О балете "утраченные иллюзии". Утраченные иллюзии (балет) Большой театр утраченные иллюзии

Слава — товар невыгодный. Стоит дорого, сохраняется плохо.
Оноре Бальзак

И вот теперь, мой друг, томит меня тревога:
От тех минут вдвоем какой остался след?
Обрывок мысли, взгляд... Увы, совсем немного!
И было ли всё то, чего уж больше нет?
Фрагмент стихотворения Ф.И. Тютчева (пер. с французского Михаила Кудинова). Использовано в музыке "Утраченных иллюзий".

Тем, кто не в курсе, о каком балете идет речь, рекомендую свеженаписанную Борисом Тарасовым . От себя добавлю, что в основу спектакля положен сюжет Бальзака — центральный роман трилогии «Отец Горио» — «Утраченные иллюзии» — «Блеск и нищета куртизанок». Певец французского романтизма как-то вышел у нас из моды, и совершенно напрасно. Трилогия гениальна!

Бальзак с хладнокровием прозектора препарирует живой труп французского общества периода Реставрации, однако вся эта патанатомия обнаруживается при вскрытии и нашего с вами социума: бал правит всё тот же Капитал, отравляющий мозг и душу, развращающий и опошливающий даже самые чистые сердца, звенящий монетой в подмену истинным ценностям.

Иван Васильев в партии Люсьена. Фото Дамира Юсупова.

Трагическая судьба одаренного юноши-поэта, который, стремясь выбиться из провинциальной серости, пытает счастье в Париже, не может оставить равнодушным ни одного читателя. Сначала наивный Люсьен пытается применить свой писательский талант, но вскоре сталкивается с жестокой реальностью большого города, жизнь и помыслы обитателей которого подчинены Мамоне. Честолюбивый Люсьен слаб духом, но несмотря на отсутствие внутреннего стержня, плесень суетного стяжательства и жажда славы не сразу овладевает его душой. И все же, проникнув в самый ее тайник, разложение необратимо завладевает юношей. Нищета и унижение добивают остатки самолюбия, и на грани последнего отчаяния Люсьен попадает в лапы аббата Карлоса Эрреры (он же Вотрен в «Отце Горио» и Жак Коллен в «Куртизанках»). Этот «Отец, Сын и Святой Дух», своего рода тримурти, созданный Бальзаком, — связующий элемент всех трех романов. «Макиавелли каторги», как называет его сам автор, и хладнокровный убийца попадает под очарование юного Люсьена, и отдает этой страсти все свои помыслы и действия в «Куртизанках». Интересно, что Бальзак не морализирует над «порочной природой» такой привязанности, но кладет ее в основу сюжета, как закваску в тесто — смело для того времени! Но вернемся к балету.

Алексей Ратманский (выдающийся хореограф наших дней, руководивший балетной труппой Большого с 2004 по 2008 годы, а ныне, увы нам, работающий хореографом в Американском балетном театре) перекроил бальзаковский сюжет и поставил удивительно смыслоёмкую хореографию так, что весь дух гениальной трилогии передается в двух с половиной часах балета. Либретто пересказывать не стану, заинтересовавшиеся могут прочесть его .

Хореография Ратманского исключительно сложна, особенно для мужских партий. Казалось бы, нет здесь витиеватых классических па, однако от танцовщиков требуется исполнять множество «мелких движений», изматывающих связки и мышцы. Леонид Десятников специально по заказу Большого (в кои-то веки!) написал оригинальную партитуру, и, скажу я вам, музыка на редкость свежа и проникновенна и, несмотря на всю ее многослойную сложность, уже полгода не желает покидать моих ушей.

Ратманский вводит в балет своего тройственного героя. Премьер Парижской оперы, Джеймс во вставке из «Сильфиды» и Разбойник, исполняемые одним танцовщиком, связывают весь балет, гениальным образом компенсируя отсутствие в спектакле Жака Коллена. Как именно это сделано, не берусь даже описать — надо смотреть спектакль!

Перескажу лишь центральную задумку. Люсьен (в спектакле он не поэт, а композитор) пишет партитуру «Сильфиды», премьера которой проходит с большим успехом. Во время этой премьеры в образе Джеймса (главного героя «Сильфиды») Люсьен видит как бы идеализированного себя. Он присоединяется к танцующим Джеймсу и Сильфиде, но так, что зритель понимает, что действие проворачивается как бы в мыслях Люсьена — Джеймс и Сльфида полностью поглощены друг другом, не замечают незримого присутствия автора и в то же время Джеймс всякий раз словно уводит у Люсьена свою Сильфиду - его Корали. Затем происходит диалог Люсьена с Джеймсом. При этом их танец строго зеркален: они то сближаются, то отталкиваются, и в итоге возникает эффект тени, но тени — не темной стороны сознания Люсьена, а напротив — отражения самых чистых его помыслов.

