Подвиг Алексея Маресьева — не вымысел! Сын летчика Алексея Маресьева: Отец отказался от виллы в Испании

20 мая исполнилось 102 года со дня рождения Героя Советского Союза, о котором Борис Полевой написал "Повесть о настоящем человеке"

Изменить размер текста: A A

Герой Великой Отечественной войны, летчик, потерявший после ранения ноги и сумевший вернуться за штурвал самолета, - его имя было знакомо каждому. О легенде советской авиации «Комсомолке» рассказал в одном из интервью сын летчика Виктор Маресьев .

В медведя - всю обойму

Война. Московский госпиталь переполнен ранеными. По коридору на каталке везут в морг покрытого простыней умирающего лейтенанта. Гангрена, заражение крови, врачи уверены: не жилец. Мимо проходит профессор Теребинский: «На операционный стол его, живо!» Хирурги ампутировали летчику обе ноги, но жизнь спасли.

До этого воскрешения в стенах госпиталя Маресьев пережил еще одно - в лесу. Как это было, мы знаем из «Повести о настоящем человеке» Бориса Полевого. 4 апреля 1942 года в районе Демянского котла (в Новгородской области) самолет Маресьева был подбит и упал на территории, занятой немцами. Восемнадцать суток летчик, раненный в ноги, ползком пробирался к линии фронта, питаясь тем, что найдет: корой деревьев, ягодами, шишками.

Отец не любил вспоминать тот случай, - признался «КП » его сын. - Но про свое падение рассказывал. Самолет упал на лес, отца выкинуло на елку, по веткам он сполз на снег. Снег в лесу был еще глубокий, это спасло ему жизнь. Некоторые не верили, что медведь на него тогда в лесу напал. Мол, это придумал Полевой. Но медведь действительно был. После падения отец потерял сознание, а когда очнулся, видит: рядом сидит шатун. «Я все пытался расстегнуть молнию на меховом американском комбинезоне, чтобы достать из-под ремня свой ТТ», - вспоминал папа. Медведь его не трогал, думал, что он мертвый. Когда отец дернулся, зверь тут же лапой замахнулся, разорвал комбинезон, но папа успел выхватить пистолет и стрельнул медведю в голову. «Всю обойму в него выпустил, - рассказывал отец. - Медведь рухнул. Хорошо, на бок упал, а если б на меня, кранты бы мне...»

Говорили, якобы отец в лесу питался консервами немецкими. Нет! Он голодный полз до деревни. Раз поймал ежа да ящерицу. Ящерица ему хвост оставила, он его пожевал и выплюнул. А ежа разодрал, но съесть не смог...

Полуживого летчика подобрали сельские жители. В начале мая за ним прилетел самолет из Москвы и доставил в госпиталь. Еще га больничной койке Маресьев начал упорно тренироваться.

Когда стало ясно, что отец будет жить, он сразу решил вернуться на фронт, - продолжил Виктор Алексеевич. - Самым сложным было убедить медкомиссию, что он физически здоровый человек. Он тогда даже с медсестрами отплясывал, а его культи под протезами кровоточили... Долго ноги потом заживали.

Научился управлять самолетом и летал с протезами.

Отец горел желанием победить врага. И шел к цели, чего бы это ни стоило, - объяснил Виктор Маресьев.

В июне 1943-го Маресьев прибыл в 63-й Гвардейский истребительный авиационный полк. А уже 20 июля во время воздушного боя спас жизнь двум летчикам и сбил два вражеских истребителя. За этот подвиг старший лейтенант Маресьев был удостоен звания Героя Советского Союза. Всего за время войны он совершил 86 боевых вылетов и сбил 11 самолетов врага: четыре - до ранения и семь - после.

Вино от Сталина

В 1944 году герой неба согласился стать инспектором-летчиком и перейти из боевого полка в управление вузов ВВС .

Папа работал под руководством Василия Сталина , сына Иосифа Виссарионовича, в ВВС Московского военного округа, - рассказывает Виктор Маресьев. - Отец хорошо отзывался о Василии как о командующем. Конечно, называл его немножко взбалмошным парнем, не без гульбы... В 60-х годах Василий подарил папе пару бутылок домашнего вина. Мне тогда лет 12 было, отец мне полфужера налил, говорит: «Попробуй вино Сталина».

Общенародная известность к летчику пришла в 1946 году - после выхода книги «Повесть о настоящем человеке».

Почти все в повести Полевого правда, - считает сын летчика. - А то, что фамилию героя поменял c Маресьева на Мересьева , так это его право. Отец предполагал: мол, если бы он вдруг спился, произведение бы запретили. А с другой фамилией, может, и оставили бы.

- Ваш отец хотел, чтобы его фамилия была в книге?

Нет! Он говорил: «Воевали все. Сколько на свете таких людей, на которых Полевого не нашлось». Немало было летчиков, которые без ног летали.

С Полевым они вместе ездили в командировки, выступали на встречах. Как-то прилетели в Америку . Отец с трапа быстренько сбежал, а Полевой споткнулся. На следующий день пошли возлагать венок. Американцы берут венок и идут к Полевому. А вручать по протоколу должен Маресьев. Полевой спрашивает: «Почему мне?» «Вы же Маресьев!» Решили, что тот, кто споткнулся, тот и без ног.

- После войны отец летал?

Последний раз - на учебном самолете в начале 1950-х.

Но всю жизнь любил небо. После премьеры оперы Прокофьева «Повесть о настоящем человеке» в Большом театре сказал: «Хорошо сымитирован звук мотора!» Евгений Кибкало, солист Большого театра, говорил ему тогда: «Алексей Петрович, знаете, как тяжело петь лежа...»

Когда режиссер Александр Столпер снимал фильм по «Повести о настоящем человеке», то предложил отцу сыграть летчика Мересьева. Папа отказался: «Самого себя? Да вы что!» Отец много общался с актером Павлом Кадочниковым , который его играл, они обсуждали роль. Кадочников признавался, что во время съемок клал в сапоги шишки, чтобы было больно ходить.

Помог Гагарину

Конечно, я с детства знал, что мой отец герой, - продолжает Виктор Алексеевич. - Характер у папы был бойцовский. Он даже когда на протезах ходил с палочкой, не опирался на нее , а как-то стремительно отталкивался, грудь вперед. Народ его полюбил, так же как Гагарина , Жукова , Чапаева . Кстати, с Юрием Гагариным судьба его сводила. Даже раз помог. Отец после войны мечтал приобрести катер. Долго добивался разрешения, и ему позволили. Поставил он катер на прикол на базе ЦСК. А в 60-е годы Гагарину подарила катер датская королева. Юрия Алексеевича вызвали на Лубянку: у нас не принято катера иметь, отдайте нам, он нам пригодится, а вам будем давать покататься. Юрий Алексеевич и обратился к моему отцу за советом: как сделать, чтобы отвязались. Отец помог, и катер Гагарина встал рядом с отцовским. Нашему отец придумал название «МАГВА» - Маресьев Алексей, Галина (жена, наша мать), Виктор (я), Алеша (мой младший брат). А Гагарин назвал свой катерок «Дружба».

