Невзоров александр интервью. Интервью Невзорова. Без комментариев. – Ну, а как же все великие писатели, творцы

Александр Невзоров - писатель, режиссер, продюсер, политик, публицист и борец с клерикализмом - рассказал, почему он не любит попов и все, что с ними связано.

Тата Олейник· Семен Шрайк

Мы призвали Александра Невзорова к ответу, а он, не таясь и не смущаясь откровенных подробностей, рассказал нам всю правду об РПЦ.

Как тебя, ребенка коммунистических родителей, занесло в советское время в церковный хор?

У меня была богатая церковная биография. Это не только хор, это еще и послушничество в монастыре, и обучение иконописи, и прочее.. Тогда ведь церковь воспринималась практически как возможность сбежать к индейцам. То есть вокруг была мрачная, советская, непробиваемая, непобедимая и омерзительная серая реальность, и было нечто внутри этой реальности, ей противоположное и контрастное, - церковь. Но у меня там не получилось. Будь у меня другая сексуальная ориентация - конечно, я бы давно был патриархом, но мне не повезло. Как раз когда я пел в хоре в семинарии, эти идиоты именно в тот год набрали регентский класс. Девочки со всей России - поповские дочки и племянницы. Я, будучи единственным человеком с традиционной сексуальной ориентацией, конечно же отдувался за всю семинарию и впервые понял, что такое жизнь жеребца на конном заводе. Но я по молодости не понимал, что все эти дуры исповедуются под карандаш. И в один прекрасный момент меня вызвал инспектор, кинул мне всю эту кипу исповедей и сказал: что это вообще такое?

Но в Бога ты хоть верил?

Нет, конечно. Я с самого начала воспринимал церковь как экзотику, как своеобразную подливу к имперскому мировоззрению, которое в то время очень крепко владело многими юными умами. Есть советская Россия, что-то серое, скучное, очень неинтересное, - и что-то было в прошлом потрясающее.

И когда развеялись иллюзии?

Да особых иллюзий и не было. Но сейчас есть точное знание, что Россия имперская была той же эпохой застоя, только еще более грязного и грубого, где вместо портрета Брежнева висел портрет Иисуса Иосифовича Христа. На самом деле на протяжении какого-то времени можно быть и верующим, в этом нет ничего страшного. Как вы знаете, на протяжении эволюции почти все были трилобитами, а потом кто-то развивался, а кто-то оставался трилобитом. В конце концов, это личный выбор каждого, кем быть. Но в моем случае трилобиты были без шансов. Я своими глазами видел, во-первых, эту поразительную по силе и масштабу педерастию. Притом надо понимать, что церковники становятся педерастами вовсе не потому, что хотят ими быть. Это здоровые ражие мужики, очень много жрущие, ничем не занятые, ничего в этой жизни не делающие. А физиология - это вам не церковная старушка, она проповедей не слушает. Поэтому, что называется, куда-то надо. Но барышни в этом случае народ наименее пригодный, поскольку барышни беременеют, барышни истерикуют, барышни хотят замуж, барышни хотят подарков, у барышень есть мамы. А зачем барышня, когда под рукой розовые гибкие иподьяконы, которым все равно никуда не деться: если они откажутся от предложения, то могут сломать об коленку рипиду и идти обратно в укладчики асфальта. Ведь чем еще прелестна церковь? Тем, что она дает приют огромному количеству абсолютно бездарных людей - людей, вообще непригодных ни к какой деятельности. И вот это существо, немножко принаряженное и выучившее два десятка архаических и не очень понятных ему самому заклинаний, сразу приобретает и статус, и заработок, и положение, и занятость, и так далее. Я своими глазами видел некоторых из нынешних иерархов, которые делали свою карьеру за счет того, что в молодости были чрезвычайно кудрявы.

У нас не так много знакомых священников, поэтому во время твоего рассказа перед глазами медийные персоны всякие мелькают: Чаплин там, Кураев...

С Кураевым и Чаплиным - отдельная история. Чаплин - несчастнейший мужик, который не имеет возможности сказать от себя ни единого слова. Через него идет только чревовещание Гундяева, он репетирует исключительно гундяевские мысли. А что касается Кураева, будущего патриарха, - он гораздо более подходящий кандидат на эту должность по всем статьям, в том числе и внешне, - то искренность его довольно проблематична, но тем не менее понятно, что патриархом он рано или поздно все-таки станет. Так вот, когда ты видишь этот разврат вокруг, эту жадность дикую, ты спрашиваешь: а зачем это все вообще нужно? Ведь если религия не улучшает человека, то какой в ней смысл?

Вот так ты и стал борцом с РПЦ?

Не могу сказать, что эта тема меня очень сильно увлекает, хотя мне по свойствам характера надо с кем-то воевать, а с попами воевать - святое дело. У меня ведь еще есть определенного рода иллюзии по поводу будущего России. Тут же речь идет об интеллектуальном будущем людей, которые здесь живут. Эти люди не виноваты, что их постоянно пытаются приносить в жертву той или иной идеологии, тому или иному бреду, тому или иному дегенеративному представлению о величии, об особом пути, Третьем Риме и так далее. То, что у нас произошло сейчас с церковью, даже это вот массированное наступление церковников на школу, на государственные институты, на армию, на власть, на все, - это нам обойдется еще лет в двадцать пять тяжелого отставания в самых разных сферах.

ХИТ-ЛИСТ ГЕРОЯ

Может, все-таки дело не в вере, не в религии даже, а в проблемах современной РПЦ?

Не бывает просто веры: она всегда ищет словесного, материального, художественного, сценического воплощения. Если бы эта вера была задвинута на то место, которое ей полагается по 14-й статье Конституции, я со своей стороны мог бы гарантировать полное к ней безразличие. То есть они могут ходить в кастрюлях любого цвета на голове, целовать друг другу руки и мыть ноги, долбить лбом пол, есть мясо своего Бога - могут делать все, что угодно, в специально отведенных местах и за свой счет.

Но все-таки церковь стольким людям дает утешение! Они явно становятся счастливее. И не все ли тогда равно, на чем это основано?

Нет, не все равно. Церковь является очень мощным генератором ненависти и раскола между людьми. И вот это одиночное, разовое удовлетворение, которое она кому-то доставляет, покупается, к сожалению, очень дорогой ценой, ценой дикого регресса. Если мы внимательно посмотрим историю России, то увидим фантастическую вещь, которую никто не замечает. Огромный по численности народ с очень хорошими данными, но он ставит абсолютный рекорд, достойный Книги Гиннесса: за 760 лет с момента принятия крещения этот народ не дает миру ни одного ученого, ни одного философа, ни одного поэта, ни одного писателя, ни одного медика – никого. Полный вакуум. А кому мы обязаны так называемым татаро-монгольским игом? С одной стороны – Европа, готовая организовать крестовый поход и освободить Русь от татар. К этому был готов Даниил Галицкий, который уже подписывал все нужные бумаги с папой, и к этому просвещенная часть русского общества была готова. Но против выступили попы. Почему? Татары свечками не торгуют, а католики – торгуют. Следовательно, мы выбираем татар. И отсюда вся эта поэтизация и героизация Александра Невского, который был, по сути, просто татарским вышибалой. То, как он остервенело жег родной Новгород за то, что в этом Новгороде убили несколько татарских переписчиков, показывает, что это фигура не только не национальная, но и антинациональная.

И каковы прогнозы на будущее?

Я надеюсь, что церковники все же расколются многократно внутри себя, потому что вера – очень хороший бизнес, а попы – народ жадный. И не надо мне приводить в пример каких-то сельских обнищалых батюшек, они меня совершенно не интересуют. Мне говорят: вот, он полжизни потратил на то, чтобы восстановить церковку. Ну и что? Кооператор тоже из кусков картона делает себе ларечек, чтобы торговать шавермой. Они строят себе торговую точку, они там будут зарабатывать. Так что, я думаю, этот бизнес будет многократно расколот, найдется кто-нибудь в достаточной степени волосатый и харизматичный, который умеет искусно имитировать веру – для этого нужны небольшие актерские способности. При этом я вообще не верю в факт наличия веры у большинства людей.

