Именно на этой сцене в ключевой роли Барона Окса впервые выступил столь желанный для Штрауса Рихард Майр, которого не удалось заполучить в Дрездене, где эту партию пел Карл Перрон, не вполне отвечавший представлениям авторов об этом персонаже. Быстро откликнулись на событие также Базель, Прага, Будапешт и Римская опера. А осенью того же года состоялась премьера в Амстердаме, где оперой впервые продирижировал сам автор. Важнейшим событием стала постановка в лондонском Ковент-Гардене. Там «Кавалером розы» 29 января 1913 года открылся немецкий «Оперный сезон Томаса Бичема» (за полтора месяца было дано восемь представлений «Кавалера»). Наконец, 9 декабря пришел черед нью-йоркской Метрополитен-опера (дирижер Альфред Херц). Завершая краткий обзор национальных премьер «Кавалера розы» отметим постановки в Любляне (1913), Буэнос-Айресе и Рио-де-Жанейро (1915), Загребе и Копенгагене (1916), Стокгольме (1920), Барселоне (1921), Варшаве (1922), Хельсинки (1923). Наконец, в 1927 году опера добралась до Франции, где она была исполнена 11 февраля в парижской Гранд-Опера под управлением Филиппа Гобера. 12 августа 1929 произведение впервые прозвучало на Зальцбургском фестивале под управлением К.Крауса.

Российская премьера состоялась 24 ноября 1928 года на сцене Ленинградского театра оперы и балета (дирижер В.Дранишников, режиссер С.Радлов).

Сценическая история «Кавалера розы» на протяжении всего века – необъятна. Отметим два исторических события, к которым была приурочена постановка этой оперы. Летом 1960 года она была исполнена под управлением Г.фон Караяна на Зальцбургском фестивале в ознаменование открытия нового Фестшпильхауса, а зимой 1985 вошла вместе с национальной святыней – «Вольным стрелком» Вебера – в программу торжественного открытия восстановленного после войны здания Дрезденской Semperoper.

Оперу блестяще интерпретировали такие дирижеры, как К.Краус, Э.Клайбер, Г.фон Караян, К.Бём, К.Клайбер, Г.Шолти, Б.Хайтинк и др. Среди ярких исполнителей партий Маршальши – Лотте Леман, В.Урсуляк, М.Рейнинг, Э.Шварцкопф, К.Те Канава; Октавиана – С.Юринац, К.Людвиг, Б.Фассбёндер, А.С.фон Оттер; Софи – М.Чеботари, Х.Гюден, Э.Кёт, А.Ротенбергер, Л.Попп; Барона Окса – К.Бёме, О.Эдельман, К.Моль. Многие из известных певиц исполняли по нескольку партий в «Кавалере розы». Так, у Лизы делла Каза в репертуаре были аж четыре роли в этой опере (Аннина, Софи, Октавиан и Маршальша). В партии Итальянского певца «отметились» многие выдающиеся тенора – Р.Таубер, Х.Росвенге, А.Дермота, Н.Гедда, Ф.Вундерлих, Л.Паваротти и др.

Первой студийной записью оперы стала сокращенная версия Р.Хегера 1933 года (солисты Лотте Леман, М.Ольшевска, Э.Шуман и столь любимый самим Штраусом Р.Майр). К наиболее выдающимся студийным записям оперы принадлежат версии Крауса 1944 года (солисты Урсуляк, Г.фон Милинкович, А.Керн, Л.Вебер и др.), Караяна 1956 года (солисты Шварцкопф, Людвиг, Т.Штих-Рэндалл, Эдельман и др.), Хайтинка 1990 года (солисты Те Канава, Оттер, Б.Хендрикс, К.Ридль и др.).

Советские слушатели могли познакомиться с замечательным спектаклем Венской оперы во время ее гастролей в Москве осенью 1971 года (дирижер Й.Крипс, солисты Л.Ризанек, Людвиг, Х.де Гроот, М.Юнгвирт и др.).

Теперь, после этого краткого исторического экскурса, предлагаем вниманию читателей статью об опере, приуроченную к этому юбилею и затрагивающую более общие музыкально-эстетические аспекты творчества Р.Штрауса и, в частности, «Кавалера розы».

Метаморфозы «блестящего профессионала»

В свое время Святослав Рихтер, прослушав «Дальний звон» Шрекера, заметил: «Рихард Штраус, конечно, блестящий профессионал, а Шрекер изливает лично свое…». Так, двумя словами, великий музыкант метко охарактеризовал искусство Штрауса, определив его место в палитре творческих принципов крупнейших мастеров 20-го столетия. Кто-то, конечно, не согласится с такой оценкой. Что ж, это личное дело каждого. Но я бы даже усилил эту мысль Рихтера. По моему мнению, Штраус относится к тому типу художников, для которых внешнее важнее внутреннего , кто скорее изображает , нежели выражает . И те метаморфозы, которые происходили с его творческим методом на протяжении жизни, доказывают именно это.