Когда Гагарин погиб, отец очень переживал...

Подарок короля

После войны отец возглавлял комиссию по обустройству бывших фронтовиков, - вспоминает Виктор Алексеевич. - Ему тогда было 30 с небольшим. Пришлось окончить Высшую партийную школу. Он засел за политэкономию, английский. Окончил аспирантуру при Академии наук, защитил диссертацию. Стал кандидатом исторических наук.

Он работал секретарем Комитета ветеранов войны, и все знали: Алексей Маресьев - главный защитник ветеранов. Их проблемы он воспринимал близко к сердцу, бросался на помощь. Однажды его вызвали в ЦК и сказали: «Не превращайте комитет в собес!» Он в ответ хрипел: «Как так?! А зачем он тогда нужен?»

Чиновники решили активность отца переключить в другое русло - сделали из него первого зама председателя и поручили заниматься международными делами.

- Знаменитому летчику, наверное, много чего дарили?

Отец стеснялся принимать подарки. Приезжала где-то в 80-е годы в Москву делегация испанских авиаторов. И среди них был один, причастный к королевской семье. Он говорит отцу: «Алексей Петрович, я подсунул королю книжку «Повесть о настоящем человеке». Он ее прочитал, и мы решили вам подарить виллу в Испании ». Отец в ответ руками замахал: «Мне этого не надо! Я не езжу дальше Кисловодска !»

Зарплата уходила на лекарства для больного сына

- Говорят, ему Сталин первую машину подарил?

Не подарил, а закрепил за ним пожизненно служебный автомобиль с водителем. «Сталинский автомобиль» был у него до конца жизни - марку машины регулярно обновляли.

В советские годы отцу был положен «Запорожец» как инвалиду. Он его не брал. И тогда на его 50-летие ЦК распорядилось выдать Маресьеву «Москвич». С завода пришла делегация: мы специально для вас поставим ручное управление. «Не надо мне ручного управления!» - возмутился отец. И ездил сам за рулем до 70 лет.

Он никогда не пользовался своей славой, жил очень скромно. Иной раз я ему объясняю: тебе, отец, люди предлагают от чистого сердца, а ты не принимаешь - это даже неприлично! Он сердился: «Ты, Витька, не разводи эту купетчину».

Я ему: «Пап, ты спишь на кушетке. Тебе хотят кровать хорошую подарить - почему отказываешься? Или давай я тебе кровать куплю!» Но он так и спал на кушетке. А она узенькая. У него протезы, он падал с нее несколько раз. И все равно ни в какую: «Не надо мне никакой роскоши».

Однажды к нему домой пришли снимать иностранные телевизионщики. Поозирались и говорят: ну понятно, эта квартира у вас рабочая, но наверняка есть еще дома, где вы живете нормально? Он в толк не мог взять: «Что значит нормально?»

Наша семья всю жизнь прожила в Москве в четырехкомнатной квартире, которую отцу выдали как герою в 1948 году.

Он получал от государства хорошую зарплату, но она почти вся уходила на лекарства для моего младшего брата - инвалида. Алеша в три года в детсаду запихнул себе щепку в нос, она обломилась и там осталась. Врачи не усмотрели. Это дало инфекцию в мозг, и в пять лет ему поставили диагноз «эпилепсия». Брат всю жизнь (он умер в 44 года) принимал по 10 - 12 таблеток четыре раза в день. А они были очень дорогие.

- Вам не хотелось стать летчиком, как отец?

Нет. О том, кем я работал, не говорю. Могу только намекнуть: в том, что у нас неплохие отношения с Бразилией , есть и моя небольшая заслуга.

- Как ваш отец ушел из жизни?

В тот день в Театре Российской армии был намечен вечер по случаю его 85-летия. Буквально за час до начала концерта у него случился инфаркт. Вечер начался с минуты молчания...

ОЧЕНЬ ЛИЧНОЕ

Гулякой не был, но разок попался

- Ваш папа любил выпить?

Нет. Рюмку-две, не больше. Берег здоровье. Гулякой не был. Правда, разок попался.

- Это как?

А как мужики попадаются? Отец однажды завел любовницу. Мать все узнала: и место их встреч, и кто такая. Звонила в гостиницу и под видом уголовного розыска, и от управления КГБ , от комитета ветеранов, от комитета защиты мира. Она вывернула наизнанку эту бедненькую полюбовницу отцовскую. Отца вызвали в центральный комитет ветеранов и говорят: «Алексей Петрович, если будешь разводиться, мы не против». Потому что Галину Викторовну все знали!

Отец познакомился с матерью в 1945 году, они сразу поженились. Мама отца по-своему любила, но она была человеком жестким, с очень тяжелым нравом. У отца был действительно ангельский характер. Она его пилит, а он молчит. Я ей, бывало: «Не устраивает - разводись. Ты всю жизнь за его спиной живешь». Она же, как замуж вышла, больше не работала. У нее до отца были еще женихи, один - музыкант, другой - поэт. И она очень прагматично решила: «Музыкант выпивать будет, поэт - гулять, а Маресьев без ног никуда от меня не денется». Так всю жизнь и прожили...

Отец умер 18 мая 2001 года. Следом, через год - мой брат. А 1 февраля 2003 года - мать. Сейчас мы с сыном вдвоем живем, ему 31.

СПРАВКА «КП»

Алексей МАРЕСЬЕВ родился 20 мая 1916 года в городе Камышине Саратовской губернии. Получил специальность токаря по металлу. Мечтал быть летчиком, подавал документы в летное училище, но не принимали по здоровью - в детстве перенес малярию, после чего страдал ревматизмом. Занимался в аэроклубе. В 1937 году был призван в армию. Служил в 12-м авиапогранотряде на острове Сахалин , затем был направлен в 30-ю Читинскую школу военных пилотов, которую в 1938-м перевели в Батайск , где он и встретил Великую Отечественную войну.

В честь Маресьева названа малая планета 2173 Maresjev. Его имя носят улицы в Москве, Актюбинске , Ташкенте , Горно-Алтайске , Чернигове и других городах. Посвященная Маресьеву «Повесть о настоящем человеке» в советские годы была включена в школьную программу. Эта книга более 80 раз издавалась на русском языке, 49 - на языках народов СССР , 39 - за рубежом.

Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

Звезды еще сверкали остро и холодно, но небо на востоке уже стало светлеть. Деревья понемногу выступали из тьмы. Вдруг по вершинам их прошелся сильный свежий ветер. Лес сразу ожил, зашумел полнозвучно и звонко. Свистящим шепотом перекликнулись между собой столетние сосны, и сухой иней с мягким шелестом полился с потревоженных ветвей.

