За что посадили петра лещенко. Пётр Лещенко: биография. Оккупация Одессы и посещение этого города Лещенко

Вера и Петр Лещенко.

Российские зрители увидели наконец сериал «Петр Лещенко. Все, что было…», созданный еще в 2013 году.

В репортажах со съемочной площадки этого сериала не раз, со ссылкой на авторитетные источники, утверждалось, что в нем нет искажения исторической правды. И это притом, что сценарист «Всего, что было…» Эдуард Володарский не скрывал: судьбу Лещенко он сочинил. Отталкиваясь, разумеется, от неоспоримых биографических коллизий.

Хотя Петр Лещенко был довольно открытым человеком и по крайней мере в узком кругу друзей любил рассказывать разные увлекательные истории из своей жизни, в частности, о службе в белой армии, известно о нем все же немного. Вероятно, эти истории не записывались и не пересказывались.

Биография Петра Лещенко, которая с небольшими вариациями кочует по многочисленным сайтам, составлена на основе 17-страничного протокола одного из допросов артиста, арестованного Румынской службой госбезопасности. Допрос вел советский следователь, протокол – на русском языке.

Другой популярнейший источник сведений о певце – книга его вдовы Веры Белоусовой-Лещенко «Скажите, почему?». Вера Георгиевна взялась за нее в возрасте 85 лет, но утверждала, что первые заметки о своем знаменитом муже начала делать гораздо раньше. До начала съемок картины Белоусова не дожила. О том, почему роль Лещенко (в зрелом возрасте) сыграл Константин Хабенский, рассказала уже ее подруга Ольга Петухова, которая стала консультантом сериала.

О том, кто бы из артистов мог сыграть Петра Лещенко на экране, Вера Белоусова задумывалась, еще когда этого сериала не было и в проекте. Ведь идея сделать картину о ее знаменитом муже увлекала Эльдара Рязанова. Вера Георгиевна просматривала по телевизору разные фильмы, но того, кто напомнил бы ей Петра Лещенко, не встречала.

И вдруг однажды она позвонила Петуховой и сказала, чтобы подруга включила телевизор. По телевизору показывали Хабенского. «В нем есть деликатность, сдержанность, и сила характера чувствуется. Вот таким был Петенька!» – услышала Петухова.

Режиссер сериала Владимир Котт шел к выбору артиста на главную роль своим путем. Разложил перед собой фотографии Лещенко, и чем больше в них всматривался, тем явственнее перед ним возникало лицо Хабенского. По мнению Котта, в Хабенском та же интеллигентность при явной склонности к хулиганству, та же нервность.

В результате утвердили Хабенского без кастинга, и уже после этого стали искать похожего на него молодого артиста – на роль Лещенко в молодости.

Самые большое разочарование многих зрителей вызвало решение режиссера не включать в сериал песни в исполнении самого Петра Лещенко. Хабенский, который в фильме еще и поет, делает это неплохо, но это совсем не Лещенко, от голоса которого особо чувствительные дамы задыхались от восторга и были готовы на безумства. Впрочем, и в словах Котта о том, что Лещенко был феноменом своего времени и сегодня бы такого впечатления на публику не произвел, тоже есть своя горькая правда.

Чтение протокола допроса Лещенко наводит на мысль, что некоторые эпизоды фильма сделаны назло чекистам. В насмешку над ними. Следователь интересуется об иностранных знакомых Лещенко, и вот вам, пожалуйста, в сериале эпизод встречи певца с другом юности – русским подпольщиком. То есть для румынскоподданного Лещенко – с иностранцем. Певец соглашается выполнить опаснейшее задание – провести в оккупированную Одессу чемодан со взрывчаткой для передачи местным антифашистам.

Следователь упирал на то, что, соединив свою жизнь с Лещенко, Вера Белоусова изменила Родине? А вот вам еще эпизод и про Веру. Ведь она, молоденькая певица из ресторана, оказывается связной, которая и должна передать дальше по подпольной цепочке взрывчатку…

Будь Петр Лещенко и Вера хоть как-то связаны с партизанским подпольем, Белоусова, несомненно, рассказала бы об этом в своей книге. Но она вспоминает лишь о том, что незадолго перед оккупацией ее родной Одессы выступала в составе концертной бригады в советских воинских частях. Иного и трудно было ожидать в той ситуации от студентки консерватории, комсомолки, дочери сотрудника НКВД, добровольцем ушедшего на фронт. А Петр Лещенко, по ее свидетельству, не раз помогал знакомым евреям переправиться на безопасную для них территорию и избежать уничтожения.

Существуют две документальные версии первой встречи Петра Лещенко и Веры Белоусовой. Одну можно узнать, познакомившись с протоколом допроса Лещенко, другую – прочитав книгу мемуаров Белоусовой.

Лещенко сообщил следователю, что, приехав в Одессу с концертом, услышал о молоденькой певице, которая поет под собственный аккомпанемент на аккордеоне в одном из ресторанов, и захотел ее услышать. Это и была Вера. Ему очень понравились и она сама, и ее песни. Он пригласил Веру выступить на его концерте.

А Вера Георгиевна пишет о том, как мечтала побывать на концерте Лещенко, но не было денег на билет. К счастью, ей встретился хороший знакомый, музыкант, который должен был играть на этом концерте в оркестре. Провести на концерт знаменитости Веру он не мог, а на репетицию концерта – пожалуйста. Даже представил ее Лещенко. Петр Константинович попросил Веру что-нибудь спеть. Она спела песню Табачникова «Мама», и на глаза Лещенко навернулись слезы. С этого все у них и началось.

Подвела ли кого-то из супругов память? Возможно, Лещенко свою историю знакомства с Верой просто придумал, чтобы в деле не фигурировал еще и тот молодой музыкант, который их познакомил.

Есть романтическая версия о том, что Лещенко погиб, потому что отказался предать свою жену. С того момента, как советские войска вошли в Бухарест, Лещенко с женой безотказно выступал всюду, куда их приглашали советские военные чины и новые местные власти. Советские военные нередко спрашивали, не думает ли Лещенко вернуться на родину, и он отвечал, что всегда об этом мечтал.

Однажды подобный диалог происходил в присутствии Веры Георгиевны, и некий советский военный чин предложил ему осуществить, не мешкая, свою мечту, а Белоусовой прямо сказал: «Придется годик-другой лес повалить». И тут слукавил. За то, в чем ее собирались обвинить, годиком-другим отделаться было невозможно. Жену Лещенко военный трибунал приговорил к высшей мере.

Лещенко и думать не желал о возвращении на родину без Веры. Впрочем, если бы и решился, все равно ареста бы не избежал. Вера Георгиевна вспоминала, что следователь спрашивал ее, почему вышла замуж за этого отщепенца и белогвардейца?

«Белогвардеец и отщепенец». Таким он был и оставался в глазах тогдашних властей.

Что потом?

Согласно официальной версии, Петр Лещенко умер в тюремной больнице после неудачной операции по поводу язвы желудка. Дело его по сей день не рассекречено, где покоятся останки – неизвестно.

Вере Белоусовой высшую меру заменили на 25 лет лагерей, но на свободу она вышла уже через два года после ареста: Сталин умер, пошла волна реабилитаций. Белоусову освободили со снятием судимости.

Она работала в областных филармониях, дважды выходила замуж и вновь оставалась вдовой. Оба ее супруга еще до знакомства с ней искренне интересовались творчеством Петра Лещенко.

В последние годы жизни Вера Георгиевна сетовала на то, что хотя Петр Лещенко и вернулся в культурный пейзаж России, его образ часто искажают, придают ему блатноватые черты, а он никогда таким не был и блатных песен не пел. По воскресеньям ходил в церковь и пел во время службы в хоре. Как-то раз Вера Георгиевна думала обрадовать Лещенко наблюдением: прихожане заслушались его пением!

– Родной мой ребенок, – ответил Петр Константинович молодой жене, – в церкви не для прихожан поют. Я не пою, я с Богом говорю.

Пётр Константинович Лещенко (рум. Petre Leșcenco). Родился 2 (14) июня 1898 года в селе Исаево Херсонской губернии - умер 16 июля 1954 в румынской тюремной больнице Тыргу-Окна. Русский и румынский эстрадный певец, танцор, ресторатор.

Петр Лещенко родился 2 (14 по новому стилю) июня 1898 года в селе Исаево Херсонской губернии. Ныне это Николаевский район Одесской области.

Мать - Мария Калиновна Лещенкова.

Петр был внебрачным ребенком. В метрической книге районного архива сохранилась запись: «Лещенкова Мария Калиновна, дочь отставного солдата родила сына Петра 02.06.1898». В графе «отец» запись: «незаконнорождённый».

Крещен 3 июля 1898 года и в дальнейшем в документах Петра Лещенко фигурировала именно дата крещения. Крёстные: дворянин Александр Иванович Кривошеев и дворянка Катерина Яковлевна Орлова.

Известно, что мать Петра обладала абсолютным музыкальным слухом, знала много народных песен и хорошо пела, что оказало должное влияние на формирование его личности. Он с раннего детства также обнаружил незаурядные музыкальные способности.

Семья матери вместе с 9-месячным Петром переехала в Кишинёв, где примерно спустя девять лет мать вышла замуж за зубного техника Алексея Васильевича Алфимова.

Пётр Лещенко владел русским, украинским, румынским, французским и немецким языками.

Сам музыкант о себе писал: "В возрасте 9 месяцев с матерью вместе, а также с её родителями переехали на жительство в город Кишинёв. До 1906 года я рос и воспитывался дома, а затем, как имевший способности по танцам и музыке, был взят в солдатский церковный хор. Регент этого хора Коган позднее определил меня в 7-е народное приходское училище в Кишинёве. Одновременно с этим регент архиерейского хора Березовский, обратив на меня внимание, определил в хор. Таким образом, к 1915 году я получил общее и музыкальное образование. В 1915 году ввиду перемены голоса я в хоре участвовать не мог и остался без средств, поэтому решил пойти на фронт. Устроился вольноопределяющимся в 7-й Донской казачий полк и служил там до ноября 1916 года. Оттуда я был направлен в пехотную школу прапорщиков в город Киев, которую окончил в марте 1917 года, и мне было присвоено звание прапорщика. После окончания упомянутой школы через 40-й запасной полк в Одессе был отправлен на румынский фронт и зачислен в 55-й пехотный Подольский полк 14-й пехотной дивизии на должность командира взвода. В августе 1917 года на территории Румынии был тяжело ранен и контужен - и отправлен в госпиталь, сначала в полевой, а затем в город Кишинёв. Революционные события октября 1917 года застали меня в этом же госпитале. Ещё и после революции я продолжал находиться на излечении до января 1918 года, то есть до момента захвата румынскими войсками Бессарабии".

Бессарабия была в 1918 году объявлена румынской территорией, и Пётр Лещенко официально выписался из больницы уже румынским подданным.

После выхода из госпиталя жил у своих родственников. До 1919 года Лещенко работал токарем у одного частника, затем служил псаломщиком в церкви при Ольгинском приюте, подрегентом церковного хора в Чуфлинской и кладбищенской церквах. Кроме того, участвовал в вокальном квартете и пел в Кишинёвской опере, директором которой была некая Белоусова.

С осени 1919 года в составе танцевальной группы «Елизаров» (Данила Зельцер, Товбис, Антонина Кангизер) четыре месяца выступал в Бухаресте в театре «Алягамбра», затем с ними же весь 1920 год - в кинотеатрах Бухареста.