Давайте объективно и без навязанных стереотипов взглянем на этот путь. Уже Штраус периода симфонических поэм весь «зациклен» на достижении успеха, стремлении удивить. Он бесконечно разъезжает, много дирижирует, занят организацией «Товарищества немецких композиторов», основной задачей которого становится идея о создании некоего агентства, заботящегося об авторском праве творца, его гонорарах и отчислениях с концертов. Штраус оказался талантливым менеджером от искусства, что роднит его в какой-то мере с Генделем периода оперной активности, для которого эта сторона художественной деятельности была весьма значимой.

Достаточно быстро исчерпав свой потенциал в девяти симфонических поэмах, Штраус, как и все творцы его склада продолжал постоянно стремиться к новизне, причем новизне любой ценой. То, что он обратил свой взгляд на оперный театр, было совершенно естественным и очевидным. Да, собственно, и его поэмы, написанные в позднеромантическом духе, в какой-то мере обладали программными оперно-театральными свойствами, только без пения и слов. Блеск и «лицедейство» оперы, возможность соединить в ней свой «экстравертный» музыкальный талант с впечатляющей литературной «оправой» весьма привлекали маэстро. После некоторых исканий в двух ранних оперных опусах, композитор нашел, наконец, счастливую идею «Саломеи» у скандального Оскара Уайльда, почувствовав, что именно таким декадентским эротическим сюжетом можно эффектно эпатировать респектабельных буржуа. Последовавшая за «Саломеей» (1905) столь же радикальная «Электра» (1909) ознаменовала собой квинтэссенцию т. н. «экспрессионистского» стиля Штрауса. Есть достаточно оснований полагать, что эти оперы и стали одним из высших проявлений дара композитора. Конечно, найдутся многие, так не считающие, но ряд весомых аргументов все же дает возможность делать такие выводы. Прежде всего, именно в этих опусах Штраус, постепенно усложняя музыкальный язык, шел как бы по «магистральной линии» развития музыкального искусства, решительными шагами вступающего в 20-й век. Во вторых, как ни в каких других своих сочинениях, маэстро именно здесь удалось достигнуть выразительности, идущей из глубин его художественного «я». И пусть вдохновлялся он, опять-таки, некоторыми «внешними» импульсами, однако сумел их превратить во внутренние ощущения, которые неумолимо находят благодарный отклик у вдумчивого слушателя. Музыкальный язык этих сочинений предельно заострен диссонансами и политональными приемами, впрочем, не выходящими, в целом, за общие рамки мажоро-минорной системы. Изыски оркестровых звучаний и тембров, на которые он был мастер, также достигают здесь своего максимума (особенно в «Электре», которую с полным основанием можно считать некоей «симфооперой»). Причем, самые смелые гармонические и мелодические обороты часто компромиссно сменяются достаточно привычными, если не сказать банальными, «разрешениями» (кадансами). Композитор словно «играет» с публикой на грани фола, но не заигрывается – в этом весь Штраус! Он всегда контролирует себя и свои эмоции и как бы смотрит со стороны – как это воспринимается! Такой подход к сочинительству в какой-то мере роднит его с Мейербером (разумеется, чисто эстетически, с поправкой на исторические различия их места в мировом оперном процессе). Как бы то ни было, в своих экспрессионистских полотнах Штраус достиг того предела, за которым надо было решать, куда идти дальше? Ринуться вместе с Нововенской школой в неизвестность новых радикальных свершений, рискуя подвергнуться остракизму и остаться непонятым, или смирить свой новаторско-эпатажный порыв и достигнуть компромисса с уютным и привычным бюргерским эстетическим мышлением? Штраус выбрал второй путь. Хотя он и понимал, разумеется, что этот выбор не должен был быть столь примитивным, чтобы скатиться к салонности и опереточности. Идеи неоклассического «упрощения» и стилизации оказались тут как нельзя кстати…

Прервемся и подведем некоторый промежуточный итог. Итак, такой невиданный взрыв искреннего экспрессионизма не мог быть долгим. Природа художественной натуры, о которой мы сказали выше, брала свое. Импульс был исчерпан, да и художественно-профессиональные средства тоже, ибо чисто музыкальный талант композитора, его способность генерировать принципиально новые идеи в области собственно музыкального языка, очищенные от сопутствующей изысканной орнаментики и театрально-литературного обрамления, были достаточно ограниченными и не шли ни в какое сравнение с потенциалом его более молодых коллег – Шенберга, Берга или, если брать шире и чуть дальше, Прокофьева или Стравинского. Не надо также забывать, что основные принципы художественного мышления Штрауса сформировались в 19 веке и были «оплодотворены» позднеромантическими духом, который было весьма трудно искоренить. Те десять лет, которые разделяют даты его рождения и Шенберга оказались существенными! Дальнейший музыкальный потенциал Штрауса, таким образом, оказался способным развиваться лишь только в духе все более и более виртуозного и дифференцированного владения уже сложившимися техниками письма, в которых он, надо признать, достиг невиданного совершенства.

