Ника гольц иллюстрации. Ника Гольц. «Сейчас есть всё, нет только… предела совершенству! Ну да… вы сама как образец…

"Книга — это театр. Художник-иллюстратор разыгрывает спектакль. Он и автор, и актер, и мастер по свету и цвету, и главное, режиссер всего действа. Должно быть продуманное чередование сцен, должна быть своя кульминация. Меня всегда увлекало это решение книги, как спектакля."

"Ребенок видит больше, чем взрослый. Ему помогает непосредственность, необремененность условностями изображения. Поэтому так важно первое впечатление от книги. Оно остается на всю жизнь. Подчеркивает мысль, воспитывает вкус." Ника Гольц

Заслуженный художник России.

Окончила Московский государственный художественный институт имени В.И. Сурикова, мастерскую Н.М. Чернышова.
В книжную иллюстрацию пришла в 1955 году.
В 1956 году в издательстве "Детгиз" вышла первая проиллюстрированная ею книга "Стойкий оловянный солдатик" Г.-Х. Андерсена.
Работала в книжной и станковой графике в издательствах "Детская литература", "Советский художник", "Советская Россия", "Русская книга", "Правда", "Художественная литература", "ЭКСМО-Пресс", "Махаон" и др.
В 2006 году награждена Дипломом Х.-К. Андерсена Международного Совета по детской книге (IBBY) за иллюстрации к сборнику "Большая книга лучших сказок Андерсена".

Книги с иллюстрациями художника

Сегодня день рождения великой художницы Ники Гольц (10 марта 1925 г.)
Увидела в сети вот такое фото Ники Георгиевны.
Мне кажется, ее герои очень похожи на нее. Взгляд, черты лица, контуры - по истине, не зря говорят, что бы не рисовал художник, он рисует прежде всего самого себя.
Спасибо Нике Гольц за тот неповторимый сказочный мир, который она подарила нам!

Интервью для журнала «Переплет» , №3, 2012

- Ника Георгиевна, в каком возрасте к вам пришло осознание того, что вы станете художницей?

— Рисовать я начала очень рано. Мой папа, Георгий Павлович Гольц, был академиком архитектуры, постоянно рисовал, много работал для театра, придумывал костюмы и декорации. Конечно, это не могло на меня не повлиять, и я тоже включилась в творческий процесс. Часами проводила время за столом, занимаясь рисованием. У меня всегда было очень бурное воображение, поэтому я сочиняла разные истории и рисовала к ним картинки. После смерти моей мамы я разбирала ее архивы и обнаружила в них несколько моих книжечек, которые написала и оформила сама, наверное, в возрасте пяти лет. Я так думаю, потому что некоторые буквы в этих книжках были написаны неправильно, в зеркальном отражении, а одна из книжек открывалась не справа налево, а слева направо. Несмотря на это, я уже тогда создала собственное издательство, подписывая каждую книжку «НикИздат». В одной из книжек (кажется, самой первой) рассказывалось о приключениях двух чертиков, которые отправились путешествовать. Я придумывала разных персонажей, но одним из самых моих любимых был Усатик — человечек с большими усами, я его портрет рисовала постоянно.

Четкое осознание того, что я буду художником, пришло лет в восемь. Я это очень хорошо помню. Правда, я еще тогда не знала, что стану именно иллюстратором, но то, что я буду художником, не вызывало у меня ни малейших сомнений.

- А как вы стали иллюстратором?

То, что я стану иллюстратором, я окончательно поняла уже после войны. А сначала я поступила в институт Сурикова. Училась на «монументальном» отделении в мастерской Николая Михайловича Чернышева. Это был замечательный педагог и блистательный художник. Диплом я тоже делала, как монументалист. Работа называлась «Строители высотных зданий». Лазила на высотку, рисовала Москву с высоты птичьего полета, делала портреты рабочих.

Единственная монументальная работа, которую я сделала и которую считаю для себя очень важной, это роспись стены в строящемся тогда на Ленинских горах Музыкальном театре Натальи Ильиничны Сац. Мой отец очень много с ней работал. Он погиб, когда мне было 20 лет.

Наталья Сац захотела восстановить спектакль-пантомиму «Негритенок и обезьяна», в котором мой отец был художником-постановщиком, только теперь уже в виде балета. Я оформила для них этот балет. Также расписала стену театра, включив в роспись два панно по эскизам отца. Эту роспись можно увидеть и сейчас.

- Вы уже рассказывали в других интервью, что «попали» в детскую литературу почти случайно…

— Жизнь сложилась так, что после окончания института я была вынуждена пойти работать в издательство. Как я уже сказала, когда мне было 20 лет, в 1946 году, погиб мой отец. Его сбила машина. Мы с мамой остались вдвоем. Пенсия, которая полагалась маме после смерти отца, была очень маленькой. Надо было как-то выживать.