До 1925 года как танцор и певец в составе различных артистических групп гастролирует по Румынии. В 1925 году с Николаем Трифанидисом уезжает в Париж, где встречается с Антониной Кангизер. С нею, её 9-летним братом и матерью, с Трифанидисом в течение трёх месяцев выступает в парижских кинотеатрах.

Лещенко выступал с гитарным дуэтом в балалаечном ансамбле «Гусляр» с номером, в котором он играл на балалайке, а затем, переодевшись в кавказский костюм, выходил на сцену «арабскими шагами» с кинжалами в зубах, танцуя в «присядку» и сопровождая всё это метанием кинжалов в пол. Номер имел успех у публики.

Желая усовершенствовать технику танца, Лещенко поступил в балетную школу Трефиловой, которая считалась одной из лучших во Франции. В школе он познакомился с артисткой Жени (Зинаида) Закитт из Риги, латышкой. Пётр и Зинаида разучили несколько танцевальных номеров и стали выступать дуэтом в парижских ресторанах, с большим успехом. Вскоре танцевальный дуэт стал супружеской парой.

В феврале 1926 года в Париже Лещенко случайно встретил знакомого по Бухаресту Якова Вороновского. Тот собирался уезжать в Швецию - и предложил Лещенко своё место танцора в ресторане «Норманди». До конца апреля 1926 года Лещенко выступал в этом ресторане.

Поляки-музыканты, ранее работавшие в ресторане в Черновцах и имевшие контракт с турецким театром в городе Адане, приглашают Петра Лещенко и Закитт поехать с ними на гастроли. И с мая 1926 до августа 1928 года семейный дуэт совершил гастрольную поездку по странам Европы и Ближнего Востока - Константинополь, Адана, Смирна, Бейрут, Дамаск, Алеппо, Афины, Салоники.

В 1928 году супруги Лещенко возвращаются в Румынию, поступают в Бухарестский театр «Театрул Ностра». Затем они выезжают в Ригу, по случаю смерти отца жены. В Риге пробыли две недели и перебрались в Черновцы, где три месяца отработали при ресторане «Ольгабер». Затем - переезд в Кишинёв.

Вплоть до зимы 1929 года супруги Лещенко выступают в ресторане «Лондонский», в Летнем театре и кинотеатрах. Потом - Рига, где до декабря 1930 года Пётр Лещенко работал один в кафе «A.T.». Лишь на месяц уезжал по приглашению танцоров Смальцовых в Белград.

Когда Зинаида забеременела, их танцевальный дуэт распался. Ища альтернативный способ зарабатывания денег, Лещенко обратился к своим вокальным способностям.

Театральный агент Дуганов устроил Лещенко на месяц выезд на концерты в Либаву. В это же время Лещенко заключает контракт с летним рестораном «Юрмала». Всё лето 1931 года проводит с семьёй в Либаве. По возвращении в Ригу вновь работает в кафе «A.T.». В это время состоялось знакомство певца с композитором Оскаром Строком - создателем танго, романсов, фокстротов и песен. Лещенко исполнил и записал песни композитора: «Чёрные глаза», «Синюю рапсодию», «Скажите, почему» и другие танго и романсы. Работал и с другими композиторами, в частности с Марком Марьяновским - автором «Татьяны», «Миранды», «Насти-ягодки».

Хозяин нотного магазина в Риге, по фамилии Юно́ша, осенью 1931 года предложил Лещенко на десять дней поехать в Берлин для записи песен на фирме «Parlophon». Лещенко заключает также контракт с румынским филиалом английской фирмы звукозаписи «Columbia» (записано около 80 песен). Пластинки певца издают фирмы «Parlophone Records» (Германия), «Electrecord» (Румыния), «Bellaccord» (Латвия).

С весны 1932 года вновь работает вместе с Закитт в Черновцах, в Кишинёве. В 1933 году Лещенко с семьёй решил обосноваться на постоянное жительство в Бухаресте и поступил на работу в павильон «Рус». Кроме того - турне по Бессарабии, поездка в Вену для записи на фирме «Коламбия».

В 1935 году с Кавурой и Геруцким по улице Каля Виктория, 2 открывает ресторан «Лещенко», который просуществовал до 1942 года. Лещенко в своём ресторане выступал с ансамблем «Трио Лещенко»: супруга певца и его младшие сёстры - Валя и Катя.

В 1935 году Лещенко дважды выезжает в Лондон: выступает по радио, записывается на студии звукозаписи и по приглашению известного импресарио Гольта Лещенко даёт два концерта. В 1937 и 1938 годах на летний сезон с семьёй выезжал в Ригу. Всё остальное время до начала войны проводит в Бухаресте, выступая в ресторане.

За свою творческую жизнь певец записал свыше 180 граммофонных дисков.

Петр Лещенко в оккупированной Одессе

В октябре 1941 года Лещенко получил извещение из 16 пехотного полка, к которому был приписан. Но под разными предлогами Лещенко старается от службы уклониться и продолжает концертную деятельность. Лишь по третьему вызову Лещенко прибыл в полк в Фалтичени. Здесь его судили офицерским судом, предупредили, что надо являться по вызовам, и отпустили.

В декабре 1941 года Лещенко получил приглашение от директора Одесского оперного театра Селявина с просьбой прибыть в Одессу и дать несколько концертов. Он ответил отказом по причине возможного повторного вызова в полк.

В январе 1942 года Селявин сообщил, что дата концертов перенесена на неопределённый срок, но, тем не менее, все билеты проданы. В марте 1942 года Лещенко получил разрешение культурно-просветительского отдела Губернаторства за подписью Руссу на въезд в Одессу.

Он выехал в оккупированную румынскими войсками Одессу 19 мая 1942 года, остановился в гостинице «Бристоль». В Одессе 5, 7 и 9 июня Лещенко провёл сольные концерты.

На одной из своих репетиций он познакомился с девятнадцатилетней Верой Белоусовой, которая стала его второй женой.

В феврале 1943 года он получил распоряжение немедленно явиться в 16 пехотный полк для продолжения воинской службы. Знакомый гарнизонный врач предложил Петру Лещенко лечение в военном госпитале. Лещенко решается на удаление аппендикса, хотя в этом не было необходимости. После операции и 25 дней положенного отпуска на службу не является. Лещенко удаётся устроиться в военную артистическую группу 6 дивизии. До июня 1943 года выступает в румынских воинских частях.

В октябре 1943 года новое распоряжение от румынского командования: отправить Лещенко на фронт в Крым. В Крыму до середины марта 1944 года он был при штабе, а потом заведующим офицерской столовой. Затем получает отпуск, но вместо Бухареста приезжает в Одессу. Узнаёт, что семью Белоусовых должны отправить в Германию. Пётр Лещенко увозит свою будущую жену, её мать и двух братьев в Бухарест.

В сентябре 1944-го, после входа в Бухарест Красной армии, Лещенко давал концерты в госпиталях, воинских гарнизонах, офицерских клубах для советских солдат. С ним выступала и Вера Лещенко.

Арест и смерть Петра Лещенко

26 марта 1951 года Лещенко был арестован органами госбезопасности Румынии в антракте после первого отделения концерта в городе Брашове.

Из румынских источников известно, что Пётр Лещенко находился в Жилаве с марта 1951 года, потом в июле 1952 года был переведён в распределитель в Капул Мидиа, оттуда 29 августа 1953 года в Борджешть. С 21 или 25 мая 1954 года переведён в тюремную больницу Тыргу-Окна. Там ему была сделана операция по поводу открывшейся язвы желудка.

Существует протокол допроса Петра Лещенко, из которого ясно, что в июле 1952 года Пётр Лещенко был перевезён в Констанцу (недалеко от Капул Мидиа) и допрошен как свидетель по делу Веры Белоусовой-Лещенко, которая обвинялась в измене Родине.

Согласно воспоминаниям Веры Белоусовой-Лещенко, ей разрешили всего лишь одно свидание с мужем. Пётр показал жене свои чёрные (от работы или от побоев?) руки и сказал: «Вера! Я ни в чём, ни в чём не виноват!!!». Больше они не встречались.

Материалы по делу Лещенко до сих пор закрыты.

В СССР Пётр Лещенко был под негласным запретом. Имя его не упоминалось в советских СМИ. В годы перестройки о нем опять вспомнили. По советскому радио стали звучать записи песен в исполнении Лещенко. Потом о нём появились передачи и статьи. В 1988 году фирма «Мелодия» выпустила пластинку «Поёт Пётр Лещенко», ставшую очень популярной.

Пётр Лещенко. Моё последнее танго

Рост Петра Лещенко: 172 сантиметра.

Личная жизнь Петра Лещенко:

Дважды был женат.

Первая жена - артистка Жени (Зинаида) Закитт, уроженка Риги, латышка. Поженились в июле 1926 года.

В январе 1931 года у пары родился сын - Игорь (Икки) Лещенко (Игорь Петрович Лещенко) (1931-1978), балетмейстер Театра оперы и балета в Бухаресте.

Вторая жена - Вера Белоусова (в замужестве Лещенко), музыкант, певица. Познакомились в 1942 году на одной из репетиций. На тот момент она была студенткой Одесской консерватории. В мае 1944 года поженились.

Вера Белоусова-Лещенко в июле 1952 года была арестована. Она обвинялась в браке с иностранным подданным, что квалифицировалось, как измена Родине (ст. 58-1 «А» УК РСФСР, уголовное дело № 15641-п).

Вера Белоусова-Лещенко 5 августа 1952 была приговорена к смертной казни, которую заменили 25 годами лишения свободы, но в 1954 освобождена: «Заключённую Белоусову-Лещенко освободить со снятием судимости и с выездом в Одессу 12 июля 1954 года».

Вдове Лещенко удалось получить из Румынии единственную информацию: LESCENCO, PETRE. ARTIST. ARESTAT. A MURIT ÎN TIMPUL DETENIEI, LA. PENITENCIARUL TÂRGU OCNA. (ЛЕЩЕНКО, ПЁТР. АРТИСТ. ЗАКЛЮЧЁННЫЙ. УМЕР ВО ВРЕМЯ ПРЕБЫВАНИЯ В ТЮРЬМЕ ТЫРГУ-ОКНА).

Вера Лещенко умерла в Москве в 2009 году.

Образ Петра Лещенко в кино:

2013 году на экраны вышел сериал «Пётр Лещенко. Всё, что было...» режиссёра Владимира Котта (автор сценария Эдуард Володарский). Роль Петра Лещенко исполнили Иван Стебунов (Петр Лещенко в молодости) и Константин Хабенский.

песни из сериала "Пётр Лещенко. Всё, что было..."