Однако Штраус не был бы Штраусом, если бы ему не удалось даже в этих довольно стесненных творческих рамках не совершить чудесного превращения! Оно стало возможным благодаря описанным выше свойствам его художественной натуры, позволившим не углубляясь в душевные внутренние «муки творчества», с легкостью продемонстрировать акт великолепной и, я бы сказал, элегантной художественной «мимикрии», совершив к 1910 году «модуляцию» в неоклассическую стилизацию в духе «неомоцартианства». Результатом этих метаморфоз и стал «Кавалер розы». Такая легкость позволила некоторым исследователям даже усомниться в искренности штраусовского экспрессионизма, что все-таки, на мой взгляд, является не вполне справедливым.

Нельзя сказать, что он был идейным первопроходцем в новой области. Еще в 1907 году со схожими мыслями, призванными «охладить пыл» экспрессионизма в духе упрощения, классической ясности и уравновешенности форм выступил Феруччо Бузони. У Бузони, конечно, при внешне сходных целях были иные художественные импульсы и представления об оперном искусстве, которое в то время находилось на распутье. Аналогичные настроения в отношении путей развития музыкального языка «витали» и во французской музыке, в частности у Эрика Сати, сочинения которого в этот период стали насыщаться элегантными мелодиями и танцевальными «бытовизмами». Прорывы в эпизодический «бытовизм» использовались как важный прием и у почитаемого Штраусом Густава Малера, которому он проигрывал многие из своих новых сочинений, пока тот еще был жив.

Чтобы окончательно перейти к юбилейному предмету – опере «Кавалер розы» - нам осталось лишь констатировать факт: этот опус оказался второй вершиной, другой ипостасью нашего «двуликого Януса», после чего вся его дальнейшая и весьма длинная художественная карьера оказалась постепенным спуском вниз с достигнутых высот в эмпиреи самоповторения в духе внутреннего академизма. На этом пути, пусть и расцвеченном отдельными «бриллиантами» ярких стилистических и музыкальных находок высочайшей пробы (например, в «Женщине без тени», «Арабелле», «Дафне», «Каприччио»), проявления эстетической «вторичности» Штрауса не вызывают никаких сомнений.

Итак, «Кавалер розы». Об этой опере сказано слишком много, в том числе и абсолютно банального в своей очевидной правильности. Нет нужды изобретать свои «велосипеды», поэтому перечислим наиболее характерное, с чем мы вполне согласны. Здесь мы наблюдаем стилизацию в духе старой эпохи (18 века), своеобразное «необарокко» и «уход от реальной действительности» в «уютный мир бытовой комедии-мелодрамы» (Б.Ярустовский), ощущаем также моцартовские аллюзии соединенные со стилистикой венского зингшпиля. В сюжете прослеживаются смысловые параллели Октавиан – Керубино, Маршальша – Графиня и пр. (А.Гозенпуд и др.). Исследователи обращают внимание и на вальсовую стихию оперы (впрочем, чрезвычайно изысканную, наполненную элементами полиритмии), при этом делая глубокомысленные, но достаточно тривиальные замечания о неисторичности такой «псевдоаутентичной» атрибутики (в 18 веке еще не было этого танца); о параллелях с творчеством И.Штрауса и Ф.Легара. Еще одно замечание касается неординарного образа Барона Окса, которого в своей переписке Гофмансталь и Штраус подчас ассоциируют с Фальстафом (Д.Марек). Проглядывают также и некоторые мотивы Мольера: Фаниналь – эдакий венский Журден. Если говорить о музыкальной форме, то бросаются в глаза тенденции возвращения к номерной системе, традиционной роли ансамблей и буффонной стилистике стремительных финалов. К важнейшим антивагнеровским качествам оперы принадлежит «поворот к пению» (Б.Ярустовский), отчетливо ощущающийся в вокальных партиях. Вагнеру «досталось» и в ряде почти пародийных моментов оперы, как, например, в дуэте Октавиана и Маршальши из 1 акта, заставляющего вспомнить любовные «томления» Тристана и Изольды. А если уж говорить все-таки о позитивных вагнеровских влияниях, то в атмосфере оперы ощущается дух наиболее близкой «Кавалеру розы» оперы немецкого гения – «Нюрнбергских мейстерзингеров». Все это (и многое другое) и сделало необычайно популярной оперу, вызвав впрочем, негодование некоторых музыкантов и поклонников таланта Штрауса, кто верил в новаторское «мессианство» композитора. Поэтому последние посчитали себя обманутыми. Но их было меньшинство, на них можно было не обращать внимания.