У людей из церкви?

Да практически у всех. Это не вера, дружище, это тот восторг сопричастности идеологии, те чувства, которые заставляли людей бросаться под колеса машины фюрера или обрекать себя на десятидневную голодовку с кровавым поносом, когда хоронили недавно северокорейского лидера.

Есть такое мнение, что человеку нужно обязательно во что-то верить.

Знаете, это мнение – бредовое абсолютно. Человеку надо знать как можно больше, поскольку знания являются основой интеллекта.

Не с рациональной точки зрения, а поскольку такова природа человека.

Классическая нейрофизиология давно установила природу человека. И пришла к довольно грустному выводу: человек – это животное, которое становится человеком в нашем понимании лишь в том случае, если он прошел курс социально-этической дрессировки. Иначе это будет маугли. А маугли – это красиво в книжке, а на самом деле приведите сюда маугли, так он наложил бы кучу в углу, потом попытался бы совокупиться с присутствующей дамой и подрался бы с зеркалом. Поэтому говорить о каком-то наличии веры, причем эволюционно заложенной, предельно глупо. Ни один из классиков нейрофизиологии не подтверждает эту точку зрения.

Почему же тогда вокруг столько верующих?

Дело в том, что атеизм – сложная штука. В отличие от веры – это работа. Поскольку вы становитесь атеистом под воздействием естественнонаучных знаний, под воздействием образования, той работы, которую вы проделываете внутри себя. А вера – это готовые клише, она гораздо проще, и ее выбирают многие именно в силу этой простоты. Но не думаю, что верующих на самом деле много. Весь этот фанатизм изображают, как правило, такие не вполне состоявшиеся артистки, которых перестают брать в эпизоды, и тогда они уходят в монастыри и по телевизору поднимают громкий вой о вере и православии.

Многие говорят, что не надо воспринимать это буквально…

Знаете, если вам говорят, что не надо воспринимать это буквально, всегда спрашивайте фамилию человека, который вам это сказал. А потом поищите его фамилию в списках авторов или соавторов Евангелия.

23 декабря 1987 года вышла в эфир и просуществовала шесть лет информационная программа Ленинградского телевидения «600 секунд», шеф-редактором и ведущим которой стал Александр Невзоров. Передача стала культовой и вошла в Книгу рекордов Гиннеса как самый рейтинговый телепроект.

Как репортер и как солдат был участником войн в Югославии, Приднестровье, Карабахе, Прибалтике, Ираке и Чечне, одним из первых, вместе с генералом Рохлиным вошел в Грозный.

О чеченской войне Невзоровым сняты документальный фильм «Ад» (1995) и художественная лента «Чистилище» (1997).

Невзоров был одним из организаторов ГКЧП в 1991 году, штурмовал Останкино, в 1993 году защищал Белый Дом. Участвовал в известных событиях в Вецмилгрависе, в разгроме и сожжении первых прибалтийских таможен, в штурме здания МВД Латвии; укрывал на территории России беглых Рижских и Вильнюсских омоновцев. Создал серию репортажей «Наши» о советских и российских солдатах в горячих точках (Вильнюс, Приднестровье, Нагорный Карабах и др.).

Был дважды ранен, один раз контужен.

Трижды становился добровольным заложником террористов в обмен на освобождение людей. Кавалер орденов «За личное мужество», медалей «Защитнику Приднестровья», «За укрепление боевого содружества», «Участнику боевых действий в Чечне», казачьего креста «За оборону Приднестровья» и пр.

Четырежды (с 1993 года) избирался в Государственную Думу как независимый депутат, работал в Комитете по конституционному законодательству и государственному строительству (в связи с отменой выборов по одномандатным округам не стал участвовать в выборах 2007 года, отказавшись примкнуть к какой-либо партии).

В 1994-1998 года был консультантом-аналитиком Б. Березовского, консультантом правительства РФ. Автор книги «Поле чести» (1995) о современной российской политике. Был советником двух губернаторов Санкт Петербурга: Яковлева и Матвиенко. На выборах В.В.Путина являлся его официальным доверенным лицом.

В начале 1990-х основал независимую телекомпанию (НТК) «600». В 1995-1999 гг. был ведущим телепередач первого канала «Дикое поле», «Дни» и «Невзоров». Продюссер и режиссер фильмов «Частилище»(1997), «Лошадиная Энциклопедия Александра Невзорова», (десятисерийный, 2004),«Лошадиная Энциклопедия Александра Невзорова» (двухсерийный, 2005), «Методика. Основные принципы» (2006), «Правдивая история лошади от начала времен до современности» (2008), «Лошадь Распятая и Воскресшая» (2008), «Lectio Equaria Palaestra»(2010) и десятков авторских документальных фильмов.

Автор книг «Лошадиная Энциклопедия»(2005), «Трактат о Школьной посадке» (2008), «Конский спорт: секреты мастерства» (2008), «Трактат о работе в руках» (2010), перевода и постраничных комментариев к «Наставлению Королю в искусстве верховой езды, написанное мессиром Антуаном де Плювинелем» (2008), Происхождение личности и интеллекта человека (2012).

Невзоров – член Союза журналистов Санкт-Петербурга, советник Генерального директора Первого канала, действительный член Санкт-Петербургского отделения Всероссийского научного общества анатомов, гистологов и эмбриологов.

Один из секретов хлесткости и отточенности формулировок, употребляемых Александром Невзоровым в публичных выступлениях, заключается в их неоднократном и последовательном использовании. Яркие образы, наподобие целования лифчика Блаватской или определения Суворова как дядьки в пудреном парике, водившего по Европе толпы крепостных рабов без цели и смысла, не являются импровизацией. Это заранее заготовленные, выкованные в идеологических кузницах боевые снаряды колоссальной разрушительной мощи. Сам Невзоров не скрывает, что является «наемником», ergo выполняет определенный заказ по противодействию экспансии РПЦ. Заказ вполне своевременный (или, напротив, запоздалый, если читателю ближе пессимистичный взгляд на происходящее) с учетом того, что, согласно последнему опросу ВЦИОМ, треть россиян верят в геоцентризм. В интервью OFF | THE | RECORD Александр Невзоров рассказал о роли Суркова в связи общества с церковью, понтах Березовского, а также о том, почему он считает Валентину Матвиенко андроидом.

В одном из выпусков «Открытой студии» вы постулировали, что такой вещи как справедливость не существует. Роль «адвоката дьявола» была выбрана для передачи или это ваше искреннее убеждение?

Вы филолог, наверное?

Ну не то чтобы совсем.

Тем не менее я думаю, что вы по убеждению филолог, то есть человек, который убежден, что творог добывают из вареников. (Улыбается.) Нет, это, конечно, не для передачи. Некая справедливость — это один из вариантов социальных игр, но в биологии, в природе у животного под названием homo никаких данных для наличия этого чувства или качества не существует.

Когда говорят, что мы произошли от обезьяны, это не совсем точно. Это не предок, а страница биографии. Нашими предками на протяжении 450-500 млн лет было огромное количество живых существ, которые передавали друг другу основные качества. В основном те, которые были востребованы, то есть жестокость.

Если бы у одного из этих существ возникло представление о милосердии, о справедливости, оно было бы немедленно скинуто со сцены эволюционного театра. А мы, прежде всего — наша нервная система и мозг — наследники цепочки в 500 млн лет. Откуда и каким путем к нам могла бы попасть так называемая справедливость? Это достаточно нестойкая социальная игра. Сродни договоренности о невозможности есть людей. Однако мы видим какую-нибудь блокаду или стихийное бедствие, когда людям нечего есть, и они благополучно перешагивают через все табу.

