Идея произведения человек в футляре. «Человек в футляре» анализ

Когда я пробую представить себе Беликова, мне видится человечек, запертый в тесной маленькой черной коробочке. Человек в футляре... Какое, казалось бы, странное выражение, а как точно оно отражает человеческую сущность.

И самое Интересное, что этот человечек не пытается вырваться из окружающих его стен, ему там хорошо, уютно, спокойно, он отгорожен от всего мира, страшного мира, заставляющего людей мучиться, страдать, ставящего их перед сложными проблемами, для решения которых необходимо обладать определенной решительностью, благоразумием.

Чехов рисует человека, которому не нужен этот мир, у него есть свой, кажущийся ему лучше. Там все облачено в чехол, покрыто им и внутри, и снаружи. Вспомним, как выглядел Беликов: даже «в очень хорошую погоду» он «ходил в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате». И зонтик, и часы у него были в чехле, даже «...лицо, казалось, тоже было в чехле, так как он все время прятал его в поднятый воротник». Беликов всегда носил «темные очки, фуфайку, уши закладывал ватой и когда садился на извозчика, то приказывал поднимать верх». То есть стремление уйти в футляр давало о себе знать всегда и везде.

Он «всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было», а вот настоящее вызывало у него истинное отвращение. А его мышление? Оно тоже все закупорено, зашито. Он даже мысль свою прятал в футляр. «Для него были ясны только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь». Почему? Да потому что в запрещении все четко, определенно, понятно. Все в футляре, ничего нельзя! Вот это и есть идеальная жизнь в понимании Беликова.

Казалось бы, живешь ты в своем футляре, - пожалуйста, живи и дальше. Но не таков был Беликов. Свои цепи, цепи правил, беспрекословного подчинения, истинной любви к начальству он навязывает всем окружающим.

Он угнетает всех невероятной осторожностью, футлярными соображениями, давит на людей, как бы обволакивая их своим темным чехлом. Беликов против всего нового, яркого, постоянно опасается, как бы чего не вышло, как бы не дошло до начальства! Футляр «покрывает» его мозг, подавляя положительные эмоции на корню. Этот «черный футляр» не выдерживает яркого света, поэтому долой все, даже самые невинные, но не положенные по циркуляру развлечения.

Беликов осознает, работая в коллективе, что надо бы поддерживать отношения с сослуживцами, а потому старается проявить дружественность, быть хорошим товарищем. Это, конечно, прекрасно, но в чем же эти чувства находят выражение? Он приходит к кому-нибудь в гости, тихо садится в углу и молчит, тем самым, как он думает, выполняя долг настоящего товарища.

Естественно, что эту робкую «серую мышку» никто не любит, да и от него любви не ждут. Но даже в таком человеке просыпаются какие-то чувства, пусть очень слабенькие, можно сказать, «еще в самом зародыше», но они есть.

И возникают эти чувства по отношению к Варваре Саввишне Коваленко, сестре нового учителя истории и географии. Но и тут Беликов «прячет голову в песок» - все де надо обдумать, проверить. «Варвара Саввишна мне нравится... и я знаю, жениться необходимо каждому человеку, но... все это, знаете ли, произошло как-то вдруг... Надо подумать».

Даже свадьба у Беликова должна быть строго «регламентирована», а то "«женишься, а потом, чего доброго, попадешь в какую-нибудь историю». Принять ответственное решение Беликову очень трудно. Ему надо долго готовиться, собираться, а там, глядишь, и проблема сама собой решится, все будет вновь тихо и спокойно.

К тому же Беликов очень обидчивый, ранимый. Может быть, оттого и такой осторожный? Вспомним, как на него действует карикатура, что он испытывает, когда Варя видит его падающим с лестницы. Эти потрясения пробивают футляр, а для Беликова это равносильно смерти в прямом смысле слова.

Когда Беликов умирает, создается впечатление, что именно ради этого момента он и жил. «Теперь, когда он лежал в гробу, выражение у него было кроткое, приятное, даже веселое, точно он был рад, что, наконец, его положили в футляр, из которого он уже никогда не выйдет».

Да, Беликов не выйдет; но сколько еще таких человечков в футляре осталось, сколько их еще будет!

Возможно, будет их еще много.

Но попробуем поразмыслить, что ждет человека, ведущего футлярный образ жизни, в старости. Ведь, наверное, в конце жизненного пути необходимо ощущение того, что не

зря жил на этом свете, нужен кто-то, кто позаботился бы о тебе, дал, так сказать, «водицы напиться».

