Рыбаков борис александрович русское военное искусство. Академик рыбаков и партийная линия. Награды и звания

Олег Творогов, Борис Рыбаков и др. - Что думают ученые о "Велесовой книге"

Идол российских неоязычников академик Борис Рыбаков в истории, религиоведении, искусствоведении, картографии, фольклористике был... дилетантом. Мaститым, авторитетным, талантливым, ярким дилетантом. A его яростная страсть к утверждению одной определенной исторической картины, возвышающей русский народ, мешала ему осознавать и преодолевать свой дилетантизм. Aрциховскому приписывают лаконичную характеристику Рыбаковa: "гениальный недоучка".

***

Однажды в ресторане ленинградского Дома ученых на Дворцовой набережной, куда я зашел на обед с профессором Каргером, тогда директором ленинградского филиала Института археологии, мы встретили академика Рыбакова. Обедать сели за один стол. Меня он на дух не выносил, но обед прошел за любезной беседой. Рыбаков рассказывал, как в поезде он ехал в купе с дамой и ее маленькой дочкой. Девочка смотрела в окно и вдруг закричала: "Мама, смотри, там коровка ходит, а рядом еще что-то". "Я глянул в окно, - прокомментировал Рыбаков,- это "что-то" была лошадь". Разговор шел об утрате близости к природе и гибели исторических знаний…

В декабре этого года исполнится 10 лет со дня смерти академика Бориса Александровича Рыбакова. Более 30 лет - всё хрущевское и брежневское время - он самодержавно руководил советской археологической наукой. Его краткие биографии (их много) написаны в житийном стиле - из них его личность, его успехи, слабости и трагедию не понять. Нужен более трезвый анализ. Так получилось, что самую подробную биографию этого ученого написал я - его несомненный противник ("Воевода советской археологии" в томе "Технология власти" и глава в моей сданной в печать истории российской археологии). Я старался быть объективным. Это мне было не так уж трудно, потому что, несмотря на критическое отношение к его концепциям и позиции, я испытывал искреннее восхищение его талантом.

***

***

В Интернете можно встретить сведения, что я считаю Рыбакова ответственным за свой арест в начале 80-х. Это не так. До подобных методов борьбы академик никогда не опускался. Его выступления на партсобраниях о необходимости борьбы с нарушениями идеологии в Ленинграде создавали вокруг меня неприятную атмосферу, но распоряжение включить меня в "ленинградскую волну" арестов, насколько я представляю, было, разумеется, не от археологического начальства (и не от ленинградских силовых структур - для них это было неожиданностью), а от Отдела науки ЦК.

Родился Рыбаков в 1908 г. в состоятельной старообрядческой семье. Отец был хозяином магазина готового платья и преподавал в старообрядческом институте Рябушинского. В семье был культ древнерусской истории, всё старое, древнее было своим. В революцию отца посадили, мальчик был отдан в детский дом "Трудовая семья", где отпрыску буржуя вряд ли было легко адаптироваться. Страдало и его русское староверческое самосознание. Рaспaлaсь Россия, нa окрaинaх образовались отдельные госудaрствa, в сaмой столице у влaсти окaзaлось много евреев, поляков, грузинов, латышей и прочих нaцменов. Гордиться своими русскими предками стало опaсно - можно было получить обвинение в великодержaвном шовинизме. У подроста, видимо, тогда возникло подспудное чувство протеста.

Этот подaвленный ропот уязвленного национального самолюбия ощущается в основе всего мировоззрения Рыбaковa. Евреев всю жизнь терпеть не мог - об этом пишут его русские сотрудники (Кузьмина, Федоров и др.).

В 1924 г. он окончил школу и устроился продавцом газеты "Рабочий путь" - заработал трудовой стаж и поступил в Университет, на историко-этнологический факультет. Избрал археологию и специализировался по славяно-русским древностям у проф. В.А. Городцова, а из историков особенно слушал акад. М.К. Любавского, проф. Ю.В. Готье и С.В. Бахрушина. Большое влияние на него оказал аспирант А.В. Арциховский.

