Скульптура льва, фасадный декор. История и этнология. Факты. События. Вымысел Долгий путь домой

Музей изобразительного искусства им. Пушкина был первым, который я посетил в студенческие годы. Ныне он зовется ГМИИ. На том месте, где возрожден храм Христа Спасителя, существовал открытый бассейн «Москва», куда нашу группу и отправили сдавать зачеты по плаванию. Поплавали, помылись, переоделись; назад я шел пешком в сторону Арбата и впервые увидел знаменитый двор, портал, мощные колонны перед входом. В ближайшую субботу и состоялся мой первый ознакомительный визит. Сколько их было потом — не сосчитать, но гораздо больше, чем в Третьяковку. Вот тогда я увидел и отчетливо запомнил скульптуру пожилого человека в длинной рубахе, с обрывком веревки на шее и огромным ключом в руках. В его глазах читался вызов и непокорность. Таким Жана д’Эра, бургомистр города Кале, создал Огюст Роден. К этой скульптуре я ещё вернусь в конце поста. А сейчас чуть-чуть истории.

1346 г. Бушует столетняя война — предки англичан и французов времени на войн не жалели. И начал её английский король Эдуар III Плантагенет, тридцати четырех лет от роду, женатый. Он совсем недавно оседлал королевский трон, для чего ему пришлось казнить любовника матери Роджера Мортимера. Войска англичан осадили крепость Кале — город-порт на берегу пролива Па-де-Кале, ближайший к английскому побережью. Король был воодушевлен августовской 1346 года победой над французами в битве при Кресси и надеялся на скорый успех. Дело, однако, затянулось: защитники Кале оборонялись упорно и долго. И лишь после полного истощения сил, запасов оружия и продовольствия, зашла речь о капитуляции. Раздосадованный длинной осадой Эдуар III выставил жесткие условия горожанам. Шестеро из них, надев простые рубахи, босые, с обнаженными головами и с веревками на шее — по мыло не упоминалось — должны были встретить его у главных ворот города и вручить ключи. Затем их повесят. По обычаям войны тех лет. В противном случае — ну, вы понимаете.

Итак, их должно было быть шестеро, пришедших на собственную казнь. Под колокольный звон на ратушной площади собрались обессиленные горожане. Бургомистр огласил требования короля. Первым вышел вперед самый знатный и состоятельный гражданин Эсташ де Сен-Пьер. К нему присоединились Жан д’Эр, братья Жан и Пьер де Виссан, Андрьед Андр и Жан ди Фиенн — опять-таки богатые и влиятельные люди. Добровольно согласившиеся на муку, ради того, чтобы не подвергать экзекуции своих сограждан и избежать разрушения города.

Они шли, отдавая себе отчет, что их ждет кончина на виселице, под крики и свист обозленных победителей. Смерть, скорее всего, будет мученической, а над телами ещё и надругаются.

Всё? Казнь и конец? Не тут-то было. На сцене появляется непременная участница средневековых трагедий — женщина. В нашем случае Филиппа де Авен, графиня Геннегау. Но это в девичестве, а в 1346 г. - законная супруга их победителя Эдуара III, мать девятерых его детей. Двое из которых, увы, умерли сразу после родов. Их брак длился уже восемнадцать лет и, по свидетельству современников, был счастливым. Мало того, королева Филиппа ждала очередного, десятого ребенка и находилась тут же, в лагере своего супруга.

— Сир! — обратилась она к супругу. — Сир! Я умоляю вас пощадить этих людей! В противном случае мне, вашей супруге, придется стать на колени! Прямо здесь и сейчас!

Мог ли устоять король перед такой просьбой обожаемой им супруги? Конечно нет! Он проявил милость и был вознагражден супругой — она родила ему дочь Маргарет. И это был не последний подарок — всего супруги сотворили четырнадцать детей за сорок один год совместной жизни. Как видим, они честно исполняли свой супружеский долг.