В Америке был эксперимент с обезьянами-капуцинами, которых заставляли делать какое-то несложное действие за вознаграждение. Когда одной из обезьян вознаграждение увеличивали, а второй нет, больше чем в 70% случаев вторая прекращала участвовать в эксперименте. Это не представление о справедливости?

Это некорректный разговор. Надо знать, кто проводил эксперимент, как его проводили. Вообще мы видим, что вся цивилизация homo построена на внутривидовых убийствах. Мы не знаем больше ни одного вида животных, которые были бы так безжалостны друг к другу. Поэтому возможно, что где-то в животном мире существует что-то, что мы можем трактовать со своих сегодняшних культурологических позиций как справедливость. Но приматы отличаются от нас достаточно сильно. Мы разветвились с ними 7-8 млн лет назад. Мы так успешны именно в силу того, что мы так агрессивны, в силу того, что мы так безжалостны, в силу того, что мы так похотливы, а также умеем мгновенно забывать все правила культурологических и социальных игр. Поэтому прямая аналогия с обезьянами невозможна.

А в обиходе вы часто употребляете слово «справедливость»?

Конечно. Но я этим обозначаю только проблему несоблюдения одного из правил одной из игр.

Вы вмешиваетесь, если вам что-то кажется несправедливым?

Стараюсь не вмешиваться, потому что я уже не молод и… Хотя, вы знаете, как всегда вопрос цены.

А что вы думаете про целесообразность всеобщего избирательного права?

Ничего нового не скажу, потому что не силен в политике. Но здесь я все-таки двину вам известный лозунг, что это омерзительно, но ничего лучше не придумано. Понятно, что это крайне несовершенный механизм, но у нас предельно узкий спектр альтернатив: диктатура, наследственная монархия или анархия с гармониками и матросами на крышах вагонов.

Можно не так радикально — например, избирательный ценз: образовательный или налоговый.

Вот понимаете, вы задаете мне вопрос, на который я отвечать не могу по той простой причине, что меня это никогда не интересовало. Меня очень мало интересует социальное устройство homo, потому что когда мы говорим об истории, то история — это 500 или 550 млн лет, а все эти ваши александры невские, ричарды третьи и никиты хрущевы — это history. То есть полная фигня. Мы живем во время колоссальной переоценки фактора цивилизации, фактора так называемого историзма, фактора так называемой культуры. К этому в принципе можно относиться серьезно, но качественные, большие познания в физиологии заставляют смотреть на вещи по-другому, многое становится трудно воспринимать всерьез.

Почему вы тогда придаете такое серьезное значение взаимодействию общества и церкви?

А кто вам сказал, что я придаю? У меня может быть спорт. Мой вид спорта — это попы.

С каких пор?

С тех пор, как меня об этом попросили; когда возникла необходимость сопротивляться растущей наглости попов и хотя бы обозначить какой-то ответ просто потому, что они затрудняют жизнь. Меня не очень интересует интеллектуальное будущее России, я в него не верю. Но в данном случае помимо спорта я рассматриваю свою деятельность в соответствии с одной из статей Уголовного кодекса — «Оставление в опасности».

«Меня не очень интересует интеллектуальное будущее России, я в него не верю»

При этом я понимаю, что человечество в силу ряда своих особенностей инфицировано религией. Я знаю, что стоит избавить человека от православия головного мозга, и он кидается в открывание третьего глаза, ясновидение, целование лифчика Блаватской. То есть ищет для себя какие-то пути выхода той религиозности, которая присуща людям.

Выбор очень невелик: либо человек знает и понимает теорию эволюции, либо он верующий. А уж во что именно верующий: в волшебные свойства шестнадцатой тыквы слева, в способность офисной мебели совокупляться по ночам, в Иисуса Христа, в реальность Карлсона — это совершенно не важно.

Отчего, по-вашему, люди так падки на религию?

Предположим, что рядом с нами сидит китаец четырнадцатого века. Что он думает, глядя на зажигалку? Китаец думает, что там заключен дракон. Мы нажимаем на какой-то клапан, дракону прищемляется хвост, и он от боли изрыгает огонь. Алеут или житель Полинезии, наверняка, думает, что здесь заключен дух предков, который в сочетании со скверной сегодняшнего дня воспламеняется. А мы с вами знаем, что эта штука отлита из пластмассы в Китае, газ под давлением, зубчатое колесико… То есть мы знаем конструкцию, нам не нужны дикие объяснения. Знание того, что в образование мира и в филогенез никогда не вмешивались никакие посторонние силы, избавляет нас от религиозности. Но 99% людей считают знания естественнонаучного порядка либо излишними, либо слишком обременительными, либо слишком сложными. А вера — это всего-навсего отсутствие знания. Дело в серости.

Homo предлагается хорошо театрализованное примитивное объяснение. Ведь когда вы слушаете какого-нибудь архиерея, вы в первую очередь слушаете не человека, не голос, вы в основном слушаете четыре с половиной квадратных метра парчи, большое количество бижутерии, вы слушаете лиловый бархат и черное сукно. А вы этого дядьку архимандрита побрейте, постригите, оденьте в майку, посадите напротив себя на кухне, поставьте перед ним пустую бутылку из-под кефира, и все, что он говорит, будет казаться бредом сумасшедшего. Такого рода сценизм работает на мало интеллектуализированную публику очень сильно.

Именно серость? А не страх смерти все-таки?

У атеистов, для которых смерть должна была бы быть чем-то чудовищным, понимание финальности и неизбежности воспитывает гораздо более спокойное отношение к смерти, как ни странно.

«Я не девочка, которая приходит потанцевать в какой-то ХХС»

А что насчет закона про оскорбление чувств верующих?

Очень хороший закон. Не надо пугаться, что вся эта церковная ситуация будет разогрета. Чтобы последняя человеческая кожа сползла с морды вурдалака, требуется именно такая температура. Как видите, церковь не смогла долго прикидываться просветленной и братолюбивой. Она вспомнила, что у нее есть более естественная форма существования — полицейско-карательная, и обратилась за помощью к государству.

Церковь доказала, что не может существовать без поддержки репрессивным аппаратом. Она предлагает нам идеологию, которая не способна ответить на современные вызовы. Она предлагает настолько хрупкую и не выдерживающую никакой критики конструкцию, что оберегать ее можно только при помощи колючей проволоки, дубинок и уголовных статей. Повторяется то, что было до революции семнадцатого года, когда святость Руси обеспечивалась четырнадцатью статьями уголовных уложений. Но разница в том, что теперь все процессы происходят значительно быстрее. И если до революции мы инкубировали в себе общенациональную ненависть в течение двухсот-трехсот лет, то сейчас все это займет месяцы, в крайнем случае — пару лет.

Последствия для церкви будут очень печальными и трагичными. И мне, конечно, очень жалко верующих. Я отношусь к ним с пониманием и сочувствием. Мы можем сколько угодно говорить о кошмарности наркотиков. Мы можем бросать вызов наркотикам. Мы можем презирать наркотики. Мы можем ненавидеть наркотики. Мы можем считать наркотики олицетворением зла. Но как только речь заходит об онкологических больных, слово «наркотик» приобретает другой оттенок. И мы употребляем его с другой интонацией. Есть множество людей, которые по разным причинам не могли получить знания о реальной конструкции этого мира, людей, оставленных один на один с какими-то нерешаемыми проблемами. Конечно, для них вера является необходимым наркотиком, таким же каким она является в хосписе для ракового больного. Такая вера не обсуждается, над этой верой смеяться нельзя. И нельзя ее пытаться удалить, потому что мы ничего не можем предложить взамен.

Но когда РПЦ рухнет, а это произойдет вследствие ее политики неминуемо, под ее обломками, вероятно, будет похоронена и вера тоже. В первую очередь вера тех несчастных, которые ставят знак равенства между верой и РПЦ. Им и сейчас тяжело переживать разврат, жадность и агрессивность иерархов, тупость и безграмотность попов, все эти мерседесы и брегеты. Конечно, они переживают чрезвычайно. Ведь они идентифицируют это не с каким-то Гундяевым, а с верой.