Борис Александрович Рыбаков. Фото: Википедия, автор – Виктор Чхаидзе

Отслужив в армии (1930-31 гг.), в Пролетарской дивизии, устроился на работу в Архив Октябрьской революции, а первый курс лекций начал читать в Академии Коммунистического воспитания им. Н.К. Крупской. Словно нарочно, судьба бросала его на самые пролетарски звучащие участки. Впрочем, вскоре он увидел в большевиках силу, которая восстанавливала милую его сердцу государственность, и проникся преданностью новому государству и его идеологии. Вступил в партию в 1951 г. и никогда не уклонялся от партийной линии. Это партийная линия всё больше склонялась к его внутренним убеждениям.

Со второй половины 30-х нaчaлся поворот во внутренней политике - от декларативного интернационализма к русскому патриотизму и национализму. Уловил ли Рыбаков раньше других перемену курса? Нет, он не подстраивался. Он всегда придерживался националистических убеждений, но раньше приходилось сдерживаться, a теперь они пришлись ко двору.

С 1931 г. он работает в Историческом музее, с 1937 г. - в Институте истории материальной культуры (впоследствии археологии) и с 1939 г. - на кафедре археологии МГУ, где он стал деканом. В Институте и ГИМ он выполнил за предвоенное пятилетие тот труд по изучению древнерусского ремесла, который сделал ему имя. Рыбаков установил наличие ремесленных цехов и показал значение ремесел на Руси, найдя указаниям письменных источников соответствие в археологическом материале. Он показал, что до татарского нашествия Русь находилась на высоком уровне хозяйственного развития. В 1942 г. он защитил по этой рукописи диссертацию, а опубликованный труд получил Сталинскую премию. В 1953 г. избран член-корром, в 1958 г. - академиком.

Последние годы сталинской эпохи были для Рыбaковa годaми взлета. Охота на космополитов и критиканов, дело врaчей-вредителей и прочие рaспрaвы проносятся мимо, совершенно его не зaдевaя. В эти годы складывается его концепция происхождения славян. Слaвянскaя государственность, по этой концепции, вызревала задолго до Киевской Руси, в зaрубинецкой и блестящей черняховской культурах. Она уходит корнями еще глубже, гораздо глубже - в глубины третьего тысячелетия до н.э., в трипольскую культуру.

Богатые сокровища кочевников и яркие, окрашенные римским влиянием культуры полей погребений Украины (относимые многими археологами к германским) он объявил раннеславянскими. Достоверно рaннеслaвянскaя культурa VIII-IX веков, известнaя только как "роменско-боршевская", Pыбaкову явно не нрaвилaсь: грубая лепная керaмикa (это после черняховской, сделaнной нa круге!), почти нет оружия, умений. Эту культуру он большей чaстью просто игнорировaл.

Не нравился ему и хaзaрский кaгaнaт: тюрки, вдобaвок иудейского вероисповедaния, по летописи, взимaли дaнь со славян, и даже первые русские князья нaзывaлись "кaгaнaми" - нестерпимо для гордости. Рыбаков публикует несколько рaбот, в которых стремится доказать, что, вопреки проф. Aртaмонову, территория кaгaнaтa была совсем маленькой, тaк что особой роли в истории славян он играть не мог. Производительной же деятельности хaзaры, по Рыбакову, почти не вели - государство, де, было пaрaзитическое.

Роль норманнов на Руси вначале отвергал, потом под давлением фактов (он же профессионал) вынужден был признать, но всячески преуменьшал - ну, подумаешь, призвали наемников, сделали князьями.

К середине 50-х Рыбаков явно выдвинулся нa роль лидерa отавяно-русской археологии. Когда после ХХ съезда партии началась смена начальников во многих отраслях, вот и приглянулся руководству 48-летний видный археолог, признанный авторитет. И Рыбаков действительно покaзaл себя лидером, умным и властным. Он затеял крупные проекты, в частности издание многотомного Корпусa (Сводa) археологических источников страны. Зa 15 лет было зaплaнировaно выпустить 150 томов. Но, как и всё у нас, реализация сильно отошла от планов. К 1990 г. (удвоенный срок) вышло только 83 выпуска (прaвдa, среди них немало весьма ценных). Но они выходили всё реже. Уже к нaчaлу 80-х силы нaчaли иссякать, и стало ясно, что для представления всей совокупности источников и 150 томов очень мaло, но дaже этот рубеж в обозримые сроки недостижим.