Мой приятель, художник Леша Соколов, отвел меня в ИЗОГИЗ, где я начала рисовать открытки. Сначала это были заказы на политические сюжеты, а потом редактор Надежда Проскурникова надоумила меня делать открытки на сказочные темы. Эта работа меня очень увлекла, я нарисовала несколько сборников открыток по сказкам. В отличие от вынужденной работы в политической тематике, оформление сказок стало для меня настоящим праздником. Так получилось само собой, что я втянулась в работу с литературными произведениями и стала художником-иллюстратором. Впрочем, это всегда было мое.

- А что было потом?

— Потом я пришла в ДЕТГИЗ, где показала свои рисунки Борису Александровичу Дехтереву , и он согласился со мной сотрудничать. Сначала я делала рисунки в сборники, а потом получила свою первую книжку. Это была сказка Андерсена «Стойкий оловянный солдатик». Я не могу передать то счастье, которое переполняло меня, когда я получила свой первый заказ на книгу. Я не шла, а летела домой, обнимая полученную рукопись.

- В советское время было много ваших монохромных иллюстраций, в один оттенок. Это было вынужденное условие, по требованиям печати, или это был любимый стиль, любимый прием? Что вам больше нравилось: рисовать «чистую» графику или работать цветом?

— Мне очень нравится рисовать черно-белую графику. Когда есть возможность, я никогда не отказываюсь сделать черно-белую книгу. Вот и сейчас в издательстве «Московские учебники» я проиллюстрировала три такие книги: английские, французские и шотландские сказки. Мечтаю сделать итальянские.

Когда в начале 90-х книжный рынок перестал нуждаться в черно-белых книгах и вообще в серьезной качественной иллюстрации, я, как и многие мои коллеги, несколько лет была без работы. А когда обо мне вспомнили и предложили сотрудничество, одним из условий стало, чтобы рисунки были крупными, цветными и яркими. В тот момент мне казалось, что я изменяю себе.

Прошло совсем немного времени, я воспитывала издателей, издатели воспитывали меня, — тогда умный издатель еще прислушивался к авторитету художника. Мы находили разные варианты и ходы, чтобы цветная книга выглядела благородно. И мои «Снежная королева» и «Гадкий утенок» прямое доказательство этому. Так начался новый этап в моей творческой жизни. Цветной.

В советское время у меня тоже были книги с цветными иллюстрациями (Шаров, Погорельский , Одоевский ). Но меня ими не баловали. Я мечтала делать цветные книги, но понимала: чтобы получить такой заказ, надо оформить или «правильного» автора, или нарисовать что-то идейно-политическое. Это были «Сказка про военную тайну, Мальчиша-Кибальчиша и его твердое слово» Аркадия Гайдара и «Новые похождения Кота в сапогах» Сергея Михалкова . Но и в первый, и во второй раз я отказалась. Решила с этим не связываться и осталась верной своим любимым Э.Т.А.Гофману, Г.Х.Андерсену , Ш.Перро и т.д.

Правда, сначала я даже начала думать о Мальчише-Кибальчише, сделала несколько эскизов, но потом все равно отказалась. Не смогла переступить через себя. Эти рисунки сохранились. Сейчас смотрю на них и думаю: а интересная могла получиться книжка.

- Иллюстрации к некоторым книгам вы делали в нескольких вариантах. Что сложнее и/или интереснее: рисовать историю в первый раз или переосмысливать ее, создавая новые образы?

Да, так получалось, что в разные годы я возвращалась к одним и тем же произведениям. Я вообще была верна своим любимым авторам. Каждый раз заново работая над одной и той же книгой, я старалась внести в нее что-то новое, искала разные варианты композиций и использовала разные техники. И конечно, самый интересный — это был последний вариант, над которым ты думаешь и который делаешь сейчас.

Вообще, на этот вопрос нельзя ответить так однозначно. Так получалось, что я возвращалась к одному и тому же произведению, через большой интервал времени. У меня было нарисовано только к одному «Стойкому оловянному солдатику» три варианта. Все они были напечатаны. Но если сравнить мою первую книгу и последнюю, которую я нарисовала для издательство «Эксмо», эти книги оформили разные Ники Гольц. Конечно, одна, но в разные периоды своей жизни. Ведь человек меняется в течение прожитых лет, и как личность, и как художник.

Мне было очень интересно иллюстрировать одни и те же книги и в первый раз и во все последующие. Особенно если это по-настоящему хорошее произведение. Я оформляла по несколько раз только любимые книги. Можно сказать, что они прошли со мной через всю жизнь. Согласитесь, что таких замечательных писателей, как Гофман, Андерсен, Перро, Гауф , Уайльд никогда не надоест читать и иллюстрировать. Они всегда будут тебе давать новые источники для вдохновения, и ты с удовольствием будешь возвращаться в созданный ими мир вновь и вновь.