Ветер стих внезапно, как и налетел. Деревья снова застыли в холодном оцепенении. Сразу стали слышны все предутренние лесные звуки: жадная грызня волков на соседней поляне, осторожное тявканье лисиц и первые, еще неуверенные удары проснувшегося дятла, раздававшиеся в тишине леса так музыкально, будто долбил он не древесный ствол, а полое тело скрипки.

Снова порывисто шумнул ветер в тяжелой хвое сосновых вершин. Последние звезды тихо погасли в посветлевшем небе. Само небо уплотнилось и сузилось. Лес, окончательно стряхнувший с себя остатки ночного мрака, вставал во всем своем зеленом величии. По тому, как, побагровев, засветились курчавые головы сосен и острые шпили елей, угадывалось, что поднялось солнце и что занявшийся день обещает быть ясным, морозным, ядреным.

Стало совсем светло. Волки ушли в лесные чащобы переваривать ночную добычу, убралась с поляны лисица, оставив на снегу кружевной, хитро запутанный след. Старый лес зашумел ровно, неумолчно. Только птичья возня, стук дятла, веселое цвиканье стрелявших меж ветвей желтеньких синиц да жадный сухой кряк соек разнообразили этот тягучий, тревожный и грустный, мягкими волнами перекатывающийся шум.

Сорока, чистившая на ветке ольховника черный острый клюв, вдруг повернула голову набок, прислушалась, присела, готовая сорваться и улететь. Тревожно хрустели сучья. Кто-то большой, сильный шел сквозь лес, не разбирая дороги. Затрещали кусты, заметались вершины маленьких сосенок, заскрипел, оседая, наст. Сорока вскрикнула и, распустив хвост, похожий на оперение стрелы, по прямой полетела прочь.

Из припудренной утренним инеем хвои высунулась длинная бурая морда, увенчанная тяжелыми ветвистыми рогами. Испуганные глаза осмотрели огромную поляну. Розовые замшевые ноздри, извергавшие горячий парок встревоженного дыхания, судорожно задвигались.

Старый лось застыл в сосняке, как изваяние. Лишь клочковатая шкура нервно передвигалась на спине. Настороженные уши ловили каждый звук, и слух его был так остер, что слышал зверь, как короед точит древесину сосны. Но даже и эти чуткие уши не слышали в лесу ничего, кроме птичьей трескотни, стука дятла и ровного звона сосновых вершин.

Слух успокаивал, но обоняние предупреждало об опасности. К свежему аромату талого снега примешивались острые, тяжелые и опасные запахи, чуждые этому дремучему лесу. Черные печальные глаза зверя увидели на ослепительной чешуе наста темные фигуры. Не шевелясь, он весь напружился, готовый сделать прыжок в чащу. Но люди не двигались. Они лежали в снегу густо, местами друг на друге. Их было очень много, но ни один из них не двигался и не нарушал девственной тишины. Возле возвышались вросшие в сугробы какие-то чудовища. Они-то и источали острые и тревожащие запахи.

Испуганно кося глазом, стоял на опушке лось, не понимая, что же случилось со всем этим стадом тихих, неподвижных и совсем не опасных с виду людей.

Внимание его привлек звук, послышавшийся сверху. Зверь вздрогнул, кожа на спине его передернулась, задние ноги еще больше поджались.

Однако звук был тоже не страшный: будто несколько майских жуков, басовито гудя, кружили в листве зацветающей березы. И к гуденью их примешивался порой частый, короткий треск, похожий на вечерний скрип дергача на болоте.

А вот и сами эти жуки. Сверкая крыльями, танцуют они в голубом морозном воздухе. Снова и снова скрипнул в вышине дергач. Один из жуков, не складывая крыльев, метнулся вниз. Остальные опять затанцевали в небесной лазури. Зверь распустил напряженные мускулы, вышел на поляну, лизнул наст, кося глазом на небо. И вдруг еще один жук отвалил от танцевавшего в воздухе роя и, оставляя за собой большой пышный хвост, понесся прямо к поляне. Он рос так быстро, что лось едва успел сделать прыжок в кусты – что-то громадное, более страшное, чем внезапный порыв осенней бури, ударило по вершинам сосен и брякнулось о землю так, что весь лес загудел, застонал. Эхо понеслось над деревьями, опережая лося, рванувшегося во весь дух в чащу.

Увязло в гуще зеленой хвои эхо. Сверкая и искрясь, осыпался иней с древесных вершин, сбитых падением самолета. Тишина, тягучая и властная, овладела лесом. И в ней отчетливо послышалось, как простонал человек и как тяжело захрустел наст под ногами медведя, которого необычный гул и треск выгнали из леса на поляну.

Медведь был велик, стар и космат. Неопрятная шерсть бурыми клочьями торчала на его впалых боках, сосульками свисала с тощего, поджарого зада. В этих краях с осени бушевала война. Она проникла даже сюда, в заповедную глушь, куда раньше, и то не часто, заходили только лесники да охотники. Грохот близкого боя еще осенью поднял медведя из берлоги, нарушив его зимнюю спячку, и вот теперь, голодный и злой, бродил он по лесу, не зная покоя.

Медведь остановился на опушке, там, где только что стоял лось. Понюхал его свежие, вкусно пахнущие следы, тяжело и жадно задышал, двигая впалыми боками, прислушался. Лось ушел, зато рядом раздавался звук, производимый каким-то живым и, вероятно, слабым существом. Шерсть поднялась на загривке зверя. Он вытянул морду. И снова этот жалобный звук чуть слышно донесся с опушки.

Медленно, осторожно ступая мягкими лапами, под которыми с хрустом проваливался сухой и крепкий наст, зверь направился к неподвижной, вбитой в снег человеческой фигуре…

Летчик Алексей Мересьев попал в двойные «клещи». Это было самое скверное, что могло случиться в воздушном бою. Его, расстрелявшего все боеприпасы, фактически безоружного, обступили четыре немецких самолета и, не давая ему ни вывернуться, ни уклониться с курса, повели на свой аэродром…

А получилось все это так. Звено истребителей под командой лейтенанта Мересьева вылетело сопровождать «илы», отправлявшиеся на штурмовку вражеского аэродрома. Смелая вылазка прошла удачно. Штурмовики, эти «летающие танки», как звали их в пехоте, скользя чуть ли не по верхушкам сосен, подкрались прямо к лётному полю, на котором рядами стояли большие транспортные «юнкерсы». Неожиданно вынырнув из-за зубцов сизой лесной гряды, они понеслись над тяжелыми тушами «ломовиков», поливая их из пушек и пулеметов свинцом и сталью, забрасывая хвостатыми снарядами. Маресьев, охранявший со своей четверкой воздух над местом атаки, хорошо видел сверху, как заметались по аэродрому темные фигурки людей, как стали грузно расползаться по накатанному снегу транспортники, как штурмовики делали новые и новые заходы и как пришедшие в себя экипажи «юнкерсов» начали под огнем выруливать на старт и поднимать машины в воздух.