Дискография Петра Лещенко:

За гитарный перебор (романс, муз. народная);
Пой, цыгане (романс);
Признайся мне (танго, муз. Arthur Gold);
Спи, моё бедное сердце (танго, О. Строк и J. Altschuler);
Останься (танго, муз. Э. Хёнигсберга);
Миранда (танго, муз. М. Марьяновского);
Аникуша (танго, Клауде Романо);
Милость («Всё за любовь я прощаю», вальс, Н. Варс);

Сашка (фокстрот, М. Хальм);
Я б так хотел любить (танго, Е. Скляров - Н. Михайлова);
Миша (фокстрот, Г. Вильнов);
Мальчишка (народная);
В цирке (бытовая, Н. Мирский - Колумбова - П. Лещенко);
Возле леса (цыганский вальс, оркестр Хёнигсберга - Хеккера);
Частушки;
Андрюша (фокстрот, З. Бялостоцкий);
Трошка (бытовая);
Кто ты (слоу-фокс, М. Марьяновский);
Алёша (фокстрот, Ж. Корологос);
Мой друг (английский вальс, М. Хальм);
Серенада (C. Sierra Leone);

Марш из к/ф «Весёлые ребята» (И. О. Дунаевский, Ostrowsky);
Лошадки (фокстрот);
Ха-ча-ча (фокстрот, Werner Richard Heymann);
Татьяна (танго, М. Марьяновский, оркестр Хёнигсберга);
Настенька (фокстрот, Траян Корня);
Плачь, цыган (романс);
Ты едешь пьяная (романс);
Сердце мамы (танго, муз. З. Карасиньского и Ш. Каташека);
Кавказ (ориент-фокстрот, муз. М. Марьяновского);
Мусенька (танго, слова и музыка Оскара Строка);
Дуня («Блины», фокстрот, муз. М. Марьяновского);
Забыть тебя (танго, С. Шапиров);
Давай простимся (танго-романс);
Капризная, упрямая (романс, Александр Кошевский);
Моя Марусечка (фокстрот, Г. Вильнов);
Мрачное воскресенье (венгерская песня, Режё Шереш);
Синяя рапсодия (слоу-фокс, Оскар Строк);


Туманно на душе (Е. Скляров, Надя Кушнир);
Марш из к/ф «Цирк» (И. О. Дунаевский, В. И. Лебедев-Кумач);
Не покидай (танго, О. Строк);

Старинный вальс (слова и музыка Н. Листова);
Стаканчики (слова Г. Гридова, муз. Б. Прозоровского);
Капитан;
Спой нам, ветер (песни из к/ф «Дети капитана Гранта», И. О. Дунаевский - В. И. Лебедев-Кумач);
Как хороши;
Колечко (романсы, Ольга Франк - Сергей Франк, аранж. J. Azbukin);
Ванька милый;
Настя ягоды продаёт (фокстроты, музыка и слова М. Марьяновского);
Голубые глаза (танго, слова и музыка Оскара Строка);
Вино любви (танго, слова и музыка Марка Марьяновского);
Чёрные глаза (танго, слова и музыка Оскара Строка);
Станочек (народная песня, слова Тимофеева, муз. Бориса Прозоровского);

Жизнь цыганская (таборная, муз. Д. Покрасса);
Рюмка водки (фокстрот на русский мотив, слова и музыка М. Марьяновского);
Льётся песня (цыганская кочевая, слова М. Лахтина, музыка В. Кручинина);
Чубчик (народная);
Прощай, мой табор;

Буран (таборная);
Марфуша (фокстрот, Марк Марьяновский);
Вернулась снова ты (танго);
У самовара (фокстрот, N. Gordonoi);
Моё последнее танго (Оскар Строк);
Ты и эта гитара (танго, музыка Е. Петерсбургского, русский текст Ротиновского);
Скучно (танго, Sasa Vlady);
Прощай, мой табор (русская цыганская песня);
Чубчик (русская народная песня);
Буран (таборная);
Бессарабянка (народный мотив);
Жизнь цыганская (таборная, муз. Д. Покрасс);
Что мне горе (цыганский романс);
Льётся песня (цыганская кочевая, сл. М. Лахтина, муз. В. Кручинина);
Станочек (народная песня, сл. Тимофеева, муз. Б. Прозоровского);
Скучно (танго);
Ты и эта гитара (танго);
Моё последнее танго́;
У самовара (фокстрот);
Марфуша (фокстрот);
Вернулась снова ты (танго);
Возле леса;
Чёрные глаза;
Мой друг (вальс, Max Halm);
Серенада (C. Sierra Leone);
Не уходи (танго, Е. Скляров);
Сашка (фокстрот, M. Halm);
Моя Марусечка (фокстрот, G. Villnow);
Давай простимся (танго);
Колечко;
Как хороши (романсы, Ольга Франк - Сергей Франк, аранж. J. Azbukin);
Признайся мне (танго, Arthur Gold);
Ты едешь пьяная (романс);
Сердце (танго, И. О. Дунаевский, аранжировка F. Salabert - Ostrowsky);
Марш весёлых ребят (И. О. Дунаевский, Ostrowsky);
Вино любви (танго, М. Марьяновский);
Голубые глаза (танго, Оскар Строк);
Мусенька родная (танго, Оскар Строк);
Дуня («Блины», фокстрот, М. Марьяновский);
Кавказ (фокстрот, М. Марьяновский);
Татьяна (танго, М. Марьяновский);
Ваня (фокстрот, Шапиров - Лещенко - Федотов);
Не покидай (танго, Оскар Строк);
Миранда (танго, М. Марьяновский);
Останься (танго, Э. Хёнигсберг);
Комарик (украинская народная песня);
Карії очі (украинская песня);
Эй, друг гитара!;
Капризная;
Туманно на душе;
Андрюша;
Беллочка;
Все, что было;
Льется песня;
Барселона;
Настя;
Марфуша;
Вернись;
Возле леса, у реки;
Песнь гитары;
Синий платочек (поёт Вера Лещенко);
Тёмная ночь;
Мама (поёт Вера Лещенко);
Наташа;
Надя-Надечка. Любимая (дуэт с Верой Лещенко);
Моя Марусечка;
Сердце;
Бродяга;
Чёрные косы;
Чёрные глаза;
Андрюша;
Катя;
Студенточка;
Петрушка;
Сердце мамы;
Лошадки;
Сашка;
Рюмка водки;
Не уходи;
Марфуша;
Послушай что скажу я;
Вечерний звон;
Однозвучно гремит колокольчик

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Шрифт:

100% +

Разные ситуации бывали на сцене, и проколы случались, но ты всегда находил выход. Твой коронный номер был «Танец с кинжалами», и еще ты блистательно делал арабские шаги и присядки. Со мной на концертах ты уже это не исполнял, но мне периодически демонстрировал. При этом вздыхал, что теряешь форму. Кокетничал. Я не знала, что такое арабские шаги, ты мне продемонстрировал «перекидки, не касаясь пола». Захватывающее зрелище. Я хвалила тебя, а ты – Закитт:

– Жени была главной. Движения такие ясные, блистательно танцевала. Я старался не отставать, хотел зрителя удивить. Однажды перестарался и неудачно кинжал бросил, собственный нос зацепил, кончик носа и стесал. Пришлось изображать партнера-неумеху. Вот шрам остался, и нос крючковатый стал.

Очень красноречиво ты продемонстрировал себя в профиль, а я подумала – хорошо, что танцы с кинжалами в прошлом.

У тебя было чему поучиться. Главное – надо быть внимательной. Наблюдаешь, запоминаешь, а потом свои вариации придумываешь. Научилась к праздникам относиться иначе, они перестали быть для меня «на одно лицо»: застолье, разговоры, песни, может танцы. В праздниках появился смысл, в каждом свой.

Ты приучал меня быть женщиной. Женщиной любимой, знающей себе цену. Как-то заехали к тебе в гостиницу. Ты заказал в номер обед. Пока ждали, ты разыграл целый спектакль, чтобы объяснить мне, как важно женщине, особенно музыканту, следить за руками. Изобразив волшебника, достал маникюрный набор и стал приводить в порядок мои ногти. Ты боялся меня обидеть, но я просто не знала, что ногти надо не только подстригать, что надо делать маникюр, а красивые ногти еще и лаком покрывают. Когда не знаешь, какие могут быть обиды? Только благодарность, что тебе преподали урок, как быть красивой. Потом обед. Помню, впервые попробовала котлету по-киевски. Но опять маленький спектакль с тобой в главной роли. С шутками-прибаутками ты продемонстрировал мне, как держать вилку, нож, как резать на кусочки котлету. Я училась у тебя даже таким мелочам. Мне не стыдно признаваться, что они мне были неведомы. Напротив, я наблюдала за тобой на сцене, в гостях, впитывала, училась. То были счастливые годы.

Осознание сложности того времени пришло позже. А тогда о многом старалась не думать. Когда ты впервые пришел в форме румынского офицера, вновь мелькнуло – как хорошо, что папы нет. О том, что тебе в форме этой тяжко, ты хотел объясниться, да не решался, боялся, что не пойму. В лагере пришло понимание, как легковесно было мое отношение к душевным мукам любимого человека, как ты был одинок в своих страданиях. Позже, на воле, один коммунист, узнав, что я была твоей женой, сказал мне:

– Хороший певец, но работа на оккупантов его не красит.

– А что он мог сделать? Подскажите.

– Как что? В партизаны податься, бежать и сдаться нашим советским властям.

У них всегда совет наготове. Да, я видела в лагере и таких, ушедших к партизанам, сдавшихся Советской власти. За ними в лагеря отправляли «ручейком» всех членов семьи. Ах да, детей младше пятнадцати щадили, в детские дома для «чесеиров» – членов семьи изменника Родины отправляли. Власть не утруждала себя соблюдением законов. Какие там законы! Детей и женщин уничтожали по ведомственной инструкции.

Этот приказ наркома внутренних дел Ежова от 15 августа 1937 года попался мне позже, когда я стала изучать материалы по репрессиям, пытаясь найти информацию о тебе. Вот приказ «Об операции по репрессированию жен и детей изменников Родины»: «Особое совещание рассматривает дела на жен изменников Родины и тех детей старше 15 лет, которые являются способными к совершению антисоветских действий. Грудные дети направляются вместе с осужденными матерями в лагеря, откуда по достижению возраста 1–1,5 лет передаются в детские дома и ясли. В том случае если сирот пожелают взять родственники (не репрессируемые) на свое полное иждивение, этому не препятствовать». Нужны ли комментарии? Возраст ребенка определяет его способность на антисоветские действия, сиротами называют детей при живых родителях. И – какой гуманизм! – разрешить родственникам, спасшимся от репрессий (правда, таковых не оставалось, чистили-то основательно), взять ребенка на свое иждивение.

Многое вспомнилось, многое узнала, что помогло постичь трагедию не только твою, а целого поколения – потерянного, растоптанного, так и не понявшего – ЗА ЧТО?

Я уже писала, что у вас с нашим соседом Нилом Топчим установились очень теплые отношения, но кроме воскресного пения в церковном хоре вы часто у нас дома устраивали музыкальные вечера. Меня усаживали за пианино, а сами пели. Ты, мама моя и Нил. Соседи на песни собирались – это скрашивало наш быт.

Конечно, меня могут упрекнуть, что, мол, война, оккупация, а они вечера устраивают. Но в том не было криминала. Неужто лучше сидеть в кромешной темноте и изводить страданиями душу? Это не было предательством по отношению к папе. Мы помнили о нем всегда, ждали писем, но увы, не знали, что с ним. Мама очень страдала, они с папой любили друг друга. Но мы были в полной изоляции, в полном неведении. Нас бросили без воды, без света, без продуктов, а оккупанты открыли церкви, театры, магазины. Разобраться голодным, обреченным на смерть если не от бомбежки и пули, то от голода, что гуманнее, было трудно. До сих пор историки и политики пытаются разобраться, где истина. Мы нашими домашними посиделками никого не предавали, мы пытались не сойти с ума и выжить. И такие песенные вечера только душу очищали. Песня, как молитва, помогала выжить. Моя первая учительница по музыке мне всегда говорила: «Когда плохо, садись за инструмент – играй, что на ум придет, играй самое любимое, только играй. Музыка унесет твою боль».

Самое страшное в войну – я говорю как человек, прошедший через это, – не потерять разум от страха, обреченности, отсутствия элементарных бытовых условий. До встречи с тобой мама и я были на грани такого состояния. Знаешь, все, кто видел тебя в Одессе, кто знал тебя не с чужих слов, никогда не позволил бы себе сказать: «Лещенко в оккупированной Одессе развлекал немцев». Не сказал бы, потому что все знали, что не развлекал, знали, скольким людям ты спас жизнь. Ты помог уехать, спрятаться многим евреям и цыганам.