Вы боитесь последствий закона для себя лично?

Знаете, я вообще ничего не боюсь. По той простой причине, что для меня попы — вещь факультативная. Это не только не главное дело в моей жизни, но даже не второстепенное и не третьестепенное. В данном случае я просто выполняю свой гражданский долг, могу его и не выполнять с таким же успехом. Я убежден, что попытки просвещения — это толчение воды в ступе. Но вместе с тем я не боюсь еще и потому, что владею некоторыми навыками.

Навыками какого рода?

Навыками идеологических войн. Навыками работы в эфире. Там вот какая-то проблема у Артемия Лебедева. Его попы обвинили в том, что он назвал бога полудурком. Я тоже могу назвать бога полудурком, на меня могут подать в суд, а я скажу, что под богом имел в виду Осириса. Этих богов, слава богу, как собак нерезаных. Этот закон все равно оставит возможность для интеллектуального человека критиковать религию.

«Даже русский патриотизм не предполагает ни ношение лаптей, ни наличие вшей, ни православности»

В случае, если суд будет вменяемым.

А если суд будет невменяемым, то нимб мученика атеизма не такой тяжелый и не такой травматический. Я отдаю себе отчет в своем сегодняшнем и былом калибре. Я же не девочка, которая приходит потанцевать в какой-то ХХС. Я несколько другой случай. (Улыбается.)

Если бы я гонялся за дивидендами, то на следующий день после принятия закона я бы сказал, что РПЦ — это сборище жуликов и подонков. Это очень хороший имиджевый вклад и ход. Некоторое время придется помучиться по каким-то застенкам, но дивиденды колоссальны. Но я еще подумаю, надо мне это или не надо, потому что, как я уже сказал, попы для меня — это спорт.

Суркова назначили ответственным за связи общества с церковью. А где эта связь-то?

Я думаю, что вы демонизируете и Суркова, и Кремль, и связь. Вы полагаете, что в основе этих процессов лежит что-то логичное и нормальное. Это не так. Это вообще не так. Слава — тончайший человек и совершенно безупречный интеллектуал. Он не атеист. Но у него нет той тяжелой формы заидеологизированности, которая есть у многих других. Да и вообще не будем же мы смешить друг друга рассказами про религиозность чиновников. Понятно, что если завтра Путин примет буддизм, то они всеми этими иконками набьют мусорные корзины в своих роскошных кабинетах, нарисуют себе алое пятно между бровями и будут петь «Ом мани падме хум».

Конфликт общества и церкви неизбежен. Какая бы это церковь ни была. Под «какая бы ни была» я подразумеваю, что она не может быть иной как той, в которую она исторически выродилась. Она всегда будет лезть во все, не имея для этого никаких оснований. Это организация очень глупая. Никаких особых секретных знаний о мире у нее нет. Она садилась в лужу с потрясающей регулярностью во всех вопросах, начиная с вопросов формы Земли, гелио- или геоцентризма, изобретения электричества или рентгена, останков кембрийской или каменноугольной фауны и флоры. Церковь все время демонстрировала, что тот бог, который ее вдохновляет, ей ничего про эту жизнь не рассказал.

Церковь будет лезть в аборты. Хотя интересоваться мнением попа об абортах — это все равно что интересоваться мнением водопроводчика на ту же самую тему. Ну откуда он чего может знать? Единственный, кто может что-то вразумительное сказать, — эмбриолог. Даже не врач, который может только в конкретном случае сказать, можно ли или нужно ли делать аборт. Ведь медицина — это не наука, а скорее «продюсер» науки. Она заказывает исследования и пользуется результатами.

Так вот эмбриология давно на этот счет высказалась: хотите делайте, хотите — нет. Это дело женщины и житейских обстоятельств. Попам же непременно нужно высказаться обо всем: по поводу юбок, о том, как нужно рисовать картины, какие фильмы показывать. Они будут лезть, лезть и лезть, а общество будет по ним бить.

У Кремля есть мечта иметь идеологию. Они согласны на любую. По причине того, что в основном в Кремле сидят юристы, экономисты и филологи — люди, имеющие приблизительное представление о жизни на Земле и о причинах ее происхождения, люди, абсолютно не обремененные естественнонаучными знаниями и не имеющие пиетета перед наукой. Они выбирают самую примитивную конструкцию: православие - самодержавие - народность. Все, что противоречит этой конструкции, объявляется русофобским, антинациональным.

При всем моем отрицательном отношении к патриотизму как таковому, патриотизм и даже русский патриотизм не предполагает ни ношение лаптей, ни наличие вшей, ни православности. Как раз дикое русофобство, дикая ненависть к этой стране требует вернуть мировоззрение и поведение этой страны в XIV или XV век. Но никому же ведь не приходит в голову требовать от человека, чтобы он имел представление об электричестве на уровне, скажем, III века. А так называемый бог, если говорить об этом всерьез, — это гипотеза еще более сложная. И иметь об этой гипотезе представление, которое было 1700 лет назад, по меньшей мере, анекдотично. А церковь предлагает именно это.

Действительно, многие ученые были верующими. Но, во-первых, до открытия теории эволюции быть атеистом было так же сложно, как быть электриком до изобретения электричества. Во-вторых, многие ученые, например, Эйнштейн подразумевали под словом «бог» гармоническую непостижимость, то, что науке на данный момент еще не понятно. Церковь же хочет, чтобы бог был таким, каким его ей передали персонажи древнееврейского фольклора.

А если все-таки вернуться к роли Суркова? Закон об оскорблении чувств верующих установлению связи между обществом и церковью не способствует.

В долгосрочной перспективе он способствует очень. Он поможет прорвать религиозный нарыв, который сейчас набухает на теле России и уже трясется, переполненный гноем и старой кровью.

То есть…

(Перебивает.) Нет, я не верю, что Кремль и даже Слава способен на такие многоходовки. Я думаю, что им просто кто-то внушил, что 80% населения — православные и есть несколько отщепенцев-интеллектуалов, которые священные идеалы этих православных попирают ногами. Естественно, для них больший интерес представляют эти 80%. Они делают нехитрую математическую операцию, не понимая, что реальных революционеров в 1917 году было совсем не много. Революцию писали Писарев, Белинский, Сеченов, Павлов, люди, которые меняли мировоззрение. Я что-то не помню, чтобы писаревых было сто тысяч. Но именно благодаря ему мы получили толпы студентов, которые, выходя из церкви, в которой их заставляли присутствовать на литургии и причащаться, демонстративно схаркивали причастие и растирали его ногой. Недооценивать интеллектуалов — это типично кремлевская слепота.

«В России не должно быть власти лучше, чем Путин. Она совершенно не заслуживает этого»

Я-то как раз думал, что вас Вячеслав Юрьевич попросил заняться церковью, но вы меня разубедили…

Я вам не говорил ничего ни за, ни против. Я с церковью веду этот своеобразный диалог давно. Многое могло поменяться. Поймите, каким бы ни был наемник, ему никто не гарантирует неприкосновенность.

Правда?

А как можно гарантировать наемнику неприкосновенность? Вот ты давай иди в джунгли, мочи дикарей, а мы обещаем, что никто из них тебе в спину отравленной стрелой не выстрелит? Да глупости. Выстрелят. Или мы будем обещать, что ровно четырнадцатого числа за тобой прилетит вертолет? Ну, извини. Может, и не прилетит. Ты достаточно хорошо получаешь за свою работу, чтобы рискнуть. При этом я вам ничего не говорил о том, Сурков это или не Сурков. Но определенные пожелания я всегда учитываю.

Когда Путин и Медведев крестятся в церкви, они лицемерят?

Я подозреваю, что у Путина православия головного мозга в тяжелой форме нет. У него есть понимание того, что если ты хочешь быть королем папуасов, то надо на голову цеплять много страусиных перьев, надевать ракушки на шею и плясать вокруг костра. Кто-то ему внушил, что в России живет много папуасов, но это не так.