Пересказывать превосходное либретто Г. фон Гофмансталя, с которым Штраус продолжил творческое содружество после «Электры», нет нужды. Однако необходимо заметить, что его качество в этой опере имеет колоссальное значение, что является не частым явлением в оперном искусстве. Во многом именно изящные и изобретательные драматургические перипетии делают эту сверхдлинную оперу столь изысканной и разнообразной и совершенно нескучной.

К наиболее красивым и совершенным фрагментам партитуры относятся эпизоды церемонии подношения Октавианом розы Mir ist die Ehre wiederfahren из 2 акта, а также финальное трио (терцет) Маршальши, Октавиана и Софи Marie Theres’…Hab mir’s gelobt, ihn liebzuhaben , переходящее в заключительный дуэт Октавиана и Софи Ist ein Traum . Эффектным эпизодом является ария Итальянского певца в 1 акте Di rigori armato – блестящий «вставной» номер для тенора (на итальянском языке). Нельзя не упомянуть также о финальной сцене 2-го акта Da lieg’ ich , где Штраус ярко показывает тонкими музыкальными средствами изменения в настроении главного героя этого эпизода Барона Окса – от мрачного уныния, сменяющегося (после выпитого вина и принесенной ему Анниной от мнимой Мариандль записки о свидании) беззаботной игривостью в предвкушении новой интрижки. Барон напевает вальс, ставший знаменитым и получивший название «Вальс Барона Окса» (Baron Och’s Waltz)…

Современная эпоха с ее художественным восприятием оперы, в котором главенствуют внешние гламурно-сценографические качества, чрезвычайно восприимчива к творчеству Рихарда Штрауса и является благодатной почвой для популярности его лучших опусов, что мы и наблюдаем. Постановочные рейтинги «Кавалера розы» высоки и уступают среди опер 20 века, разве что непоколебимым шедеврам Пуччини.

Иллюстрации:
Роберт Штерль. Эрнст фон Шух дирижирует на представлении «Кавалера розы», 1912
Рихард Штраус

Цена:
от 2500 руб.

Стоимость билетов:

3-й, 4-й ярус: 2000-3500 руб.
2-й ярус: 2500-4000 руб.
1-й ярус: 3500-6000 руб.
бельэтаж: 4500-5500 руб.
ложи бенуара: 10000 руб.
амфитеатр: 5000-7000 руб.
партер: 5000-9000 руб.

В стоимость билета входит его резервирование и доставка.
Точную стоимость билетов и их наличие уточняйте по телефонам с сайта.

Очень яркая, насыщенная интригами и страстями, опера о любви.

Юный граф Октавиан влюблен в супругу маршала Верденберга. Он пылко объясняется ей в своих чувствах, не подозревая о том, что его настоящая любовь - еще впереди. Но интрига спектакля в том и заключается.
Графу Октавиану предстоит стать сватом в женитьбе кузена маршальши барона Окс ауф Лерхенау. Перед этим событием он должен передать серебряную розу невесте барона - Софи. Как только Октавиан увидел юную Софи, он забывает стареющую маршальшу и его сердце наполняется новым чувством. Прибывший на встречу с невестой жених своими пошлыми комплиментами и непристойной песенкой еще больше отвращает Софи. Она ищет защиты и поддержки у молодого графа - кавалера розы. В порыве нежности и вспыхнувшей любви они обнимаются.
Барон узнает о случившемся от известных авантюритстов Вальцакки и Аннины, но не обращает на это внимания. Он настаивает на заключении брачного контракта, ведь Софи - дочь богача Фаниналя, недавно ставшего дворянином.
Граф Октавиан в порыве ревности и негодования выхватывает шпагу и легко ранит барона, который считает рану смертельной. Все встревожены. Отец Софи Фаниналь прогоняет кавалера розы, а Софи грозится заточить в монастырь.
Барон Окс ауф Лерхенау не долго «умирал»: вино и записочка от камеристки Мариндаль, которая ему давно нравится, возвращают его к жизни.
Тем временем маршальша, Октавиан и Софи остаются втроем. Маршальша советует Октавиану следовать велениям своего сердца.
Октавиан и Софи клянутся в вечной любви.

Либретто Гуго фон Гофмансталя

Музыкальный руководитель и дирижер — Василий Синайский
Режиссер-постановщик — Стивен Лоулесс
Художник-постановщик — Бенуа Дугардин
Художник по костюмам — Сью Виллмингтон
Главный хормейстер — Валерий Борисов
Художник по свету — Пол Пайант
Хореограф — Линн Хокни.

Спектакль идет с двумя антрактами.
Продолжительность — 4 часа 15 минут.