В финале те же Джеймс и Сильфида появятся вновь за полупрозрачным занавесом, иллюстрируя собою осколки "иллюзий" Люсьена. Эта сцена неимоверно берет за душу, особенно если оба танцовщика двигаются синхронно в тот момент, когда Люсьен бежит с протянутой рукой к ускользающей Сильфиде-Корали вслед за Джеймсом (и вновь цели достигает один лишь Джеймс).

Чтобы правильно станцевать такие сюжеты, артисты должны быть тщательно подобраны по фактуре и по характеру. Мало того, что к ним предъявляются высокие хореографические требования, — их мимика, пластика, взгляды должны передавать тонкие нюансы драматургии балета.

Именно такими я увидел их на премьере «УИ» прошлой весной. Тогда Люсьена танцевал , а тройственного героя — . Ребята отлично взаимодействовали на сцене, диалог их в «Сильфиде» четко читался, и зритель хорошо переваривал непростое для восприятия действо.

Слава всегда будил во мне интерес своим безукоризненным исполнением самых трудных хореографических элементов. Его танец приковывает взгляд своими амплитудами, порывистой стремительностью, безупречными позициями и выраженной маскулинностью. Однако Славины внешность и фактура диссонировали в моем сознании с бальзаковским Люсьеном и, честно говоря, на спектакль я шел в некотором сомнении. И вот, лишний раз убедился, что не стоит заранее себя настраивать, опираясь лишь на свой предыдущий зрительский опыт — меню из давно переваренных блюд, приготовленных и сервированных кем-то другим по его личному разумению и вкусу. Сковывая свое восприятие предубеждением, мы лишаемся шанса открыть для себя новую грань актера, фиксируем его в прокрустовом ложе сложившегося в нашем представлении амплуа. В итоге же могу засвидетельствовать, что Слава блестяще проговорил не только хореографический текст спектакля, придав ему оттенок собственной личности, но и тонко передал драматургическую составляющую своего образа.

То ли оттого, что Настю/Корали он любит не только по сюжету спектакля, но и в жизни (ребята женаты), Слава несколько модифицировал роль, смягчив предательство своего героя. Будучи исключительно скромным человеком в жизни, он и на сцене создает образ застенчивого юноши. По сюжету ему требовалось перевоплотиться во втором действии из робкого поэта в парвеню с небрежными жестами и налетом новоприобретенной напыщенности. Однако Слава оставался собой до конца и это ничуть не повредило спектаклю. Своей мимикой и пластикой он мастерски изображал сомнения, не отпускавшие Люсьена ни на минуту. Душа его так и не заскорузнет окончательно, и даже в своей измене Корали он предстает на суд зрителя скорее жертвой непреоборимых обстоятельств.

Не менее, если не более, поразила меня сегодня и Анастасия Сташкевич. Ну не ожидал я от юной танцовщицы такого зрелого актерского мастерства! Настолько ее амплуа инженю уже замылило глаз, что я даже не представлял, на что способна эта хрупкая девушка. С какой драматической мощью передавалось зрителю горе и отчаяние её героини! Как она неволилась, изламывалась под уговорами Камюзо! Да всего и не перечислить — целый калейдоскоп образов и чувств.

Хорош был и тройственный герой в исполнении Андрея Болотина. Не могу назвать себя его поклонником, но на сегодняшнем спектакле впечатлил, отлично справился со всеми тремя партиями.

Молодцы, ребята!

Слава Лопатин и Настя Сташкевич в "Монологах о себе" на Культуре:

Утраченные иллюзии (значения) - Утраченные иллюзии: Утраченные иллюзии роман Оноре де Бальзака Утраченные иллюзии балет на музыку Бориса Асафьева Утраченные иллюзии балет на музыку Леонида Десятникова Утраченные иллюзии (That Uncertain Feeling) фильм… … Википедия

Утраченные иллюзии (Асафьев) - У этого термина существуют и другие значения, см. Утраченные иллюзии (значения). Утраченные иллюзии Утраченные иллюзии Композитор Борис Асафьев Автор либретто Владимир Дмитриев … Википедия

Утраченные иллюзии (Десятников) - У этого термина существуют и другие значения, см. Утраченные иллюзии (значения). Утраченные иллюзии Утраченные иллюзии Композитор Леонид Десятников Автор либретто Владимир Дмитриев и Гийом Гальен … Википедия

Балет - (франц. ballet, от итал. balletto, от позднелат. ballo танцую) вид сценич. иск ва; спектакль, содержание к рого воплощается в муз. хореографич. образах. На основе общего драматургич. плана (сценария) Б. соединяет музыку, хореографию… … Музыкальная энциклопедия

Бахчисарайский фонтан (балет) - У этого термина существуют и другие значения, см. Бахчисарайский фонтан (значения). Бахчисарайский фонтан Композитор Борис Асафьев Автор либретто Николай Волков Источник сюжета поэма « … Википедия