Злы языки поговаривают, что к старости королева Филиппа располнела, стала часто болеть и Эдуар больше времени уделял придворной даме Алисе Перрерс. Может и так — королям порой необходимо поговорить по душам с посторонними людьми. Им нужны полезные советы. Ведь тот же Эдуар III в 1348 году учредил знаменитый орден Подвязки — ну не самому же ему пришла в голову эта идея!

Добровольные мученики города Кале были помилованы королем, который, кстати говоря, не отличался мягкосердечием и даже получил от современников прозвище «Злой». Их дальнейшая судьба историков мало интересовала — должно быть, они в почете и благополучии доживали свой век в том же Кале. Хотя им и их потомкам пришлось уживаться с оккупантами еще много лет — только в 1558 г. Кале был взят войсками герцога де Гиза.

О поступке достойнейших граждан Кале вспомнили в середине 19 века. Горечь поражений, которую вновь испытали французы, на сей раз от соседей из Германии, потребовала некой моральной компенсации. В муниципалитете города не было приличной суммы денег; мэр Кале Деваврин организовал сбор средств по подписке и заказал скульптуру Эсташа де Сен-Пьера молодому скульптору Родену. Последний, ознакомившись с хрониками Жана Фруассара, вылепил группу из шестерых фигур, включив в неё всех действующих лиц. Работа была закончена в 1889 г. и была восторженно встречена публикой. После ряда доделок она в 1895 г. была установлена в Кале. Авторские копии можно увидеть также в Лондоне и Париже. В 1924 году по воле автора скульптуру избавили от пьедестала — они стали на один уровень со зрителями.

Кому обязан ГМИИ гипсовой фигурой Жана д’Эра? Михаилу Павловичу Рябушинскому, потомственному москвичу, из купцов, коллекционеру и меценату. Судите сами: картины Д. Г. Левицкого, В. А.Тропинина, В. А.Серова, А. Н.Бенуа, В. М.Васнецова, М. А.Врубеля, А. Я.Головина, П. В.Кузнецова, Б. М.Кустодиева, С. В.Малютина, И. Е Репина, М. С.Сарьяна, К. А.Сомова, И. Э.Грабаря, В. Е.Маковского, В. Д.Поленова, В. В.Верещагина были собраны в особняке Саввы Тимофеевича Морозова на Спиридоновке 17. А ведь были еще творения П. Боннара, Э. Дега, К. Писарро, К. Моне, К. Коро…

В 1924 году эта коллекция стала достоянием советского государства. Сам же Михаил Рябушинский провел последние годы в нищете и умер в 1960 году в лондонской больнице для бедняков.

Увы — не всякие благородные дела завершаются благополучно.

В 1845 году муниципалитет города Кале пожелал соорудить памятник. Речь шла о монументе Эсташу де Сен-Пьеру, одному из самых богатых и знаменитых граждан города.

В 1347 году Кале, после долгой осады, пал. Английский король Эдуард III обещал пощадить жителей города, ограничившись лишь поголовным изгнанием, если шесть именитых граждан сдадут ему ключи города, явившись в английский лагерь босые и раздетые, с веревкой на шее. Первым вызвался идти на казнь пожилой горожанин Эсташ де Сен-Пьер. Вслед за ним, среди всенародной скорби, последовали ещё пятеро граждан.

Эдуард III хотел их казнить, но королева, уроженка Фландрии, бросилась перед ним на колени и вымолила прощение своим соотечественникам.

Первоначально памятник заказали крупному французскому скульптору Давиду Анжерскому. Были сделаны эскизы. Давид представил проект в стиле памятников римским императорам, этакая героическая стилизация. Но отлить статую не удалось: сначала не хватило денег, а потом захлестнули другие события. Затем Давид Анжерский умер.

В 1884 году муниципалитет Кале обратился к Родену. Тема увлекла художника, и он предложил увековечить всех шестерых участников достопамятного события, запечатленных летописцем Столетней войны Фруассаром.

Роден изобразил перипетии этого события с такой силой непосредственного переживания, какое может испытать только очевидец.