Вот такое письмо я получила из Нетании от Изабеллы: «Здравствуйте, уважаемая Вера Георгиевна! Хотелось бы в вашем лице поблагодарить Петра Лещенко за его помощь в спасении жизни моего родственника Леонида. Ваш муж был мужественный, храбрый, веселый, светлый, жизнелюбивый, честный и высоко порядочный человек. Мой дедушка свято придерживался принципа „где нет корней, там нет ветвей” и хотел, чтобы его потомки знали как можно больше о своей семье и своих корнях. Петр Константинович – часть нашей семейной истории.

Он в нашем доме – символ доброты и смелости. В нашей семье я часто слышала это имя – Петр Лещенко – и конечно же в доме хранятся пластинки с его записями. Я выросла на его песнях. Эти записи, и когда под запретом были, и потом, всегда крутились в доме дедушки моего. В память об этом великом человеке. Пусть земля ему будет пухом и вечная ему память».

Получив такое письмо, я начала переписываться с Изабеллой. Узнала, что она родилась после войны спустя лет десять. Сейчас живет в Нетании, в Израиле. Бывает в Одессе. Ее дедушка прошел войну, был ранен. Когда он с внучкой гулял по Одессе, то показал ей ресторан, в котором ты выступал. Думаю, это был «Северный» – Изабелла не запомнила названия. А твое имя помнит и своим детям расскажет о тебе: «Я готова повторить на весь мир, что это был геройский поступок – укрывательство еврея во время войны. Петр Константинович именно это делал. Дедушка говорит, что знает и других, кого спас Лещенко. Встретиться дедушке с Петром Константиновичем не довелось, так как дедушка был на фронте, а бабушка с детьми находилась в эвакуации, куда дедушка и вернулся с фронта. В Одессу они вернулись после войны и Петра Константиновича уже не застали».

Я знаю и другие подобные истории, но здесь важно, что этот человек, прошедший войну, увидел в тебе спасителя, праведника. И три поколения его семьи знают о тебе, ты стал реликвией, легендой этого дома.

Продолжу рассказ Изабеллы: «Одесса была оккупирована румынами, но как говорят, хрен редьки не слаще. Евреи в то время пропадали целыми семьями. Кто не успел уехать, спрятаться, очень рисковал, появляясь на улицах Одессы. Многие музыканты и мой дядя Леня нашли убежище в ресторане Петра Константиновича. Им дали возможность не только работать при ресторане, но обеспечили питанием, дали угол для жилья. Зная доброту Петра Константиновича, люди приходили к нему с разными просьбами. Наш Ленечка был музыкантом и попросил спрятать его, готов был любую работу выполнять. Лещенко отвел его в ресторан и определил в оркестр. Предупредил, что в ресторане Ленечку не тронут, а на улицу не надо выходить. Лещенко рисковал своей головой. Власти, узнав, наказали бы его. Да не боялся он ничего, потому что был порядочным и храбрым Человеком».

Но это еще не вся история. В следующем письме Изабелла поведала: «К сожалению, мой дядя, спасенный Лещенко, не дожил до Победы. Так уж случилось, что он погиб перед самым освобождением города.

В один из апрельских дней, в перерыве между выступлениями Петра Константиновича, Леня вышел на улицу. Вечер выдался теплым, ничто не предвещало беды. Леня стоял у входа, здесь он увидел лучшую подругу своей матери. Она его узнала: „Леня, ты тут? А я думала, всех евреев перестреляли”. Развернулась и ушла. Леня понял, что надо немедленно бежать, потому что может доставить неприятности Петру Константиновичу. Не доверял он маминой подруге. Вернулся в ресторан за пиджаком, но на выходе его уже ждала та самая подруга, но не одна, а с двумя румынскими полицаями.

Леню забрали, доставили в участок, а там прямо перед входом заставили копать яму. Родная сестра Лени приехала в Одессу, чтобы повидаться с ним, шла мимо участка и увидела брата, который самому себе копал могилу. Полицаи стояли поодаль, курили, о чем-то беседовали между собой. Сестра Беба замедлила шаг, спросила Леню, что он делает. Леня попросил ее не оглядываться, передать родным, что его спас Лещенко, чужой человек, а близкая подруга мамы предала. Тут подошли полицаи, что-то сказали по-румынски, видимо, яма им показалось достаточно глубокой, и они расстреляли Леню на глазах у сестры. Она не могла ни кричать, ни плакать. Пришла в себя Беба в больнице. У нее был нервный срыв.

После войны Беба приехала в Одессу к дедушке и рассказала все, что передал ее Леня: о благодарности Петру Константиновичу, о смерти матери, которая порывалась пробраться в оккупированную Одессу повидать Леню, о предательстве маминой подруги, которая не подозревала, что Леня смог кому-то рассказать о случившемся. Горько было дедушке это слышать, потому что „лучшую и ближайшую подругу” своей сестры он встретил в городе, но тогда еще не знал о ее предательстве. Она же спокойно поговорила с дедушкой, расспросила о своей подруге. Дедушка не терял надежды встретиться с Петром Константиновичем, но узнал, что Лещенко и его жену Веру сослали в лагеря. Мы не понимали и не понимаем – за что? Ведь такой Человек заслуживает почестей и похвалы, а не лагерей, но тогда было все наоборот: белое – черное, черное – белое.

Низко кланяюсь Вам и памяти вашего мужа, великого певца и честнейшего Человека. С уважением, Изабелла».

Нужны ли комментарии к этой истории? Хочу только поблагодарить этих людей за память.

Ты мне не рассказывал, кого и как спасал. Ты даже не говорил, чего тебе стоило обезопасить моего старшего брата Жоржа, которого призвали в армию и отправили на фронт раньше папы и который появился в Одессе в дни оккупации и рассказал, что попал в плен, бежал. До отъезда в Бухарест ты его прикрывал как мог. Но тогда, в 1942-м, тебе нужно было и о себе позаботиться, потому что твои сын, жена, пусть вы и разводились, мама, отчим и сестры стали заложниками твоих решений, всецело зависели от тебя, как и мы.

Пролетело первое наше с тобой лето. Вести с фронта были неутешительные, но это была информация от оккупационных правителей. Ты где-то умудрялся выяснить правду:

– Скоро все должно закончиться. Я знаю, румыны не смогут долго воевать. Они очень мирные люди. Я столько лет прожил среди них. Уже сейчас у них другие настроения. Русские очень мужественные.

Я не задумывалась, что будет, когда закончится война. Просто очень хотела, чтобы это скорее случилось. Рядом с тобой переносить все было легче, но хотелось мира. Очень хотелось мира. Я, как и ты, мечтала многое успеть. Убеждена была, что папа вернется, он все поймет, и мы с тобой поженимся и останемся в Одессе. Или нет, мы поедем в Москву и там будем работать. Я закончу консерваторию. Стану певицей… Не подозревала я, что до Победы еще далеко, что испытаний на наши головы обрушится немало.

А пока шел сентябрь. Через месяц мне должно было исполниться 19 лет. Как-то вечером я занималась, разбирала новые пьесы любимого Грига. Ты работал в тот вечер без меня, обещал приехать утром и проводить в консерваторию на занятия. Потом к нам зашла моя подружка Людочка. Мы забрались на диван и с удовольствием перебирали новости: что в городе, что у знакомых. Людочка сказала, что все друзья рады за меня, что ты им очень нравишься. Неожиданно пришел ты:

– Я соскучился, хотел пожелать спокойной ночи и узнать, как успехи с Григом.

Увидел нас с подружкой, сплетничающих на диване, рассмеялся, мол, все понятно, не до Грига. Я стала оправдываться, но ты мой монолог остановил:

– Не то сделала – исправь, если то – продолжай. Надо делать, что сердце велит. Хорошо, что я вас обеих застал. Хочу посоветоваться. Осталось несколько дней, тебе 19 исполнится. Как отмечать будем?

– У меня первого ноября день рождения. Еще много времени.

Я тебе всегда верила. С тех пор 30 сентября свой день рождения отмечаю. Однажды анкету заполняла и написала эту дату – пришлось переписывать. Кадровичка еще рассмеялась, мол, артистки обычно убавляют возраст, а ты прибавила целый месяц.

Решили мы тогда собрать моих друзей по училищу, консерватории, соседей, конечно, и родственников.

День 30 сентября был сказочный. Проснулась я от папиного голоса. Я так ясно слышала его: «Доча, будь счастливой!» Подошла к окну, распахнула его. Больше года прошло, это была первая весточка от папы, пусть во сне. Я в том увидела добрый знак, рассказала маме. Лучше бы не делала этого – она расплакалась так горько, безутешно. В тот день она хорошо держалась, пела, с тетей Лелей и соседями накрыла праздничный стол, но глаза у мамы были грустные.

Много лет прошло с тех, много уже было пережито, когда она мне призналась, что и ей папа приснился. Он стоял на краю обрыва, а мама карабкалась по склону, пыталась дотянуться до него, но он не помог ей, отвернулся и ушел. Мама предчувствовала, что папа не простит мне моего счастья. Я же поняла, что он меня благословляет.

Тебе удалось устроить праздник, несмотря на внесенные войной коррективы. Накануне ты предупредил, чтобы мы тебя не ждали. Ты должен был подъехать позже. Собрались мои друзья и другие гости, кто-то включил проигрыватель. Слышу с балкона: «Верочка, кажется по твою душу посланец!»

Я решила, что ты подъехал, выбежала на балкон. Внизу стояла машина, из которой рассыльный доставал корзины с белыми розами. Я увидела три, а девчонки считали: четыре, пять… девятнадцать. Дверь машины захлопнулась, а парнишка в костюме рассыльного, подхватив две корзины, вошел в подъезд. Я отправилась встречать его. Я не сомневалась, что цветы от тебя. В каждой корзине была открытка, каждая с разными пожеланиями от тебя. Прости, без тебя я только треть их исполнила. Потом приехал ты. Всеобщий восторг, обо мне забыли – тебе все внимание. Без перехода поешь полюбившуюся мне «Ты и эта гитара»:

О, серенада
Звенит и замирает.
В душе отрада,
Душа поет и тает.
Как и эта гитара -
Неразлучная пара.
Пусть никто не узнает,
Что на сердце ты одна.

Все завороженно смотрят на тебя. А ты встаешь перед мамой на колено и просишь моей руки. Мама благословляет нас. После того как узнала о ее сне, понимаю, что́ тогда в ее душе творилось. Но в тот момент грусть выдавали только глаза. Наконец ты подошел ко мне. Достал красивую коробочку из синего бархата, из нее – колечко с маленьким переливающимся бриллиантиком:

– А что доча скажет?

А доча руку протягивает. Ты надел кольцо – как будто я сама примеряла и подбирала, так подошло! Оно осталось самым любимым. Ко времени ареста у меня уже было много всяких дорогих украшений, но все отняли, простите, изъяли. Ни о чем не жалею, только об этом колечке и твоей печатке. Хотя бы увидеть, хотя бы прикоснуться!

На следующий день ты переехал жить к нам. Тебя не смущало, что нет света, воды. Мы были вместе – и это счастье. А потом в храме на Старопортофранковской настоятель обручил нас. А расписались и обвенчались мы уже в Бухаресте, когда был официально оформлен развод с Зинаидой. Знаешь, тогда впервые я почувствовала, что Бог слышит меня.

Твои поклонники, дежурившие у гостиницы, очень быстро прознали о переезде и стали собираться у нашего дома. Неизменная картина: ты выходишь, к тебе бросаются, протягивают открытки для автографов, говорят «за жизнь», кто-то просит стать крестным его ребенку, кто-то денег. Огорченным никто не уходил.