Нельзя недооценивать коллективного Распутина, состоящего из нескольких десятков человек близких к Кремлю, который постоянно обещает чудеса, социальные подвижки и покорность толп. Проблема власти в том, что она серая, а не в том, что она плохая. В России и не должно быть власти лучше, чем Путин. Она просто совершенно не заслуживает этого. Путин в данном случае — идеальный властитель. На его месте любой станет таким же.

Таким же — каким же?

Таким, каким мы его знаем, таким, каким его не любят. При том, что он в общем неплохой. И очень неглупый, что удивительно. Только совершенно не умеющий управлять. В России это очень тонкая наука, и последних настоящих управленцев мы видим в лице Валентины Ивановны Матвиенко.

Я вообще подозреваю, что Валентина Ивановна — это андроид, изготовленный в секретных лабораториях ЦК в одном экземпляре, чертежи сожжены. Вот это да. Это боевой номенклатурный робот, Валентина — идеально грамотный управленец.

Она в курсе?

Я много лет был ее советником, она мой друг. И про то, что она андроид, я говорил ей в глаза. Она хохотала как сумасшедшая. Я вообще много чего ей говорил прямо.

«Я не допускаю возможности бескорыстного госслужения»

Вы готовы за деньги отстаивать точку зрения, которую сами не разделяете?

Я имею возможность выбора. Я достаточно взрослый и независимый человек. Во всех смыслах слова «независимый». Так что по идее могу, но у меня бы не получилось. Например, стать апологетом попов, нося в себе все эти знания, что я ношу, у меня бы не получилось. Если вспомнить меня в мою православную пору, то мы не увидим ни одной вразумительной формулировки. Ничего кроме общих слов, ничего кроме весьма примитивной риторики, которая даже не запоминается. Когда мы видим меня атеистом, мы видим широко цитируемое, афористичное, жесткое и интересное всем мировоззрение, добиться чего в сегодняшней многомиллионной протестной, хитрой, бузящей, заинтернеченной России непросто. При том, что я совершенно не интернет-человек, у меня даже нет электрического адреса, я сам не могу выходить в интернет.

Почему?

А я не умею.

Не интересно научиться?

Да я уже стар!

Бог с вами.

Я древний старик, мне совершенно поздно этому учиться. Насколько я понимаю, это какие-то забавы молодых.

А как вы информацию получаете?

Тамару видели? (OFF | THE | RECORD: Тамара Комиссарова, помощник Невзорова.) Вот, она и рассказывает. Рабинович напел. (Смеется.)

В одном из интервью вы сказали, что «всех предостерегаете от чувств к так называемой родине, с ней могут быть только контрактные отношения, строго контрактные». Это совет гражданам России или любой страны?

Любой страны абсолютно. Хотя нет, есть страны, которые умеют быть благодарны за те лишения, подвиги и самопожертвования, которые им приносятся. Россия не умеет быть благодарной. Это мы видим в течение столетий: неблагодарность и отсутствие каких бы то ни было обязательств перед своими гражданами. Следовательно, чтобы со своей стороны испытывать к ней какие-то бескорыстные чувства и совершать какие-то бескорыстные действия, надо быть существом патологическим.

К тому же Россия еще и особо беспощадна к тем, кто готов для нее что-то делать. Власти постоянно нужно кого-то сжирать, она питается своими детьми. Именно поэтому идет возгонка примитивного военного патриотизма. Хотя у России при самом сложном к ней отношении есть, чем действительно гордиться. У нее есть тимирязевы, мечниковы, пироговы, сеченовы, циолковские. На протяжении половины XIX века и почти всего XX у нее была охерическая наука. Но чтобы пропагандировать научный патриотизм, от руководителей государства требуются специальные знания. Например, знания, что Иван Павлов не был доминиканским монахом, а Тимирязев не был приговорен гражданами Афин к выпиванию цикуты. Это непосильное для юристов и экономистов углубление в историю науки.

Хотя если бы для научного патриотизма нашлась политическая воля, мы бы, наверное, как-то решили вопрос. Например, разрешили бы руководителям выступать под фонограмму. (Улыбается.) Воспевая военный патриотизм, мы воспеваем дядек в пудреных париках, которые водили толпы крепостных рабов по всей Европе без всякой цели и смысла. В данном случае я имею в виду Суворова. Либо нам предлагают татарского вышибалу Александра Невского. Либо какие-то еще мутные образчики, которые при прикосновении исторического скальпеля предъявляют публике свои весьма неблагородные кишки.

Военный патриотизм является наилучшим рецептом для приготовления пушечного мяса. А научный патриотизм всем хорош, но лишает граждан энтузиазма в вопросе сдачи собственных детей на мясо, то есть в срочную службу. Он прививает ненужные мысли о сорбоннах, о кембриджах, об изучении языков, об электронных микроскопах, он скидывает с идеологического корабля попов.

У вас есть вид на жительство или гражданство другой страны?

Вы рассматриваете возможность при каких-то обстоятельствах уехать?

Конечно. Может быть ситуация, когда надо будет выбирать: гражданская война или сваливать. Как я неоднократно подчеркивал, судьба России, политика, идеология не являются для меня сколько-нибудь значащими вопросами.

А значащие вопросы — это какие?

Это другие вопросы. Это неформатно для интервью.

Что-то личное?

Нет, не личное. Это то, чем я занимаюсь в течение многих лет. Но это является для меня реальным занятием. Если мне придется выбирать между своим занятием и политикой, я, конечно, выберу свое занятие.

Если бы вы были сегодня госслужащим, вы бы воровали?

Конечно. А зачем туда еще идти?

Есть варианты, наверное.

Ну, мы, конечно, можем друг другу поморочить голову и порассуждать об общественном благе, о народном счастье. Но это же бред. Люди идут туда с целью материального обогащения, и это, я считаю, хорошо. Потому что когда туда иногда приходят люди для реализации своих идеологических амбиций, это трагично. Это приводит к многомиллионным искам иностранным певицам, сперматозоиды объявляются гражданами России.

Чиновник, который пришел, чтобы воровать, — это нормальный чиновник. Я не допускаю возможности бескорыстного госслужения.

А зарплата?

Да ну бросьте, не смешите.

Если бы вы судили Березовского и Абрамовича, вы бы кому и что присудили?

За меня это блестяще сделала судья Глостер. Поскольку и тот, и другой являются моими знакомыми в серьезном смысле этого слова, я был вынужден следить за этим процессом и помогать одной из сторон. Я считаю, что судья Глостер приняла великолепное решение и снабдила его великолепными и очень ясными формулировками. А Борина драма — это Борина драма, и она будет продолжаться, к сожалению.

А в чем драма?

В том, что он неуч. Неуч в тех играх, в которые играет. Он не прошел номенклатурную школу, которую прошла моя любимая Валентина Ивановна. Он не понимает, как себя надо вести в сложных ситуациях.

Не у кого спросить?

Он не хочет учиться

То есть под «неучем» вы подразумеваете нежелание учиться?

Да. И наличие огромного количества понтов. При том, что он очень неплохой дядька.

В людях, которые с вами работают, вы больше цените преданность или профессионализм?

Черт его знает. По-разному.

Если к вам когда-нибудь придет ваш сын и скажет, что он гей, что вы ему ответите?

Я ему посоветую покупать качественную тушь для ресниц.

Это вас разочарует?

Нет, для меня это вообще не вопрос. Некоторое знание мировой истории показывает мне, что эти свойства человека не влияют на качества его личности. Мы видим огромное количество гомосексуалистов в Древней Греции и Риме, которые были великолепными войнами, блистательными ораторами, тонкими дипломатами и вели себя так, как подобает вести себя мужчинам.

Вы собой довольны?

Нет, конечно. Я безобразно мало знаю, я недостаточно много сил вкладываю в ту работу, в которую должен вкладывать, я недостаточно циничен, я недостаточно беспринципен, я позволяю себе увлекаться какими-то глупостями типа интеллектуального будущего России, хотя оно должно было бы быть мне абсолютно по барабану.