В этом сказался не только дар исторического прозрения. В памяти Родена, как и большинства французов, ещё свежи были воспоминания о 1871 годе, о мужестве франтиреров, о расправах немецких властей с заложниками, о расстрелах героев Парижской коммуны.

Ещё в самом начале работы Роден заметил: «Идея представляется мне абсолютно оригинальной - и с точки зрения архитектуры, и с точки зрения скульптуры. Впрочем, таковым является и сам сюжет, который сам по себе героичен и подразумевает ансамбль из шести фигур, объединенных общей судьбой, общими эмоциями и общей экспрессией».

Постепенно общие соображения приобретают все более конкретные очертания. Как пишет А. Ромм: «Тема Родена - самопожертвование, добровольное мученичество. В искусстве предшествовавших веков не перечислить подобных изображений. Роден впервые раскрыл эту тему в глубоко человеческом аспекте и с неумолимой правдивостью. Он показал борьбу чувства долга со страхом смерти, душевные муки обреченных людей. Двое (Андрье д"Андр и Жан де Фиенн) поддались отчаянию и ужасу - полузакрыв лица ладонями, они согнулись почти до земли. Но эти слабые духом, напоминающие «Тени» из «Адских врат», - лишь психологический фон, выделяющий мотив героики. Как в музыкальной симфонии, сплетены здесь две различные темы со сложными психологическими вариациями. Горделиво выпрямился человек с ключом (Жан д"Эр), его осанка полна достоинства, несмотря на унизительный наряд и веревку висельника, на лице - сдержанное возмущение и решимость. С трудом несет он ключ - символ капитуляции, как тяжелый груз.

Идущий рядом Эсташ де Сен-Пьер, задумчивый, согбенный от старости, без чрезмерных сожалений жертвует остатком дней. Его примиренность, отрешенность от жизни оттеняют душевную борьбу человека с ключом, сквозящую через искусственное спокойствие. Это героическая пара. Оба преодолели страх смерти, примирились со своей участью. Они замкнуты в себе, отъединены от более слабых, повернулись к ним спиной. Но вот третья пара (братья Виссан), олицетворяющая более действенный героизм. Они обращаются к отставшим и ослабевшим. Один поднял руку, подобно оратору. В этот предсмертный час они находят силы и нужные слова для убеждения и ободрения. На их лицах - вместо мрачной решимости предшествующей пары - подвижническая просветленность, ясность духа.

Так, разграничив своих героев по степени готовности к подвигу и смерти, Роден развернул целую психологическую драму в ее последовательном развитии. Он создал четкие индивидуальные характеры, сущность которых раскрывается в эти решающие, трагические мгновения».

А вот что написал о работе Родена над «Гражданами Кале» Рильке: «В его мозгу всплывали жесты, жесты отказа от всего сущего, жесты прощания, жесты отрешения, жесты, жесты и жесты. Он собирал их, запоминал, отбирал. Сотни героев толпились в его воображении, и он сделал из них шесть.

Он вылепил их нагими, каждого по отдельности, во всей красноречивой выразительности дрожащих от холода и волнения тел, во всем величии принятого ими решения.

Он создал фигуру старика с бессильно повисшими, угловатыми руками и наделил его тяжелой, шаркающей поступью, извечной походкой стариков, и выражением усталости на лице. Он создал человека, несущего ключ. В нем, в этом человеке, запасов жизни хватило бы ещё на долгие годы, но теперь все они втиснуты в эти внезапно нагрянувшие последние часы. Его губы сжаты, его руки впились в ключ. Он гордился своей силой, и вот теперь она зря перекипает в нем.

Он создал человека, охватившего обеими руками поникшую голову словно бы для того, чтобы собраться с мыслями, чтобы ещё одно мгновение остаться наедине с собой. Он вылепил обоих братьев. Один из них ещё оглядывается назад, другой с покорной решимостью склоняет свою голову, словно уже подставляя ее палачу.