В декабре ты вновь уехал в Бухарест. Сослался на простуду, заверил, что надо показаться врачам. Я все принимала на веру. Позже твоя сестра Валя рассказала: «Зинаида потребовала, чтобы Петя приехал. Угрожать стала. Она согласилась на развод, но потребовала ресторан с виллой. Брат согласился. А тут о тебе узнала, обозлилась. Стала угрожать, что на фронт отправит. У них с Петечкой ссоры начались намного раньше. Он надумал в Россию вернуться, она была против. Вроде по ее заявлению от Пети потребовали явиться в часть. Ну, может не по заявлению… Но повестки домой приносили, а Петя сказал, что не получал их. Вот она и объявила, что он все знал, и где Петя, тоже сказала. Он ей простил. Петя добрый».

Могу понять боль женщины, которой предпочли другую. Та, другая, вызывает раздражение только потому, что моложе. Наверное, обидно, больно. От любви все эти страдания далеки, скорее, страдания по собственной молодости ушедшей. К тому же Закитт была танцовщицей, знала, что такое успех. Говорю об этом сегодня, потому что с возрастом сама ощутила потерю зрителя, сцены, работы. Могу понять и посочувствовать искренне. Но писать подметные письма на еще недавно близкого тебе человека, сдавать его властям!.. Этого принять не могу. Хотела бы я верить, что это неправда. Но ты простил, ты слова плохого о Закитт никогда не сказал.

До нашей встречи в октябре 1941 года тебя как румынского подданного уже призывали на военную службу. Ты явился в штаб лишь по третьему вызову – заявил, что не получал извещения, и тебя судили офицерским судом. Но обошлись предупреждением и оставили в покое.

И вот через год приходят новые извещения, и в декабре ты уезжаешь в Бухарест, а возвращаешься в Одессу лишь в феврале 1943 года. По твоей просьбе нас опекали хозяева ресторана «Северный», иногда они просили меня там выступить.

Я очень по тебе скучала. Немного тревожно было на душе. Чуяло мое сердечко – лихо было тебе! Как раз об этих твоих сердечных зазубринах пишет в своих воспоминаниях, опубликованных в «Кадетской перекличке», Владимир Бодиско из Венесуэлы: «…Ко дню нашей встречи часть, в которой служил Лещенко, была расквартирована в Крыму, сам же он приехал в Бухарест в отпуск, через день должен был возвращаться. Отсюда подавленность, пессимизм, ведь закрыть горлышко крымской бутылки для Советской армии было лишь вопросом времени. И все же в ночь нашего ужина он разошелся, и нам удалось услышать почти весь его богатый репертуар. <…> В „Прощаюсь ныне с вами я, цыгане” обычно поют: „Вы не жалейте меня, цыгане”, Лещенко же заменил эту фразу своей: „Вы вспоминайте цыгана Петю”, что тогда прошло незамеченным, а теперь звучит почти пророчески:

Цыганский табор покидаю,
Довольно мне в разгуле жить.
Что в новой жизни ждет меня – не знаю,
О старой не хочу тужить.
Сегодня с вами затяну я песню,
А завтра нет меня, уйду от вас.
Вы вспоминайте цыгана Петю.
Прощай, мой табор,
Пою в последний раз.

Потом были старые романсы, его собственные танго, а еще позднее дошло время и до добровольческих песен, дроздовских, корниловских, казачьих. Слушали мы как зачарованные, и никто из нас не решился ему подпевать. А сам он пел без устали. Чувствовалось, как отдыхал он душой в своей песне, слушателями которой были люди родные по общему прошлому, по идеям и целеустремленности. Прямо скажу – незабываемый вечер.

Расходились мы на рассвете. Я до сих пор помню его небольшую фигуру в желто-зеленой шинели и в румынской фуражкой с огромным козырьком на голове, удаляющуюся от нас в направлении центра города, с зачехленной гитарой под мышкой. Больше я его никогда не видел и ничего о нем не слышал».

О том осеннем вечере 1943 года, описанном Бодиско, я прочитала не так давно. Об авторе ничего не знала, и ты никогда не называл его имени по вполне понятным причинам. Владимир Бодиско входил в группу Русского корпуса, состоящего из русских эмигрантов и представлявшего собой «невероятный винегрет». Боролись они за Россию, да только против нее. Когда читала Бодиско, до мельчайших подробностей вспомнила нашу встречу с тобой, случившуюся за полгода до этого февральского эпизода. Ты появился у нас дома с голубым патефоном «Колумбия» и подарочным набором твоих пластинок. Сказал, что скоро опять должен уехать и эти пластинки не позволят мне забыть тебя. Ты очень старался быть спокойным и веселым, но глаза выдавали тревогу. Вновь почувствовала твое состояние и увидела твои глаза, наполненные вселенской тоской. Я поверила автору воспоминаний из Венесуэлы. Врагом или патриотом он был – не мне судить, но то, что Владимир Бодиско точно угадал твое настроение – это правда. Ты уже давно решил, что все эти игры в патриотов, войны, бунты – не твое. Ты хотел вложить в меня то, чего сам не добился, пройти со мной то, что сам не успел. Ты как-то признался: «Есть Бог, Сцена и ты. Иного мне не надо. Вам хочу служить».

Развод, отказ от бизнеса, попытки вернуться в Союз – эти шаги лишь следствие принятых тобой решений, результат твоих внутренних поисков и переживаний. Союзников у тебя не было. Ни твоя мама с ее новой семьей, ни Зинаида Закитт со своими родными и окружением, ни твои друзья и знакомцы по Белому движению не могли принять тебя «советским». Да ты и не был таким. Ты определил свои ценности и хотел им служить – без политики, но в России. И потому ты прощался с прошлым. Никого не предавая, по-прежнему помогая, опекая, подставляя плечо, ты хотел начать жить согласно своим вере и принципам. Я была для тебя посланцем новой жизни. Но я сама многого не понимала и не могла объяснить. Я металась между тобой любимым и тобой в форме оккупанта. Я оправдывали твои поступки, но, пусть самую малость, все же боялась узнать что-то способное разрушить наше счастье. А тебе так нужна была поддержка! Если бы молодость знала…

Твое возвращение из Бухареста меня обрадовало, но передалась твоя тревога, и я попросила:

– Скажи мне правду, тебе что-то угрожает? Почему ты опять уезжаешь? С разводом не получается, ну и ладно. Подождем.

– Роднулечка моя, я в ответе за тебя. Значит, я решу все проблемы. Не переживай! Кому-то очень хочется, чтобы твой старенький, кхе-кхе, Петечка пошел воевать. А Петечка и молодой бы не пошел. Петечка не хочет воевать. Понимаешь, я получил команду сдать «охранную грамоту», значит, должен явиться в свой полк. А это фронт…

– Тебя могут убить?!

– Нет, дитя мое. Если подчинюсь – нам с тобой на чужбине век коротать. Не подчинюсь – еще хуже, всех близких беда ждет. Из двух зол выбирать третье тоже не хочу. Но я что-нибудь обязательно придумаю. У меня много друзей. Нас Бог в беде не оставит.

Ты показал мне распоряжение из примарии: срочно сдать документ о мобилизации на месте и явиться в 16-й пехотный полк. В голове не укладывалось, что ты пойдешь с румынами воевать против своих. Я боялась говорить об этом с мамой. Страшно стало, но я очень верила, что ты найдешь выход.

И ты нашел. Знакомый гарнизонный врач предложил тебе подлечиться в военном госпитале. Десять дней пролетели, пришло новое извещение явиться уже в другой полк. Врач больше не мог тебя держать в госпитале, но предложил сделать операцию по удалению аппендицита, хотя в этом не было необходимости. Ты согласился: еще десять дней выиграл, а потом еще двадцать пять дней положенного отпуска. Наступил май, ты отправился в Фалтичены, в мобилизационный штаб, оттуда в полк в город Турну Северин.

Тебе удалось получить новое назначение в дивизию, которая находилась в Керчи, в Крыму. Но вместо Крыма ты приехал в Одессу. Первая годовщина со дня нашей встречи. Ты признаешься, что не мог оставить меня без цветов. Я начинаю верить, что ты всесильный. Тебе удается устроиться в военную артистическую группу. Тогда я впервые увидела тебя в военной форме. Видно было, что тебе в ней неуютно, и я смолчала, не стала подливать масла в огонь. До октября 1943 года ты выступал сначала в румынских воинских частях, потом в госпиталях. Раза два я ездила с тобой. Ты перевел на румынский язык танго «Голубые глаза», и это единственное, что ты пел на румынском. Были еще румынские народные песни, но все их ты пел на русском языке. Твой репертуар слушатели знали и просили тебя петь еще и еще. Ты объяснял, что поешь только на русском. Никто не возражал. Слушали и также хлопали. Уже тогда я поняла, что румыны тебя любят и в обиду не дадут.

В октябре 1943 года командованию дивизии, при которой ты был в артистической группе, приходит приказ: отправить Лещенко на фронт в Крым. До середины марта 1944 года ты был при штабе переводчиком. Единственное, чего ты смог здесь добиться, так это убедить военачальников использовать твой опыт работы ресторатором. Сработало. Тебя назначили заведующим офицерской столовой. В марте удалось выхлопотать отпуск, ты самолетом вылетел из Джанкоя в Тирасполь, но далее вместо Бухареста приехал в Одессу.

Ты умудрялся передавать мне письма. Как? Не знаю, но точно не почтальон приносил. Кто же? Мне ты не объяснил. Может, опасался за тех людей, которые оказывали тебе услуги. Письма с фронта обычно минорны, твои, напротив, были все радостнее и веселее. По ним можно было предположить, что оккупация Одессы близится к концу. Ты писал мне стихи про «крымский ветер, который повернул». Тогда же появились три новых песни: «Любимая», «Черные косы» и «Веронька». Я с теми листочками, твоей рукой исписанными, не расставалась.

Крымский период твоей жизни долго не давал мне покоя. Мне удалось найти подшивки газет «Голос Крыма», упоминания о передачах на радио «Голос Крыма». Эти СМИ были рупором германского правительства. Неслучайно следователь на допросе так подробно расспрашивал тебя о публикациях и передачах 1943– 1944 годов:

«Вопрос: Вы принимали участие в выпускавшихся оккупантами газетах и журналах?

Ответ: Никаких моих корреспонденций, а также Белоусовой в газетах не помещалось.

Вопрос: Кто писал в газетах в отношении вас?

Ответ: В газетах иногда помещались отзывы о наших выступлениях на концертах, но кто их писал, мне неизвестно. Правда, в одну из газет, название которой не помню, по моей просьбе было помещено объявление о том, что такого-то числа в театре „Обозрение” состоится мой концерт с Белоусовой Верой. Никаких других корреспонденций я в редакции не посылал».

Простенькие вопросы, честные ответы, а в результате еще одна строка в обвинении по статье «измена родине»: соучастие во вражеской агитации. Мифическое сотрудничество с «Голосом Крыма» ставилось в вину и тебе, и мне. Эта газета издавалась на русском языке симферопольской горуправой в период фашистской оккупации 1941–1944 годов. Первый ее номер вышел в декабре 1941 года с воззванием: «Граждане! Перед вами открывается новая свободная жизнь. Необходимо общими усилиями преодолеть временные затруднения». Все публикации в газете, по крайней мере касающиеся тебя, давались без подписи. Знал ли ты о них? Возможно. Но среди дорогих твоему сердцу вещей этих газет ты не хранил. Заметки на первый взгляд безобидные. В одной сообщалось, что «перекопские и сивашские позиции противника защищали довольно внушительные силы немцев и румын. Петр Лещенко начал службу в одной из частей 3-го румынского кавалерийского корпуса». Юридически газета являлась органом Симферопольской городской управы, фактически представляла интересы Третьего рейха.