- Иллюстрации к каким произведениям вам особенно дороги, какие из них вы считаете своей личной творческой удачей?

— Мне дороги практически все книги. Каждая из них — это какая-то часть моей жизни, частица моей души. За последние 15 лет я очень плодотворно сотрудничала с издательствами «Эксмо» и «Московские учебники», где нарисовала много книг, создание которых считаю очень важным этапом в моей творческой биографии.

Я проиллюстрировала все известные сказки Андерсена, который является одним из моих любимых сказочников. Шесть лет жила только этим автором. За эту работу я получила серебряную медаль Академии художеств.

Я нарисовала «Королевскую невесту» Гофмана, это произведение никогда не иллюстрировалось в нашей стране и, тем более, оно не выходило отдельной книгой.

Безусловно, одной из самых важных и дорогих книг доля меня стала «Маленький принц» Антуана де Сент-Экзюпери.

- Обычно издатель предлагает художнику что-то проиллюстрировать, а тот волен соглашаться или отказываться. Но бывает и наоборот, когда инициатива исходит от художника…

- Были ли книги, которые были вам близки и интересны, но работы для них не были созданы? - Ну конечно! Моей самой большой гордостью была и остается «Черная курица, или Подземные жители» Погорельского. Эту сказку не издавали в Советском Союзе после войны и тем более не иллюстрировали. Она была забыта. Я пошла в «Дом детской книги», который тогда находился на Тверской, мне там помогли найти это произведение, и я убедила издательство его напечатать. Так «Черная курица» получила вторую жизнь. Уже после ее издавали с иллюстрациями многих других художников, но первая была моя!

— Да, были такие произведения, которые были мне близки. Я очень мечтала нарисовать «Житейские воззрения кота Мура» Гофмана, но не сложилось.

Еще я с 10 лет очень любила читать произведения Уильяма Шекспира. Первым была комедия «Сон в летнюю ночь». Мне нравилось читать пьесы, потому что в них не было скучных описаний, а только действия и разговоры. Мне всегда хотелось проиллюстрировать эту книгу, думала, уже не получится, и вот недавно я сделала ее для издательство «Росмэн»!

- Сейчас, к счастью, переиздаются книги Александра Шарова с вашими иллюстрациями; в недавнем своем интервью вы очень интересно рассказали о совместной работе с ним. Что было сложнее: рисовать иллюстрации для произведений писателей-классиков или работать с «живым автором» и еще никому не известной историей?

Конечно, очень интересно было работать с живым автором, особенно с таким замечательным человеком, как Александр Шаров. Мы с ним очень совпали. Наше творческое сотрудничество растянулось на многие годы. Больше всего я люблю его произведение «Волшебники приходят к людям» .

Но вообще, автор автору рознь. Помню, в середине 60-х я работала с писательницей Любимовой , оформляла ее книжку «Одолень-трава» . Так вот, одним из персонажей в этом произведении был кот. Я нарисовала его раздетым, как настоящего кота, на что эта писательница очень бурно среагировала. Она попросила, чтобы я его одела, аргументируя это тем, что в спектакле по ее книге она видела кота на сцене, который был одет. На что я ответила, что в театре кота изображает актер, и поэтому он не может выйти к зрителю голым. Но на одном из рисунков мне все же пришлось изобразить кота в одежде. И такие странные замечания я получала от авторов неоднократно. Так что, все зависит от того, какой автор попадется тебе на пути. С Шаровым мне очень повезло.

- Ника Георгиевна, а все-таки, что было оформлять сложнее?

— Вы спрашиваете, что сложнее оформлять, классические, всем известные произведения или новые?! И те, и те книги было иллюстрировать и интересно, и сложно одновременно. Главное, что вещь, над которой ты работаешь, тебе нравилась, была близка твоему сердцу.

- Существует ли нарисованный вами образ, в котором вы видите себя?

— Леонардо да Винчи говорил, что художник всегда рисует себя. Даже в портрете Моны Лизы видно самого Леонардо. Я, конечно, тоже всегда рисовала себя. Но если вы хотите, чтобы я назвала конкретного персонажа, то пусть это будет Перегринус Тис из произведения Гофмана «Повелитель блох».

- Работы кого из молодых российских иллюстраторов детской книги вам нравятся? Можете ли вы назвать кого-то из них своими учениками?

— Мой отец Георгий Павлович Гольц имел дар преподавателя. Студенты тянулись к нему, очень его любили, он был для них авторитетом. После его смерти в наш дом еще долго приходили его ученики.