Есть люди, которых вы ненавидите?

Нет. Я никогда ни в ком не разочаровываюсь, потому что никем не очаровываюсь. Я хорошо знаю, что такое человек и антропологически, и нейрофизиологически, и не обольщаюсь.

То есть вы можете простить предательство?

Легко. Но смотря какое предательство. Если это предательство далекоидущее и демонстрирующее определенные качества партнера, то я просто перестану иметь с ним дела, но без всякого конфликта. У меня все очень хорошо с хладнокровием. Даже за последнее время я был предан несколько раз и пережил это легко и цинично. Но общение прекратил.

Вы боитесь бедности?

Так чтобы прям сидел и трясся, наверное, не боюсь. Но довольно сложно иметь дело с чистой бедностью, когда так много знаешь и так много умеешь. Спектр моих умений и знаний всегда позволит мне что-нибудь да заработать.

— Сергей Колесов

http://off-the-record.ru/alexander-nevzorov/

======================================== ======================================== ==============

Абсолютный циник, знающий цену жизни, власти, окружающим людям и самому себе. Не люблю, но уважаю. Есть за что.

Особенно вот за это:
"Военный патриотизм является наилучшим рецептом для приготовления пушечного мяса. А научный патриотизм всем хорош, но лишает граждан энтузиазма в вопросе сдачи собственных детей на мясо, то есть в срочную службу. Он прививает ненужные мысли о сорбоннах, о кембриджах, об изучении языков, об электронных микроскопах, он скидывает с идеологического корабля попов."

Сегодня в рамках рубрики «Интервью» мы поговорили с Александром Невзоровым. Публицист рассказал «Порталу Субкультура» о современной журналистике, свободомыслии и о том, почему Гольбах важнее Сервантеса.

О славе

– В Интернете на популярных публичных молодежных страницах частично или полностью публикуются ваши материалы. Вообще, периодически на, казалось бы, не тематических источниках можно внезапно увидеть ваши статьи или цитаты из интервью. Как вы относитесь к этому?

– А никак. Мне совершенно безразлично, цитируют меня, не цитируют. В свое время, давным-давно, я объелся этой славы. Она меня совершенно не волнует ни в какой своей ипостаси. Я умею формулировать, очень трезво отношусь к происходящему и вообще к реальности. То, что некая вольнодумствующая молодежь ищет хорошие формулировки, ну, черт возьми, я ничего не имею против! Пусть делают с ними все, что хотят.

– Вы трезво смотрите на вещи и не склонны к рефлексии. Теоретически, идеальное сочетание. Как этого добиться? Или вы всегда таким были?

– Вообще надо сказать, что, когда мы говорим о том, кто склонен, кто не склонен к рефлексии, это является вопиющей неточностью. В основе всей нашей нервной деятельности лежат только рефлексы. Мы все рефлексанты, и все, что мы делаем, и все, что мы демонстрируем, и все, что в нас происходит, есть рефлекс. Слово «рефлексия» было некорректно введено в обиход гуманитариями, которые, как всегда, не соображают, с чем имеют дело. Они вообще плохо себе представляют этот мир и его реалии.

Но если вы имеете ввиду некий литературный смысл, который вкладывается в слово «рефлексия», то, конечно, это совершенно не должно быть свойственно человеку, потому что это не здоро́во. Я не случайно начал наш разговор с того, что в основе принципа нервной деятельности лежит рефлекс на воздействие среды. Он может быть простым, сложным, это могут быть рефлекторные цепочки, ассоциативные рефлекторные цепочки. Но это всегда рефлекс. И если я, например, увидев это стекло, начну рефлексировать, в вашем смысле этого слова: какая поразительная вещь, но она мешает свободе моего продвижения туда… Вот это уже просто идиотизм. И когда мы говорим об избыточном эмоционировании, об избыточной реакции, глупой и неадекватной, на вашем языке романтиков это называется «рефлексией», на нашем «идиотией».

– Ну, а как же все великие писатели, творцы?

– Меня мало интересуют великие писатели. Я не интересуюсь массово-развлекательной литературой вообще. Я абсолютно никого не призываю следовать своему примеру, просто объясняю, что мне это неинтересно, мне это кажется примитивным, скучным.

Меня всегда забавляют гуманитарии, которые начинают сразу на себе рвать тельняшку и кричать: «Как же так, как же без этого!» Ну, а что? Есть гораздо более важные книги. Если вот их изъять из истории человечества, реальность будет другой. А если изъять каких-нибудь ваших Пушкиных, Достоевских или Сервантесов, поверьте мне, ничего не изменится. Ну, будет меньше одним литературным штампом и пятнадцатью тысячами диссертаций каких-нибудь романтиков.

– Каким же вы видите мир без художественной литературы, снабженный только научными публикациями?

– Не надо разделять. Просто есть качественная оценка реальности, а есть массово-развлекательная. Массово-развлекательная – это все ваши Достоевские и прочие, а качественная… Ну, вот смотрите, вы очаровательная девушка, я совершенно не хочу вас сажать в лужу, и договоримся, что вы не обидитесь. Но есть книги, которые напрямую повлияли на вашу судьбу. На судьбу вашего мира, на то, вот что вы одеты, на то, что у вас в карманах, на ваши возможности, связи, коммуникации, здоровье, – а вы их не знаете. Вы их никогда не читали. «Математические начала натуральной философии» Ньютона, «De revolutionibus orbium coelestium/О вращении небесных сфер» Коперника. А это книги, чье влияние в сотни раз больше, чем влияние ваших Достоевских с их занудным и однообразным враньем.

– Значит, если общество начнет изучать труды Коперника и перестанет читать Достоевского, то станет лучше в качественном плане?

– Оно не станет лучше ни в каком случае.

– Почему?

– Потому что мы говорим о достаточно убогом и примитивном существе под названием homo, который таскает в себе всю свою достаточно убогую эволюционную историю. И ведь о безграничных возможностях человеческого мозга обычно рассуждают те, кто им вообще никогда не пользовался. На самом деле, это существо с очень ограниченным мозгом, с очень небольшими возможностями этого мозга. Его ничем не исправить. Вот если мы изымем Фрэнсиса Крика, Резерфорда, Бора, Борна, Ньютона, мир будет совершенно другим. Мы с вами будем жить в других условиях, в другой санитарии, с другими отношениями. Будем другими людьми. Над нами не будет света, не будет стоять «ATLANTIC CITY» (ТРК, в котором проходит интервью, – прим.) А если мы изымем какую-то вашу фигню, то ничего не изменится.

О цинизме

– Вы не устаете повторять, что цинизм – это смелость называть вещи своими именами.

– Умение. Тут особой смелости не требуется.

– Как быть с тем, что не все люди достаточно сильны для того, чтобы справиться с правдой?

– Их проблемы. Мне-то что до них?

– Вы за естественный отбор в этом плане?

– Отбор – это эволюционный принцип, который доказал свою эффективность. Предположим, на протяжении почти четырех с половиной миллиардов лет. Это очень хороший принцип. И, как я всегда говорю, дурак – состояние добровольное. Из состояния глупости можно выйти за полтора, два, три года, прочитав всего там триста-четыреста нормальных книг.

– Вы говорите, что не претендуете на истинность собственных взглядов. Тогда как понять, что вещь названа правильным именем?

– Во-первых, я действительно не претендую, потому что нет ничего глупее понятия «истина». За истиной, пожалуйста, к попам. Я не могу претендовать на нее, потому что, во-первых, у меня нет ни малейших амбиций в этом смысле, во-вторых, мне истина как таковая неинтересна. Есть такая вещь как релятивистичность. Понимание того, что любое наше знание неокончательно. То, чем мы сейчас так гордимся на конференциях, будет казаться смешным уже через сто лет. Единственное, что прогрессирует и развивается в реальности – это знание. Знание о конструкции мира, о том, что такое человек. Оно бы развивалось еще лучше, если бы не наша культура, которая, к сожалению, сильно тормозит развитие человека. Поэтому ни малейших претензий на истину у меня нет. Я абсолютно могу ошибаться.