Для меня «Голос Крыма» стал единственным печатным источником, который смог приоткрыть некоторые страницы твоей крымской жизни. В номере от 5 декабря 1943-го есть заметка: «В пятницу, 3 декабря выступил по радио известный за границей исполнитель цыганских романсов и жанровых песен эмигрант Петр Лещенко. Он исполнил на русском языке четыре песенки, в том числе „Прощай, мой табор” и свою коронную песенку „Чубчик”. Голос певца звучал прекрасно и приятно обрадовал удивленных симферопольских радиослушателей, для которых его выступление было сюрпризом. Певец даст в Симферополе, вероятно, открытый концерт».

Выступление якобы было осуществлено по городской радиотрансляционной сети. Но его не было. Твое присутствие на фронте было номинальным. Но не использовать твоего имени пропаганда не могла, вот и крутили твои песни.

Заметка от 19 декабря 1943 года «П. Лещенко в редакции „Голоса Крыма”»: «В четверг, 16 декабря, радиослушатели получили снова удовольствие – перед микрофоном опять выступил певец Петр Лещенко. Он исполнил несколько номеров, среди которых есть и новые, в частности песенка, посвященная его бывшей партнерше по театру – известной артистке города Одессы В. Белоусовой, „Девонька”. Находясь в рядах действующей Румынской армии в качестве офицера, лично принимая участие в защите Крыма от вражеского вторжения, Петр Лещенко получает любезное согласие румынского командования на выступление перед гражданским населением – своими соотечественниками. Он надеется, что обстоятельства позволят ему скоро дать публичный концерт в Городском театре».

Песня-посвящение называлась не «Девонька», а «Веронька», и я получила ее текст в письме из Крыма. И конечно же, если бы Петр Лещенко был хоть как-то причастен к этой передаче и заметке, он бы не ошибся в названии своей песни. Но у журналистов была цель притянуть имя Лещенко, который любим публикой. Упоминание о тебе, о любезности командования, разрешившего концерты, о новой песне, прозвучавшей в несуществующей передаче, конечно, привлекло внимание читателей. Это и требовалось. Дальше можно публиковать агитлистки. В Симферополе концертов Лещенко не было ни одного.

Румынский певец русского происхождения; руководитель эстрадного ансамбля. Один из наиболее популярных русскоязычных исполнителей 1930-х гг.

Лещенко родился 3 июля 1898 г. в селе Исаево Херсонской губернии (ныне Одесской области Украины). Учился в сельской школе, пел в церковном хоре, рано приобщился к труду. Отчим разглядел в нём артистические наклонности и подарил гитару. В шестнадцать лет поступил в кишинёвскую школу прапорщиков, но его досрочно мобилизовали для помощи румынской армии и отправили на фронт. После тяжелого ранения попал в госпиталь, где его и застала Октябрьская революция.

Эмигрант, Париж, женитьба (1918-1926)

В связи с отторжением Бессарабии от России (январь 1918 г.), он неожиданно стал эмигрантом. Работал столяром, певчим, помощником соборного регента, мойщиком посуды в ресторане, подрабатывал в кинотеатрах и кафе. Ощутив недостаток профессиональной подготовки, в 1923 году поступил в балетную школу в Париже. Там женился на девятнадцатилетней танцовщице и классической балерине Зинаиде Закис, латышке, приехавшей во Францию из Риги с хореографическим ансамблем. Они подготовили несколько песенно-танцевальных номеров.

Успех, записи пластинок, война (1926-1941)

Летом 1926 года совершили гастрольную поездку по странам Европы и Ближнего Востока и получили известность. В 1928 году вернулись в Кишинёв. Сольную карьеру Лещенко начал почти в 32 года и, тем не менее, неожиданно обрел ошеломительный успех.

Певец подружился с прославленным композитором Оскаром Строком - создателем популярнейших танго, романсов, фокстротов и песен. Именно Строку удалось соединить интонации жгучего аргентинского танго с мелодичностью и задушевностью русского романса.

Лещенко исполнил и записал лучшие произведения прославленного композитора: «Чёрные глаза», «Синюю рапсодию», «Скажите почему» и другие танго и романсы маэстро. Работал и с другими талантливыми композиторами, в частности с Марком Марьяновским - автором «Татьяны», «Миранды», «Насти-ягодки». В 1932 г. двое англичан были пленены его вокальными данными и с их помощью Лещенко записал несколько произведений уже в Лондоне. В 1933 г. переехал на постоянное жительство в Бухарест. В 1935-1940 годах сотрудничал там с фирмами грамзаписи «Беллакорд» и «Колумбия» и записал более ста различных по жанру песен. В 1935 г. он опять ездил в Англию, выступал в ресторанах, в 1938 г. - в Риге, в 1940 - в Париже…

Гастроли в оккупированной Одессе, второй брак (1941-1951)

В 1941 году Румыния вместе с Германией вступила в войну против СССР. Лещенко в это время был на гастролях в Париже. С огромным трудом ему удалось вернуться в Бухарест, где он продолжил выступления в своем ресторане.

Вопрос о призыве Лещенко в румынскую армию неоднократно поднимался, но Лещенко удавалось избежать отправки на фронт. Его даже судил военный трибунал "за уклонение от призыва". Задолго до оккупации Одессы Лещенко получил предложение от директора одесского оперного театра Селявина дать концерт в Одессе. Были распроданы билеты, по городу развешены афиши, когда Одесса оказалась оккупирована немецко-румынскими войсками. Концерт был перенесен, так как возникли сложности с приездом Лещенко. Директор театра добился от культурно-просветительного отдела губернаторства разрешения на приезд Лещенко. Пётр Константинович выехал в Одессу.

В апреле 1942 года он приехал в оккупированную фашистами Одессу, где провел триумфальный концерт. На одной из своих репетиций он увидел Веру Белоусову. От музыкантов узнал, что она поет в кинотеатре и аккомпанировала себе на аккордеоне. Понравилась ему девушка, её голос, манера держаться, да и красива она была. Познакомился с ней и пригласил на свой концерт. Вера Белоусова училась в Одесской консерватории. Их роман развивался стремительно, несмотря на то, что Пётр был старше Веры на 25 лет.

В апреле 1943 года, дабы вновь избежать призыва в действующую румынскую армию, по предложению знакомого врача согласился на операцию по удалению аппендикса. Десять дней провел в госпитале, потом ему предоставили отпуск на 25 дней. После отпуска было предписание явиться в оперативный отдел штаба пехотного полка в Керчь. Но Лещенко в полк не поехал, а вернулся в Одессу. Ему удалось устроиться в военную артистическую группу. В составе этого коллектива он выступал в румынских воинских частях. В октябре 1943 он вынужден был выехать в Керчь, где до середины марта 1944 года служил заведующим столовой при штабе пехотного полка. В мае 1944 года развелся с Зинаидой Закис и зарегистрировал свой брак с Верой Белоусовой. В сентябре 1944, после освобождения Бухареста Красной армией, Лещенко давал концерты в госпиталях, воинских гарнизонах, офицерских клубах. Он исполнял сочиненные им патриотические песенки о русских девушках - «Наташа», «Надя-Надечка», пел «Темную ночь» Никиты Богословского, популярные русские песни. С ним выступала и его новая жена. На их концертах бывали и крупные военачальники - маршалы Жуков и Конев.

В 1944-1945 годах Лещенко поменял репертуар и в его песнях стала доминировать грустная тональность: «Бродяга», «Колокольчик», «Сердце мамы», «Вечерний звон», «Не уходи».

С лета 1948 года супруги выступали в различных кафе и кинотеатрах Бухареста. Потом нашли работу в только что созданном Театре эстрады.

Лещенко выяснял возможность возвращения в Советский Союз, обращался в «компетентные органы», писал письма Сталину и Калинину с просьбой о советском гражданстве. Чем руководствовался он при этом, сказать трудно, ведь ему сразу сказали, что Веру Белоусову считают в СССР предательницей.

Арест, тюрьма и смерть (1951-1954)

Официальная советская пропаганда во времена Сталина характеризовала его: «Самый пошлый и безыдейный белоэмигрантский кабацкий певец, запятнавший себя сотрудничеством с немецко-фашистскими оккупантами». 26 марта 1951 г. по прямому указанию МГБ СССР Лещенко был арестован органами госбезопасности Румынии в антракте после первого отделения концерта в Брашове и водворен в тюрьму под Бухарестом. 5 августа 1952 г. Белоусова, которая, как и Лещенко, обвинялась в измене Родине (выступления в оккупированной Одессе), была осуждена сроком на 25 лет лишения свободы. В 1953 г. была освобождена за отсутствием состава преступления. Много лет спустя жена узнала: Пётр Константинович стал одним из тысяч строителей Дунайского канала в Румынии и умер 16 июля 1954 г. в возрасте 56 лет не то от язвы желудка, не то от отравления. Местонахождение его могилы неизвестно. Архивы советского и румынского КГБ по делу Лещенко до сих пор не исследованы.

Возрождение популярности в 1988 году

За свою творческую жизнь певец записал свыше 180 граммофонных дисков, однако до 1988 г. ни одна из этих записей не была переиздана в СССР. Первая пластинка из серии «Поет Пётр Лещенко» была выпущена фирмой «Мелодия» к 90-летию со дня рождения певца в 1988 и в том же году заняла первое место в хит-параде ТАСС.

Родился Петр Константинович Лещенко 14 июня 1898 под Одессой в селе Исаево. Отец был мелким служащим. Мать, Мария Константиновна, малограмотная женщина, обладала абсолютным музыкальным слухом, хорошо пела, знала много украинских народных песен - что, конечно же, и оказало должное влияние на сына.

С самого раннего детства у Петра обнаружились незаурядные музыкальные способности. Рассказывают, что уже в семь лет он выступал перед казаками в своем селе, за что получил котелок каши и буханку хлеба...

В три года Петя лишился отца, а через несколько лет, в 1909, мать вторично выходит замуж, и семья переезжает в Бессарабию, в Кишинев. Петю устраивают в церковно-приходское училище, где у мальчика замечают хороший голос и зачисляют его в архиерейский хор. Попутно добавим, что в училище преподавали не только грамоту, но и художественно-гимнастические танцы, музыку, пение...

Несмотря на то, что Петя прошел только четыре года обучения, он приобрел многое. В 17 лет Петя был призван в школу прапорщиков. Через год он уже в действующей армии (шла Первая мировая война) в чине прапорщика. В одном из боев Петр был ранен и отправлен в кишиневский госпиталь. А в это время румынские войска захватили Бессарабию. Лещенко, как и тысячи других, оказался оторванным от родины, став "эмигрантом без эмиграции".

Нужно было где-то работать, зарабатывать на хлеб: молодой Лещенко поступает в румынское театральное общество "Сцена", выступает в Кишиневе, представляя модные в то время танцы (среди которых - лезгинка) между сеансами в кинотеатре "Орфеум".

В 1917 мать, Мария Константиновна, родила дочь, назвали ее Валентиной (в 1920 появилась на свет еще одна сестра - Екатерина) - а Петр выступает уже в кишиневском ресторане "Сюзанна"...