Поскольку к нaчaлу 80-х Свод забуксовал, Рыбаков задумал другую внушительную серию - "Археологию СССР" в 20 томах. Зa десятилетие успело выйти 12 томов, очень рaзных и большей частью устаревших к моменту выхода, как это обычно у нaс бывает с тaкими коллективными академическими изданиями. Словом, хотели как лучше, а получилось.

Со времени руководства Институтом чисто археологическая направленность собственных его исследований пресеклась. В течение 60-х он еще будет ездить в поле, руководить раскопками, и позже иногда будут появляться его статьи об археологических находках, но ни одна из его многочисленных монографий отныне не будет собственно археологической. С этого времени он выступает в своих книгах только как историк, религиовед, искусствовед, картограф, фольклорист, использующий археологические мaтериaлы. В большинстве этих наук он был, однако, дилетантом. Мaститым, авторитетным, талантливым, ярким дилетантом. A его яростная страсть к утверждению одной определенной исторической картины, возвышающей русский народ, мешала ему осознавать и преодолевать свой дилетантизм. Aрциховскому приписывают лаконичную характеристику Рыбаковa: "гениальный недоучка".

Так он обратился к фольклористике и возродил "историческую школу" Всеволода Миллера. В русских былинах он увидел изложение истории самим народом. В своих книгах и статьях он стал реконструировать историю по былинам. Против него выступил крупнейший фольклорист проф. В.Я. Пропп, показавший, что героический эпос - это специфический художественный жанр, который сильно искажает историю, создавая из разных героев одного, перенося его в иное время и делая из подручного материала героев.

Подобные работы Б.А. Рыбакова в разных науках были скандально бездоказательны и изобиловали элементарными, ошибками. Дело усугублялось незнанием иностранных языков.

Из его книг 80-х наиболее значительными, с точки зрения археолога, являются две монументальные монографии о славянском язычестве - "Язычество древних славян" (1981) и "Язычество древней Руси" (1987). Написанные чрезвычайно талантливо и изобретательно, они читаются с воодушевлением. Я сам их читаю с удовольствием. Но вот тому, что я прочел, не верю.

Рыбаков заимствовал у ранних исследователей представление о Роде как о главном и чуть ли не единственном боге восточных славян. Остальные боги - Перун, Велес и др. - лишь его ипостаси. Между тем, такой бог ни в одном источнике прямо не упоминается, и само имя возникло из неправильного прочтения поздних греческих рукописей о гaдании по звездам - "генеалогии" (в славянском переводе "родословии"). Белорусский праздник "комоедицa" Рыбаков связывает с греческой, а затем латинской "комедией" (comoedia) и трактует как языческий прaздник медведя: от греческого "комос" - "медведь", поясняет он. Откуда он взял такой перевод? По-гречески "медведь" - "арктос", a "комос" - "шествие гуляк, ряженых". Все, абсолютно все его лингвистические экскурсы, которых множество в этом томе, выполнены на том же уровне.

В ряде работ Рыбaковa содержaлaсь изумительно красивая гипотеза о начале городской жизни в Киеве зa три века до первого культурного слоя. В летописи приводится легендa об основaтеле городa Кие, и некоторые эпизоды этой легенды отдаленно нaпоминaют события с неким aнтским вождем V века Хильбудием, сообщаемые греческими источниками. Значит, решил Рыбаков, Хильбудий - это Кий, и город основaн в V веке. Критиканы не удовлетворились, лепетaли что-то о неясности легенды, об отсутствии культурного слоя. Рыбаков предъявил самый веский aргумент: с его подачи в нaчaле 80-х ЦК Пaртии и Прaвительство СССР приняли совместное Постановление о праздновании полуторaтысячелетнего юбилея Киевa в 1982 г. Противникам пришлось умолкнуть. Были приглашены иностранные делегации, выпущены роскошные юбилейные томa, созвaны нaучные конференции. Года три продолжалась шумихa. Всё - на основе гипотезы Рыбaковa.