И это же математика всегда, да? Вы просто заменяете числа понятиями, образами и словами, и производите какие-то вычисления. У вас может быть точным результат, может быть ошибочным. У меня есть все основания предполагать, что я далеко не безошибочен. Но я и не стремлюсь, меня это не очень интересует. Я существую в определенной интеллектуальной традиции, которая победоносна, которая оправдала себя за последние там двести-триста лет. Ведь все то, что сегодня наковыряла наука, все те представления о человеке, о мире, об атоме, о космосе, – были интуитивно и дерзко предсказаны энциклопедистами, публицистами. Не учеными! Вектора развития науки и человека указали Дидро, Д"Аламбер, Гольбах, Гельвеций, Ламетри. Они не были учеными в прямом смысле этого слова. Тем не менее, именно они объяснили, чем надо заниматься.

О поиске истины

– Люди кладут свои жизни на поиск истины. К чему тогда стремиться, чтобы не обманывать себя всю жизнь?

– Люди очень любят обманываться, и всегда из двух вариантов решения вопроса выберут наиболее лестный для себя. Поэтому они продолжают повторять всю эту дикарскую чушь про каких-то богов, душу, собственные внутренние миры, и прочее, прочее. Я не говорю про то, что я не невеж. Мы все находимся в состоянии невежества, но у одних оно чуть более просвещенное, а у других менее просвещенное. У меня просвещенное невежество. Все остальные пусть пребывают в том состоянии, которое для них является наиболее комфортным.

– А если они заблуждаются, но не хотят заблуждаться, то что им делать?

– Если тяга к каким-то пониманиям действительно настолько велика, они должны понять, что есть простая вещь под названием результат. Мы видим, что на протяжении трех с половиной тысяч лет художественная литература совершенствуется и пытается изменить человека, сделать его добрее, лучше. Не таким кровососом, не таким неандертальцем, не таким людоедом, не такой пакостью. Но что-то я, знаете, вытаскивая недавно, во время штурма Грозного, половинку своего товарища, сгоревшего в БТРе, как-то не заметил, что люди стали добрее. Перешагивая через пять, десять, двадцать, сорок трупов мальчиков, я тоже не заметил, что они стали лучше.

То есть, совершенно ясно, что вот эта вся моралистика и духовность не имеет никакого результата. А то, что предлагают всякие Борны, Резерфорды и Эйнштейны, имеет. Одно имеет результат очевидный, который можно потрогать, потому что это мы вам рассказали, как сделать из песка олово и из извести стекло. Как сделать пылесосы и зажечь лампочки, как включить телефон. А вот вы, несмотря на то, что вы очень давно нам пытаетесь что-то рассказать про природу человека, ничего абсолютно не достигли. Мы имеем дело с тем же животным. Отвратительным, похотливым, злобным, беспробудно жестоким и готовым все затопить в крови, гное и огне. Мы готовы это сделать в этом веке и даже, может быть, в этом году. Но вот два результата, сравните их и поймите, на чью сторону надо встать.

– Выходит, всю свою жизнь человек должен стремиться к ликбезу?

– Человек должен стремиться, прежде всего, понять, кто он. За каким хреном он здесь оказался. Что он собой представляет. Он должен узнать всю горькую правду о себе. О том, что он сообразительное животное, развившееся до каких-то степеней, которые ему самому кажутся превосходными. Но который ничтожен, потому что любое явление, буковку, черточку, мы обязаны рассматривать в контексте всей картинки. То есть, если мы будем просто так рассматривать маленькие кусочки, мы не поймем ни смысла, ни ценности. Но если мы представим себе это во всей картинке, мы поймем. И вот точно так же явление под названием homo нужно рассматривать в сочетании со всеми теми процессами космоса, планетообразования, звездного нуклеосинтеза и образования химических элементов. Стягивания с помощью гравитации огромных газопылевых облаков планеты. И вот, когда мы поймем, что есть общая картина, то сообразим, что мы на этой картине занимаем весьма и весьма ничтожное место. Мы сами не влияем ни на какие процессы.

О современной журналистике

– Представьте, что вы начинаете только сейчас, что вам интересна журналистика. Все же в какой-то момент вас беспокоил репортерский успех. Что делать?

– Сейчас очень хорошее время для журналистики. Все, что нужно – это большое количество законов, которые можно нарушить, большое количество запретов, которые надо преодолеть, и большое количество ограничений, о которые надо вытереть ноги. Невозможно сделать журналистскую карьеру в обществе, где все позволено. Где все доступно, и любой ваш поступок будет выглядеть чем-то само собой разумеющимся. Сейчас законов, запретов и ограничений дохрена. Следовательно, нужен цинизм, мужество, бесстыдство, тщеславие и корыстолюбие – и тогда все получится. Конечно, риск есть, что посадят в тюрьму или обложат штрафами. Но, извините, без риска ничего не бывает. Слишком велик сундучок с сокровищами, который можно получить.

– То есть, сейчас начинать даже проще, чем когда начинали вы?

– Конечно.

– Какой вы видите перспективу развития, если уже сейчас все так хорошо?

– Здесь пока никакой перспективы развития нет. Эта страна находится в периоде затяжной тяжелой болезни. Очень многие страны болели имперством и национальным величием. Вероятно, России надо вырастить этот нарыв, затем дождаться, когда он лопнет, забрызгав все вокруг гноем и кровью, и тогда уже жить дальше. Но вообще вот с этим нарывом передвигаться по сегодняшнему миру тяжело и даже невозможно. А внутри нарыва, как всегда, всем кажется, что там какое-то бесконечное благосостояние и процветание, а там нет ничего, кроме боли, крови, очередей, похорон и разводов.

– Если бы вы начинали сейчас, то какие бы темы освещали?

– Понятия не имею. Поймите, это такой стиль нанизывания бисера. Китайская древняя литература, я не умею в нее играть. Я не умею отматывать и представлять себе, что было бы. Я уже сделал. Теперь делать вам. Если вы хотите хотя бы чуть-чуть пожить в нормальной стране, вам придется приложить к этому усилия. Вам придется очень любить свободу, быть очень стойким, иначе вы будете как скот, который загоняют посохом очередного Соловьева или Киселева, подпрыгивать, взявшись за руки и кричать «Крым наш» еще лет пятнадцать. Выбирайте.

– Как сейчас манипулируют массовым сознанием?

– Им всегда манипулируют одинаково. Главное, что девяносто процентов населения всегда предлагают свое сознание для того, чтобы им манипулировали. Это всегда было. Чуть-чуть меняются технологии: за Веру, Царя и Отечество, за какого-нибудь бога Иисуса или за какого-нибудь фараона – Нил наш, Рамзес наш фараон, и так далее.

Поймите, мышление большинства людей не является мышлением. Ведь когда тридцать идиотов говорят глупость, к ней принято относиться как к глупости. А когда эту глупость сказали тридцать миллионов таких же пьющих, обколотых и примитивных уродов, не имеющих понятия, за что Эйнштейн получил Нобелевскую премию, о том, что сделал Иван Петрович Павлов… Ну, о чем здесь вообще говорить? Они получают за свою тупость и не страдают от этого.

– Когда вы осознаете, что вами манипулируют, как вы реагируете на это?