Позже Лещенко гастролирует по Бессарабии, затем, в 1925, приезжает в Париж, где выступает в гитарном дуэте и в балалаечном ансамбле "Гусляр": Петр пел, играл на балалайке, потом появлялся в кавказском костюме с кинжалами в зубах, молниеносно и ловко втыкал кинжалы в пол, затем - лихие "присядки" и "арабские шаги". Имеет потрясающий успех. Вскоре, желая усовершенствовать технику танца, поступает в лучшую балетную школу (где преподает знаменитая Вера Александровна Трефилова, урожденная Иванова, не так давно блиставшая на Мариинской сцене, завоевавшая славу и в Лондоне, и в Париже).

В этой школе Лещенко знакомится с ученицей из Риги Зинаидой Закит. Разучив несколько оригинальных номеров, выступают в Парижских ресторанах, и всюду имеют успех... Вскоре танцевальная пара становится парой супружеской. Молодожены совершают большую гастрольную поездку по странам Европы, выступая в ресторанах, в кабаре, на театральных сценах. Всюду публика восторженно принимает артистов.

Лучшие дня

И вот 1929 год. Город Кишинев, город юности. Им предоставляют сцену самого модного ресторана. Афиши гласят: "Ежевечерне в ресторане "Лондон" выступают знаменитые артисты балета Зинаида Закит и Петр Лещенко, приехавшие из Парижа."

По вечерам в ресторане звучал джаз-оркестр Михаила Вайнштейна, а ночью выходил уже, исполняя цыганские песни под аккомпанемент гитары (подаренной отчимом), Петр Лещенко, в цыганской рубахе с широкими рукавами. После появлялась красавица Зинаида. Начинались танцевальные номера. Все вечера проходили с большим успехом.

"Весной 1930, - вспоминает Константин Тарасович Сокольский, - в Риге появились афиши, извещающие о концерте танцевального дуэта Зинаиды Закит и Петра Лещенко, в помещении театра Дайлес по улице Романовской N37. Я на этом концерте не был, но через некоторое время увидел их выступление в программе дивертисмента в кинотеатре "Палладиум". Они и певица Лилиан Фернэ заполняли всю программу дивертисмента - 35-40 минут.

Закит блистала отточенностью движений и характерным исполнением фигур русского танца. А Лещенко - лихими "присядками" и арабскими шагами, совершая перекидки не касаясь руками пола. Потом шла лезгинка, в которой Лещенко темпераментно бросал кинжалы... Но особое впечатление оставляла Закит в сольных характерных и шуточных танцах, некоторые из них она танцевала на пуантах. И здесь, чтобы дать партнерше возможность переодеться для следующего сольного номера, Лещенко выходил в цыганском костюме, с гитарой и пел песенки.

Голос у него был небольшого диапазона, светлого тембра, без "металла", на коротком дыхании (как у танцора) и поэтому он не имел возможности своим голосом покрыть громадное помещение кинозала (микрофонов в то время не было). Но в данном случае это не имело решающего значения, потому что публика смотрела на него не как на певца, а как на танцора. А в общем его выступление оставляло неплохое впечатление... Программа кончалась еще парой танцев.

В общем их выступление как танцевальной пары мне понравилось - чувствовался профессионализм выступления, особенная отработка каждого движения, понравились мне и их красочные костюмы.

Особенно импонировала своим charme"ом и женским обаянием партнерша - таковы были ее темперамент, какое-то завораживающее внутреннее горение. Лещенко тоже оставлял впечатление прекрасного кавалера...

Вскоре нам представилось выступить в одной программе и познакомиться. Они оказались приятными, общительными людьми. Зина оказалась нашей рижанкой, латышкой, как она сказала, - "дочерью домовладельца по ул. Гертрудес, 27". А Петр - из Бессарабии, из Кишинева, где жила вся его семья: мать, отчим и две младшие сестры - Валя и Катя.

Здесь нужно сказать, что после Первой мировой войны Бессарабия отошла к Румынии, и таким образом вся семья Лещенко механически превратилась в румынских подданных.

Вскоре танцевальный дуэт оказался не у дел. Зина была беременна, и Петр, оставшись в некоторой степени без работы, стал искать возможности использовать свои голосовые данные и поэтому явился к дирекции рижского музыкального дома "Юноша и Фейерабенд" (это фамилии директоров фирмы), которая представляла интересы немецкой грамофонной фирмы "Парлофон" и предложил свои услуги как певец...

Впоследствии, кажется в 1933 году, фирма "Юноша и Фейерабенд" в Риге основала свою студию грамзаписи под названием "Бонофон", на которой я, в 1934 году, после первого возвращения из-за границы, впервые напел "Сердце", "Ха-ча-ча", "Шарабан-яблочко", и шуточную песенку "Антошка на гармошке".

Дирекция восприняла визит Лещенко равнодушно, заявив, что они такого певца не знают. После неоднократных посещений Петром этой фирмы они договорились, что Лещенко за свой счет поедет в Германию и на "Парлофоне" напоет десять пробных песен, что Петр и сделал.

В Германии фирма "Парлофон" выпустила пять дисков из десяти произведений, три из которых - на слова и музыку самого Лещенко: "От Бессарабии до Риги", "Веселись, душа", "Мальчишка".

Наши рижские меценаты иногда устраивали званые вечера, на которые приглашались популярные артисты. На один из таких вечеров у "доктора уха, горла и носа" Соломира (имя не помню, я его называл просто "доктор"), где я неоднократно бывал вместе с композитором Оскаром Давыдовичем Строком, мы взяли с собой Петра Лещенко. Он пришел с гитарой...

Между прочим, у Соломира стены кабинета были увешаны фотографиями наших оперных и концертирующих певцов и даже гастролеров, таких, как Надежда Плевицкая, Лев Сибиряков, Дмитрий Смирнов, Леонид Собинов и Федор Шаляпин, с трогательными автографами: "Спасибо за спасенный концерт", "Чудодею, вовремя вернувшему мне голос"... Соломир сам имел приятного тембра тенорок. Мы с ним всегда на таких вечерах пели романсы дуэтом. Так было и в тот вечер.

Потом Оскар Строк подозвал Петра, о чем-то с ним договорился и сел к роялю, а Петя взял гитару. Первое, что он спел (как у меня осталось в памяти), - романс "Эй, друг-гитара". Он держался смело, уверенно, голос лился спокойно. Потом спел еще пару романсов, за что был награжден дружными апплодисментами. Петя сам был в восторге, подошел к О. Строку и поцеловал его...

Честно говоря, в тот вечер он мне очень понравился. Тут ничего не было похожего на то, когда он пел в кинотеатрах. Там были громадные залы, а здесь, в небольшой гостиной, все было по-другому; и конечно, громадную роль сыграло то, что аккомпанировал прекрасный музыкант Оскар Строк. Музыка обогащала вокал. И еще, что я считаю одним из главных моментов: у певцов основа-основ - петь только на диафрагменном, глубоком дыхании. Если в выступлениях в танцевальном дуэте Лещенко пел на коротком дыхании, взбудораженном после танцев, то теперь чувствовалась некоторая опора звука, а отсюда и характерная мягкость тембра голоса...

На каком-то подобном семейном вечере мы опять встретились. Пение Петра опять всем понравилось. Оскар Строк заинтересовался Петром и включил его в программу концерта, с которой мы поехали в город Лиепаю, что на берегу Балтийского моря. Но здесь опять повторилась история выступления в кинематографе. Большой зал Морского клуба, в котором мы выступали, не дал Петру возможности показать себя.

То же самое повторилось и в Риге, в кафе "Барберина", где и другие условия для певца были неблагоприятны, и мне было непонятно, почему Петр согласился там выступать. Меня туда приглашали неоднократно, предлагали хороший гонорар, но, дорожа своим престижем певца, я всегда отказывался.

В старой Риге, на Измайловской улице, находилось небольшое уютное кафе под названием "А.Т." Что значили эти две буквы, я не знаю, вероятно, это были инициалы хозяина. В кафе играл небольшой оркестр под управлением прекрасного скрипача Герберта Шмидта. Иногда там шла небольшая программа, выступали певцы и особенно часто - блестящий, остроумный рассказчик-конферансье, артист Театра русской драмы, Всеволод Орлов, брат всемирно известного пианиста Николая Орлова.

Однажды мы сидели в этом кафе за столиком: доктор Соломир, адвокат Эльяшев, Оскар Строк, Всеволод Орлов и наш местный импресарио Исаак Тейтльбаум. Кто-то подал мысль: "А что, если в этом кафе устроить выступление Лещенко? Ведь он здесь мог бы иметь успех - помещение небольшое, да и акустика, видно, здесь не плохая."

В перерыве, когда оркестр сделал паузу, к нашему столу подошел Герберт Шмидт. Оскар Строк, Эльяшев и Соломир о чем-то с ним заговорили - мы, сидевшие на другом конце стола, сначала не обращали внимания. Потом по просьбе Тейтльбаума подошел управляющий кафе, и все это кончилось тем, что Соломир и Эльяшев "заинтересовали" Герберта Шмидта, чтобы он поработал с Лещенко, а Оскар взялся помочь ему с репертуаром.

Петр, когда узнал об этом, очень обрадовался. Начались репетиции. Оскар Строк и Герберт Шмидт сделали свое дело и недели через две состоялось первое выступление.

Уже первые две песни имели успех, но когда объявили, что будет исполнено "Мое последнее танго", публика, видя, что в зале находится сам автор - Оскар Строк, начала аплодировать, обращаясь к нему. Строк поднялся на сцену, сел к роялю - это окрылило Петра и после исполнения танго зал разразился бурными овациями. В общем первое, выступление прошло с триумфом. После этого я неоднократно слушал певца - и везде публика хорошо принимала его вступления.

Было это в конце 1930 года, который и можно считать годом начала певческой карьеры Петра Лещенко.

Зина, жена Петра, родила сына, которого по желанию отца назвали Игорем (хотя родственники Зины, латыши, предполагали другое, латышское имя).

Весной 1931 года я с труппой театра миниатюр "Бонзо" под управлением артиста-комика А.Н. Вернера уехал заграницу. Петр остался в Риге, выступая в кафе "А.Т." В это время там же, в Риге, владелец крупного книжного издательства "Грамату Драуге" Хелмар Рудзитис открывает фирму "Беллакорд Электро". В этой фирме Лещенко записывает несколько пластинок: "Мое последнее танго", "Скажите почему" и другие...

Первые же записи очень понравились дирекции, голос оказался очень фоногеничным, и с этого началась карьера Петра Лещенко как певца грамзаписи. За время пребывания в Риге Петр напел еще на "Беллакорде" помимо песен О. Строка и песни другого нашего, также рижского, композитора Марка Иосифовича Марьяновского "Татьяна", "Марфуша", "Кавказ", "Блины" и другие. [В 1944 году Марьяновский погиб в Бухенвальде]. Фирма за пение платила хороший гонорар, т.е. Лещенко наконец получил возможность иметь неплохой доход...

Приблизительно в 1932 году в Югославии, в Белграде, в кабаре "Русская семья", владельцем которого был серб Марк Иванович Гарапич, с большим успехом выступал наш рижский танцевальный квартет "Четверо Смальцевых", имевший европейскую известность. Руководтель этого номера Иван Смальцев слышал выступление П. Лещенко в Риге, в кафе "А.Т.", ему понравилось его пение, и поэтому он предложил Гарапичу ангажировать Петра. Договор был составлен на блестящих для Лещенко условиях - 15 долларов за вечер в два выступления (для примера скажу, что в Риге за пятнадцать долларов можно было купить хороший костюм).

Но судьба опять не улыбнулась Петру. Зал оказался узким, большим, да еще перед его приездом там выступала певица из Эстонии Воскресенская, обладательница обширного, красивого тембра драматического сопрано. Петя не оправдал надежд дирекции, потерялся - и хотя договор с ним был заключен на месяц, но через двенадцать дней (конечно, полностью заплатив по договору) с ним расстались. Думаю, что Петр сделал из этого вывод.