Вот тут-то Алексей и совершил промах. Вместо того чтобы строго стеречь воздух над районом штурмовки, он, как говорят летчики, соблазнился легкой дичью. Бросив машину в пике, он камнем ринулся на только что оторвавшийся от земли тяжелый и медлительный «ломовик», с удовольствием огрел несколькими длинными очередями его четырехугольное, пестрое, сделанное из гофрированного дюраля тело. Уверенный в себе, он даже не смотрел, как враг ткнется в землю. На другой стороне аэродрома сорвался в воздух еще один «юнкере». Алексей погнался за ним. Атаковал – и неудачно. Его огневые трассы скользнули поверх медленно набиравшей высоту машины. Он круто развернулся, атаковал еще раз, снова промазал, опять настиг свою жертву и свалил ее где-то уже в стороне над лесом, яростно всадив в широкое сигарообразное туловище несколько длинных очередей из всего бортового оружия. Уложив «юнкере» и дав два победных круга у места, где над зеленым всклокоченным морем бесконечного леса поднялся черный столб, Алексей повернул было самолет обратно к немецкому аэродрому.

Эти подробности стали ясны после того, как участники поискового отряда «Находка» нашли точное место падения истребителя

В 1942 году четыре истребителя Як вступили в схватку с 12 фашистскими «мессерами». Младший лейтенант Алексей Маресьев, только что сбивший два «юнкерса», был зажат в клещи, его самолет получил повреждения и рухнул в лесу.

Дальше всем известная история: с перебитыми ногами летчик полз к своим, лишился обеих ступней, но смог на протезах вернуться в строй. Маресьева подбили над вражеской территорией, но он тянул самолет, сколько мог, через линию фронта.

Об этом он рассказывал еще в 1943-м членам Комиссии по истории Великой Отечественной войны АН СССР. А в середине 90-х поведал то же самое корреспондентам EG.RU.

Тогда, в поганые ельцинские времена, о ветеранах и их подвигах забыли напрочь, про Маресьева вообще думали, что он умер. Но наши сотрудники разыскали легендарного летчика.

Он вспоминал: от удара контузило, куда посадил самолет, определить потом не мог, да и не очень хотел переживать это заново. Пополз на восток, где солнце всходило, там уж точно свои должны были быть.

Самолет героя был сбит 4 марта 1942 г. в Новгородской области.

Нынче выясняется: направься Алексей Петрович в любую другую сторону, получил бы помощь куда быстрее.

В четырех километрах на юг от места падения, в деревне Рабежа, находились вспомогательный пункт управления 34-й армии и штаб 245-й стрелковой дивизии. К северу , возле деревни Русские Новики, располагались заградительный батальон по охране тыла и основной КП 34-й армии. Западнее были проложены охраняемые линии связи, и их круглосуточно патрулировали.

Алексей Маресьев

Совершил 86 боевых вылетов, сбил 11 самолётов врага: 4 до ранения и 7 - после ранения. Маресьев - прототип героя знаменитого произведения Б. Полевого «Повесть о настоящем человеке». «Несчастная страна, у которой нет героев» П.Буаст.

«Несчастная страна, которая нуждается в героях» Б.Брехт.

Заочный спор французского литератора и немецкого драматурга к русским людям не имеет никакого отношения. Наш народ, как социум, испокон веков исповедовал совсем иные парадигмы. Они спрессованы в известной песенной строке Лебедева-Кумача: «Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой». И пример Маресьева – возможно, самое красноречивое доказательство того, что героизм у русских людей гнездится даже не в их ментальности, а в их генетике.

Он родился в многодетной семье, и как большинство поскрёбышей, был на диво слаб здоровьем. Алёшка так катастрофически часто болел малярией, что, по собственному выражению, скорее смахивал на китайского заморыша, нежели на нормального камышинского волжанина. Имел проблемы с суставами. Боли временами так донимали, что братья по очереди приносили его из школы домой. Вдобавок ко всему страдал регулярными мигренями. Поэтому, когда однажды заикнулся о том, что, повзрослев, станет лётчиком, Лёшку не просто высмеяли – поколотили за наглую глупость. Пройдут годы и он скажет: «Трое братьев было у меня. Так вот они все - умные, а я, младший, в летчики пошёл!»

Мать воспитывала сыновей одна. Вернувшийся с Первой мировой отец скоропостижно скончался от тяжких фронтовых ран. Собственно, малец отца-то и не помнил.

А мама трудилась уборщицей на деревообрабатывающем заводе. Скудный её доход, зато волевой, почти стальной характер, понуждал мальчиков к спартанской жизни, к труду каждодневному и тяжёлому, к экономии в большом и малом, к честности и порядочности. Пройдут годы, и, похоронив свою мать, Маресьев признается: «Всем я ей обязан. Она не просто жизнь мне дала, она научила меня бороться за эту жизнь во что бы то ни стало. До конца бороться».

Благодаря матери, можно сказать, он и лётчиком стал. А дело было так. После школы райком комсомола решил направить Маресьева строить Комсомольск-на-Амуре. Он возьми да и заартачься: чего это без меня меня женить кому-то вздумалось. Ах так, возмутились функционеры в райкоме, тогда билет – на стол! Алексей и швырнул, куда указали, краснокожую книжицу. И тогда глубоко идейная мать заявила: знать больше не знает такого сына. Пристыженный Лёшка пошёл в райком, извинился за глупую выходку и поехал на Всесоюзную стройку. Там и сбылось предсказание женщины-врача, заметившей на медкомиссии: «Ты, конечно, волен не ехать в такую даль. Только знай: одной ногой ступишь на ту землю, и все твои болячки как рукой снимет». Он тогда про себя смекнул: «А что, если хвори в самом деле исчезнут, ведь и в лётчики можно податься». Так оно и случилось. С тех пор, когда у Алексея Петровича интересовались: верит ли он в судьбу, всегда отвечал, что больше климату доверяет. Который и дал ему возможность в небо подняться. Случилось это в местном аэроклубе.

В 1937 году Маресьева призвали в армию и отправили служить в 12-й авиапогранотряд на острове Сахалин. Проявил он там себя очень достойно и дельно, за что и был зачислен в Читинскую школу военных пилотов.