И он создал зыбкий и неуверенный жест «человека, идущего сквозь жизнь». Он идет, он уже идет, но ещё раз оборачивается назад, прощаясь не с городом, не с плачущими горожанами, даже не с теми, кто шагает с ним рядом, - с самим собой. Его правая рука поднимается, сгибается, повисает, ладонь раскрывается и будто что-то выпускает… Это - прощание…

Эта статуя, поставленная в старом темном саду, могла бы стать памятником для всех безвременно умерших. Роден вдохнул в каждого из идущих на смерть мужчин жизнь, наделив их последними в этой жизни жестами».

В июле 1885 года скульптор отправляет свой второй и окончательный вариант (в треть величины) в Кале. Однако его идеи не понравились заказчику. «Мы не такими представляли себе наших знаменитых сограждан, отправлявшихся в лагерь английского короля, - не скрывая разочарования писали скульптору члены комитета. - Их жалкие позы оскорбляют наши святейшие чувства. Многого оставляет желать с точки зрения элегантности и силуэт. Художнику следовало сделать более пологой землю под ногами своих героев и, прежде всего, освободиться от монотонности и сухости силуэта, наделив своих персонажей различным ростом… Мы не можем также не обратить Вашего внимания на то обстоятельство, что Эсташ де Сен-Пьер одет в одеяние из грубой материи вместо легкой одежды, о которой говорится в истории. Мы вынуждены настаивать, чтобы господин Роден изменил облик своих персонажей и силуэт всей группы».

Разгромные статьи против Родена напечатали и некоторые столичные газеты. Скульптор не боится вступить в дискуссию с оппонентами: «Как головы должны образовать пирамиду?.. Но ведь это просто-напросто академия навязывает мне здесь свои догмы. Я был и остаюсь прямым противником этого принципа, который господствует в нашей эпохе с начала столетия, но который противоречит предыдущим великим эпохам искусства… Критики газеты «Патриот Кале», очевидно, считают, что Эсташ де Сен-Пьер стоит перед английским королем. Но нет же! Он покидает город и идет вниз, в лагерь. Именно это придает группе движение. Эсташ первый пускается в путь, и для его линий необходимо, чтобы он был таким, каков он есть».

Роден отказывается что-либо менять в своей композиции. Ему повезло - на его стороне оказывается мэр Кале, хотя противники не сложили оружие.

Скульптор продолжает работу и весной 1889 года заканчивает всю группу. Тут становится окончательно ясно, что у города нет денег на отливку в бронзе. Тем временем группа занимает слишком много места в мастерской и ее приходится переместить в старую конюшню. Так в углу старой конюшни «Граждане Кале» ещё дожидаются решения своей участи. Члены муниципалитета предлагают Родену ограничиться одной фигурой Эсташа де Сен-Пьера. Конфликт постепенно выходит за пределы Кале.

В декабре 1894 года министерство внутренних дел Франции принимает неординарное решение: поскольку у города Кале нет денег, разрешить общенациональную лотерею. Все деньги - в пользу многострадальной композиции.

Было выпущено сорок пять тысяч билетов по цене один франк. Однако билеты распродались плохо. Министерству искусств не оставалось ничего, как добавить от себя пять тысяч триста пятьдесят франков. «Граждане Кале» получают-таки право гражданства.

Десять с лишним лет после заключения договора третьего июня 1895 года Роден сидит на трибуне, предназначенной для гостей. Требование скульптора установить группу перед зданием старой ратуши отклонено. Памятник установили на площади Ришелье, возле нового парка. К тому же «Граждане Кале» стоят на постаменте, который убивает одну из основных идей скульптора: не дать застыть в бронзе идущим на смерть героям.

Наступает торжественный момент. Полотно, скрывающее статую, падает. К своей радости, Роден видит, как меняются лица зрителей, а площадь полна народа. Скульптор видит, как теплеют взоры. С уважением и гордостью всматриваются в его героев, нет, в своих героев, в своих сограждан люди.

Памятник Родена сразу стал знаменитым. О «Гражданах Кале» много писали. Посмотреть на творение великого скульптора приезжали со всех уголков Франции.