Исполняется на немецком языке с русскими супратитрами.

Смотрите также на сцене Большого театра; , Тоска, Евгений Онегин, балет Иван Грозный, Спящая Красавица, Корсар,

Рихард Штраус
1864-1949
«КАВАЛЕР РОЗЫ» (1911).
Музыкальная комедия в трех действиях,
либретто Гуго фон Гофмансталя

Действие происходит в Вене, в первые годы царствования Марии-Терезии (1740-е г.г).
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. Спальня герцогини, супруги маршала Верденберга. Семнадцатилетний юноша граф Октавиан стоит на коленях перед маршальшей, пылко объясняясь ей в любви. Внезапно снаружи доносится шум. Это кузен маршальши барон Окс фон Лерхенау. Герцогиня умоляет Октавиана бежать. Октавиан успевает только переодеться в платье горничной, как дверь распахивается. Барон Окс просит княгиню порекомендовать ему юного аристократа, который по обычаю должен отнести серебряную розу невесте Окса Софи, дочери богача Фаниналя, недавно ставшего дворянином. Между делом барон обращает внимание на горничную, как выясняется по имени Мариандль, не успевшую скрыться. Княгиня рекомендует в качестве свата графа Октавиана. Наступает час приема посетителей. Среди них авантюристы Вальцакки и Аннина. Просят помощи благородная вдова и трое ее сыновей. Флейтист играет, итальянский певец поет, парикмахер причесывает маршальшу.
Оставшись одна хозяйка дома с грустью смотрит на себя в зеркало. Возвращается Октавиан. Он хочет утешить возлюбленную, она уклоняется от его объятий. Время идет и придет час, когда Октавиан покинет ее. Октавиан не хочет слышать об этом. Но герцогиня просит его уйти. Вспомнив об обещании барону, маршальша посылает с негритенком вслед Октавиану серебряную розу в футляре.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. Гостиная в доме господина Фаниналя. Все ждут кавалера роз, а затем и жениха. Входит Октавиан. Он одет в серебристый костюм, в руке у него серебряная роза. Софи взволнована. Октавиан спрашиват себя: как он мог жить без нее раньше? Молодые люди нежно беседуют. Появляется барон Окс. Он расточает пошлые комплименты и совершенно отвращает от себя невесту. Молодые люди остаются одни, и Софи просит Октавиана расстроить ее брак с глупым бароном. Молодые люди в порыве любви обнимаются. Вальцакки и Аннина, нанятые Оксом, подсматривают эту сцену и зовут барона. Барон делает вид, что не придает значения случившемуся: ему нужно срочно жениться на богатой невесте. Он требует немедленно подписать брачный контракт. Октавиан бросает ему в глаза оскорбления, выхватывает шпагу и слегка ранит барона в руку. Барон считает рану смертельной. Фаниналь выгонят Октавиана и грозится заточить Софи в монастырь. Барон ложится на кровать. Вино придает ему сил, но еще больше записочка от камеристки маршальши, которая назначает ему свидание.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ. Комната на окраине Вены. Готовится розыгрыш. Октавиан перекупил Вальцакки и Аннину. Сам он переоделся в женское платье и изображает камеристку Мариандль. Входит барон с перевязанной рукой. Он торопится уединиться с горничной. Октавиан изображает застенчивость. Его сообщники постоянно выплывают из темноты, пугая барона. Неожиданно входит дама с четырьмя детьми, которые бросаются к барону с криками «Папа! Папа!», дама называет барона своим мужем. В это время появляются Фаниналь и Софи. Комната наполняется людьми. Октавиан незаметно переодевается. Все проясняется. Но вдруг прибывает маршальша. Барон уходит, за ним расходятся все остальные. Княгиня советует Октавиану следовать велениям сердца. Все трое взволнованы. В финальном трио композитор выводит персонажей за пределы комедии. Партии героев, посвященные каждая загадке жизни, примиряются в неком высшем созерцании, хотя и остаются без ответа. Их вопросы повисают в воздухе, ибо противоречивость – закон жизни.

***

Элизабет Шварцкопф (Schwarzkopf) (1915-2006) - немецкая певица (сопрано). Музыкальное образование получила в берлинской Высшей музыкальной школе, брала уроки пения у М. Ифогюн. Дебютировала в 1938 в Берлинской городской опере, в 1942-51 ведущая солистка Венской государственной оперы. С 1948 выступала на крупнейших оперных сценах Европы и Америки, регулярно участвовала в Зальцбургских и Байрёйтских фестивалях. С 1951 жила в Лондоне, в течение ряда лет была солисткой театра «Ковент-Гарден». В камерном репертуаре Шварцкопф аккомпанировали на фортепьяно Эдвин Фишер, Вальтер Гизекинг, Вильгельм Фуртвенглер и Джеральд Мур. В середине 70-х гг. оставила оперную сцену, продолжая концертировать и записываться на пластинки. Шварцкопф отличали исключительная гибкость и чистота голоса, красота его тембра, стилистическая чуткость, а на оперной сцене также незаурядное актёрское мастерство. Одна из выдающихся исполнительниц произведений В. А. Моцарта и Р. Штрауса.