К слову, без малейших претензий к состоянию здоровья. Вот и не верь после этого в благотворное влияние на людей Дальневосточного края нашенского. Через год школу перевели в Батайск и она преобразовалась в авиационное училище имени С.М. Кирова. Как Алексей постигал лётную науку, свидетельствует хотя бы тот факт, что после окончания училища его, младшего лейтенанта, оставили в качестве инструктора. В этой должности и встретил войну. Написал несколько рапортов с просьбой отправить на фронт. В августе 1941 года был зачислен в 296-й истребительный авиаполк Юго-Западного фронта. Первый боевой вылет совершил 23 августа под Кривым Рогом. На следующий год полк перебросили на Северо-Западный фронт. К тому моменту Маресьев уже сбил 4 немецких самолёта. А 4 апреля 1942 года в районе так называемого «Демянского котла» во время операции по прикрытию бомбардировщиков его самого немец подбил. Тяжело раненный Алексей вынужден был сесть на территории, занятой врагом. Восемнадцать суток на покалеченных ногах, ползком он пробирался к линии фронта, питаясь корой деревьев, шишками и прошлогодними ягодами. Впрочем, об этом советую всё-таки почитать в уже упоминаемой знаменитой «Повести о настоящем человеке».

Лучше Полевого всё равно не передать ни трагедии случившейся с боевым лётчиком, ни того беспримерного героизма, с которым он сражался сначала за жизнь, а потом и за своё место в ней. И вышел в итоге победителем.

Но тут важно и другое: как сам Маресьев относился к тому, что о нём было написано. А реагировал он на повесть, как и подобает по-настоящему мудрому и крепкому человеку. А именно – никак не позиционировал себя с литературным героем. Он всегда знал и прекрасно понимал: в той Великой и священной войне героизм был массовым явлением, чуть ли не нормой. И его, Маресьева, личный подвиг не раз повторялся фронтовиками: после тяжёлых ранений, приведших к частичной ампутации одной или обеих ног вновь сумели подняться в воздух ещё, по меньшей мере, восемь человек. Это лётчики-истребители майор Л. Белоусов, майор А. Белецкий, гвардии полковник А. Грисенко, гвардии капитан З. Сорокин, старший лейтенант И. Киселёв, гвардии капитан Г. Кузьмин, гвардии подполковник И. Любимов. Пилот, старший лейтенант И. Маликов, представлял бомбардировочную авиацию. Кузьмин, вернувшись в строй после ранения весной 1942 года, летая без ног, сбил 15 вражеских самолётов. В одном из боёв погиб. Остальные пилоты благополучно пережили войну. Почти все они стали Героями Советского Союза.

Прежде всего, поэтому Алексея Петровича никогда не распирала гордость от того, что именно он сподобился столь неслыханной литературной чести и славы. И, может быть, ярче всего это великое душевное благородство настоящего советского человека проявилось после того, как повесть Полевого была в 1948 году перенесена на экран режиссёром Александром Столпером с участием самых известных артистов: П. Кадочникова, Н. Охлопкова, А. Дикого, В. Меркурьева, В. Хохрякова, Т. Макаровой, Л. Целиковской, Б. Бабочкина, Л. Соколовой, С. Бондарчука, И. Рыжова, М. Глузского. Вот такое замечательное, созвездие лучших советских актёров создаёт фильм о большом и важном куске твоей личной биографии. Тут, знаете ли, поневоле головка у любого закружится...

А Маресьев отреагировал на выход фильма в высшей степени спокойно и сдержанно.

Мне о том артист Кадочников, с которым я имел честь дружить долгие годы, рассказывал. Между прочим, в холле его питерской квартиры стояла скульптура в полный человеческий рост, изображающая артиста в роли лётчика Мересьева. Более того, сам Павел Петрович полагал эту киноработу самым серьёзным собственным творческим достижением. И вспоминал: «Чего там скромничать, меня за кино, в основном хвалят. Но такого замечательного комплимента, как Лёша Маресьев мне никто не отпускал. А он сказал, посмотрев фильм: «Петрович, ты не меня сыграл. Ну что во мне может быть такого примечательного? А сыграл ты думы и чаяния всех боевых лётчиков той великой войны. Поэтому от всех них тебе великое спасибо». Не было у меня, поверь, лучшей рецензии на мою работу».

Жизнь таких великих людей, как мой герой, со временем неминуемо обрастает легендами – по-иному быть не может. В связи с этим никак нельзя здесь не вспомнить и о том, что по «Повести о настоящем человеке» гениальный русский композитор Прокофьев написал одноимённую оперу, вслед фильму. И вот вам первая легенда, из которой следует, что Сергей Сергеевич взялся якобы за работу исключительно из-за понуждения советским агитполитпропом и потому-де написал столь бездарную вещь, которую даже сама система вынуждена была признать откровенной неудачей и запретить. Правда тут лишь в том, что Прокофьева в числе других ведущих композиторов обвиняли в антинародности, причисляли к «формалистам» и «модернистам», а опера увидела сцену лишь единожды. Касательно досужих утверждений о вынужденном подобострастии композитора к властям предержащим, то вот его собственное признание: «Советскому человеку, его беспредельному мужеству посвящаю я свою новую оперу на сюжет глубоко взволновавшей меня «Повести о настоящем человеке» Б. Полевого. Эта повесть – наиболее сильное моё литературное впечатление за последнее время. С. Прокофьев, октябрь 1947 г.». Такие признания у таких нестандартных творцов из-под палки не выбьешь.

Вторая легенда гласит, что якобы Маресьев, побывав на опере, сказал: «Лучше пусть мне ещё раз отрежут ноги, чем смотреть и слушать такое». И здесь позволю себе отступление, на которое в иной ситуации вряд ли бы и решился. Когда я был спецкором ТАСС, со мной бок о бок трудился непревзойдённый журналист-протоколист, суперкоммуникабельный человек Олег Московский, которого я, по молодости, называл «Папой». Он был зятем маршала Москаленко и всеобщим любимцем высшей военной номенклатуры СССР. «Папа» и познакомил меня с Маресьевым. Они давно дружили семьями. Мы встретились в комнате приёмов Советского комитета ветеранов войны (СКВВ), что на Гоголевском бульваре. Выпили по рюмке коньячку и я, ничтоже сумняшеся, решил, что можно, так сказать, и разрядить обстановку. А надо заметить, что с ранней юности собираю всякие народные байки. Вот и начал с анекдота о Маресьеве и опере. И по меняющемуся выражению лица Маресьева понял всю неотразимую императивность пословицы: язык мой – враг мой. «Папа» Олег, конечно, быстро смикшировал неловкость, но какая-то натянутость всё равно потом витала в продолжение нашего общения. Лишь провожая двух корреспондентов ТАСС, Алексей Петрович и расставил все точки над «i»: «Кстати, насчёт оперы,- заметил.- Видел и слушал я её всего раз в жизни. Но поскольку басового ключа от скрипичного не отличаю, то вы же понимаете, что никакого права у меня на оценку нет. Могу лишь добавить: ребята очень старались и у них, кажется, получилось. Был я после премьеры за кулисами. С Женей Кибкало, который исполнял главную партию, мы до сих пор в замечательных отношениях. Всё остальное – выдумки, которые годами преследуют меня, как Вячеслава Тихонова анекдоты о Штирлице. Так что не обижайтесь…».