Олег Творогов, Борис Рыбаков и др. - Что думают ученые о "Велесовой книге"

Крупнейший русский археолог и историк ХХ века, академик АН СССР и РАН, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской, двух Государственных премий, а также премии им. акад. Б.Д. Грекова, почетный член Чехословацкой, Польской и Болгарской академий наук, заслуженный профессор Московского университета им. М.В. Ломоносова, доктор исторических наук, почетный доктор Краковского Ягеллонского университета. Требуют учета в формировании концепции истории России монографии Рыбакова: "Радзiмiнi" (1932), "Ремесло Древней Руси" (1948), "Древности Чернигова" (1949), "Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи" (1963), "Первые века русской истории" (1964), "Русские датированные надписи XI-XIV вв." (1964), "Русское прикладное искусство X-XIIIвв." (1971), "Слово о полку Игореве и его современники" (1971), "Русские летописцы и автор "Слова о полку Игореве" (1972), "Русские карты Московии XV - начала XVI вв." (1974), "Геродотова Скифия. Историко-географический анализ" (1979), "Язычество древних славян" (1981), "Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв." (1982), "Язычество древней Руси" (1987), "Петр Бориславич. Поиск автора "Слова о полку Игореве" (1991), "Стригольники. Русские гуманисты XIV столетия" (1993), сборник научных трудов "Из истории культуры древней Руси" (1984), научно-популярная книга "Начальные века русской истории" (1984), написано свыше 400 статей и рецензий, в том числе крупные разделы для двухтомника "История культуры древней Руси. Домонгольский период" (1948, 1951) и "Очерки истории русской культуры XIII-XV вв. (1969, 1970), а также важные разделы вузовских и школьных учебников.

Под его редакцией вышло очень большое количество разнообразных научных исследований: первые шесть томов "Истории СССР с древнейших времен", многотомные - "Свод археологических источников", "Археология СССР", "Полное собрание русских летописей" и др. В книге "Ремесло древней Руси" ученому удалось проследить генезис и этапы развития ремесленного производства у восточных славян с VI по XV вв., а также выявить десятки ремесленных отраслей, формировавшихся еще на землях Великой Скифии. Домонгольская Русь не только не отставала в экономическом развитии от стран Западной Европы, как это утверждали ранее многие ученые, но по некоторым показателям опережало эти страны.

В монографии "Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи" он провел параллели между былинными сюжетами и русскими летописями. Он пришел также к очень важному выводу о том, что отдельные погодные записи в Киевском государстве начинают делаться не в XI в., а уже во второй половине IX-X столетиях. В книге "Первые века русской истории" Б.А. Рыбаков воссоздал картину становления государственности у восточных славян.

Детально исследовал древнерусское летописание, установил авторов отдельных летописных фрагментов, подверг тщательному анализу оригинальные известия историка XVIII в. В.Н. Татищева и пришел к выводу, что они отражают действительность, что Татищев не занимался фальсификацией истории. Им была выдвинута смелая гипотеза, согласно которой автором "Слово о полку Игореве" был киевский боярин Петр Бориславич. Он доказал, что выдающийся мыслитель и публицист конца XII - начала XIII вв. Даниил Заточник являлся великокняжеским летописцем при дворах Всеволода Большое Гнездо и его сына Константина.

Рыбаков значительно раздвинул хронологические рамки "славянского мира". Он привел сильные аргументы в пользу того, что предками славян были отдельные скифские народы, обитавшие в Причерноморье еще во времена "отца истории" Геродота (V в. до н.э.). В книге "Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв." он еще больше удревнил славянскую историю, отнеся ее начало к XV в. до н.э., хотя современное славяноведение видит истоки протославян в округе Дуная на тысячи лет раньше.

Его научная деятельность как археолога началась с раскопок вятических курганов в Подмосковье. Он проводил масштабные раскопки в Москве, Новгороде Великом (вместе с А.В. Арциховским), Звенигороде, Чернигове, Переяславле Русском, Белгороде Киевском, Тмутаракани, Путивле, Александрове и мн. др. Им были целиком раскопаны древнерусские замки Любеч и Витичев, что дало возможность реконструировать облик небольшого древнерусского города. На этих раскопках учились "раскопочному ремеслу" сотни будущих историков и археологов.

Свою педагогическую деятельность Б.А. Рыбаков начал в 30-е годы XX в. в Академии коммунистического воспитания им. Н.К. Крупской и Московском областном педагогическом институте. Свыше 60 лет он проработал на историческом факультете Московского университета им. М.В. Ломоносова: в 1939-43 - доцентом, с 1943 - профессором, в 1950-52 - деканом, 1953-62 - зав. кафедрой отечественной истории периода феодализма, в последние годы - в качестве Заслуженного профессора МГУ. Тысячи студентов прослушали его общие и специальные лекционные курсы, сотни прошли через его семинарские занятия.