У меня не было такого таланта, но я знаю, что повлияла очень на многих именно своим творчеством. Своим учеником я могу назвать только Максима Митрофанова .

Сейчас многие из хороших и известных художников занялись преподавательской деятельностью. Когда встречаешь рисунки молодых иллюстраторов, сразу видно, кто был его учителем. Наверное, так и должно быть. Ведь мы учим на собственном примере, пытаемся донести до слушателя свои вкусовые пристрастия и технические приемы. Неудивительно, что в работах ученика так часто узнается рука наставника. Если вы, спрашивая меня об учениках, хотите узнать, есть ли прямые последователи моего стиля, то нет! Я неповторима! (смеется)

- Но своим учителем вы можете назвать…

Ника Гольц «Дюймовочка»

Отца — в первую очередь, он был моим первым и главным учителем. А своим учителем в книге я могу, безусловно, назвать Бориса Александровича Дехтерева. Хотя внешне наши работы не имеют ничего общего. Но когда я работала под его началом в издательстве «Детская литература», именно он направлял меня, делился секретами мастерства, верил в меня и при этом, что самое ценное, очень бережно относился к моей творческой индивидуальности.

Хочу привести один пример. Помню, как я принесла ему сдавать иллюстрации к «Дюймовочке». Все было хорошо до тех пор, пока Борис Александрович не увидел моих эльфов. Я сделала их такими бесенятами с заостренными ушками. Он за голову схватился. Но потом, поговорив со мной и поняв, что я их такими вижу, пропустил мои рисунки в печать. Позже я увидела его иллюстрации к «Дюймовочке». Эльфы Бориса Александровича были такими миловидными ангелочками, совсем не похожими на то, что сделала я. После этого я зауважала его еще больше.

Это стало хорошим уроком для меня. Впоследствии, когда я смотрела чужие работы, то старалась давать советы только по существу и бережно относиться к миру, созданному художником. Главное, чтобы работа была сделана убедительно и талантливо, неважно, какими средствами и в каком стиле, тогда есть о чем разговаривать. Вот если я не находила для себя этих двух составляющих, то могла быть очень категоричной. (улыбается)

- Вы можете назвать несколько имен современных молодых художников-иллюстраторов, которых вы считаете по-настоящему талантливыми?

— У нас много интересных художников работает в книге! Правда, тем «молодым» художникам, за творчеством которых я следила, сейчас за сорок, и молодыми их уже не назовешь. Чтобы никого не забыть, а значит не обидеть, можно, я воздержусь от перечисления имен?

- Как вы считает, можно ли стать хорошим иллюстратором без специального художественного образования?

— Конечно, можно! Так же, как можно быть очень плохим художником-иллюстратором, имея диплом. Но я — за образование! Оно очень помогает, и не только то, которое получено в школе и институте, но и самообразование, а также образование и воспитание, данное в семье.

- Многие родители жалуются сейчас на то, что «мало действительно красивых книжек, мимо которых невозможно пройти, которые хочется купить не только для ребенка, но даже и для себя». Как вы оцениваете ситуацию с изданием книг для детей в России сегодня?

— Сейчас на книжном рынке представлен очень широкий ассортимент. Наряду с чудовищно-безвкусными и антикультурными изданиями, которые сразу бросаются в глаза, издатели очень прилично переиздают книги с работами старых мастеров, печатают книги с рисунками лучших зарубежных художников, издают много новых современных иллюстраторов. По-моему, сегодня в книжном магазине можно найти практически все, что угодно, на любой вкус. Конечно, нет предела совершенству, но вспомните, как обстояли дела с книгой еще 10 лет назад. Такого выбора раньше не было. За судьбу детской книги в нашей стране было просто страшно. Сейчас также множество издательств оправдывают насаждаемый ими дурной вкус погоней за сверхприбылью и продолжают «унаваживать» книжный рынок просто чудовищной продукцией. И все же ситуация поменялась. Я сама мало хожу по магазинам, но ко мне в дом часто приходят издатели и художники, предлагают сотрудничество, дарят свои книги, некоторые из них очень достойные.

Идите, смотрите, ищите. Я уверена, что сейчас можно найти то, что нужно именно вам. А если все равно не найдете, то сядьте и нарисуйте! (смеется)

Ирина КВАТЕЛАДЗЕ

«В ИЛЛЮСТРАЦИИ, КАК В ПЕРЕВОДЕ, ОЧЕНЬ МНОГО ПАРАЛЛЕЛЬНЫХ МОМЕНТОВ. ПЕРЕВОДЧИК, В СУЩНОСТИ, ПИШЕТ КНИГУ ЗАНОВО – ОТТАЛКИВАЯСЬ ОТ ОРИГИНАЛА. ТАКЖЕ И ИЛЛЮСТРАТОР. ЭТО УЖЕ НЕ ПРОСТО КНИГИ, НАПИСАННЫЕ КАКИМ-ТО АВТОРОМ. ЭТО КНИГИ, ПРОЧТЕННЫЕ И УВИДЕННЫЕ МНОЮ, ПОКАЗАННЫЕ МОИМИ ГЛАЗАМИ. ЭТО Я ИХ ТАК ПРОЧУВСТВОВАЛА. ЭТО СОТВОРЧЕСТВО…»