Золушка (балет) - У этого термина существуют и другие значения, см. Золушка (значения). Золушка Золушка Композитор Сергей Прокофьев Автор либретто Николай Волков Источник сюжета … Википедия

Ночь на Лысой горе (балет) - Ночь на лысой горе – одноактные балеты на музыку одноимённой симфонической поэмы М. П. Мусоргского (1867 г.) в инструментальной обработке Н. А. Римского Корсакова. Сюжеты различных постановок сильно отличаются. Содержание 1 Балет А.А. Горского 2… … Википедия

Тарас Бульба (балет) - У этого термина существуют и другие значения, см. Тарас Бульба (значения). Тарас Бульба Тарас Бульба Композитор Василий Соловьёв Седой Автор либретто Семён Каплан … Википедия

Русский сезон в парижской Гранд-опера. Большой театр привёз во французскую столицу только один спектакль - "Утраченные иллюзии". Масштабные исторические декорации, сложнейшие танцевальные партии, ведущие солисты и приглашённые звёзды - трёхчасовой спектакль искушённые зрители смотрят на одном дыхании. Парижская опера начинает новый год большой премьерой в прямом смысле слова. Один из ведущих мировых театров -- Большой - привез в Опера Гарнье необычный балет. Историю, которую здесь, похоже, должны знать наизусть. "Утраченные иллюзии", по мотивам Бальзака, - рассказ о том, что творилось за кулисами этой легендарной сцены в 30-х годах позапрошлого, XIX века. "Мы рады принимать Большой театр с новой постановкой. Для многих французов это стало сюрпризом. Мы продолжаем традицию обменов между нашими театрами", - говорит художественный руководитель балетной труппы парижской Оперы Бриджит Лефевр. "Парижский зритель любит, даже скучает по артистам Большого театра. И предыдущий наш приезд это были изумительные гастроли, это был настоящий триумф, и аншлаг, и успех", - рассказывает художественный руководитель балета Большого театра Сергей Филин. Все новое, как известно, хорошо забытое старое. Так посчитал хореограф, Алексей Ратманский. "Утраченные иллюзии" в 1936-м уже ставили в ленинградском Кировском театре. Но спектакль, несмотря на участие легендарной Галины Улановой, оказался слабым и долго не продержался. "Утраченные иллюзии" в новой постановке - совсем другой балет на современную музыку композитора Леонида Десятникова. "Имя Десятникова неслучайно. Это один из прекраснейших композиторов современных. Его музыка не только свежа, ритмична, что важно для балета, но и очень современная при этом", - отмечает хореограф Алексей Ратманский. Окружающий мир по-прежнему полон иллюзий, готовых раствориться в секунду, словно облака, которые плывут над сценой. Композитор Люсьен желает творить. Для примы парижского театра Корали он написал прекрасный балет "Сильфида". К нему в одночасье приходят и успех, и слава, и любовь молодой балерины.

OpenSpace.ru, 27 апреля 2011 года Дмитрий Ренанский, Анна Гордеева «Утраченные иллюзии» в Большом

Дмитрий Ренанский объясняет, как сделаны «Утраченные иллюзии» Леонида Десятникова, а Анна Гордеева - как Алексей Ратманский отразил в этом драмбалете свои отношения с театром.

В поисках утраченного времени

Предыдущей работой Леонида Десятникова в музыкальном театре, также инициированной Большим, были «Дети Розенталя» (2005). При видимых внешних различиях (где, казалось бы, опера по Сорокину, а где балет по Бальзаку) «Дети Розенталя» и «Утраченные иллюзии» (УИ) образуют дилогию: сюжет обеих партитур — работа не столько с музыкальным языком и композиторской техникой, сколько с культурными парадигмами.

Ключ к новой партитуре Леонида Десятникова стоит искать в обстоятельствах ее заказа: Алексей Ратманский, как известно, предложил композитору написать музыку на готовое либретто, созданное Владимиром Дмитриевым для драмбалета Бориса Асафьева и Ростислава Захарова. Если УИ-1936 сочинялись как театральный ремейк одноименного романа Оноре де Бальзака, то авторы УИ-2011 отталкивались не столько от конкретного текста или story , сколько от их отражений (и искажений) в историко-культурных призмах.

В УИ-1936 искусство подражало жизни, в УИ-2011 оно подражает только искусству: если Дмитриев — Асафьев — Захаров пересказывали музыкальным и театральным языком бальзаковскую фабулу, то Десятников работает скорее по рецепту набоковского Себастьяна Найта (и своего гуру Игоря Стравинского): «Я хочу показать вам не изображение пейзажа, а изображение различных способов изображения некоего пейзажа, и я верю, что их гармоническое слияние откроет в пейзаже то, что мне хотелось вам в нем показать ».