Готовя сейчас, спустя более трёх десятилетий с момента встречи с Маресьевым эти заметки, я полез в спецлитературу и вот что узнал. Оказывается, опера «Повесть о настоящем человеке» никогда не ставилась целиком. Первый раз она прошла в Ленинградском театре оперы и балета в 1948-м и была запрещена. Вторую постановку осуществил Г.П. Ансимов в Большом театре через 12 лет. В 1985 году Большой театр предпринял ещё одну попытку реанимировать многострадальную партитуру. Инициативу режиссера Георгия Ансимова поддержал выдающийся композитор современности Альфред Шнитке. Он предложил совместить оперу с прокофьевскои кантатой «Александр Невский». А 20 лет спустя главный режиссер московской «Геликон-Оперы» Дмитрий Бертман, который 18-летним юношей ассистировал Ансимову (своему учителю) в той постановке «Повести...» на сцене Большого, решил в 2005 году извлечь оперу Прокофьева из небытия и создать свой спектакль, посвятив его 60-летию Победы. «Этим спектаклем,- сказал Бертман,- мы благодарим наших отцов и дедов, которые смогли отстоять на карте мира Россию, обладая редким для нас качеством – патриотизмом».

Ещё одна легенда о Маресьеве гласит: когда корреспондент «Правды» Полевой написал в газету очерк, то его, якобы, прочитал Сталин и распорядился присвоить этому мужественному пилоту звание Героя Советского Союза. В реальной жизни всё случилось совсем по-иному.

20 июля 1943 года Алексей Маресьев во время тяжелейшего воздушного сражения с превосходящими силами противника спас жизни советских лётчиков, сбив сразу два вражеских истребителя Fw-190, прикрывавших бомбардировщики Ju-87.

Боевая слава о Маресьеве разнеслась по всей 15-й Воздушной армии и даже по всему фронту. Тогда же в полк прибыл только что получивший первое в стране звание маршала авиации командующий ВВС А. Новиков. Он распорядился собрать всех комэсков. Общался с каждым в отдельности. Дошла очередь до Александра Числова. «Сколько ходишь в капитанах?» - «Полтора года, товарищ маршал» - «А сколько самолётов сбил?» - «Пятнадцать» - «Запиши,- приказал адъютанту,- майора Числова представить к званию Героя» - «Товарищ маршал, разрешите доложить: у меня в эскадрильи воюет замечательный парень, очень хороший лётчик только он - без ног…» - «Как это без ног? Ко мне его немедля!».

Они беседовали с глазу на глаз почти час. Есть фотография с той памятной для Алексея Петровича встречи с маршалом авиации, впоследствии ставшим первым в стране Главным маршалом авиации. К слову, это - самый первый снимок, попавший в СМИ, где запечатлён Маресьев. Пройдут годы, изображений мужественного безногого советского лётчика появится в мире столько, что ни одному «Гуглу» не под силу ныне их учесть. И вообще слава его станет всепланетарной. Только она никак не повлияет на самого Алексея Петровича, не отразится на его взглядах, поступках и мыслях. Скажу больше, складывалось даже такое впечатление, что он лично тяготился невероятным бременем своей славы. Не любил вспоминать о тех восемнадцати днях своих лесных скитаний. Ни разу не съездил в края, где был подбит. Никогда, нигде и никому не высказал горечи и досады о своих ногах, зато всегда сожалел о том, что протезы не позволили ему управлять реактивным самолётом. То есть, ноги и реактивная авиация были для него равноценной потерей. Только если о ногах своих Маресьев не говорил никогда, то о самолётах – всегда, как о первой и единственной любви в жизни. У себя дома он хранил лишь две фотографии: ту, о которой только что рассказано, и сделанную в юности.

Четырнадцатилетний Лёшка сидит на лошади, а по его ногам, именно в том месте, где их отрежет впоследствии профессор Теребинский, проходит белая полоса засветки.

Материалист до мозга костей, Алексей Петрович ни в какую мистику, конечно, не верил, но в памяти держал эти две жизненные зарубки.

Через месяц после приезда маршала Новикова, старший лейтенант А. П. Маресьев был удостоен звания Героя Советского Союза с вручением Золотой Звезды № 1102. И лишь тогда в полк зачастили военные корреспонденты, среди которых оказался и будущий автор «Повести о настоящем человеке». Естественно, Сталин знал все подробности биографии лётчика-героя. На какое-то время действительно распорядился не пропагандировать его подвиг, чтобы враги не злорадствовали. У русских, дескать, уже некому воевать - безногих лётчиков в бой бросают. Нам сейчас подобные предостережения кажутся наивными. А по тем суровым временам, как знать, что было вредно, а что полезно в таком невиданном сражении добра и зла. Зато после войны вождь по заслугам оценил и саму повесть, и фильм, не говоря уже о герое. Писатель Полевой, режиссёр Столпер, актёры Кадочников, Дикий, Меркурьев, Свердлин и Хохряков были удостоены Сталинской премии. По личному распоряжению Иосифа Виссарионовича майора Маресьева, кстати, вопреки его желанию, отозвали с фронта и назначили инспектором управления вузов ВВС. Лётчику хотелось воевать, а вождь позаботился о том, чтобы война не перемолола своими жерновами такого героя, чтобы его невиданное мужество ещё послужило советскому народу. Это тоже был государственный прагматизм, и кто сейчас упрекнёт Сталина за такой «волюнтаризм»?

Людская молва по-всякому препарирует и отношения автора «Повести…» с её героем. Наиболее распространённая версия: Маресьев и Полевой ревновали к славе друг друга и на этой почве чуть ли не враждовали. Что тут скажешь? Маресьев всегда с пиететом относился к Борису Полевому, с уважительным пониманием к его художественному произведению, даже к тому, что писатель изменил его фамилию на Мересьева. Говорил: «И правильно сделал Борис Николаевич. А то вдруг бы я оказался пьяницей или начал хулиганить. Тогда бы книжку запретили». Никаких раздражений никогда не выказывал Алексей Петрович и по части так называемой «любовной линии» повести. Хотя не раз повторял, что ничего подобного даже близко быть не могло: «Я на сквозняке стоять не мог от упадка сил. Какая там любовь». Разумеется, и никакого такого «выбора между девушками», хорошо прописанного в повести, не могло быть по определению. Жену Галину Викторовну Третьякову он встретил, уже работая в Главном штабе ВВС. На похоронах Полевого Маресьев не присутствовал – находился в зарубежной командировке. Но первое, что сделал, вернувшись из-за границы, поехал на Новодевичье кладбище, участок №9, и там возложил венок на его могилу. Так что, если дружбы закадычной между лётчиком и писателем и не было, но чтобы враждовали – вздор полнейший!