Несколько десятков докторов и кандидатов исторических наук считают Б.А. Рыбакова своим учителем. Существует целая рыбаковская школа историков. Миллионы школьников и многие тысячи студентов учились по его учебникам. Его научно-популярными трудами зачитывались любители российской истории. Послушать лекции маститого профессора приходили преподаватели вузов, повышавшие свою квалификацию в МГУ, учителя школ, музейные работники, научные сотрудники из академических институтов.

В 2008 году, почти пять лет назад, исполнилось столетие со дня рождения выдающегося историка и археолога, академика Бориса Александровича Рыбакова . К этой дате был снят пронзительный фильм «Зима патриарха», который не слишком заметили. И совершенно напрасно! Фильм достоин самого широкого внимания. Режиссер – Александр Капков, ГТРК «Культура».

Б.А. Рыбаков родился в 1908 году. С конца 30-х гг. работал на историческом факультете МГУ им. М.В. Ломоносова, вёл полевые археологические исследования в древнерусских городах. С 1956 по 1987 гг. – директор Института археологии АН СССР. Основные научные труды: «Ремесло Древней Руси» (1948), «Первые века русской истории» (1964), «Слово о полку Игореве и его современники» (1971), «Геродотова Скифия» (1979), «Язычество древних славян» (1981), «Киевская Русь и русские княжества ХII-ХIII вв.» (1982), «Язычество Древней Руси» (1987), «Петр Бориславич: поиск автора Слова о полку Игореве» (1991), «Стригольники: русские гуманисты ХIV столетия» (1993).

Учёный скончался 27 декабря 2001 года. Незадолго до смерти Борис Александрович дал последнее интервью, в котором фактически подвёл итог своей яркой и интересной жизни.

Вы родились в начале двадцатого столетия, присутствовали при его завершении. Какое оно для вас?

Это мое столетие. Но, если говорить точнее, то я – человек двадцатого столетия.

Можете ли охарактеризовать его кратко?

Нет, одним словом сказать невозможно. Даже одной лаконичной фразой не выразишь суть. Век развития техники – несомненно. Век социальных конфликтов – несомненно. Век грандиозных войн – тоже несомненно. Нет, чтобы охарактеризовать наш век, нужен гений Пушкина.

Это уже ответ. Спасибо.

Тяжелое столетие. Тем более что усовершенствовались методы уничтожения человечества. Оружие стало смертоносным, многосмертельным и используется более цинично. Это мы знаем по балканской трагедии.

Но ведь и положение человека не улучшилось?

Ни здесь, ни там. Может быть, двадцать первый век улучшит жизнь человечества!

Вы думали о своем предназначении?

Я не задумывался над этим.

Не кажется ли вам, что ваша жизнь – ваш научный подвиг – была предопределена?

Я не думал об этом. Я скажу вам, что всегда ощущал себя русским человеком. Такова была моя семья. Особенно со стороны матери. Ее отец был старый москвич в третьем поколении. А другие предки были из Пскова и Суздаля.

По отцовской линии?

Нет. А по отцовской – из Коломны. Тоже Центральная Россия. Старообрядцы. Старообрядчество дает какую-то историческую основу. Я с детства слышал рассказы о Ключевском, Виппере и других профессорах от отца, который был студентом Московского университета. Потом он стал директором Учительского института, и в столовой директора каждый день обедали профессора, человек восемь-десять, велись интересные разговоры. Поэтому лет с восьми я уже был в среде, где обсуждались разные исторические вопросы. И мама брала меня с собой лет с десяти на заседания какого-то педагогического совета, который принимал от художников картины на темы по русской истории. Они были напечатаны, конечно, в красках. Но сам этот процесс: художник работает над темой, потом приносит эскизы, это обсуждается: хвалят, ругают, оценивают. Затем эти картины были напечатаны. Я – ученик уже предпоследнего класса – и наш учитель (отличный учитель был) приносил нам эти картины в класс и по этим работам вел занятия, то есть свой рассказ иллюстрировал картинами. Мне эти обсуждения врезались в память и объединились с хорошими уроками Николая Тимофеевича Крюкова, и все это попало на плодородную почву.