НИКА ГЕОРГИЕВНА, КОГДА ВЫ НАЧАЛИ РИСОВАТЬ? И КОГДА ПРОИЛЛЮСТРИРОВАЛИ СВОЮ ПЕРВУЮ КНИЖКУ?

– Первая книжка была 50 лет назад. А рисовать… наверное, с самого рождения. Я рано стала читать, читала много и с интересом. И рисовать начала так же рано. У меня было увлечение – издавать собственные книги. Писала какие-то текстики и рисовала к ним картинки. После смерти мамы, в ее архиве, я нашла одну такую книжечку – из какой-то серой бумаги, примитивно переплетенную… Там была история про чертиков, которые пошли путешествовать. Книжка была с жуткими ошибками, с зеркально написанными буквами – знаете, так вот дети лет в 5–6 иногда пишут буквы наоборот?.. А рисовала я всегда, сколько себя помню. Причем именно иллюстрации к собственным выдуманным историям.

ЭТОМУ СПОСОБСТВОВАЛА ОБСТАНОВКА В СЕМЬЕ?

– Да, безусловно. Я росла в художественной атмосфере. Мой отец, Георгий Павлович Гольц, академик архитектуры, был еще и замечательным художником. Он работал и в театре, и в графике. Когда меня надо было «заткнуть» книжкой, мне давали книги по искусству. Так что не рисовать мне было решительно невозможно. Потом я поступила в художественную школу. Это, наверное, был мой первый самостоятельный поступок. Родителей в тот момент даже не было в Москве, я жила у тети и просто пошла и сдала экзамены. В Московскую среднюю художественную школу (МСХШ), которая теперь называется лицеем (Московский художественный академический лицей при Московском академическом художественном институте имени Сурикова – Прим. ред.). Я там училась с упоением до войны, а когда началась война, нас отправили в эвакуацию в Башкирию. Мы там работали в колхозе в пользу обороны. Это был страшный подъем. Сейчас в лицее проходит выставка тех работ, которые были сделаны в эвакуации.
А потом меня забрал отец, который с Академией архитектуры был эвакуирован в Чимкент. Я окончила обычную среднюю школу. И уже по возвращении в Москву поступила в институт имени Сурикова.

ЭТО БЫЛО ТВЕРДЫМ НАМЕРЕНИЕМ – ПОСТУПАТЬ ИМЕННО В ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ?

– Да, только в художественный. Ну, а если не поступлю, то я решила, что пойду работать в зоопарк – я очень любила зверей. Вот такая была альтернатива (улыбается). Но меня приняли. Я отучилась в Суриковском 7 лет, так как меня потом перевели на монументальную живопись. После окончания института заниматься монументальной живописью я не стала, но о том, что училась на этом отделении, у Николая Михайловича Чернышева, совсем не жалею. Это был прекрасный педагог и блистательный художник. Я очень его любила. Единственная монументальная работа, которую я сделала со всей страстью, это роспись стены в строящемся тогда на Ленинских горах Музыкальном театре Натальи Ильиничны Сац. Мой отец очень много с ней работал. Он умер, когда мне было 20 лет – в 1946 году. И Наталья Сац хотела, чтобы был восстановлен его спектакль-пантомима «Негритенок и обезьяна» – уже в виде балета. Я оформила для них этот балет и расписала стену театра, включив в роспись два панно по эскизам отца. Эта роспись до сих пор существует.

КАК ВЫ ПРИШЛИ В ГРАФИКУ?

– Нужно было как-то зарабатывать. Я стала рисовать открытки, делала какие-то иллюстрации. Как-то втянулась, а потом и вовсе полюбила. Тем более что это всегда было моим. А когда оказалось, что можно иллюстрировать не только «первый раз в первый класс», но еще и Андерсена… Я никогда прежде не испытывала такого безмерного счастья, как в тот день, когда мне дали несколько листочков со сказкой «Стойкий оловянный солдатик»!.. Ну, а теперь я как наркоман – не могу без книги.

ВЫ ДО СИХ ПОР РАБОТАЕТЕ?