Сюжетом «Детей Розенталя» была невозможность существования оперы в сегодняшнем мире и в конечном счете ее гибель. Если учесть, что в иерархии музыкальных жанров (да и в иерархии европейской культуры) опера занимает высшую позицию, становится понятно, что в «Детях Розенталя» Десятников говорил о принципиальной для современного художника невозможности creation — об утрате последних иллюзий относительно пресловутой возможности высказывания. В УИ он не столько говорит, сколько пересказывает, не столько создает, сколько реконструирует.

Роль confession выполняют положенные на музыку французские стихотворения Федора Тютчева: в исполнении надмирного меццо-сопрано Светланы Шиловой они звучат в оригинале и в русском переводе Михаила Кудинова в прологе и эпилоге — как авторские кавычки, заключающие в себе музыку балета. «И время я прошу: о, не беги, постой » — это мотто УИ резюмирует и главную idée fixe всего десятниковского творчества еще со времен «Дара» и «Свинцового эха»: завороженное наблюдение за ходом времени (в данном случае — культурного времени), желание и невозможность его остановить.

Тютчевская «бездна между нами — / Между тобой и мной » — это та бездна между культурной ситуацией сегодняшнего дня и прошлым искусства, над которой всегда парил и которую на протяжении всей своей карьеры пытался преодолеть Десятников. Потому основным средством выразительности и главным строительным материалом УИ становится кантилена: она — тот самый «узел, лента, снур, крючок, ключ, цепь », способный не только соединить одну ноту с другой, но и навести мосты в музыкальном и историческом времени, ход которого Десятников все же пытается остановить посредством tempo rubato и нескончаемых форшлагов, задержаний, опеваний и репетиций.

В большом адажио первого акта УИ есть вальс, целиком построенный на остинатном повторении одного и того же короткого мотива (привет «Забытым вальсам» Листа). Эта попытка, зацепившись за обрывок музыкальной мысли, вспомнить о чем-то уже почти утраченном — миниатюрная модель всего сочинения: Десятников написал балет-воспоминание о музыкальном романтизме, который из современного культурного контекста представляется той самой утраченной иллюзией. Потому в УИ отсутствует чаще всего организующий драматургию произведений Десятникова конфликт оригинального и заимствованного: сочиненное ассимилировано с пересочиненным, «свое» абсорбирует «чужое» (так и хочется продолжить: ведь в воспоминаниях фикшн чаще всего неотделим от fatti reali , а субъективное — от действительности).

В силу этого в УИ так мало точно атрибутируемых цитат и аллюзий. Их на все два часа чистой музыки, собственно, пара: вариации на тему вступления к шестой картине «Пиковой дамы» (Лиза у Зимней канавки) да инкрустированная колоколом реплика коды второй части Соль-мажорного концерта Мориса Равеля. Еще имеется, конечно, вихревая фигура «Вальса снежинок» из «Щелкунчика», волны из финала Семнадцатой бетховенской сонаты, арпеджированный аккомпанемент из сен-сансовского «Лебедя» и параллельные аккорды из Эрика Сати — но ими Десятников пользуется как расхожими фигурами музыкальной речи, не считая необходимым ретушировать оригинальное авторство и ссылаться на первоисточник.

Для облика УИ куда более важен общий романтический вектор сочинения. Партитура этого балета вполне могла бы стать фортепианным концертом, одним из главных музыкальных жанров XIX века: виртуозная сольная партия, в которой как рыба в воде чувствует себя едва ли не лучший из молодых российских пианистов Лукас Генюшас, воплощает обобщенную романтическую идиому, в которой синтезировано и шопеновское, и листовское, и шумановское. Точная идентификация намеренно затруднена: ограничив поле стилевой игры УИ, Десятников вместе с тем избегает чистоты стиля и предпочитает не отвечать прямо на возникающие у зрителей вопросы — ведь, полагаясь на память (пускай и слуховую память человечества), ни в чем нельзя быть окончательно уверенным.

Потому ключевой лейтмотив УИ — повисающее в воздухе вопросительное фортепианное прелюдирование; потому ключевым элементом хореографической лексики спектакля Алексей Ратманский сделал прыжок — как попытку преодолеть земное притяжение, попытку зависнуть между. Потому, возможно, в качестве доминирующей в УИ Десятников избирает французскую музыкальную традицию, с ее гармонической, ритмической и интонационной свободой; с ее принципиальной зыбкостью, изменчивостью и постоянным желанием преодолеть ортодоксальные рамки австро-немецкого музыкального мышления.