Криста Людвиг (Ludwig) (р. 1928) - немецкая певица (меццо-сопрано). Поступила в Высшую музыкальную школу Франкфурта-на Майне. Там же в 1946 году состоялся ее дебют. В 1955 году дебютирует в Венской опере. В том же году состоялось ее первое выступление на Зальцбургском фестивале (Композитор в «Ариадне на Наксосе» Р.Штрауса). Ее блестящие выступления в партиях Дорабеллы, Керубино, Октавиана выдвигают ее в ряд крупнейших мастеров оперной сцены. Гастролировала в 1971 году в Москве с Венской оперой. Один из спектаклей этих гастролей, «Кавалер розы», в котором певица исполнила партию Октавиана, был записан на пластинки (дирижер Й. Крипс). Обладательница уникального голоса, Людвиг одинаково легко справлялась не только с меццо-сопрановыми ролями, но и с партиями драматического сопрано. Так в ее репертуаре появляются Леонора («Фиделио»), Дидона («Троянцы»), Маршальша («Кавалер Розы», дирижер Леонард Бернстайн). Певице подвластны и вагнеровские партии (Ортруда, Кундри, Брангена, Фрика). Выступала в камерном репертуаре. Среди коронных ролей позднего периода особо следует выделить Клитемнестру в «Электре» Р.Штрауса. Именно этой партией певица завершила в 1995 году на подмостках Венской оперы свою сценическую карьеру.

Сопрано Тереса Штих-Рандал (Stich-Randal), немка по национальности, родилась в 1927 году в США, там получила вокальное образования. Принимала участие в концертах Артуро Тосканини. Затем переехала в Европу, с 1952 года – солистка Венской оперы. Большой успех имела в операх Моцарта, Верди, Рихарда Штрауса, выступала на фестивалях в Зальцбурге, в крупнейших театрах Европы и США. Давала камерные концерты. Среди записей певицы, изданных на пластинках в России, Антонида в «Жизни за царя» Глинки, где ее партнерами были Борис Христов и Николай Гедда (дирижер Игорь Маркевич).

Герцогиня Верденберг (Маршальша) – Элизабет Шварцкопф, сопрано
Барон Окс фон Лерхенау – Отто Эдельман, бас
Граф Октавиан – Криста Людвиг, меццо-сопрано
Господин фон Фаниналь – Эберхард Вехтер, баритон
Софи, его дочь – Тереза Штих-Рандал, сопрано
Вальцакки – Пауль Кюн, тенор
Аннина – Керстин Мейер, меццо-сопрано
Итальянский певец – Николай Гедда, тенор
Хор и оркестр «Филармония», Лондон
Дирижер Герберт фон Караян
Запись 1957 года. Скачать flac https://yadi.sk/mail?hash=TfV2d9CIimI6o7Ekly8jZLZGAG6Y5AY4gZ%2BZXfpgqT7Rw5LI8PIdiB0PqgSaqe5Xq%2FJ6bpmRyOJonT3VoXnDag%3D%3D&uid=62518789

Сцена из оперы “Кавалер розы” в Большом театре. Фото -Дамир Юсупов

Перед тем, как перейти к сути момента, отмечу, что ТАКОГО «Кавалера» я не слышал: «вина ли» в этом приглашенного маэстро Стефана Солтеша или что-то особенное приключилось с моим собственным восприятием в этот вечер, но за исключением одного кикса в третьем акте, оркестр Большого прозвучал блестяще, спетость ансамблей была выше всяких похвал, а голоса…

Моя обожаемая Маршальша в исполнении Мелани Динер, неподражаемый и, наверное, лучший Окс Стивена Ричардсона, восхитительная Михаэла Зелингер! А хор какой волшебный! А детишки в третьем акте как сказочно спели! Вот хоть открывай афишу и оптом по списку клади низкий поклон всем, кроме исполнителя песни итальянского певца. Нет, я всё понимаю про пародийность этого персонажа, но даже карикатурный вокал не должен быть беспомощным (ведь эту партию пели и Паваротти, и Кауфман). Но – это к слову. А теперь – к делу.