«Граждане Кале» вплоть до осени 1914 года простояли на площади Ришелье. Во время Первой мировой войны осколок немецкого снаряда попал в ногу Эсташ де Сен-Пьера. Статую решили убрать с площади. В марте 1915 года ее погрузили на машины и увезли в ратушу, где статуя хранилась вплоть до конца военных действий.

Лишь в 1919 году, через два года уже после кончины Родена, «Граждане Кале» снова вышли на площадь.

А в мае 1924 года сбылась мечта мастера. Памятник наконец-то ставят на постамент на центральной площади города перед ратушей.

Как горожане Кале пожертвовали собой, чтобы спасти город

Осада крепостей и городов в Средневековье было очень сложной задачей. Причем как для тех, кто сидел в осаде, так и для тех, кто оборонялся. Невесело было всем, вопрос был только в том, кто кого пересидит.
4 сентября 1346 года, после разгрома французской армии у Креси, англичане под командованием короля Эдуарда III начали осаду порта и города Кале. Так как город был удобным портом, он просто позарез был нужен Эдуарду, чтобы продолжать войну во Франции. Кале был окружен двойным крепостным рвом, а также крепкие стены, построенные около 100 лет назад. Кроме основных стен, на северо-западе города имелась цитадель со своим рвом и дополнительными укреплениями. Город был заманчивой целью, но очевидно, что его осада была непростой задачей. Но англичане даже не представляли себе, насколько непростой.
После того, как Кале был осажден и англичане оценили по достоинству городские стены, Эдуард запросил дополнительную подмогу из Англии и Фландрии. Французский король Филипп VI после того, как его армия понесла огромные потери при Креси, больше не рвался встречаться с армией англичан в правильном сражении, да и сил у него не было. В итоге линии снабжения английской армии остались не перерезанной. Но и Эдуард не смог помешать помощи, которую в Кале подвозили с моря.
В ноябре к городу притащили пушки, построили катапульты, собрали штурмовые лестницы. Но все труды оказались напрасными, городские стены пробить не получилось. Эдуард отчаялся взять город штурмом и в феврале 1347 года перешел к правильной осаде, заодно привлек и флот, заблокировав город как с суши, так и с моря. Только один французский конвой смог пробиться в город.
Но французский король тоже продолжал держаться поблизости, так что расслаблять англичанам было некогда. Весной обе армии получили дополнительные подкрепления, но французы так и не смогли потеснить английскую армию, находящуюся на удачной позиции между болотами.
К июню удалось почти полностью прервать снабжение Кале пищей и пресной водой. Для того, чтобы сохранить возможность оборонять город, из него изгнали 500 детей и стариков, чтобы оставшиеся взрослые мужчины и женщины смогли выжить и продолжать оборону.
По поводу изгнанных есть разные мнения. Французская версия говорит о том, что англичане не пропустили изгнанников и те умерли у крепостных стен от голода. Но есть и другие сведения - фламандский летописец Жан Ле Бель писал, что Эдуард III проявил благородство и был милосерден к изгнанным - не только пропустил их, но и дал каждому по небольшой денежной сумме.
1 августа, исчерпав все силы обороняться и продержавшись больше года, город зажег сигнальные огни, сообщая о готовности сдаться. Эдуард согласился, при условии, что ключи от города принесут 6 самых знатных горожан, которых казнят за неподчинение.
Собирался ли он на самом деле казнить горожан или нет - спорный вопрос. В Средние века сдачи крепостей часто проходили в форме театральных представлений. Тем более, что Эдуард на полном серьезе считал себя французским королем и имел на это достаточно веские права. А следовательно вполне мог казнить тех, кто сопротивлялся ему, но не казнил. Как считается, из-за того, что его жена очень сильно, чуть ли не упав на колени, попросила не убивать горожан. Само собой, такие вещи продумываются заранее, так что скорее всего, это был хорошо срежиссированный спектакль.
Тем более, что следом большинство горожан изгнали из Кале, так как те, кто мог открыть ворота французскому королю в крепости были не нужны. А Кале станет важной английской крепостью на долгое время, вплоть до 1558 года, пока ее не отвоют обратно. Отсюда будут отправляться многие рейды англичан в Столетнюю войну, а еще - обеспечиваться торговля с Фландрией. Кале будет настолько важен для Англии, что пост коменданта этого города будет поручаться только самым важным и на самом деле прославившимся сановникам.