В 1932 или 33 году компания Геруцкий, Кавура и Лещенко открыли в Бухаресте, на улице Брезоляну, 7 небольшой кафе-ресторан под названием "Касуца ностру" ("наш домик"). Капитал вложил представительный на вид Геруцкий, который встречал гостей-посетителей, на кухне хозяйничал опытный повар Кавура, а Петя с гитарой создавал настроение в зале. Одежду посетителей в гардероб принимали отчим и мать Пети (именно в это время вся семья Лещенко из Кишинева переехала на жительство в Бухарест, а их сын Игорь продожал жить и воспитываться в Риге, у родственников Зины, и поэтому первый язык, на котором он начал говорить - латышский).

В конце 1933 я приехал в Ригу. Спел в Русском драматическом театре все музыкальные обозрения, выезжал в соседние Литву и Эстонию.

Петя неоднократно приезжал в Ригу, чтобы проведать сына. Когда они выходили на прогулку, то я всегда был переводчиком, потому что Петя не знал латышского языка. Вскоре Петр забрал Игоря в Бухарест.

Дела в "Касуца ностру" пошли хорошо, столики брались, как говорили, с бою, и настала необходимость перемены помещения. Когда осенью 1936 года, по контракту, я опять приехал в Бухарест, то уже на главной улице Калея Виктории (N1) был уже новый, большой ресторан, который так и назывался - "Лещенко".

Вообще Петр в Бухаресте пользовался большой популярностью. Он в совершенстве владел румынским языком, пел на двух языках. Ресторан посещало изысканное русское и румынское общество.

Играл прекрасный оркестр. Зина превратила сестер Петра, Валю и Катю, в хороших танцовщиц, выступали они вместе, но, конечно, гвоздем программы в основном уже был сам Петр.

Постигнув в Риге все тайны пения на пластинки, Петя договорился с филиалом американской фирмы "Колумбия" в Бухаресте и напел там много пластинок... Голос его в тех грамзаписях имеет прекрасный тембр, выразителен по исполнению. Ведь это истина: чем меньше металла в тембре голоса исполнителя интимных песенок, тем лучше он будет звучать на граммофонных пластинках (некоторые называли Петра "пластиночным певцом": у Петра не было соответствующего сцене голосового материала, при этом по исполнению на грампластинках интимных песенок, танго, фокстроттов и др. я считаю его одним из лучших русских певцов, которых мне приходилось слышать; когда и я пел песни в ритме танго, или фокстрота, требующие мягкости и задушевности голосового тембра, я всегда старался, напевая пластинки, тоже петь светлым звуком, совершенно убрав из тембра голоса металл, который наоборот необходим на большой сцене).

В 1936 году я находился в Бухаресте. Мой импресарио, С.Я. Бискер как-то говорит мне: скоро здесь, в Бухаресте, состоится концерт Ф.И. Шаляпина, а после концерта бухарестская общественность устраивает в честь его приезда банкет в ресторане "Континенталь" (где играл румынский скрипач-виртуоз Григораш Нику).

Концерт Шаляпина устраивал С. Я. Бискер, и конечно для меня место на концерт и на банкет было обеспечено...

Но в скором времени ко мне в гостиницу пришел Петр и сказал: "Я тебя приглашаю на банкет в честь Шаляпина, который состоится в моем ресторане!" И действительно, банкет состоялся в его ресторане. Оказалось, что Петр сумел договориться с администратором Шаляпина, сумел "заинтересовать" его, и банкет из "Континенталя" был перенесен в ресторан "Lescenco".

Я сидел от Ф. И. Шаляпина четвертым: Шаляпин, Бискер, критик Золоторев и я. Я был весь внимание, все время прислушивался, что говорил Шаляпин с сидевшими с ним рядом.

Выступая в программе вечера, Петр был в ударе, во время пения старался обратиться к столику, за которым сидел Шаляпин. После выступлений Петра Бискер спросил Шаляпина: "Как ты думаешь, Федор (они были на ты), Лещенко хорошо поет?" Шаляпин улыбнулся, посмотрел в сторону Петра и сказал: "Да, глупые песенки, хорошо поет."

Петя сначала, когда узнал об этих словах Шаляпина, обиделся, и я ему потом с трудом втолковал: "Ты можешь только гордиться такой репликой. Ведь то, что ты и я поем, разные модные шлягера, романсики и танго, действительно являются глупыми песенками по сравнению с классическим репертуаром. Но ведь тебя похвалили, сказали, что эти песенки ты хорошо поешь. И кто это сказал - сам Шаляпин! Это тебе самый большой комплимент из уст великого актера."

Федор Иванович в этот вечер был в прекрасном настроении, не скупился на автографы.

В 1932 супруги Лещенко возвращаются из Риги в Кишинев. Лещенко дает два концерта в Епархиальном зале, обладавшем исключительной акустикой, здание которого являлось красивейшим в городе.

Газета писала: "16 и 17 января в Епархиальном зале выступит известный исполнитель цыганских песен и романсов, пользующийся громадным успехом в столицах Европы, Петр Лещенко". После выступлений появились следующие сообщения: "Концерт Петра Лещенко прошел с исключительным успехом. Задушевное исполнение и удачный подбор романсов привел публику в восторг."

Затем Лещенко с Зинаидой Закит выступают в ресторане "Сюзанна", после этого - снова поездки по разным городам и странам.

В 1933 году Лещенко находится в Австрии. В Вене, на фирме "Колумбия" он записывается на пластинки. К сожалению, эта лучшая и крупнейшая фирма мира (филиалы которой были почти во всех странах), записала далеко не все произведения, которые исполнял Петр Лещенко: хозяевам фирм в те годы требовались произведения в модных в то время ритмах: танго, фокстроты и платили они за них в несколько раз больше, чем за романсы или народные песни.

Благодаря выходившим миллионными тиражами пластинкам, Лещенко приобретает необыкновенную популярность, с Петром охотно работают самые известные композиторы того времени: Борис Фомин, Оскар Строк, Марк Марьяновский, Клауде Романо, Ефим Скляров, Гера Вильнов, Саша Влади, Артур Голд, Эрнст Нонигсберг и другие. Ему аккомпанировали лучшие европейские оркестры: братьев Генигсберг, братьев Альбиных, Герберта Шмидта, Николая Черешни (в 1962 гастролировавший в Москве и других городах СССР), "Колумбия" Франка Фокса, "Беллакорд-Электро". Около половины произведений репертуара Петра Лещенко принадлежат его перу и почти все - его музыкальной аранжировке.

Интересно, что если Лещенко испытывал трудности, когда в больших залах его голос "пропадал", то на пластинки его голос записывался прекрасно (Шаляпин даже как-то назвал Лещенко "пластиночным певцом"), в то время как такие мастера сцены, как Шаляпин и Морфесси, свободно певшие в больших театральных и концертных залах, всегда были недовольны своими пластинками, по замечанию К. Сокольского, передававшими только какую-то долю их голосов...

В 1935 Лещенко приезжает в Англию, выступает в ресторанах, его приглашают на радио. В 1938 Лещенко с Зинаидой в Риге. В кемерском кургаузе состоялся вечер, на котором Лещенко с оркестром знаменитого скрипача и дирижера Герберта Шмидта дал свой последний концерт в Латвии.

А в 1940 были последние концерты в Париже: а в 1941 Германия напала на Советский Союз, Румыния оккупировала Одессу. Лещенко получает вызов в полк, к которому приписан. Идти воевать против своего народа он отказывается, его судит офицерский суд, но его, как популярного певца, отпускают. В мае 1942 он выступает в одесском Русском драматическом театре. По требованию румынского командования все концерты должны были начинаться с песни на румынском языке. И только потом звучали знаменитые "Моя Марусичка", "Две гитары", "Татьяна". Заканчивались концерты "Чубчиком".

Вера Георгиевна Белоусова (Лещенко) рассказывает: "Жила я тогда в Одессе. Закончила музыкальное училище, было мне тогда 19 лет. Выступала в концертах, играла на аккордеоне, пела... Как-то вижу афишу: "Выступает знаменитый, неподражаемый исполнитель русских и цыганских песен Петр Лещенко." И вот на репетиции одного из концертов (где я должна была выступать), подходит ко мне мужчина невысокого роста, представляется: Петр Лещенко, приглашает меня на свой концерт. Сижу я в зале, слушаю, а он смотрит на меня поет:

Вам девятнадцать лет, у Вас своя дорога.

Вы можете смеяться и шутить.

А мне возврата нет, я пережил так много...

Так мы познакомились и в скором времени поженились.Приехали в Бухарест, Зинаида согласилась на развод, только когда Петр оставил на нее ресторан и квартиру...

Поселились мы у его матери. В августе 1944 в город вошли русские войска. Лещенко стал предлагать свои выступления. Первые концерты принимались очень холодо, Петр очень переживал, оказалась, было дано распоряжение: "Лещенко не апплодировать". Лишь когда он дал концерт перед командующим составом, все сразу изменилось. Мы оба стали выступать в госпиталях, в частях, в залах. Командование выделило нам квартиру...

Так пролетели десять лет как один день. Петр все добивался разрешения вернуться на родину и однажды он это разрешение получил. Дает последний концерт - с триумфом прошло первое отделение, начинается второе... а он не выходит. Захожу в артистическую: лежат костюм, гитара, ко мне подошли двое в штатском и сказали, что Петра Константиновича увезли для беседы, "нужны уточнения".

Через девять месяцев дали мне адрес свидания и список нужных вещей. Приехала я туда. Отмерили шесть метров от колючей проволоки, наказали не приближаться. Привели Петра: ни сказать, ни прикоснуться. Расставаясь, он сложил руки, поднял к небу и говорит: "Видит Бог, нет у меня вины ни перед кем."

Вскоре арестовали и меня, "за измену", за брак с иностранным подданным. Привезли в Днепропетровск. Приговорили к расстрелу, потом заменили двадцатью пятью годами - отправили в лагерь. В 1954 году освободили. Узнала, что Петра Константиновича нет в живых.

Стала выступать, ездить по стране. В Москве встретилась с Колей Черешня (он был скрипачем в оркестре Лещенко). Коля рассказал, что в 1954 Лещенко умер в тюрьме, якобы отравившись консервами. Еще говорят, что посадили его за то, что, собрав своих друзей на прощальный ужин, он, подняв бокал, сказал: "Друзья! Я счастлив, что возвращаюсь на Родину! Моя мечта сбылась. Я уезжаю, но сердце мое остается с вами."

Последние слова и погубили. В марте 1951 Лещенко арестовали... Перестал звучать голос "любимца европейской публики Петра Константиновича Лещенко".

Вера Георгиевна Лещенко выступала на многих сценах страны как певица, как аккордеонистка и пианистка, пела в Москве, в "Эрмитаже". В середине восьмидесятых вышла на заслуженный отдых, как раз перед нашей встречей (в октябре 1985) она вернулись вместе с мужем, пианистом Эдуардом Вильгельмовичем, в Москву из города, где прошли ее лучшие годы - из красавицы Одессы. Встречи наши происходили в дружелюбной и непринужденной обстановке...

Сестра Петра Лещенко, Валентна, один раз видела брата, когда конвой вел его по улице, рыть канавы. Петр тоже увидел сестру и плакал... Валентина и сейчас живет в Бухаресте.

Другая сестра, Екатерина, проживает в Италии. Сын, Игорь, был великолепным балетмейстером Бухарестского театра, умер в возрасте сорока семи лет...