Значит, фундамент вашей жизни – это семья? Возможно, я ошибаюсь, но ваша мама Клавдия Андреевна была филологом?

Она окончила женские курсы Герье по филологическому факультету.

Ваш отец Александр Степанович хотел, чтобы вы стали инженером…

Многое перепуталось тогда, когда можно было хотеть иль не хотеть. Отец и сам резко переменил профессию. Он стал специалистом по бухгалтерии. Написал учебник по бухгалтерии. И вообще он был человек, приспособленный для нэпа, энергичный, умеющий работать, но на меня влияния не оказал. Самое главное вот что: нас, московских школьников, советская власть спасла от голода. Несколько тысяч мальчишек и девчонок и учителей. Мы были посажены на пароходы и поплыли по Москве-реке, по Оке, а потом по Волге и по Каме до хлебородных губерний Казанской и Уфимской. Вот там провели три года до голода в Поволжье. Мы там ничего не читали: не было книг, но мы узнали крестьянский быт, быт охотников-отходников, которые уходили в дикие места охотиться. Там много было первобытного, в частности, курные избы. Я видел, как живут в этих избах. Блестящие, черные, как бы сверкающие лаком деревянные стены и светец с лучиной.

Вы как бы заглянули в прошлое?

Очень заглянул в прошлое. Потом я видел лодки, которые являли собой два бревна, довольно больших, связанных вместе прутьями. Сидя на этих двух бревнах, веслом можно было управлять ими и переправиться через реку. Медленно, но надежно. И потом я видел долбленую лодку с решеткой на корме, где я был занят огнем, а хозяин этой лодки острогой бил рыбу. Это реальное ощущение первобытности с тех пор постоянно было со мной.

А по цивилизации вы не грустили?

Конечно, я истосковался по Москве. И когда мы вернулись домой, мать работала в детском доме на Гончарной улице, я был приписан к нему как воспитанник, хотя так получилось, что я единственный среди детдомовцев был также учеником школы у Покровской заставы.

А когда же вы увлеклись историей?

Очень скоро я перестал ходить в школу на уроки, а стал посещать монастыри, детские библиотеки, пешком исходил (денег тогда не было, особенно не разъездишься) все окраины Москвы, подмосковные места: Кусково, Коломенское, конечно… Изучал архитектуру, читал – в детской библиотеке при большой Румянцевской (Ленинской) и при библиотеке Исторического музея. В общем, погрузился сразу в прошлое Москвы и Руси.

Я заметил по тому, как вы листали журналы, вашу любовь к церквям. И вот вы рассказываете о детстве, о своих путешествиях в Кусково, Коломенское… Что вас влекло к церквям? Чувство красоты? Или возможность прикоснуться к прошлому?

Нет, нет! Ничего ясного не было… Хотел знать Древнюю Русь.

Но это была интуиция?

Да, это была интуиция. Я самому себе не объяснял.

А может быть, это и было предопределением?

Конечно, это было какое-то предопределение. Весной 1922 года директор детского дома подозвал меня к себе и строго сказал: «Как дела в школе? Ничего? А ты знаешь, что ты остался на второй год? Так вот, ты остался!» Я приналег на все. Математика мне давалась легко. Биологию я любил. Историю – тем более. С языками – немецким и французским – у меня было все благополучно, географию я тоже знал. Мы с отцом во время первой мировой войны расставляли на карте флажки разных стран в зависимости от колебаний фронта. Все одно к одному шло. Целое лето я прозанимался как следует и перешел не в свой класс, а через класс. В общем, я учился в школе два года. Когда закончил учебу, мне было пятнадцать лет.

И пытались поступить в университет?

Нет. Я был шестнадцатилетним мальчишкой принят в институт Брюсова. Но скоро понял, что среди тридцатилетних студентов-фронтовиков, журналистов мне не место.

И пошли работать агентом по распространению «Рабочей газеты» на Серпуховской площади?

Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я поступил учиться в МГУ на историко-этнологический факультет. И посещал также лекции на филологическом.

А еще через год вы уже написали свою первую работу «О раскопках вятических курганов в Мякинине и Кременьи в 1927 г.», которая была опубликована в сборнике студентов археологического кружка 1-го МГУ.