Продолжаю свой рассказ о работах Огюста Родена, представленных на выставке в Петропавловской крепости.

"Граждане города Кале"

В 1884 году власти французского города Кале заказали Родену памятник в честь подвига своих именитых граждан, которые пожертвовали собой ради спасения города.

Эта драматическая история уходит своими корнями в годы Столетней войны между Францией и Англией. Тогда, в 1346 году английский король Эдуард III осадил французскую крепость Кале и по прошествии времени предложил городу, уже измученному голодом, в обмен на снятие осады, выдать ему на казнь шесть самых знатных горожан. Они должны были выйти к нему без одежды, в одних лишь рубахах, босыми, с непокрытыми головами, с веревками на шеях и с ключами от города и крепости. И без того уже обессиленные жители Кале пришли в ужас от этого предложения, но такие люди нашлись - шесть человек, готовых отдать свою жизнь ради спасения других.

Первым вызвался Эсташ де Сен-Пьер - самый знатный и уважаемый в городе человек. Его поддержали и другие, имена которых теперь известны - Жан д`Эр, Жан Фьен, Андре Андрю и братья Пьер и Жак де Виссан. Они выполнили все условия английского короля, пришли в его лагерь и были бы казнены, но жена Эдуарда III, которая была тогда беременна, во имя их будушего ребенка умолила мужа сохранить пленникам жизнь. Вот такая история.

Власти Кале, заказывая памятник Родену, имели ввиду, что это будет статуя Эсташа де Сен-Пьера, как самого главного героя этой истории, поведшего за собой остальных. Но Роден, познакомившись с летописью тех лет решил, что памятник будет всем шестерым, потому что все они герои. Скульптор выбрал для воплощения самый напряженный момент, когда эти шесть человек уже идут к королю, и каждый думая о приближении собственной смерти, переживает эти минуты по-своему.

Эсташ де Сен-Пьер

Жан д`Эр

Однако, памятник, представленный скульптором в 1889 году был не сразу принят властями Кале. Вряд ли стоит этому удивляться. Во-первых, шесть фигур вместо одной совершенно не входили в их планы. Во-вторых, в памятнике вообще не чувствовалось никакой бравурной героической патетики. Созданные Роденом скульптуры - не абстрактные герои, а ЖИВЫЕ ЛЮДИ, идущие на смерть. Здесь на первый план выходили их чувства и переживания в последние минуты жизни. А такой подход к героической тематике в то время был еще слишком нов, слишком непривычен.

Пьер де Виссан.

И уж совсем городские власти не могли согласиться с предложением Родена установить этот памятник на уровне земли, так, как будто они только что вышли из ратуши и направляются к месту казни. А скульптор хотел, что бы герои оставались среди людей. Более того, он был уверен, что сокращение расстояния между зрителем и скульптурной группой лишь усиливало эмоциональное воздействие на зрителя. И это тоже было новаторством, которое сложно было принять вообще многим современникам скульптора, а не только заказчикам памятника.

В конце концов памятник был открыт лишь в 1895 году, т.е. через шесть лет после его создания. Да и то, вопреки воле Родена власти города все-таки установили памятник на традиционный пьедестал. Однако, через несколько лет после смерти скульптора - в 1924 году, памятник в Кале все же установили на землю, как того и хотел Роден. Вот такая история.

И как же здорово, что "Граждан города Кале" привезли в Петербург! Это одно из моих самых любимых произведений Родена. Сколько силы, сколько экспрессии! Каждого героя можно очень долго разглядывать. Их лица, их позы.... Настоящая жизнь жизнь перед тобой, а не бронзовый памятник.... Да, Роден велик!