Zum Raum wird hier die Zeit — лучше, чем вагнеровской строчкой из кульминации первого акта «Парсифаля» («Пространством стало время»), об УИ не скажешь. Предмет этой партитуры — встреча трех эпох и трех культурных моделей. Из постмодернистского сегодня Десятников смотрит на романтизм девятнадцатого века и описываемое Бальзаком время сквозь ностальгический неоромантизм века двадцатого, только что разочаровавшегося в идеалах модернистской молодости (именно поэтому один из главных источников УИ, чутко подчеркиваемый музыкальным руководителем постановки Александром Ведерниковым, — романтизм зрелого и позднего Прокофьева). Партитура Десятникова настояна на двухвековом европейском опыте утраты культурных иллюзий — и потому так нестерпимо горька.

Без финала

«Утраченные иллюзии важны для каждого из нас, — сказал Алексей Ратманский на пресс-конференции, предшествовавшей премьере. — Для поколения, для страны, для искусства балета в целом». А через несколько минут, отвечая на вопрос, много ли общего у поставленного им спектакля с романом Оноре де Бальзака, заметил: «Социальное, которое так сильно у Бальзака, не сфера балета. Сфера балета — движения души». В вечер премьеры обнаружилось, что вторая фраза имеет гораздо большее отношение к конечному продукту — балету «Утраченные иллюзии», поставленному хореографом в Большом театре, — чем первая. Про поколение и страну там нет ничего; про движения души балетмейстера Ратманского, пять лет работавшего в Большом театре худруком, — три акта. Три часа с двумя антрактами.

В романе Бальзака юный поэт пытается завоевать Париж, занимаясь, помимо прочего, театральной журналистикой — и это презренное ремесло приводит его к моральному и материальному краху. Владимир Дмитриев, в 1936 году сочиняя либретто для композитора Бориса Асафьева и балетмейстера Ростислава Захарова, сменил герою профессию: из журналиста, существа никчемного, по мнению театральных людей, он стал человеком творческим — композитором. Люсьен — имя осталось от романа — приносил партитуру свеженаписанного балета «Сильфида» в Парижскую оперу, где директор сначала встречал его презрительно, но после принимал балет к постановке, под влиянием примы Корали, которой музыка понравилась. Далее — роман с Корали; злость ее богатого покровителя, оставленного балериной ради юного творца; интрига соперницы Корали в театре — Флорины, которая также захотела получить новенький балет, уже для себя лично. И, наконец, падение композитора: он оставляет высокоодаренную Корали ради техничной, но пустой Флорины и пишет для нее бодренькую, а не высокодуховную музыку. Творческие муки, раскаяние — но счастливые дни не вернешь; Люсьен прибегает на квартиру к Корали слишком поздно: разочаровавшаяся девушка вернулась к опекавшему ее папику.

История происходит в театре, у театра и с театральными людьми связана. И Ратманский, решив заново рассказать эту историю (на совершенно новую музыку, написанную Леонидом Десятниковым), именно это старое либретто и взял. Ему было что сказать про театр.

«Утраченные иллюзии» Ратманского — что бы он ни говорил там про страну (в которой, безусловно, не осталось иллюзий) — это история его личных отношений с театром. И, кажется, к сожалению, с театром вообще, а не только с тем, что десять лет ремонтируется в центре российской столицы. С этой точки зрения важны несколько ключевых сцен спектакля.

Первый приход Люсьена (в первом составе — кругленький Иван Васильев, во втором — более романтически выглядящий Владислав Лантратов) в Оперу. Художник Жером Каплан, выбравший для всего — костюмов, декораций — слегка потускневшие, слегка вытравленные цвета, эффект старой фотографии, явно вспоминает Дега, его балеринок в классе. Балеринки упражняются в центре сцены, поодаль у станка разминается премьер, и всё вроде бы в порядке, но стоит прекратиться музыке (а класс работает под скрипку, как принято было в XIX веке, а не под рояль, как в наше время), как белоснежная стайка богинь превращается в гудящих куриц, подступающих к балетмейстеру-репетитору, что вел урок, с громогласными претензиями — они именно разговаривают и кричат на сцене. А премьер (Артем Овчаренко, в следующий вечер — Александр Волчков), только что выдававший изящные па, скандалит с автором из-за слишком сложного текста, в котором он выглядит невыигрышно, и тут сразу вспоминаются все дискуссии, которые вел с премьерами в Большом Ратманский. (Результатом этих споров стало то, что и в дни правления балетмейстера в Большом, и сейчас никто из лидеров «старой гвардии» в спектакле не занят.)

Первое представление сочиненного Люсьеном балета. Сцена не показана, она находится где-то за реальной правой дальней кулисой, там сияет свет, и оттуда летят бутафорские букеты. Зато показано картонное дерево, за которым прячется автор, наблюдающий за ходом спектакля. Оттуда, из света, выбегают стайки танцовщиц, оттуда летит Корали, эта неземная девушка, в которую он влюбляется сразу (Наталья Осипова, во втором составе Светлана Лунькина). У героя кружится голова, и, когда на сцену выпархивает одетый в килт премьер (они танцуют «Сильфиду», мы помним), Люсьен переживает тот эмоциональный подъем, который только и бывает на удачной премьере.