«Кавалер Розы» Рихарда Штрауса и Хуго фон Хофмансталя – ярчайший пример влияния искусства на увеличение валового национального продукта и создания новых рабочих мест. Речь не о билетных спекулянтах, хотя дрезденская премьера этой драмы 26 января 1911 г. не оставила без доходов и эту часть страдальцев за народное просвещение. Речь о дополнительных поездах из Берлина в столицу Саксонии, которые Дирекция имперских железных дорог вынуждена была организовать, чтобы доставить к месту всех желающих приобщиться к новому взгляду на вольные нравы соседней «разболтанной» Австрийской империи, и о взлёте спроса на уникальную ювелирную продукцию: ведь после «Кавалера» экзальтированная знать вдруг поняла, что делать предложение руки и сердца без серебряного цветка в подарок – ну, просто верх неприличия.

А больше всех от появления мелодрамы Р.Штрауса – Х. Хофмансталя получил зарождавшийся в то время психоаналииз, краеугольными камнями которого по сю пору остаются эдипов комплекс и проблемы инфантильной сексуальности.

О том, почему в Рихард Штраус не любил теноров, можно рассуждать остроумно, долго и бесполезно. Главным идеологическим прорывом этой оперы про то, как Саломея постарела , является главный образ этого шедевра – образ Времени.

Немалое количество формальных анахронизмов, сознательно допущенных авторами, лишь подтверждает тот очевидный факт, что центральный монолог Мари-Терезы Верденберг (маршальши) «Die Zeit», в котором героиня рассказывает, как она встает по ночам, чтобы остановить в доме все часы, – монолог, строго говоря, программный. Я допускаю, что кто-то может видеть в «Кавалере» лишь комедийную подоплёку, но готовность заподозрить двух немецких гениев в столь поверхностной пошловатости – степень невежества, еще более глубокая, чем непонимание причин убийства Моцарта.

Одно время мне казалось, что идейным центром «Кавалера Розы» является примирение в образе Октавиана мужского и женского начал, которое явно прослеживается в парадигме этого травестийно-транссексуального образа, в котором женщина изображает мужчину, изображающего женщину. Сегодня же метасексуальная подоплёка «Кавалера» мне интереснее, поэтому поговорить хотелось бы именно об этом.

Композиция образов в «Кавалере Розы» пронизана двойниками: барон фон Окс – двойник Маршальши, мифическая служанка Маршальши Мирандль – двойник Октавиана, Октавиан сам(а) двойник Окса, Софи – двойник Маршальши и мифической служанки Маршальши Мирандль. Но создатели этой мелодрамы не были бы гениями, если бы ограничились банальным «два конца два кольца», а посередине…

Кстати, а кто в этой композиции образов посередине? Не мог бы этот сюжет (хотя бы теоретически) обойтись без Фаниналя – папы Софи? Фаниналь действительно «между» (между Оксом и Софи, между Маршальшей и Октавианом (постфактум уже, но тем не менее), и коль скоро карнавально-двойниковая «запаренность» всех персонажей, разумно задуматься, в какой паре состоит этот персонаж? Что в нем есть общего с кем-то из других персонажей? Не сильно напрягаясь (вариантов-то немного, если Вальцакки с Анниной не рассматривать), увидим, что Фаниналь – двойник Октавиана! Но – по какому признаку? А вот по этому самому «между»! И формально гермафродитная природа Октавиана лишь подчеркивает его «медиальность». Октавиан «между» Оксом и Софи, между Маршальшей и её полумифическим мужем, однажды, по-видимому, уже застукавшим супругу за ранним завтраком с молодым человеком (не этим, так другим – не суть).

Но моё любопытство не было бы моим, если бы не сфокусировалось на самом событийно ярком и самом комичном эпизоде оперы, когда в третьем акте Октавиан как мужчина оказывается как бы «между» изображаемой им же самим женщиной и бароном Оксом. Вот этот запредельный сюрр и вскрывает настоящий смысл титульного персонажа: ведь если бы драматург уступил композитору, и опера была бы названа «Барон Окс», вряд ли метасобытийные смыслы этого шедевра смогли бы прорваться в Вечность. Но даже это дидактическая сложность формальной структуры оперы всё еще слишком примитивна по отношению к упомянутому выше главному смыслу этой мелодрамы. И только потому, что именно этот смысл был считан и воплощен в постановке Стивена Лоулесса, позволяет говорить о спектакле, идущем сегодня в Большом театре, не просто как об интересным прочтении, а как о лучшем в мире сценическом воплощении этого шедевра.

Поскольку я уже разбирал версию Лоулесса три года назад , позволю себе лишь списком напомнить о ключевых приемах, использованных Лоулессом для расшифровки «корневого каталога» этого произведения: расположение трех актов оперы в трех разных эпохах (веках), разный дизайн циферблатов часов, которые являются центральным «пятном» сценографии, использование в костюмах аллюзий из «Волшебной флейты» Моцарта (костюм Птицелова) и реминисценций из живописи Джузеппе Арчимбольдо, самая значительная коллекция которого находится в Художественно-Историческом музее Вены как раз на той площади, где находится памятник императрице Марии-Терезии, всю жизнь совмещавшей сугубо женский обязанности матери шестнадцати детей с сугубо мужскими обязанностями управления государством.