– Да, я до сих пор востребована как график. Более того, у меня сейчас «окон» между заказами гораздо меньше, чем было раньше. Раньше такие перерывы я использовала на иллюстрации – просто для себя. Понимаете, в иллюстрации, как в переводе, очень много параллельных моментов. Переводчик, в сущности, пишет книгу заново – отталкиваясь от оригинала. Также и иллюстратор. Это уже не просто книги, написанные каким-то автором. Это книги, прочтенные и увиденные мною, показанные моими глазами. Это я их так прочувствовала. Это сотворчество…

ЧТО ПОМОГАЛО БОЛЬШЕ ВСЕГО В РАБОТЕ?

– Образование. Причем не только полученное в школе и в институте. Теперь, оценивая то домашнее образование, которое мне дали родители, я могу сказать, что это было европейское образование. Я любила античные мифы, любила историю костюма, я Шекспира читала с 10 лет… Это не умаляло и не умаляет русской культуры, но это дополняет ее.

ВЫ ВОЗВРАЩАЕТЕСЬ К КНИГАМ, КОТОРЫЕ УЖЕ ПРОИЛЛЮСТРИРОВАЛИ ОДНАЖДЫ?

ПОТОМУ ЧТО КАЖДЫЙ РАЗ ПО-РАЗНОМУ?

– Не совсем. Может быть какой-то общий момент, какой-то общий образ… Я сейчас сделала 7 книг Андерсена для издательства «ЭКСМО». За эту работу я получила серебряную медаль Академии художеств. Но есть я шесть лет жила только этим автором. Так еще совпало, что у меня друзья в Дании. Я датского, к сожалению, не знаю, а они – русисты. И вот они практиковались на мне в русском, когда я ездила к ним в гости (улыбается). После Дании Андерсен стал немножко другим для меня, я стала его немного иначе видеть, иначе понимать. Сейчас уже заканчивается андерсеновский бум, вызванный его юбилеем. Но я могла бы начать его заново. Вот только закончила, но мне уже опять кажется, что что-то не то, что можно было сделать по-другому…

– Еще я очень люблю Гофмана. Мне хочется проиллюстрировать его всего. Я много раз возвращалась к «Щелкунчику». И сейчас опять делаю его для издательства «Махаон». Делала «Крошку Цахеса», но сейчас вернулась бы к нему снова и сделала бы, как мне кажется, лучше.
Мне исполнилось 80 лет. Когда-то мне казалось, что это что-то такое совсем дикое, невозможное… Но сейчас я работаю лучше, чем 40 лет назад. Мне так кажется (улыбается)…

ЧЕМ ЛУЧШЕ?

– Как-то живее, сосредоточеннее, интереснее. Самостоятельнее, наконец. Мне теперь, по большому счету, плевать на все образцы. Я могу позволить себе ни на кого не оглядываться.

НУ ДА… ВЫ САМА КАК ОБРАЗЕЦ…

– Да. Единственное, что хочется – это успеть. Потому что времени у меня, конечно же, осталось немного. Успеть что-то сказать, выразить…

ЧТО ДЛЯ ВАС САМОЕ ГЛАВНОЕ, САМОЕ ВАЖНОЕ В РАБОТЕ НАД
КНИЖНОЙ ИЛЛЮСТРАЦИЕЙ?

– Я должна не просто любить, а обожать своего автора. Иначе я не могу работать. Иллюстрируя Уайльда, я была в него влюблена. Теперь, когда я прочла его биографию, он мне гораздо менее симпатичен (улыбается). Также я любила Гофмана, очень была увлечена Владимиром Одоевским, Александром Погорельским.

А ПУШКИНА? БЫЛО БЫ ЛОГИЧНО…

– Пушкина я просто не рискую иллюстрировать, потому что это какая-то запредельная для меня высота, которая, быть может, и не нуждается в иллюстрации…

А ЧТО ГРЕЕТ У ПУШКИНА? ЕСЛИ БЫ ВСЕ-ТАКИ ОТВАЖИЛИСЬ?..

– Я не знаю. Я никогда не думала… Он ведь настолько прекрасен! А вот «Петербургские повести» Гоголя я сделала. И сделала бы снова, хотя это очень трудная, очень тяжелая вещь.

А ЧТО НЕ НАРИСОВАЛИ – ИЗ ТОГО, ЧТО ХОТЕЛОСЬ?

– «Жизнеописания кота Мура» Гофмана. Все время в голове, что надо, надо это сделать! Но все никак. Никак не могу приняться. Все какая-то наплывающая работа. Вот думала, что лето будет свободным, но предложили «Щелкунчика» – и мне жалко от него отказываться. Предложили опять Уайльда, цветного. Тоже интересно.

50 ЛЕТ НАЗАД, КОГДА СЛУЧИЛАСЬ ПЕРВАЯ КНИЖКА, БЫЛА СОВСЕМ ДРУГАЯ СТРАНА. ПОТОМ СТРАНА ИЗМЕНИЛАСЬ. ПОТОМ ЕЩЕ
РАЗ ИЗМЕНИЛАСЬ… КОГДА БЫЛО СЛОЖНЕЕ И ИНТЕРЕСНЕЕ РАБОТАТЬ?