Танцы премьера и Люсьена поставлены синхронно — в одинаковых движениях они движутся друг напротив друга и рядом друг с другом: совершенно отчетливо Люсьен видит в танцовщике себя, свое воплощение. (Вряд ли так впрямую это бывает у композиторов, но о том надо спросить у Десятникова, а вот трансляция себя в исполнителя — дело естественное для балетмейстера.) И в этот момент счастья, триумфа Люсьен не помнит, как, мягко говоря, неприятно вел себя премьер на репетиции. И в этом есть правда жизни: в момент спектакля нюансы взаимоотношений худрука-начальника и артиста-подчиненного исчезают. Надо только, чтобы спектакль был удачным.

В театре все еще полно для Люсьена очарования, он на все готов смотреть (то есть зрителю предлагается смотреть) умиляясь: даже на двух рабочих, что не вовремя вытаскивают на сцену какую-то деревянную ерунду. Но очарование исчезнет очень скоро.

Во втором акте на карнавале коварная Флорина соблазняет Люсьена, чтобы вынудить его написать ей балет: тут «романс», конечно, важен, но по сути — тут о другом соблазне речь. В либретто 1936 года предполагалось, что у Корали и Флорины были реальные прототипы: Мария Тальони и Фанни Эльслер, две замечательные балерины, первая из которых прославилась как прима лирическая, вторая — как прима бравурная. Сцена на карнавале — искушение композитора бравурой: и пусть в «описываемые времена» фуэте еще не было изобретено, Флорина (Екатерина Крысанова, затем Екатерина Шипулина) шарашит именно фуэте на игровом столе. Сдается мне, что для Ратманского было важно, чтобы именно после этого фуэте вспыхнула первая овация зала. «Что и требовалось доказать»: публика реагирует на чистый трюк, а не на лирические арабески. То есть соблазняет композитора вообще-то публика, а не Флорина.

Третий акт — балет в балете «В горах Богемии». Вместо утонченных сильфид на сцене (теперь она нам вполне явлена, и стулья поставлены, и клакеры на них сидят и кричат в нужные моменты) — кабареточный дивертисмент с усатыми разбойниками. Милый такой капустник с преувеличенными жестами, нечто вроде пародии на все приключенческие балеты разом (можно вспомнить, например, «Корсара», которого Ратманский делал вместе с Юрием Бурлакой). Ну хохма и хохма, но не зря «сочинивший» эту музыку Люсьен мечется по сцене. Дело даже не в том, что ему самому не нравится то, что он придумал, — это бывает. А в том, что балетмейстер, который этот балет ставил, пожилой комический персонаж, относится к этой чепухе явно с большим энтузиазмом, чем к прежней «Сильфиде». Человек, только что ставивший важнейшую для тебя музыку, теперь с пылом занимается музыкой «лошадиной» (театральный фольклор, под такую кони в цирке маршируют). То есть нет критериев: непонятно, что хорошо и что плохо и кому в художественном смысле можно доверять. Вот от этого можно сойти с ума и метаться по просцениуму («туманной набережной Сены»), решая, утопиться ли или все-таки подождать.

У балета нет финала. То есть он есть: Люсьен сидит у открытой двери, в которую только что ушла Корали (его муза? его талант?), он ее не застал. Сидит и пялится в пустоту. Будет ли что-нибудь впереди, неясно.

культура искусство театр театр Большой театр. Десятников Утраченные иллюзии

Продолжительность — 2 часа 35 минут.

Балет «Утраченные иллюзии» в Большом театре - это одна из тех современных постановок, которые всегда привлекают к себе много внимания как публики, так и критиков, и прессы. В основу либретто был положен одноименный роман Оноре де Бальзака. Уникальный случай - партитура для балета была написана по специальному заказу Большого театра. Три года трудился композитор Леонид Десятников. К созданию балета приложили руку и такие мэтры, как дирижер Александр Ведерников и хореограф Алексей Ратманский. Их совместное детище получилось ярким, неординарным, способным удовлетворить самые притязательные эстетические вкусы. Спектакль «Утраченные иллюзии» требует от исполняющих партии солистов не только виртуозного исполнения танцев, но и хорошего актерского мастерства. Ведь «Утраченные иллюзии» - это не просто балет, это настоящий драматический спектакль!

К премьерным показам готовились долго и тщательно. Главным требованием художника было полное отсутствие балетных пачек и костюмы из натуральных тканей. Костюмы шили по эскизам девятнадцатого века, чтобы максимально достоверно передать атмосферу бальзаковских времен. В качестве символа утраченных иллюзий - лейтмотива спектакля - на сцене словно парят облака. Жером Каплан, художник-постановщик, решил именно таким образом передать расплывчатость, зыбкость, неуловимость понятия «утраченные иллюзии».