А если человек жил в футляре, футляре «без окон, без дверей», что же его ждет? Одиночество, я думаю, и нежелание окружающих принять, в его судьбе какое-либо участие. А одиночество - это страшно, даже для тех, кто покрыт чехлом с ног до головы.

Более десяти лет отделяют рассказ “Человек в футляре” от ранней юмористики, но в этом, одном из самых известных произведений Чехова-прозаика, немало общего с шедеврами его литературной молодости. Прежде всего, это сочетание конкретной социальной сатиры определенной исторической эпохи с философской темой, с вечными, общечеловеческими вопросами.

И название рассказа, и имя его главного героя сразу были восприняты как большое обобщение. Беликов, как писал современный критик, - один из тех типов, которые, вроде Обломова или Чичикова, выражают собой или целую общественную среду, или дух своего времени. “Футлярные люди”, “беликовы” - эти нарицательные обозначения замелькали в заголовках, на страницах статей, вошли в обиход, стали общепонятными формулами. Шестью годами ранее Лесков сказал, прочитав другой рассказ Чехова: “Всюду - палата № 6. Это Россия...” И теперь впечатление было во многом сходным: “Вся Россия показалась мне в футляре”, - пишет Чехову читательница.

Этот рассказ о гимназии и городе, терроризированных страхом, который внушало ничтожество, вобрал в себя признаки жизни всей страны за полтора десятилетия. Да, это была вся Россия эпохи Александра III, только что отошедшей в прошлое, но то и дело о себе напоминавшей.

Изображение Беликова идет от биологического, характерно-психологического, к социальному, к проявлениям природного начала в общественной жизни. Это неудивительно: Чехов - врач, владеющий естественно-научной точкой зрения, убежденный, что точные знания и поэзия никогда не враждовали друг с другом.

Сравнение с деревенской затворницей Маврой дает повод упомянуть о тех временах, когда предок человека “жил одиноко в своей берлоге”, упомянуть о явлениях атавизма в человеческой природе. Описание странных и смешных черт характера, внешности, поведения Беликова поначалу вполне забавно и безобидно. Этот человек уподоблен животным, улитке или раку-отшельнику - кому же вред от этих существ, которые сами всего боятся?

А далее звучит сигнал, столь понятный современникам Чехова. Беликов - учитель древних языков, но во имя чего он их преподавал? Они были для него тем же футляром, “куда он прятался от действительной жизни”. Это уже прямой намек на только что завершившуюся эпоху. Преподавание древних языков в гимназиях рассматривалось министрами Александра III как средство, призванное отвлечь молодежь от “вредных” увлечений, от интереса к злобе дня. “И мысль свою Беликов также старался запрятать в футляр”.

Из описания тщедушного гимназического учителя вырастаю! точно обозначенные приметы эпохи. Мысль, которую стараются запрятать в футляр. Господство циркуляра запрещающего. Разгул шпионства, высматривания, доноса. Газетные статьи с обоснованием запретов на все, вплоть до самых нелепых (“запрещалась плотская любовь”). И как итог - страх, рабский, добровольный, всеобщий. Беликов “угнетал нас”, “давил на всех”, “стали бояться всего”, “подчинялись, терпели”. Тут же, параллельно с изображением Беликова, по-чеховски лаконичная и точная характеристика запуганной российской интеллигенции: “...стали бояться всего. Боятся громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте...” Так ведут себя “мыслящие, порядочные” интеллигенты, поддавшись страху перед человеком в футляре.

Чем завершается этот блестящий резко социальный памфлет? Возвратом к тому, с чего начинался рассказ, - к натуре, к психологии: “...ему, человеку по натуре одинокому...” Чехов - естественник, медик и художник - постоянно в своем творчестве идет от живой, здоровой жизни как нормы. Он не противопоставляет естественное, в том числе биологическое, социальному, а видит их переплетение, обусловленность, взаимовлияние.

Циркуляры-запреты, столь близкие и понятные Беликову, борются именно с этой живой жизнью, с естеством. О циркуляр разбиваются волны плещущего житейского моря: проказы гимназистов, любовные свидания, домашние спектакли, громкое слово, игры, помощь бедным, переписка, т.е. любые формы общения. При всей пестроте и неравнозначности это есть различные проявления живой жизни.