Ну, и, наконец, финальный аккорд – арапчонок Маршальши, сначала взрослеющий по ходу пьесы, а потом… То, что происходит на сцене под звуки, завершающие партитуру, человека знающего может свести с ума: чернокожий юноша в фуражке за несколько мгновений превращается в подростка, который, в свою очередь, еще через пару мгновений превращается в ребенка! А ведь это визуальное схлопывание прожитой жизни от взрослого парня к малышу – лишь иллюстрация того, о чем печалится Маршальша, отказываясь от любви семнадцатилетнего пацана и передавая его юной Софи. Это то самое, о чём тревожится Софи, которая в финальном трио говорит о том, что Мари-Тереза, отдавая ей Октавиана, будто бы что-то забирает взамен. Что?

Ответить на этот вопрос, значит, понять в этой жизни что-то бесценное и бескрайнее – понять то, что делает «Кавалера Розы» настоящим откровением, а Штрауса и Хофмансталя – настоящими гениями. В глубине души надеюсь, что каждый найдет для себя свой ответ на этот вопрос. Но я сквозь призму массы сюжетных аллюзий на теории Лейбница и Гербарт – предвестников фрейдизма как ортодоксального психоанализа – этот ответ в возврате к тому состоянию, когда поступки были искренними, а деревья большими. В основе нашей сегодняшней зауми, которая страшнее запредельной дурости, нет ничего, кроме желания казаться умнее и значительнее. А вот что стоит за этим желанием, как не страх своей «невовлеченности», тогда как мудрому человеку никогда не нужно бояться своего неразумения. Нужно хотя бы отдавать себе в нем отчет и – просить о наставлении.

Сразу после рождения в нас идёт верная загрузка, и на ребенка до 5 лет повлиять почти невозможно. А потом… Потом начинают мешать родители, потом начинают мешать посторонние (школьные педагоги, прежде всего), потом друзья, а потом на человека наваливается со всей дури циклоп СОЦИУМА – со своей тупой одноглазой моралью, как и его мифический прототип. И вот я боюсь спросить: какое существо выдержит такой многолетний диктат дури, пошлости, извращенных интересов, направленных на удовлетворение своих сексуальных и социально-имиджевых потребностей? Да никто! Мы не знаем ничего о жизни Христа с 12 до 30 лет не просто так. С 12 до 30 лет происходит убийство в ребенке Бога. А потом – сразу четвертый десяток, когда человек уже приучился соответствовать чужим ожиданиям, а циклом социума, завершив кастрацию индивидума входит в безграничный кураж над остатками Божьей Твари, требуя от неё постоянного подтверждения права быть своим членом.

…И тут я вспомнил, что в одном из выдающихся романов одного из главных мыслителей современной России – Бориса Акунина – был дан рецепт возврата к самому себе, рецепт освобождения от страхов и страданий, рецепт, ценность которого понять так же просто, как увидеть истину: стать детьми! Не “другими детьми”, а самими собой в детстве. Вернуться к тем самым себе, которые искренне любили и ненавидели, не размениваясь на “целесообразность”, которые слышали Голоса и самой страшной трагедией считали родительский запрет на просмотр мультиков за порванные штаны и сбитые коленки. Зачем?

Для чего, возвращаясь в свои детские ощущения и переживания, нам освобождаться от налипшей коросты пустых зависимостей и мелких целей? Для того, чтобы закольцевав в сегодняшнем опыте прожитые годы, увидеть в ней самые счастливые моменты и успеть (УСПЕТЬ!) понять, что мы сделали не так, причинив своему детскому “я” боль, чтобы понять, за что нам-взрослым было бы стыдно перед нами-детьми. Без этого понимания нет и не может быть прозрения. Но прозрение не всем ведь и нужно… А что нужно всем?

Сила быть свободными. Свободными, прежде всего, от увечий, полученных нашей душой во время взросления. Избавиться от них тогда нам не помогли родители, но сегодня мы же готовы сами стать себе родителями и сами честно оценить прожитые годы и сами наказать себя за сбитые коленки и порванные штаны? Наказать именно лишением мультиков, лишением сладкого, лишением тех самых радостей, ценность которых мы давно перестали ощущать, погрузившись в мир убогой обесцененности.

И комический «форма» «Кавалера розы» Рихарда Штрауса и Хуго фон Хофмансталя словно вопиет: «Господи, ну, неужели же это так сложно?!!»

И перелистывая прожитые годы, мы пытаемся, но никак не можем понять, что самый тяжелый путь не на Голгофу, а обратно. Куда? К себе.

Александр Курмачев