и мыслительных процессов (соответственно устанавливается взаимоотношение единиц языка и мышления – чаще всего слова и понятия, предложения и суждения), что связано с упрощенным толкованием языкового значения как непосредственного отражения объекта в зеркале языка. Значение же есть система констант речевой деятельности, обеспечивающих относительное постоянство отнесения ее структуры к тому или иному классу; тем самым значение, поскольку оно полностью усвоено носителем языка, есть как бы потенциальный заместитель всех тех деятельностей, которые оно опосредует для человека. Язык участвует в процессе предметного восприятия, является основой памяти в ее специфически человеческой (опосредствованной) форме, выступает как орудие идентификации эмоций и в этом плане опосредует эмоциональное поведение человека.

Звуковой язык, как и пластика человеческого тела, является естественной системой знаков – в отличие от искусственных языков, специально создаваемых в науке и искусстве. Специфической особенностью человеческого языка является наличие в нем высказываний о самом языке, обусловливающей способность языка к самоописанию и описанию других знаковых систем. Другая особенность языка – его членораздельность, внутренняя расчлененность высказывания на единицы разных уровней (словосочетания, слова, морфемы, фонемы). Это связано с аналитизмом языка – дискретностью смысла его единиц и способностью их к комбинированию в речи по известным правилам. Аналитизм языка позволяет ему строить тексты – сложные знаки, обладающие развитой системы модальности, временной мерой и выражением лица. Все эти особенности языковых значений обусловливают универсальность языка по сравнению с другими знаковыми системами, позволяют языку описывать мир как целое, называть предметы мира, описывать поведение людей и давать личные имена людям и коллективам, определяя тем самым строение коллективов людей.