У Чехова не названы наиболее серьезные, важные формы общественной жизни и деятельности, против которых в первую очередь направлялись запреты и циркуляры (может быть, только намеком в отзывах Беликова о Коваленках: “странный образ мыслей”, “рассуждают они”, “попадешь в какую-нибудь историю”). Более конкретно называть эти формы невозможно, да, пожалуй, в этом нет необходимости. Главное для писателя - показать несовместимость беликовского футляра с живой жизнью, с душевным здоровьем - со всем, что было для Чехова “святая святых”.

И подытожено описание Беликова в характерном для Чехова ключе, все вершит чисто чеховский парадокс. Человек, который должен бы чувствовать себя наиболее привычно в среде, им создаваемой, в нравах, им насаждаемых, первый страдает от них сам.

Беликов, державший в руках целый город, сам “скучен, бледен”, не спит по ночам. Он запугал прежде всего себя, ему страшно в футляре, ночью под одеялом, он боится повара Афанасия, начальства, воров. Этот парадокс вновь подсказан внезапным прошлым - страхом Александра III, который прятался от запуганных им подданных в Гатчине. Если это и “натура”, просто “разновидность человеческого характера”, как рассказчик Буркин склонен объяснять явление беликовщины, то сколь же она противоествественна, саморазрушительна, враждебна самой жизни!

Весь рассказ - история чуть было не состоявшейся женитьбы Беликова на Вареньке Коваленко. Краснощекая, серьезная или задумчивая, сердечная, поющая, спорящая Варенька, с ее песней “Виют витры”, борщом “с красненькими и синенькими”, - это сама жизнь рядом со смертельной заразой - Беликовым. Ее появление в художественной системе рассказа - напоминание о другой жизни, вольной, наполненной движением, смехом. Также звучала украинская, “малороссийская” тема и в повестях Гоголя - по контрасту с темой жизни серой и скучной.

История едва не состоявшейся женитьбы Беликова завершается его смертью. И в этой, собственно сюжетной, части рассказа сталкиваются два конкретных начала - жизни и смертельной заразы. Сама жизнь - Варенька Коваленко. Атрибуты жизни - смех (карикатура), движение (велосипед). И сама смерть - похудевший, позеленевший, еще глубже втянувшийся в свой футляр Беликов.

Чехов, художник-музыкант, для выражения своей мысли активно пользуется такими приемами музыкальной композиции, как повтор, проведение темы через разные голоса-инструменты. То, что мы узнаем от рассказчика, гимназического учителя Буркина, - характеристика Беликова и распространяемой им заразы, болезни, - будет сказано еще раз гораздо более резким и решительным тоном. Приехавший с Украины учитель Коваленко грубо и прямо назовет все своими именами: Беликов - “паук, гадюка, Иуда”, атмосфера в гимназии - “удушающая”, “кислятиной воняет, как в полицейской будке”... Уже известная тема словно исполняется на другом музыкальном инструменте, в другой тональности, в чем-то резко эту тему проясняющей.

“Kolossalische Skandal” описан так, что писатель позволяет теперь увидеть все глазами Беликова, с точки зрения его понятий. И здесь он не боится дать почувствовать читателю нечто вроде жалости к своему пациенту. Так врач внимательно и участливо выслушивает показания несимпатичного ему больного. Но и осмеянный, испытывающий ужас и потрясение Беликов остается до конца верен себе (“я должен буду доложить господину директору содержание нашего разговора... в главных чертах. Я обязан это сделать”).

От такой смены точки зрения образ стал объемнее, завершеннее. Но итоговое впечатление однозначно: удовольствие, с которым учителя хоронили Беликова, вполне передается читателю.

Завершающее историю рассуждение Буркина вновь звучало злободневно для современников: “...жизнь потекла по-прежнему... не запрещенная циркулярно, но и не разрешенная вполне; не стало лучше”. После смерти своего отца новый царь Николай II назвал “бессмысленными мечтаниями” те надежды на предоставление самых скромных прав, которые выражались в обществе, и заявил, что он будет “охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его незабвенный покойный родитель”.

Все останется по-старому, лучше не станет - такие настроения действительно охватили большую часть русского общества в начале нового царствования. И слова учителя Буркина: “...а сколько еще таких человеков в футляре осталось, сколько их еще будет!” - передавали это угнетенное состояние.