Надо отметить, что в 1936 году одноименный балет уже выходил на сцене Театра оперы и балета имени Кирова (нынешний Мариинский театр) в Ленинграде. В те годы музыка была написана Борисом Асафьевым, а над хореографией работал Ростислав Захаров. В главной партии блистала сама Галина Уланова! Кстати, термин «драматический балет» был введен именно тогда. Однако современная постановка «Утраченных иллюзий» не является реконструкцией советской версии. Это совершенно новый спектакль, где использована оригинальная хореография Алексея Ратманского и специально для этого балета написанная музыка Леонида Десятникова.

Билеты на балетный спектакль «Утраченные иллюзии» в Большом театре - это пропуск в балетный мир Парижа XIX века, где главный герой - провинциальный композитор, стремящийся завоевать призвание в столице, а его возлюбленная - балерина. Это увлекательная и красивая история о погоне за славой, о предательстве и любви, а также о том, какую цену порой приходится платить за успех.

По мотивам либретто В. Дмитриева, основанного на одноименном романе О. де Бальзака

Композитор — Леонид Десятников
Хореограф-постановщик — Алексей Ратманский
Дирижер-постановщик — Александр Ведерников
Художник-постановщик — Жером Каплан
Художник по свету — Венсан Милле
Консультант по драматургии — Гийом Гальен

Стоимость билетов: от 2000руб.

У нас вы можете заказать билеты на все оперы и балеты Большого театра, выбирайте лучшее из афиши - Князь Игорь,

Большой балет Бальзака

БОЛЬШОЙ ЗАКАЗЫВАЕТ МУЗЫКУ

В 2005 г., спустя 28 лет после того, как это произошло в последний раз, Большой театр выпустил премьеру специально заказанного сочинения — оперы «Дети Розенталя», получившей признание у опероманов не только в нашей стране, но и за рубежом — в Латвии и Финляндии. Практически уже тогда было решено, что творческий альянс с ее автором — очень интересным и очень востребованным композитором Леонидом Десятниковым будет продолжен в области балета.

Жером Каплан, художник-постановщик спектакля:
В Европе очень трудно найти композитора, который написал бы хорошую музыку для полнометражного, сюжетного балета. По-моему, все просто забыли, как это делается. Музыка г-на Десятникова мне очень нравится — она и романтическая, и временами совсем не романтическая, странная, но завораживающая. Леонид определенно нашел ключ к созданию музыкального мира «Утраченных иллюзий».

Алексей Ратманский:
Это очень искренне написано. Такое ощущение, что просто вынуто из души, из сердца. Музыка рассказывает все, что происходит в этой истории.

ЭКСКУРС В ПОЧТИ СОВСЕМ ДРУГУЮ ИСТОРИЮ

История русского балета знает спектакль, в основу которого были положены сюжетные коллизии романа Бальзака. В 1936 г. в театре имени Кирова (ныне Мариинский) состоялась премьера балета «Утраченные иллюзии». Музыка принадлежала Борису Асафьеву, хореография — Ростиславу Захарову. Царила эпоха драмбалета, опиравшегося на большую и, разумеется, прогрессивную литературу и предписывавшего танцевать только тогда, когда это полагалось по сюжету. Бальзак с его активным неприятием мещанства, власти денег и буржуа как типа личности, безусловно, мог быть причислен к литераторам до известной степени прогрессивным. А замечательный театральный художник Владимир Дмитриев, написавший либретто по роману, подготовил почву для танцев, превратив главного героя журналиста Люсьена в балетного композитора и сделав героинь — драматических актрис балеринами Парижской оперы.

Не забыв прописать тлетворного влияния среды на неустойчивого героя, отметив, что он скатился в своем творчестве до «банальности и формализма», Дмитриев, тем не менее, хотел предпринять замечательный эксперимент, внедрив в хореографическую ткань спектакля два маленьких стилизованных романтических балета (на музыку Люсьена и в постановке «Парижской оперы»), которые, в сущности, могли бы отразить суть искусства и накал борьбы двух великих балерин-соперниц XIX столетия — Марии Тальони и Фанни Эльслер. Однако «Иллюзии» все равно обернулись балетом «пешеходным», удачными танцами не блистали, как, впрочем, ничем не блистала и сама их музыка. И очень быстро утратили свое место в репертуаре, не оставив по себе ярких воспоминаний — за исключением актерских работ, в первую очередь, Галины Улановой, исполнявшей партию главной героини Корали.