– Смотря кто. Нами все время манипулируют. И уличный регулировщик, который машет палочкой, и светофор, и правила дорожного движения, и правила обращения с пишущей машинкой или компьютером. Они все нами манипулируют. Но надо отличать, скажем так, позитивную манипуляцию от той, когда вами манипулируют в чисто личных целях. Используя вас как способ добиться решения каких-то своих проблем. Мы все друг другом манипулируем. Вообще в слове «манипуляция» нет ничего страшного. Когда мы говорим о манипуляции во имя примитивных, жестоких и пустых интересов власти, это тоже обычное дело. Ни один интеллектуализируемый человек не пойдет и не будет заниматься всякой фигней. Ему нет дела до надоев, валовых продуктов, и так далее. Все равно этим будут заниматься люди интеллектуально не очень одаренные. Но пусть лучше будут такие президенты и такие правители, фамилии которых мы бы с вами напрягшись вспоминали бы в течение минут десяти, но так и не вспомнили.

О творческой встрече

– На творческой встрече в Санкт-Петербурге вы похвалили зрителей за вопросы, проведя параллель с теми, кто пришел на вашу встречу в Москве.

– Москва жадно хотела политики, а питерская публика была повариативней. Но, в общем, можно было похвалить в порядке поощрения, потому что хорошие вопросы были, но не то количество, на которое я рассчитывал. Нет, Москва меня тогда тронула. Зря я на нее качу. В Москве меня кто-то спросил, могу ли я сваренное вкрутую яйцо превратить обратно в сырое. На самом деле, это очень просто.

– Да вы что.

– Нужны всякие щелочные растворы и центрифуга. То есть, ренатурировать белок… Это не будет похоже на нормальное яйцо, это все равно будет такая муть, но это будет уже не денатурированный белок.

– Значит, одна аудитория ждала от вас одних ответов, другая других. А вы сами что хотели донести?

– А мне в данном случае, знаете, интересно на них посмотреть. Потому что я же понимаю, что интерес ко мне – индикатор и свободомыслия, и тех перемен, которые возможны. Притом, что я же весьма и весьма затеистая, сложная и очень неоднозначная фигура. Я наемник, без чести, без совести, я сейчас воюю за либералов. И неизвестно, за кого буду воевать завтра. Хотя точно не за черносотенцев. Я вообще мечтаю снова уйти из всего этого медийного мира. И думаю, что у меня это скоро получится.

– Жаль.

– Вы должны вырасти сами! Должны сами все это формулировать, исповедовать безграничное свободомыслие. Сколько же вас можно водить на поводках, особенно, на таких кровавых, грязных и неоднозначных? У меня же ужасная репутация, не забывайте об этом.

– В любом другом человеке это бы отталкивало. Но в вашем случае я этого не наблюдаю.

– Я же, во-первых, не скрываю, во-вторых, поймите, я никогда не буду заниматься больше политикой, в прямом смысле этого слова. Ребята, вам пора уже самим что-то начинать делать.

– Значит, пока вы не выбросите нас в реку, плавать мы не научимся.

– Вы уже давно в реке и давно тонете.

– С одной стороны, выходит, мы тонем, с другой, сейчас благоприятное время для журналистики.

– Да, совершенно верно. Причем чем тяжелее удушье, чем очевиднее симптомы, тем больше оснований остаться в живых, черт возьми! Вам не на кого рассчитывать. Эти девяносто процентов, они предельно тупые. Поверьте мне. Не рассчитывайте на какой-то народ, который что-нибудь здесь изменит. Нет такого понятия. Это пустое место. Его мнение ничего не значит и ничего не стоит. Они ни на что не способны. Только вы сможете что-то сделать. Еще не ступившие на путь полной интеллектуальной деградации.

– Которая наступает после 45 лет.

– Она наступает раньше, я пощадил зал. Либо человек делает своей профессией, своим делом что-то, что требует от него постоянного интеллектуального напряжения или интеллектуальной работы, либо… Но он все равно обречен. Потому что жизнь многообразна, но весьма примитивна и ограничивается кредитами, ипотеками, машинами, шмотками, сопливыми детьми, подгузниками, офисами… Как тут не деградировать?

– Пока у меня не наступил период ипотечных выплат, мне сложно сказать.

– У вас есть огромные бонусы, ваша молодость, когда особо нечего терять и еще не к чему привязываться. Так пользуйтесь этим.

– Я не думаю, что нечего терять и не к чему привязываться.

– Ну, вы просто еще не знаете, до какой степени крепки якоря у так называемых взрослых людей.

– На встрече в Санкт-Петербурге вам процитировали строчки из песни группы «Гражданская Оборона» – не бывает атеистов в окопах под огнем.

– В данном случае вопрос и ответ не так важны, но тот вопрос натолкнул меня на мысль, какая музыка вас интересует?

– «Пираты Карибского моря».

– Саундтрек к фильму, что ли?

– Ну хорошо, не слушаете, значит. Хотя ведь для чего люди слушают музыку? Чтобы как-то отдохнуть, переключиться…

– А я не устаю. И я не люблю шум. Музыку я вообще никакую не слушаю, но если приходится что-нибудь слушать, то обязательно «Пиратов Карибского моря». Нет, ну у меня не настолько бедные музыкальные пристрастия. Мне еще очень нравится песенка гномов из «Властелина колец». Это второе музыкальное произведение, которое я слышал в своей жизни, и для знакомства с мировой музыкальной культурой мне этого вполне достаточно.

– Вы никогда не носите часов. Как вы ориентируетесь?

– Ну, у меня никогда не было денег на приличные часы. А, к сожалению, в нашем мире приличные часы начинаются от пятисот тысяч долларов. Мне всегда было жалко. А носить такие средненькие часики я бы не хотел.

– Вы думаете, люди скоро смогут прийти к осознанию того, что происходит?

– Люди вообще никогда ни к чему прийти не могут. Чтобы придумать эту штуку (показывает на зажигалку, – прим.), им понадобилось три с половиной тысячи лет. Они очень тупые. Притом, что это элементарная конструкция. Все делает меньшинство. И не то, что бы я предлагал себя в качестве… Ни в коем случае. Все, что я говорю, вообще нужно делить на двести двадцать пять. Я просто пытаюсь заразить вас свободомыслием. Это все, на что я способен.

– Неужели вам так не нравится ваше положение сейчас, что вы хотите уйти из медийного мира?

– У меня уже много раз такое было. В свое время я правда был перекормлен славой так, как вы себе даже представить не можете. Но то, что я оказался на этой информационной войне – случайность. Забавно, я как-нибудь про нее расскажу. О том, кто меня нанял.

– Выходит, спустя много лет вы напишете книгу, где…

– Нет, я не буду писать книгу. Поймите, все, что для вас кажется таким важным, для меня не является таковым. Я не буду никогда врать себе. Но, если мы с вами где-нибудь встретимся лет через десять, то я дам вам по этому поводу интервью.

– Я буду рада, если останусь в этой профессии через такое большое количество времени.

– Если сохраните свободомыслие, то останетесь. Тогда имеет смысл в ней оставаться. А быть просто интеллектуальным обслуживающим персоналом участь весьма и весьма горькая. И постыдная.

– Я знаю, что сейчас думают студенты на факультетах журналистики. За четыре года обучения убивается и свободомыслие, и все остальное.

– Конечно. Но чем больше убивается, тем большую способность жить приобретает.

– Или не приобретает, многие уходят из профессии.

– И прекрасно. Никого жалеть не нужно.

– Почему? Есть люди талантливые, но не сильные.

– Ну их обязательно кто-нибудь подомнет, поэтому не жалейте об этом.

– Кого же тогда жалеть?

– Вообще никого.

– Вы никого не жалеете?

– Если вас интересует формула успеха в этой профессии, то не жалеть никого – одна из обязательных ее составляющих.

– Мы сейчас говорим исключительно о профессии? Профессию и жизнь надо как-то различать.

– Не надо их различать. У вас не та профессия. Между профессией сварщика и жизнью есть жесткая черта. Между профессией стриптизерши и жизнью тоже. Но между профессией и жизнью журналиста или публициста, который, по сути, тот же самый журналист, нет разницы. Так же как ее нет между профессией ученого исследователя. Если научные интересы не являются самыми главными и определяющими во всех случаях без исключения, то это не ученый. Если человек хотя бы одну минутку не публицист – то это не публицист.