Но чуткий к современности Чехов различал и другие голоса, другие настроения. В конце рассказа проявляется общественный радикальный темперамент слушателя, которому Буркин поведал свою историю, Ивана Иваныча Чимши-Гималайского. “Нет, больше жить так невозможно!” - заявляет он, вступая в спор с унылым выводом Буркина. В музыкальную композицию рассказа врываются, как партия трубы, слова человека, который не хочет удовлетвориться старой истиной о том, что все останется как было, все пройдет, а хочет решительных перемен, ломки вокруг себя.

Россия уже находилась в преддверии великих потрясений, и именно об этом, об ожидании скорых перемен одними из первых заговорили герои Чехова. Иван Иваныч и учитель Коваленко из рассказа незнакомы, никогда друг с другом не встречались, но они очень похожи своей непримиримой реакцией на беликовщину, на футляр. Чехов не случайно пишет о таких людях: в самой действительности они попадались все чаще, сама жизнь порождала их все больше.

И общественное значение творчества Чехова в тот период было огромным. «Такие рассказы, как Ваш “Человек в футляре”, хорошо будят, расталкивают», - писал Чехову один из читателей. Чеховские рассказы возбуждали в современниках, как писал в 1900 г. молодой Максим Горький, “отвращение к этой сонной, полумертвой жизни - черт бы ее побрал!”

Конечно, существует большая разница между тем, как читалось произведение современниками и как видится оно более ста лет спустя. Самые злободневные для своей эпохи вещи могут оказаться преданными равнодушному забвению уже следующим поколением читателей. Смысл великих творений, скрытые в них богатства, как всегда, постепенно раскрываются во времени, испытываются им на прочность. И “Человек в футляре” - отнюдь не только картина жизни русской провинции в определенную эпоху. На современном ему материале Чехов ставил проблемы большого общечеловеческого значения, имеющие универсальный смысл, остающиеся актуальными во все времена.

Футляры, шаблоны, стереотипы мышления и поведения разные в разных случаях. В “Человеке в футляре” футляр имеет явно социально-политическую окраску, ибо это “ложное представление”, по которому строилась жизнь целой страны в определенную эпоху.

Более десяти лет отделяют рассказ “Человек в футляре” от ранней юмористики, но в этом, одном из самых известных произведений Чехова-прозаика, немало общего с шедеврами его литературной молодости. Прежде всего, это сочетание конкретной социальной сатиры определенной исторической эпохи с философской темой, с вечными, общечеловеческими вопросами.

И название рассказа, и имя его главного героя сразу были восприняты как большое обобщение. Беликов, как писал современный критик, - один из тех типов, которые, вроде Обломова или Чичикова, выражают собой или целую общественную среду, или дух своего времени. “Футлярные люди”, “беликовы” - эти нарицательные обозначения замелькали в заголовках, на страницах статей, вошли в обиход, стали общепонятными формулами. Шестью годами ранее Лесков сказал, прочитав другой рассказ Чехова: “Всюду - палата № 6. Это Россия...” И теперь впечатление было во многом сходным: “Вся Россия показалась мне в футляре”, - пишет Чехову читательница.

Этот рассказ о гимназии и городе, терроризированных страхом, который внушало ничтожество, вобрал в себя признаки жизни всей страны за полтора десятилетия. Да, это была вся Россия эпохи Александра III, только что отошедшей в прошлое, но то и дело о себе напоминавшей.

Изображение Беликова идет от биологического, характерно-психологического, к социальному, к проявлениям природного начала в общественной жизни. Это неудивительно: Чехов - врач, владеющий естественно-научной точкой зрения, убежденный, что точные знания и поэзия никогда не враждовали друг с другом.

Сравнение с деревенской затворницей Маврой дает повод упомянуть о тех временах, когда предок человека “жил одиноко в своей берлоге”, упомянуть о явлениях атавизма в человеческой природе. Описание странных и смешных черт характера, внешности, поведения Беликова поначалу вполне забавно и безобидно. Этот человек уподоблен животным, улитке или раку-отшельнику - кому же вред от этих существ, которые сами всего боятся?

А далее звучит сигнал, столь понятный современникам Чехова. Беликов - учитель древних языков, но во имя чего он их преподавал? Они были для него тем же футляром, “куда он прятался от действительной жизни”. Это уже прямой намек на только что завершившуюся эпоху. Преподавание древних языков в гимназиях рассматривалось министрами Александра III как средство, призванное отвлечь молодежь от “вредных” увлечений, от интереса к злобе дня. “И мысль свою Беликов также старался запрятать в футляр”.