…Осенью 1977-го мы, слушатели ВПА имени Ленина, пригласили на встречу писателя Полевого. Однокашник В. Андрусов записал на магнитофон 500 метров его воспоминаний, литературных рассуждений и ценных для нас, военных журналистов, советов. Что примечательно: Борис Николаевич лишь единожды вскользь упомянул о том, что «Повесть о настоящем человеке» родилась из его записей во время битвы на Курской дуге. Всё. Более ни разу за полуторачасовое выступление не коснулся ни самого произведения, ни его героя. Полевой был мудрым и потому ценимым системой человеком. Его десять раз награждали высшими орденами Советского Союза, двумя Государственными премиями, Международной премией Мира, наконец, он стал и Героем Социалистического Труда. Разумеется, это – признание заслуг общественного деятеля и литератора, которым не многие коллеги Полевого могли похвастаться. Только ведь та его слава не могла идти ни в какое сравнение со славой Маресьева. И Полевой это отлично понимал. Однако у него была другая ревность – творческая. Ему казалось, что прочие его литературные вещи - «Я - «Берёза», «На диком береге», «Доктор Вера», «Мы – советские люди», «Золото», четыре книги военных мемуаров - ничуть не уступают, а то и превосходят «Повесть о настоящем человеке».

Писателю очень не хотелось оставаться в памяти читателей автором всего лишь одного произведения о безногом лётчике. Но случилось именно так.

Кто сейчас вспомнит перечисленные выше романы? А «Повести о настоящем человеке» жить в веках именно потому, что в ней очень реалистично отражено высшее проявление человеческого духа.

Боевой подвиг отдельной личности явился неким олицетворением всего советского народа. Именно так он и воспринимался во время самой войны и все послевоенные годы.

Советским людям было чрезвычайно важно осознавать, что человек из легенды живёт среди них и при этом ничем особым от них не отличается. Алексей Петрович в этом смысле просто удивительно отвечал именно таким народным чаяниям. Он был в высшей степени порядочным, справедливым и кристально честным человеком. Сразу после войны Маресьеву предложили на выбор: учеба в Академии Генерального штаба, где готовили генералов, или Высшая партийная школа. «Кому нужны в мирное время безногие генералы»,- сказал Алексей Петрович и подался в ВПШ. А там предстояло штудировать политэкономию, марксистско-ленинскую философию, психологию и другие заковыристые предметы, о которых он толком раньше и не слыхивал. Образование имел известно какое: семилетка, ФЗО (фабрично-заводское обучение) и авиашкола. Поэтому бывший боевой лётчик засел за учебники с такой лютостью, словно от того, как он с ними справится, зависела вся его последующая жизнь. Итог: по выпуску из ВПШ получает не только красный диплом, но и защищает кандидатскую по истории. Через пару лет Воениздат предложит Маресьеву написать книгу воспоминаний, дал в помощь квалифицированного лизаписчика. Алексей Петрович с негодованием отверг литературную поддержку: «Сам напишу. Хватит с меня ножных протезов, чтобы ещё плодить бумажные!».

Сын Виктор рассказывал: «Отец сам всегда ухаживал за теми протезами. Как встал на них ещё в войну, так и пользовался только одной отечественной моделью. Четырнадцать пар за всю жизнь износил. Папа был аккуратным и тщательно следил за своими механическими ногами. И знаешь, ходил на них бодренько так. Особенно в молодости. Кто его не знал, никогда бы не заподозрил, что человек на протезах. Единственное, что батю выдавало, так это ступни. У нас они подвижные, а у него - нет. Поэтому даже мне трудно понять, как он мастерски водил машину. Ему хотели сделать ручное управление – категорически отказался. Только потом, уже на его восьмом десятке я наблюдал: если сядет в глубокое кресло, то с трудом потом, раскачиваясь, вставал. Никогда не курил. Выпивал только по большим праздникам не более двухсот граммов водки. Всегда делал физзарядку. Даже в 85 выглядел на 10 лет моложе. Но когда ему об этом говорили, сокрушался: «Мне, конечно, приятно слышать, что выгляжу хорошо. А печенка, селезенка, лёгкие, сердце? Им-то ведь тоже уже 85».

Маресьев на самом деле был до щепетильности скромным и невероятно совестливым человеком. Никакого особого отношения к себе не терпел.

Наоборот всячески подчеркивал, что он такой же как все. Всегда и во всём. Когда родился Виктор, сын-первенец, Маресьеву дали квартиру на Пушкинской площади. По временам послевоенным очень приличное жильё из трёх комнат. В том доме обитали поэты Сурков, Исаковский, председатель Моссовета Бобровников, генеральный прокурор Советского Союза Сафонов, жена Василия Сталина (дочь маршала Тимошенко), актриса Валентина Серова. Но грянула так называемая перестройка, и, оказалось, что соседство с известной столичной площадью много хуже привокзальной жизни. Алексея Петровича раздражали сплошные митинги под окнами.

Особенно негодовал, когда у него «под носом» построили «Макдоналдс». Обычно выдержанный человек, он ругался, наблюдая за бесконечной очередью к заокеанским фастфудам. «Если это – перестройка, - говорил, - то за ней обязательно последует перестрелка».

Со временем многие знаменитости из дома съехали – подальше от «перестроечных благ». Маресьеву тоже предлагали знакомые, а жена и сын просто настаивали перебраться в более удобный район. Ведь с ними жила мама Маресьева Екатерина Никитична, а комнаты были узкие, неудобные. Потом родился Алексей, с детских лет страдавший эпилепсией. Таким образом, у Алексея Петровича были, что называется, железные юридические основания на улучшение жилищных условий. Отказывался. На том простом основании, что негоже ему привередничать в столь деликатном вопросе, как жильё. «Витька, многие люди много хуже нашего живут и ничего, не возмущаются. А ты хочешь, чтобы в меня потом тыкали пальцем: Маресьев с жиру бесится».

Спал всегда на твёрдой тахте. Опять же сын и жена многажды предлагали ему приобрести хорошую кровать – ни в какую. «Витька, запомни: мужик всегда должен отдыхать на жёстком ложе и презирать любые собственные слабости». Однажды выступал на центральном телевидении вместе с Юрием Гагариным. Вечером того же дня долго не мог уснуть. На расспросы сына ответил вопросом: «Как думаешь, Витя, наверное, зря я Юре «тыкал»? Всё же – первый космонавт мира. А с другой стороны, мы же с ним - кореша. Да и старше я Юрки на восемнадцать лет». Они часто выезжали вдвоём на рыбалку. Маресьев помог Гагарину приобрести катер. А вот себе купить постеснялся…

Как и постеснялся, когда грянула «павловская реформа» и все накопления Героя Советского Союза, которые годами откладывал с зарплаты для сына-инвалида на случай своей смерти, превратились в пшик. Очень досадовал по этому поводу. Но ходить по инстанциям и «качать права», как ему советовали, наотрез отказался.