НОВЫЙ СПЕКТАКЛЬ БОЛЬШОГО

Спектакль Большого — балет именно новый, с новой музыкой и только оригинальной хореографией, и если имеет некие — опосредованные — реминисценции с наследием, то это всеобщее наследие европейского романтического балетного театра XIX века. Но именно старому либретто он обязан своим рождением.
Алексей Ратманский наткнулся на дмитриевские «Утраченные иллюзии», просматривая сборник «Сто балетных либретто», и сразу же отметил, насколько драматургически хорошо они сделаны и привлекательны лично для него. (Хорошее либретто — вещь штучная и является на редкость удачной находкой для постановщика). Либретто Дмитриева потом высоко оценили и консультант по режиссуре балета Гийом Гальен, актер и режиссер прославленного французского театра Комеди Франсез, и художник-постановщик — известный театральный художник Жером Каплан. (Хотя налет советской идеологической выдержанности с этого текста, конечно же, пришлось смахнуть).

КОМАНДА

Алексей Ратманский уже работал с музыкой Десятникова, в том числе в Большом театре, — ставил балет «Вываливающиеся старухи» на музыку вокального цикла «Любовь и жизнь поэта» (2007 г.) и «Русские сезоны» (2008 г.). За год до премьеры в Большом, в 2007-м,Ратманский ставил «Сезоны» в Голландском национальном балете. Тогда в Амстердаме их посмотрел и очень ими вдохновился Жером Каплан. Возникла идея поработать вместе — и в прошлом году она осуществилась все в той же голландской труппе, получившей благодаря этому сотрудничеству новую редакцию балета «Дон Кихот». Для воплощения «Иллюзий» этот французский художник, по мнению хореографа, подходил идеально. И уже лично Жером Каплан привлек к участию в постановке художника по свету Венсана Милле и «драматургического» консультанта Гийома Гальена. Так сложилась эта команда.

НАШ СОВРЕМЕННИК ОНОРЕ БАЛЬЗАК

Власть денег, власть пошлости и гламура — и утрата всяческих иллюзий: очень своевременный роман для нашего времени, которое должно было бы перечитывать Бальзака с большим интересом и сочувствием.

Алексей Ратманский:
Эта история — на все времена. В ней показаны вневременные ситуации, есть понятные всем мотивации поступков. Это роман о природе человека.
Что касается быта и нравов в нашем балете, то очень полезна была помощь Гийома Гальена. Он знает, какими деньгами должны расплачиваться персонажи, как одним словом донести до артистов смысл сцены, например, придать драматизм бегу — надо всего лишь сказать «Беги, будто хочешь броситься в Сену».

ЛЮСЬЕН

Алексей Ратманский:
Как человек может или не может совладать со своими желаниями, какой выбор он делает в жизни, как влияет среда и что происходит с прекрасными задатками, если нет воли... На протяжении балета Люсьен очень меняется, совершает фатальные ошибки. Но мы его любим, потому что в нем нет цинизма. Все, что он делает, он делает очень искренне.

Леонид Десятников:
Бальзаковский Люсьен, безусловно, заслуживает некоторого осуждения. Но Люсьен в балете — просто мятущийся юноша, и этим все сказано.
В оркестре большую роль играет солирующее фортепиано — инструмент Люсьена. Порой это почти концерт для фортепиано с оркестром. Но когда Люсьен пишет «В горах Богемии» — по принуждению, не «по велению сердца», — фортепиано умолкает.

ВЫСОКАЯ ОБЛАЧНОСТЬ

Жером Каплан:
Главная сценографическая идея очень проста. Я решил поиграть с названием и пришел к выводу, что оформление сцены должно рождать образ чего-то неуловимо ускользающего, зыбкого и расплывчатого, как воспоминания. Отсюда и появились облака. Но эти эфемерные облака мне захотелось соединить с абсолютно реалистической обстановкой — со зданием Оперы, покоями Корали или дворцом Герцога. То есть везде присутствует архитектура, но эта архитектура всегда разрисована облаками. И, такая реальная, под этими облаками она вдруг теряет свою материальность, уходя в область воспоминаний. Работа над оформлением исторического, повествовательного балета всегда чревата опасностью впасть в излишний материализм, сделав такие же реалистические декорации, какие делаются для кино. Нужно создавать нечто иное — мир этого балета. А для меня мир «Утраченных иллюзий» — это нечто неясное, как облака.
По той же причине, выбирая главный цвет, я решил использовать сепию. Сцена стала выглядеть, как старая открытка, как пожелтевшие фотографии твоей семьи, рассматривая которые, ты видишь ребенком свою бабушку. Это тоже важно. На мой взгляд, это сообщает глубину прошлому, ушедшим с ним вместе иллюзиям и прекрасным воспоминаниям о них.
И совсем другой идеи я придерживался, создавая костюмы. Костюмы должны быть более «явными», «очевидными». Особенно это касается главных персонажей. Вы должны их идентифицировать моментально, у вас на «долгое узнавание» зачастую просто не так много времени. Каждый должен иметь определяющую краску. Корали — это розовый цвет. У Флорины — больше красного и оранжевого (цвет двусмысленный и вызывающий). Люсьен всегда голубой. Герцог — зеленый, что, по-моему, неплохо для нехорошего человека.