Из описания тщедушного гимназического учителя вырастаю! точно обозначенные приметы эпохи. Мысль, которую стараются запрятать в футляр. Господство циркуляра запрещающего. Разгул шпионства, высматривания, доноса. Газетные статьи с обоснованием запретов на все, вплоть до самых нелепых (“запрещалась плотская любовь”). И как итог - страх, рабский, добровольный, всеобщий. Беликов “угнетал нас”, “давил на всех”, “стали бояться всего”, “подчинялись, терпели”. Тут же, параллельно с изображением Беликова, по-чеховски лаконичная и точная характеристика запуганной российской интеллигенции: “...стали бояться всего. Боятся громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте...” Так ведут себя “мыслящие, порядочные” интеллигенты, поддавшись страху перед человеком в футляре.

Чем завершается этот блестящий резко социальный памфлет? Возвратом к тому, с чего начинался рассказ, - к натуре, к психологии: “...ему, человеку по натуре одинокому...” Чехов - естественник, медик и художник - постоянно в своем творчестве идет от живой, здоровой жизни как нормы. Он не противопоставляет естественное, в том числе биологическое, социальному, а видит их переплетение, обусловленность, взаимовлияние.

Циркуляры-запреты, столь близкие и понятные Беликову, борются именно с этой живой жизнью, с естеством. О циркуляр разбиваются волны плещущего житейского моря: проказы гимназистов, любовные свидания, домашние спектакли, громкое слово, игры, помощь бедным, переписка, т.е. любые формы общения. При всей пестроте и неравнозначности это есть различные проявления живой жизни.

У Чехова не названы наиболее серьезные, важные формы общественной жизни и деятельности, против которых в первую очередь направлялись запреты и циркуляры (может быть, только намеком в отзывах Беликова о Коваленках: “странный образ мыслей”, “рассуждают они”, “попадешь в какую-нибудь историю”). Более конкретно называть эти формы невозможно, да, пожалуй, в этом нет необходимости. Главное для писателя - показать несовместимость беликовского футляра с живой жизнью, с душевным здоровьем - со всем, что было для Чехова “святая святых”.

И подытожено описание Беликова в характерном для Чехова ключе, все вершит чисто чеховский парадокс. Человек, который должен бы чувствовать себя наиболее привычно в среде, им создаваемой, в нравах, им насаждаемых, первый страдает от них сам.

Беликов, державший в руках целый город, сам “скучен, бледен”, не спит по ночам. Он запугал прежде всего себя, ему страшно в футляре, ночью под одеялом, он боится повара Афанасия, начальства, воров. Этот парадокс вновь подсказан внезапным прошлым - страхом Александра III, который прятался от запуганных им подданных в Гатчине. Если это и “натура”, просто “разновидность человеческого характера”, как рассказчик Буркин склонен объяснять явление беликовщины, то сколь же она противоествественна, саморазрушительна, враждебна самой жизни!

Весь рассказ - история чуть было не состоявшейся женитьбы Беликова на Вареньке Коваленко. Краснощекая, серьезная или задумчивая, сердечная, поющая, спорящая Варенька, с ее песней “Виют витры”, борщом “с красненькими и синенькими”, - это сама жизнь рядом со смертельной заразой - Беликовым. Ее появление в художественной системе рассказа - напоминание о другой жизни, вольной, наполненной движением, смехом. Также звучала украинская, “малороссийская” тема и в повестях Гоголя - по контрасту с темой жизни серой и скучной.

История едва не состоявшейся женитьбы Беликова завершается его смертью. И в этой, собственно сюжетной, части рассказа сталкиваются два конкретных начала - жизни и смертельной заразы. Сама жизнь - Варенька Коваленко. Атрибуты жизни - смех (карикатура), движение (велосипед). И сама смерть - похудевший, позеленевший, еще глубже втянувшийся в свой футляр Беликов.

Чехов, художник-музыкант, для выражения своей мысли активно пользуется такими приемами музыкальной композиции, как повтор, проведение темы через разные голоса-инструменты. То, что мы узнаем от рассказчика, гимназического учителя Буркина, - характеристика Беликова и распространяемой им заразы, болезни, - будет сказано еще раз гораздо более резким и решительным тоном. Приехавший с Украины учитель Коваленко грубо и прямо назовет все своими именами: Беликов - “паук, гадюка, Иуда”, атмосфера в гимназии - “удушающая”, “кислятиной воняет, как в полицейской будке”... Уже известная тема словно исполняется на другом музыкальном инструменте, в другой тональности, в чем-то резко эту тему проясняющей.