Древние вятичи жили под Москвой. Студенты раскапывали эти курганы ХII века. А я в то время был редактором студенческого журнала, который делался на гектографе тиражом в сто экземпляров. Все-таки! Один экземпляр до сих пор храню в своей библиотеке. После окончания университета меня посылали на Урал в Алапаевск, где не было ни приличного музея, ни каких-либо славянских древностей. Город не упоминается в старинных источниках России. В общем, это была своего рода ссылка.

И что вы решили делать?

Пошел в военкомат и попросился на срочную службу. Меня взяли охотно. И год пробыл в армии. Это была учебная часть – своего рода юнкерское училище. У нас читали лекции военные авторитеты: будущий маршал артиллерии Н.Н. Воронов и царский генерал Самойлов. Я с огромным удовлетворением и наслаждением вспоминаю это время. Был очень рад тому, что попал в конное подразделение. И даже потом стал начальником конной разведки.

И конечно, ваш опыт общения с этими прекрасными животными как-то отразился потом на ваших изысканиях по «Слову о полку Игореве»?

Я еще в университете изучил этот древнерусский памятник культуры. А на службе произошло наложение знания «Слова» с моими знаниями о коннице, всего: от ковки до рубки, от скорости передвижения до маршрутов.

И тогда вы поняли, что комони – это боевые кони?

Да! И я стал поверять одно другим: кавалерийскую практику и тамошний текст. Я выявил даже, что перемена ритма в поэме выражает разные аллюры конницы: то тихая рысь – в одном отрывке, то рысь обыкновенная – в другом отрывке; все это передается соответственными интонациями мужественного командирского голоса. (В завершение Б.А. резко рубит рукой воздух. – А.П. ) А вот это: «заране во пяток потопташа поганые полки половецкие» – карьер, «аллюр четыре креста» – скачка. Так что сам автор знал, видно, конное дело. Поэтому «Слово» для меня стало обязательным. Я был обязан все рассмотреть, разгадать тайны.

И вам это удалось сделать на высочайшем уровне. Анализируя столетие с 1132-го по 1237-1241 гг., названное вами «эпохой Слова о полку Игореве», вам удалось сделать новаторский вывод, что тогдашние крупные русские княжества представляли собой самостоятельные государства. И почти в каждом княжестве был свой летописец. Один из них, боярин князя Изяслава, и был, по вашему мнению, автором знаменитой поэмы. Как встретила научная среда и журналисты вашу книгу «Петр Бориславич: поиск автора Слова о полку Игореве»?

Рецензий было мало. Мне показалось, что я изложил свою точку зрения аргументировано и ненавязчиво. Я не мог сказать, что было это так-то, но везде писал, что, вероятнее всего, было так.

Анализируя ваш жизненный опыт, я заметил, что еще в двадцатилетнем историке был заложен фундамент ваших будущих работ по ремеслам, культуре и религии Древней Руси, теплился росток великого древа, ветви которого дали великолепную крону.

Зерно грядущих открытий прорастает еще в детстве.

А ваша книга о стригольниках, вышедшая пять лет назад, тоже была задумана в молодости?

Когда после службы в армии я пришел работать в Исторический музей, где был отличный отдел письменности, то там было много старинных книг вплоть до ХII века, рукописей, древних икон и крестов. Я все это изучал и еще шестьдесят пять лет назад написал работу о нестяжателях и иосифлянах. Она была опубликована под названием «Воинствующие церковники». Правда, эта статья не была прямо связанной с этой темой.

Как бы вы охарактеризовали идею этой книги?

Идея ее в названии «Стригольники: русские гуманисты XIV столетия». Стригольники – это их тогдашнее наименование.

Не было ли это церковное движение ересью в православии?

Нет. Это не было ересью. Они основных тезисов христианства и не касались. Они порицали часть духовенства за неправильное, с их точки зрения, поведение, «лихих пастухов». Это совпадало с решениями церковных соборов.

То, что вы взялись за эту многосложную работу, не говорит ли о том, что кровь ваших предков-старообрядцев в вас еще бушует?

Возможно. Мне эта тема гуманизма близка. Между прочим, у старообрядцев были строже нравственные законы. Потому многие из них были благочестивыми купцами.