Жан Фьен, Жак де Виссан

Андре Андрю

У нас открылась выставка Родена в Петропавловке. Привезли скульптуру и рисунки. Я хотя и была в его музее в Париже три раза, но пошла снова. В первое мое посещение музея осталось два впечатления, к которым я не была готова. То, что Роден - гениальный скульптор можно было понять по нашим эрмитажным работам. Тут ничего нового не было.
Поразило огромное количество подготовительной работы. Всегда, когда видишь шедевр, кажется, что он сам по себе так родился. А в музее было много вариантов и становилось ясно - аццкий труд. Постепенное приближение, отсечение того пресловутого лишнего не от камня, а многих побочных вариантов.
И еще очень развлекали зрители, наблюдать за тем, как люди смотрят было не менее интересно. Рядом с одной скульптурой стояли двое: девушка гладила ноги статуи, юноша следил за её руками, потусторонняя улыбка на его губах выдавала его подсознательное движение мыслей.
Видеть хорошо знакомые скульптуры в непривычном антураже любопытно. Граждане Кале временно стоят напротив Петропавловки. Бальзак неподалеку от Петра Первого с обтертыми до блеска коленками, на которых посидело уже все просвещенное туристическое человечество.

Писать про "Граждан Кале" что-то бесмысленно после Райнера Марии Рильке, который был некоторое время рядом с Роденом. Если кто-то и проник в суть его творчества, то это он, на мой взгляд.
Потому ему предоставлю слово.

...Власть поднимать прошедшее до непреходящего Роден обнаруживал всегда, когда исторические сюжеты или образы жаждали воплотиться в его искусстве, но, быть может. Граждане Кале превосходят все. Сюжет ограничивался тут несколькими строками из летописи Фруассара — историей о том, как Эдуард Третий, король английский, осадил город Кале, как не хотел он помиловать город, уже напуганный голодом, как, наконец, король согласился отступить, если шесть самых уважаемых граждан предадутся в его руки, «дабы поступить ему с ними по своему усмотрению». И он потребовал, чтобы шесть граждан покинули город, обнажив головы, в одних рубахах, с петлей на шее, с ключами от города и крепости в руках. И летописец рассказывает, что произошло в городе, повествует о том, как бургомистр, мессир Жан де Вьен, велел звонить в колокола и граждане собрались на рыночной площади. Выслушав грозное послание, они молчали и ждали. Но объявились уже среди них герои, избранники, чувствующие в себе призвание умереть. Тут сквозь слова летописца прорываются вопли и рыдания толпы. Он, кажется, сам взволнован, и какое-то время перо его дрожит. Но он вновь овладевает собой. Четырех героев называет он по именам, два имени он забыл.

Об одном летописец говорит, что он был богатейшим горожанином, о другом, что он пользовался благосостоянием и почетом и что «у него были две дочери, две прекрасные девицы», о третьем он знает лишь то, что он был богатым и собственником и наследником, а о четвертом, что он брат третьего. Летописец повествует, как они разделись до рубах, повязали петли себе на шею и отправились в путь с ключами от города и крепости. Он рассказывает, как они пришли в королевский лагерь, описывает, как сурово принял их король и как палач стоял уже позади них, когда государь, вняв мольбам королевы, подарил им жизнь. «Он послушался своей супруги, — говорит Фруассар, — ибо она была больно беременна». Больше летопись не содержит ничего.

Однако для Родена тут было вдоволь материала. Он сразу почувствовал, что в этой истории имеется мгновение, когда совершилось нечто великое, нечто вневременное и безымянное, нечто независимое и простое. Он сосредоточил все свое внимание на моменте ухода. Он видел, как эти люди начали свое шествие; чувствовал, как в каждом из них снова была вся его жизнь, как тут стоял каждый со своим прошлым, готовый унести его из старого города. Шесть человек всплыли перед Роденом и ни один не походил на другого; только у двух братьев, быть может, имелось некоторое сходство.