“Kolossalische Skandal” описан так, что писатель позволяет теперь увидеть все глазами Беликова, с точки зрения его понятий. И здесь он не боится дать почувствовать читателю нечто вроде жалости к своему пациенту. Так врач внимательно и участливо выслушивает показания несимпатичного ему больного. Но и осмеянный, испытывающий ужас и потрясение Беликов остается до конца верен себе (“я должен буду доложить господину директору содержание нашего разговора... в главных чертах. Я обязан это сделать”).

От такой смены точки зрения образ стал объемнее, завершеннее. Но итоговое впечатление однозначно: удовольствие, с которым учителя хоронили Беликова, вполне передается читателю.

Завершающее историю рассуждение Буркина вновь звучало злободневно для современников: “...жизнь потекла по-прежнему... не запрещенная циркулярно, но и не разрешенная вполне; не стало лучше”. После смерти своего отца новый царь Николай II назвал “бессмысленными мечтаниями” те надежды на предоставление самых скромных прав, которые выражались в обществе, и заявил, что он будет “охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его незабвенный покойный родитель”.

Все останется по-старому, лучше не станет - такие настроения действительно охватили большую часть русского общества в начале нового царствования. И слова учителя Буркина: “...а сколько еще таких человеков в футляре осталось, сколько их еще будет!” - передавали это угнетенное состояние.

Но чуткий к современности Чехов различал и другие голоса, другие настроения. В конце рассказа проявляется общественный радикальный темперамент слушателя, которому Буркин поведал свою историю, Ивана Иваныча Чимши-Гималайского. “Нет, больше жить так невозможно!” - заявляет он, вступая в спор с унылым выводом Буркина. В музыкальную композицию рассказа врываются, как партия трубы, слова человека, который не хочет удовлетвориться старой истиной о том, что все останется как было, все пройдет, а хочет решительных перемен, ломки вокруг себя.

Россия уже находилась в преддверии великих потрясений, и именно об этом, об ожидании скорых перемен одними из первых заговорили герои Чехова. Иван Иваныч и учитель Коваленко из рассказа незнакомы, никогда друг с другом не встречались, но они очень похожи своей непримиримой реакцией на беликовщину, на футляр. Чехов не случайно пишет о таких людях: в самой действительности они попадались все чаще, сама жизнь порождала их все больше.

И общественное значение творчества Чехова в тот период было огромным. «Такие рассказы, как Ваш “Человек в футляре”, хорошо будят, расталкивают», - писал Чехову один из читателей. Чеховские рассказы возбуждали в современниках, как писал в 1900 г. молодой Максим Горький, “отвращение к этой сонной, полумертвой жизни - черт бы ее побрал!”

Конечно, существует большая разница между тем, как читалось произведение современниками и как видится оно более ста лет спустя. Самые злободневные для своей эпохи вещи могут оказаться преданными равнодушному забвению уже следующим поколением читателей. Смысл великих творений, скрытые в них богатства, как всегда, постепенно раскрываются во времени, испытываются им на прочность. И “Человек в футляре” - отнюдь не только картина жизни русской провинции в определенную эпоху. На современном ему материале Чехов ставил проблемы большого общечеловеческого значения, имеющие универсальный смысл, остающиеся актуальными во все времена.

Футляры, шаблоны, стереотипы мышления и поведения разные в разных случаях. В “Человеке в футляре” футляр имеет явно социально-политическую окраску, ибо это “ложное представление”, по которому строилась жизнь целой страны в определенную эпоху.

«Человек в футляре» - рассказ Антона Павловича Чехова, написан в мае-июне 1898 года.

«Человек в футляре» анализ

• Иван Иваныч Чимша-Гималайский - ветеринарный врач, дворянин.
• Буркин - учитель гимназии, рассказывает историю про Беликова

• Беликов - учитель греческого языка. Работал вместе с Буркиным в гимназии.
• Повар Афанасий - старик 60 лет.
• Михаил Саввич Коваленко - учитель истории и географии. Молодой, смуглый, высокий мужчина.
• Варенька - возлюбленная Беликова 30 лет. Сестра Коваленко.

Тема «Человек в футляре» – «футлярная» жизнь. Название рассказа напрямую связано с содержанием.