– Интересно работать всегда, потому что интерес зависит только от себя самой. Сложнее… Я, конечно, сформировалась в советское время, и тогда нам всем казалось, что существуют ужасные препоны, что цензура политическая пронизывает все, что многое нельзя и вообще опасно. Теперь я понимаю, что все это были детские шалости по сравнению с той цензурой денег, которая царит сейчас. Это гораздо страшнее. Потому что советскую цензуру можно было обойти, особенно в детской книге. Можно было что-то сказать между срок, как-то завуалировать… Сейчас все гораздо серьезнее. А «стражи» – суровее. Я что-то предлагаю, а мне в ответ – не купят. И это уже как закон. Сделать уже ничего нельзя. Не знаю, замечали вы или нет, но сейчас издаются одни и те же авторы. Издатели смотрят друг на друга, друг другу подражают, друг на друга оглядываются. Хотят во что бы то ни стало продать – за счет броскости, чтобы поярче было, попушистее… Если в советское время «Детгиз» печатал откровенно плохо – на плохой бумаге, с плохим качеством, то сейчас другая крайность – бумага отличная, хорошая краска, но дурной вкус. И это очень страшно. Это опасно именно для детей, потому что первая книга откладывается в сознании как никакая другая. Я помню одну из первых своих детских книжек – «Три толстяка» с великолепными рисунками Добужинского, которую люблю всю жизнь. А сейчас что? Аляповато, грязно, ярко… Да, и сейчас работают хорошие художники, их много, но они теряются в массе дурного вкуса. Иногда страшно за книгу, потому что читать стали гораздо меньше. Гораздо. А издатель пытается сделать книгу еще круче, чем мультик. По моему глубокому убеждению, это не путь. Ну что же… мы можем только делать… пытаться прививать вкус…

ВЫ СКАЗАЛИ, ЧТО В ДЕТСКОЙ КНИГЕ МОЖНО БЫЛО ПОЗВОЛИТЬ
СЕБЕ БОЛЬШЕ. ПОЗВОЛИТЬ ЧТО?

– Немного свободы. Понимаете, то, что во взрослой иллюстрации считалась формализмом, в детской книге было отчасти допустимо. И это при том, что тогда формализмом считалось абсолютно все, что выходило за рамки социалистического реализма. При этом было совершенно непонятно, что же на самом деле считать соцреализмом. Само это понятие – абсурдно. Ведь если социалистический, то не реализм. А если реализм, то уже точно не социалистический. И тем не менее (улыбается)… И если во взрослой книге все намеки считывались, и за них могло очень даже здорово влететь, то у нас за счет детскости все прощалось. Поэтому очень много прекрасных, первоклассных художников работало именно в детской книге. Лебедев, Конашевич, Чарушин-старший… Целый ряд современников создавали на плохой газетной бумаге настоящие произведения искусства.
Я как-то спорила с одним коммерческим директором. Я убеждала его попробовать сделать иначе, отойти от стереотипа, потому что была уверена – купят. Не обязательно печатать книгу с золотом и блестками. Но в ответ слышала неизменное: нет, мы лучше знаем. А на самом деле это не так. Потому что и моя «Снежная королева», и мой «Гадкий утенок» продавались мгновенно. Их переиздавали много раз, и каждый раз тираж быстро расходился. Это говорит о том, что вкус у людей все-таки есть, несмотря на то что издатели думают иначе. Ведь все эти жуткие Барби и премерзейшие Синдереллы – это все не наше, это все чужое. Мне бы очень не хотелось, чтобы нынешние книгоиздатели потеряли специфику русской иллюстрации.

ПРИХОДИЛОСЬ КОГДА-НИБУДЬ РИСОВАТЬ ТО, К ЧЕМУ НЕ ЛЕЖАЛА
ДУША?

– Как вам сказать… Были, конечно, книги проходные, случайные. Но я никогда не брала то, к чему не лежало сердце. Не потому что я борец. Я просто не могу иначе, я не могу себя ломать. Когда мне предложили проиллюстрировать рассказ про Ленина – про какие-то дурацкие чистые тарелки, я не смогла отказаться, но нарисовала просто три тарелки и все.

А ЧЕМ КОМПЕНСИРОВАЛОСЬ?

– Ну, я делала что-то для себя. Иллюстрации, пейзажи…

ДЕТСКИЕ ИЛИ ВЗРОСЛЫЕ?