Но каждый из них по-своему принял решение и по-своему жил в этот последний час, почтив его своей душой, выстрадав его своим телом, привязанным к жизни. А потом Роден уже не видел образов. В его памяти возникли жесты — жесты отказа, прощания, отречения.

Жесты за жестами. Он собирал их. Он формировал их. Они хлынули к нему из глубины его знания.

В его воспоминании словно восстали сто героев и рванулись к самопожертвованию. И он принял все сто и сделал из них шесть. Он изваял их нагими, каждого порознь, во всей откровенности зябнущих тел. Выше человеческого роста. В натуральную величину их решения.

Роден создал старика с руками, болтающимися в развинченных суставах, наделил его тяжелым шаркающим шагом, изношенной дряхлой походкой и выражением усталости, стекающей до самой бороды.

Роден создал человека, несущего ключи. В нем еще хватило бы жизни на многие годы, и вся она втиснулась в его внезапный последний час. Он едва переносит ее. Его губы сжаты, его руки впились в ключи. Он подбавил огня к своей силе, и она сгорает в нем, в его упорстве.

Роден создал человека, поддерживающего свою поникшую голову обеими руками — словно для того, чтобы собраться с духом, побыть еще мгновение одному.

Роден создал обоих братьев, из которых один еще оглядывается назад, в то время как другой уже решительно и смиренно склоняет голову, словно предавая себя палачу.

И Роден создал расплывчатый жест человека, который «проходит через жизнь». Гюстав Жеффруа так и назвал его: «прохожий». Он уже идет, но он еще оборачивается, глядя не на город, не на плачущих и не на тех, кто идет вместе с ним. Он оборачивается к самому себе. Его правая рука поднимается, сгибается, колышется: кисть раскрывается, словно выпуская на свободу птицу. Это прощание c несбывшимся, с неизведанным.счастьем, с несчастьем, которое теперь будет ждать понапрасну, с людьми, которые где-то живут и могли бы когда-нибудь попасться навстречу, со всеми завтрашними и послезавтрашними возможностями, с той смертью, которая представлялась такой далекой, мягкой и тихой в конце долгого, долгого срока.

Этот образ, в уединении старого сумрачного сада, мог бы стать памятником всем тем, что умерли молодыми.

Так Роден даровал каждому из этих людей жизнь в последнем жесте их Жизни.

Сперва кажется, будто Роден всего-навсего объединил их. Он дал им одинаковое одеяние — рубаху и петлю, расположил их друг рядом с другом, в два ряда: трое в первом ряду, уже шагающие, и другие, повернувшиеся вправо, позади, словно собирающиеся присоединиться. Местом, предназначенным для памятника, был рынок в Кале: как раз оттуда началось в свое время тягостное шествие. Там и должны были теперь стоять тихие образы, слегка приподнятые низким уступом над повседневностью, словно им предстоит еще страшный исход во веки вечные.

В Кале не согласились на низкий цоколь, так как это противоречило традиции. И Роден предложил другое место для памятника. Пусть построят, потребовал он, прямо у моря четырехугольную башню с простыми обтесанными стенами высотой в двухэтажный дом и там водрузят шесть граждан наедине с ветром и небом. Можно было предвидеть, что и это предложение отклонят. Однако оно соответствовало сути произведения. Если бы попытались его принять, появилась бы несравненная возможность восхититься сплоченностью этой группы, состоящей из шести отдельных фигур и все-таки не уступающей по внутренней спаянности единому, обособленному предмету. И при этом фигуры не соприкасались между собой — они стояли друг подле друга последними деревьями поваленного леса, и их объединял один только воздух, принимающий в них участие на свой особый лад. Обходя эту группу, нельзя было не поразиться тому, как из прибоя контуров возникали чистые, великие жесты — вздымались, стояли и ниспадали в монолит, словно приспущенные знамена. Тут все было ясно и определенно. Места для случайностей не осталось. Как все композиции роденовской работы, и эта была замкнута в себе — особый мир, целое, преисполненное жизнью, которая кружит, не перехлестывая через край.