Да, слово их много значило. Все эти Морозовы, Рябушинские… Есть ли какие-либо открытия о Древней Руси в науке за последние годы?

И русскими, и украинскими, и польскими археологами сделано очень много. Потом фольклор… Ведь его можно датировать. Фольклор южных племен был унесен в результате переселений на север и сохранился там. Наибольший интерес представляют волшебные сказки об охоте «на чудищ хоботистых». А эти животные и есть мамонты. Так фольклор приводит нас в палеолит.

У вас есть замечательный образ – «глубинная память народа».

Вот она – глубинная… хоботистые чудища. Они же исчезли пятнадцать тысяч лет назад.

Борис Александрович, что нового у вас в осмыслении предыстории Киевской Руси?

То, над чем я работаю сейчас, называется «Судьбы славянства: от Геродота до Нестора». В книге будет использовано много фольклора. Терминология будет интересная: двенадцатого века. «Историки и песнотворцы».

Ваша работа будет ограничена тремя тысячелетиями?

И на целое тысячелетие до Геродота простирается тоже.

Подводя итог вашей жизни, конечно же, не окончательный, скажите: вам все удалось сделать, что вы задумали?

Почти все. Кроме этой книги.

Как бы вы охарактеризовали ее суть?

Новая концепция предыстории Киевской Руси.

Ваше отношение к теории академика Фоменко и его последователей о новой периодизации истории человечества?

Самый лучший ответ – гробовое молчание.

Вас, видевшего создание и деятельность Советского государства, не огорчает его развал?

Меня возмущает их подлость: развалить государство. «Беловежская пуща» была бы хороша, если бы Белоруссия, Россия и Украина собрались, чтобы обдумать совместную политику. А что получилось в итоге? Реформы ничего не дали, кроме обнищания.

Что значит советский период в истории России для вас лично?

Я уже говорил вам о том, что советская власть спасла мое детство. При всех негативах было очень много положительного. Были результаты. Особенно во всех областях науки. Сегодняшнее отношение государства к ученым совершенно непонятно.

Не давила ли на вас политизация общества?

А я не был комсомольцем. В партию я вступил только в 1951 году, когда уже получил Сталинскую премию.

Потенциал народа! Многое удалось реализовать?

Культура. Наука. Образование. Конечно, в картине того времени были и темные пятна: известный схематизм. Потом – Маркс сказал, а мы должны верить, что именно так и было. А Маркс империализма не видел. Энгельс застал, да и то начало его. Маркс – умный философ, но он очень не любил Россию…

Верите ли вы в то, что Россия и на этот раз выйдет из кризиса?

Верю. Твердо верю. Было татаро-монгольское иго – и закончилось. Была дикость и разница с Европой – и уничтожилась. Была страшная война с одной из передовых стран Европы – и кончилась. Я убежден в том, что мы выйдем из этого кризиса. Но мое внутреннее убеждение не доказательство. Сейчас у многих народов бывшего СССР период детства свободы: этого хочу, того хочу. Повзрослеют – поймут, что можно иметь, а что – необходимо подождать. Сейчас важно, чтобы дальше не распадалось государство. А все признаки грядущего распада, к сожалению, есть…

Вы как-то рассказывали о первом впечатлении, которое произвела на вас «Троица» Рублева.

Это было еще до войны в Третьяковке. Раньше я смотрел просто на нее. А тут углубился – и меня пронзило. Зал был пустым. Я стоял, смотрел, приближался, думал, разглядывал, потом опять стоял, перебирал в уме историю того времени, что происходило, какова роль Андрея Рублева, роль монастырей… Потом я испытал толчок, вздрагивание… И вот эти полчаса, проведенные наедине с «Троицей», – мягкие линии, общая композиция, гениальная композиция – говорят о том, каким гармоничным должен быть мир. Мир должен быть гармоничным во всем. Это родилось у меня как убеждение после того, как я долго вглядывался, не торопясь, в эту картину. Я ушел с каким-то особым чувством, словно нашел что-то невиданное никогда.

И последний вопрос: учит ли чему-нибудь история?

Борис Александрович достает фломастер и, улыбнувшись, пишет на листе бумаги зеленым «ДА».

Беседовал Анатолий Парпара
«Литературная газета»