– А кто знает, сказки вообще для детей или для взрослых? Андерсен ведь не писал для детей, он свои сказки королю читал. А Шекспир – это взрослая или детская литература? А Гоголь? Это все так сложно, так неоднозначно…

РАССКАЖИТЕ, КАК СКЛАДЫВАЛАСЬ ТВОРЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ? БЫЛИ
КАКИЕ-ТО КРИЗИСЫ?

– Наверное, были. Это ведь трудно… Вообще каждая книга – это такой маленький творческий кризис. Я когда начинаю, меня посещает полное отчаяние. Мне кажется, что она не получится, что у меня ничего не выйдет, что я не сделаю…

А ПОТОМ? КАК РОЖДАЕТСЯ ИЛЛЮСТРАЦИЯ?

– Очень важно первое прочтение. На самом деле во время первого прочтения все как раз и возникает. Но для этого необходима абсолютная концентрация, которая легче всего достигается в транспорте. Дома все отвлекает, а вот в транспорте – в троллейбусе или метро – я полностью изолирована от внешнего мира. Потом думаешь, думаешь, ночью не спишь. Потом начинаются почеркушки, пытаешься попасть в размер – и вот тут и посещает полное отчаяние, потому что ничего не получается. И мне уже кажется, что я никуда не гожусь и мне надо на помойку… А потом вдруг каким-то одним коготком за что-то зацепишься, за одну картинку всего лишь, и тогда работа уже пошла. Это самое счастливое время. А потом все опять не так, все опять ужасно, и хочется снова и снова все переделать. Спасает срок сдачи работы: звонят и говорят, что пора. Но иногда работа не получается до самого конца. И творческие неудачи были, и немало.

КАК ВЫ ИХ ПЕРЕЖИВАЛИ?

– С огорчением. Вот до сих пор горюю, что свою любимую «Русалочку» сделала так, что не могу на нее смотреть. И самое обидное, что до сих пор не понимаю почему. Делала с любовью, на подъеме, а вышла дрянь.

А ЦВЕТЫ И ПЕЙЗАЖИ – ЭТО В ПЕРЕРЫВАХ МЕЖДУ КНИЖКАМИ?

– Я очень люблю путешествовать. Практически все свободное время и все свободные деньги трачу на поездки. Делаю наброски, а заканчиваю уже дома. А цветы… Я их всегда рисовала. Это уже отдых, это между делом. Вот выдался день, красивые цветы расцвели, и мне захотелось их нарисовать… Правда, с какого-то момента я перестала ставить букеты. Я ставлю и вижу, что они живые. И после этого обрезать их уже ужасно, невозможно… Потому что когда они стоят в вазе, они шевелятся… Не то чтобы к солнцу тянутся, а просто меняют положение. Вот вы когда-нибудь обратите внимание на это. Посмотрите и увидите, что они живут… Я никогда не любила слово «натюрморт». По-немецки это гораздо точнее – Still Leben – тихая жизнь. Потому что это не мертвая натура. Это тихая жизнь…

ГОЛЬЦ
Ника Георгиевна

Заслуженный художник России.
Родилась в Москве
в 1925 году.
Отец – известный архитектор, академик архитектуры.
Окончила Московский государственный художественный институт имени
В.И. Сурикова, мастерскую
Н.М. Чернышова.
В книжную иллюстрацию
пришла в 1955 году.
В 1956 году в издательстве «Детгиз» вышла первая проиллюстрированная ею книга «Стойкий оловянный солдатик» Г.-Х. Андерсена.
Работает в книжной
и станковой графике
в издательствах «Детская литература», «Советский художник», «Советская Россия», «Русская книга», «Правда», «Художественная литература»,
«ЭКСМО-Пресс» и др.

ОСНОВНЫЕ РАБОТЫ

«Сказки» О. Уайльда; «Петербургские повести» Н. Гоголя; «Черная курица, или Подземные жители»
А. Погорельского;
«Тим Таллер, или Проданный смех»
Д. Крюс;
«Повести и рассказы» В. Одоевского;
«Сказки и истории»
Э.-Т.-А. Гофмана; «Сказки» В. Гауфа; «Немецкая народная поэзия XII–XIX веков»; «Сказки матушки Гусыни» Ш. Перро; «Английские и шотландские народные сказки; сказки
А. Шарова «Волшебники приходят к людям», «Кукушонок, принц с нашего двора», «Мальчик-одуванчик
и три ключика», «Человек-горошина
и простак»;
«Сказки»
Г.-Х. Андерсена.

ВЫСТАВКИ

1964 – Канада,
Индия, Дания;

1968 – Югославия;

1971, 1973 – Италия;

1975 – «Книга-75»;

1985 – Германия. Выставка иллюстраторов произведения братьев Гримм в Берлине;

1990 – Дания, г. Орхус;

1993 – Дания, г. Вейле совместно с датскими художниками.