Проблема , которую затрагивает Чехов в рассказе, всегда останется актуальной. Писатель предупреждает об опасности обывательщины, житейской пошлости. Незаметно для себя каждый может попасть в «футляр» собственных предрассудков, перестав думать и размышлять, искать и сомневаться. И это действительно страшно, так как ведет к полному опустошению и к деградации личности.

Идея «Человек в футляре» выражается в протесте против «футлярной» жизни, или, говоря словами самого писателя, в стремлении показать, что «все, что напутали, что настроили, чем загородили себя люди, все нужно выбросить, чтобы почувствовать жизнь, войти в первоначальное, простое отношение к ней».

Следует отметить и пафос этого рассказа. Кроме сатирического и комического, здесь чувствуется и лирическое начало. Это достигается олицетворением предметов: «И, кажется, что звезды смотрят на нее ласково и с умилением и что зла уже нет на земле, и все благополучно».

В качестве основного приема автор использует художественную деталь, футляр, которая раскрывает не только внутренний мир героя, но и целое общественное явление – «футлярную жизнь». Приверженность человека к разным чехольчикам, зонтикам, галошам приобретает символический характер, а фраза: «Как бы чего не вышло» – становится крылатым выражением.

Композиция «Человек в футляре» – рассказ в рассказе, но и это не мешает Чехову передать единую оценку восприятия жизни человека, утверждать свои идеалы, взгляды на жизнь. Сюжетное построение этого рассказа просто и оригинально. В его основе лежит столкновение Беликова и Коваленко, людей, которые имеют совершенно разные характеры, разные идеалы и нравственные принципы. В качестве пролога выступает перед нами рассказ учителя гимназии Буркина своему товарищу, ветеринарному врачу Ивану Ивановичу про учителя греческого языка по фамилии Беликов. Экспозиция нас «знакомит» с внешним обликом и образом жизни главного героя. Завязка сюжета начинается с тех пор, когда в город приезжает и назначается в гимназию новый учитель истории и географии Михаил Саввич Коваленко да приезжает не один, а со своей младшей сестрой Варенькой, в которую вскоре влюбляется Беликов, что является развитием действия в рассказе. Кульминация в рассказе составляет ряд событий: желание пожениться Беликова и Вареньки, нарисованная карикатура на главного героя, катание Коваленок на велосипедах, все эти действия взбудоражили Беликова, что и спровоцировало конфликт между главным героем и братом Вареньки. Развязкой рассказа служит смерть Беликова, которой как по мнению всех героев рассказа является решением всей проблемы. Буркин заканчивает рассказ. Размышляя об услышанном, Иван Иванович произносит: «А разве то, что мы живем в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт - разве это не футляр?» — эпилог.

Конфликт «Человек в футляре» лежит в самом человеке и окружающем мире. Представляя Беликова, я вижу человека, заточённого в небольшую темную коробочку. Человек в футляре… Это необычное словосочетание очень точно раскрывает суть человека. Но больше всего поражает то, что человек не пытается изменить что-то в своей жизни, ему удобно и спокойно за стенами своей «коробки», ведь так он не видит ужасного мира, где так много проблем, где люди страдают, а встречаясь с неприятностями, должны быть крайне решительными. Антон Павлович описывает нам человека, отказывающегося от настоящего мира, ведь его устраивает его собственный, кажущийся ему лучшим. Обратим внимание на внешний вид Беликова: даже в хорошую погоду он «ходил в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате». Все его вещи были в футлярах, более того, даже «…лицо, казалось, тоже было в чехле, так как он все время прятал его в поднятый воротник». Главный герой постоянно носил «темные очки, фуфайку, уши закладывал ватой и когда садился на извозчика, то приказывал поднимать верх». Только поэтому можно сказать, что Беликов делал все возможное, чтобы облачиться в футляр. Нюансы, которые создает Чехов, во внешнем облике Беликова являются символическими. Сначала мы видим, что и очки у него находятся в футляре, и зонт в футляре, и это впоследствии приводит нас к мысли, что и все, что есть внутри у Беликова в своеобразном невидимом футляре. Удивительно то, что такому невзрачному и ограниченному человеку, как Беликов удалось заковать в свои цепи весь окружающий его мир, люди вокруг него соответствовали его требованиям и представлениям.

Ключевой деталью рассказа «Человек в футляре» является смерть главного героя. Он умирает от шока, от непереносимого изумления, вызванного событием, являющимся для него чем-то из ряда вон выходящим. Мастерство Чехова заключается в том, что не позволяет себе напрямую выносить выговор таким, как его человек в футляре, он показывает свое представление об их будущем, о том, что их ожидает, если они будут продолжать тесниться и теснить других в своем защитном и горьком футляре страха. Антон Павлович умело использует бытовые детали и едва заметные нюансы жизни Беликова для того, что наиболее точно отобразить его внутренние побуждения и сковывающее главного героя сознание.

Первый из рассказов "маленькой трилогии" (кроме него, в трилогию входят рассказы "Крыжовник" и "О любви") стал одним из наиболее резких в творчестве Чехова и русской литературе вообще обличений “футлярности” духовного существования большей части русской интеллигенции рубежа веков, ее неспособности взять на себя ответственность за свою судьбу, ее боязни жить полноценной жизнью и стремления заменить жизнь подлинную придуманной. Образ главного героя рассказа "Человек в футляре" стал образом нарицательным - когда речь шла о боязни человека жить по-человечески, однако нельзя воспринимать образ Беликова упрощенно, в нем есть черты, с которыми нельзя не считаться, прежде чем выносить окончательный "приговор" Беликову.

Так, Чехов подчеркивает, что его герой, стремившийся окружить себя "чехлами", "чехольчиками", "футлярами", испытывал к этому "непреодолимое" стремление, а "Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге". Как видим, это уже не зависит от героя, он не может преодолеть инстинктивный страх перед жизнью, и ему можно только посочувствовать: ведь это, по сути, кошмарная жизнь. А он учитель, ему приходится постоянно сталкиваться не просто с жизнью, а с детьми, которые не могут вести себя чинно и благородно... Можно ли в этом случае осуждать Беликова за то, что он страшится жизни, прячется он неё? Вряд ли.

Остальные учителя гимназии противопоставлены Беликову, они - "народ все мыслящий, глубоко порядочный, воспитанный на Тургеневе и Щедрине". Однако они поддаются влиянию Беликова, который, как это ни парадоксально, не требует ничего запрещать, он только говорит: "Оно, конечно, так-то так, всё это прекрасно, да как бы чего не вышло". И из гимназии он не требует никого исключать, а говорит, что "было бы очень хорошо", если бы того-то и того-то исключили - а для него и в самом деле это было бы очень хорошо! И эти "мыслящие и порядочные" учителя сами приходят к выводу, исключить! Предают тем самым своих учеников, и отнюдь не под влиянием Беликова, а потому что сами хотят жить спокойно…

В истории с "женитьбой" Беликова учителя тоже выглядят не очень хорошо. Они решают "избавиться" от Беликова, хотят женить его, и делают это... "от скуки"! Решают судьбу человека, не понимая, что значит для такого человека, как Беликов, столь резкое изменение жизни. "Заработала машина", - пишет Чехов, и у "мыслящих людей" появляется "цель жизни", они "говорили с важными лицами разные пошлости, вроде того-де, что брак есть шаг серьезный" (это для них, оказывается, "пошлость"...). Никто из них и не подумал о том, что в жизни Беликова появилась "первая женщина, которая отнеслась к нему ласково, сердечно..."! Душевная глухота "мыслящих" людей достигает апогея, когда кто-то рисует карикатуру на Беликова, высмеивает его чувство к Вареньке, которое для такого человека, как он, значит больше, чем просто любовь, - он вступает в ту сферу жизни, о существовании которой он даже и не подозревал.

Не вина Беликова в том, что он боится жизни, и его "падение" (в прямом и переносном смыслах) на глазах у любимой им женщины - это, действительно, для него конец жизни. Смерть героя освобождает всех "мыслящих" учителей от его присутствия, поэтому они и радуются: "Признаюсь, хоронить таких людей, как Беликов, - это большое удовольствие". Но тогда почему же у всех "были скромные, постные физиономии"? Почему они лицемерят? Ведь Беликов-то никогда не лицемерил, он и в гробу оставался собой: "Да, он достиг своего идеала!"? И чем закончилась для всех них "долгожданная свобода"? "Но прошло не больше недели, и жизнь потекла по-прежнему, такая же суровая, утомительная, бестолковая жизнь... не стало лучше", - говорит Буркин. Вот и получается, что дело не в Беликове, а в них самих.

Нетрудно заметить, что в рассказе "Человек в футляре", анализ которого мы провели, главной темой является тема личной ответственности человека за себя и свои поступки, и Чехов доказывает, что только сам человек отвечает за это, а попытки переложить свою вину на кого-то свидетельствуют о моральной безответственности.