Так называемую перестройку, а затем и развал Советского Союза Маресьев принял почти что в штыки. Помню, в феврале 1989 года было принято решение о прекращении войны в Афганистане и выводе советских войск, и наш сильно полевевший на перестроечной волне заведующий Военно-политической редакцией ТАСС распорядился, чтобы Олег Московский «попросил своего друга Маресьева прокомментировать для зарубежных СМИ это «историческое событие». Олег Александрович ответил: Маресьев не станет этого делать. Тогда заведующий сам позвонил Алексею Петровичу и получил сокрушительный «отлуп». Потом удивлялся: такой вроде бы покладистый мужик, а тут чуть ли не матом меня послал.

«Беловежский сговор» Алексей Петрович вообще воспринял, как личную трагедию. Да и новая власть его особо не баловала вниманием.

Хотя он тогда был уже ответственным секретарём Советского, затем Российского комитета ветеранов войны (ныне – Общероссийская общественная организация ветеранов войны и военной службы). Все пишущие о Маресьеве довольствовались расхожими сведениями: упал, долго полз, отморозил ноги, их отрезали, но он всё равно потом летал. А о том, чем герой занимался в мирное время, писалось всегда вскользь или под сурдинку. Ну что интересного может быть в ветеранской организации? Меж тем, Алексей Петрович Маресьев на своём уникальном посту, без преувеличения, совершил второй, на сей раз гражданский подвиг.

Он не просто стоял у истоков самой мощной советской ветеранской организации – лично её создавал с нуля. То есть, буквально собственноручно составлял все уставные документы: Устав, положения о Президиуме, о секциях, о редакционном совете; согласовывал документы с юристами и властными структурами; добивался помещения, транспорта; разрабатывал и утверждал штатное расписание в центре и на местах; пробивал финансирование. Какая это была муторная и тягомотная работа, можно сравнить, разве что, с тем, как в стихах написать годовой финансовый отчёт. Господи, сколько же порогов госчиновников оббил Маресьев на своих протезах, сколько нервов потратил, сражаясь с бездушными бюрократами!

В первые годы после войны льготы получали только Герои Советского Союза и инвалиды. Масштабное расширение объёма льгот и круга лиц, которым они предоставлялись, началось лишь с приходом к власти Л.И. Брежнева. И здесь личный вклад Маресьева переоценить невозможно. Алексей Петрович был в дружеских отношениях с Леонидом Ильичом. Их человеческая дружба существенно сказывалась на материальном положении участников минувшей войны. Именно в те года для них были установлены отдельные очереди на получение жилья, автомобилей, некоторых продуктов и дефицитных товаров. Государству такая забота была не слишком обременительной, зато на самоощущение ветеранов она влияла весьма позитивно.

…Накануне Дня Победы 1967 года проходила церемония открытия мемориала Вечного огня у Могилы Неизвестного солдата. Зажжённый от огня на Марсовом поле, факел был доставлен в столицу. У Александровского сада огонь принял Алексей Маресьев и в сопровождении двух знамённых строевым шагом направился к Генеральному секретарю Брежневу. Тот и зажёг Вечный огонь. Когда в перестроечные годы Алексея Петровича некоторые «либералисты» пытались уязвить этим, якобы подобострастным, поступком он всегда спокойно парировал:

«Факел я вручал не Генсеку, а такому же, как сам фронтовику, который всегда очень душевно и заботливо относился к тем, кто воевал. А вот Горбачёв и Ельцин ни разу у меня не поинтересовались, как живут, вернее, как доживают свою жизнь ветераны».

Почти 45 лет Алексей Петрович Маресьев исполнял сложные и многотрудные обязанности секретаря главной ветеранской организации страны.

За это время Председателями СКВВ побывали: маршалы Совестского Союза А. Василевский, К. Мерецков, С. Тимошенко, маршалы авиации А. Силантьев, Н. Скоморохов, генералы армии П. Батов, В. Говоров, генерал-полковник А. Желтов. И все они, как и его боевые товарищи, не переставали удивляться выдающимся деловым и личным качествам великого Героя, Настоящего человека.

В июне 1943 года руководство Комиссии по истории Великой Отечественной войны АН СССР 1 запланировало поездку научных сотрудников в расположение 3-й гвардейской истребительной авиационной дивизии с целью взять интервью у наиболее отличившихся летчиков-истребителей. Никто не мог предвидеть, что среди опрошенных будет Алексей Петрович Маресьев (1916-2001) - безногий летчик, будущий Герой Советского Союза. Сотрудники комиссии были первыми, кто подробно записал рассказ Маресьева о пережитом.

Еще впереди встреча с писателем Борисом Полевым, чья "Повесть о настоящем человеке" выйдет осенью 1946 года в журнале "Октябрь". И сделает Маресьева героем, на которого будут равняться поколения советских людей...

Мы же предлагаем читателям "Родины" оригинальный рассказ 27-летнего летчика - в таком виде, как он был записан в июле 1943 года. Это документ потрясающей человеческой силы. Публикуем его полностью, сохранив орфографию и стиль.

До войны. "Натаскали в аэроклуб горючего..."

Стенограмма беседы с гвардии лейтенантом 63-го гвардейского истребительного авиаполка 3й гвардейской истребительной авиадивизии Маресьевым Алексеем Петровичем, 1916 года рождения. Кандидат в члены партии. Заместитель комэска. Награжден орденом Красного Знамени 2 .

Беседу на одном из боевых аэродромов проводила научный сотрудник Комиссии Е.М. Грицевская, стенографировала О.В. Крауз 3 .

"Родился в семье крестьянина в г. Камышине Сталинградской области. 8 лет пошел учиться, окончил школу 1-й ступени, во второй ступени проучился до 6го класса, а потом перешел учиться в ФЗУ 4 на лесном заводе. Там у меня работала мать и два брата. ФЗУ давало образование за семилетку. Учился я по специальности токаря по металлу. Проработал я по этой специальности на заводе до 34 года августа месяца, причем я все время работал и пытался поступить учиться дальше. Я учился без отрыва от производства на вечерних курсах рабфака при сельскохозяйственном институте, после его мог ехать учиться в этот институт. Но так как у меня не было никаких средств для того, чтобы там учиться, то я не закончил его 4 месяца 5 , так как прочел в "Правде", что начинается прием в МАИ 6 .

Я послал письмо, чтобы мне выслали правила приема, а на свое предприятие подал заявление, чтобы меня отпустили бы учиться. Но с производства меня не отпустили, и послали меня в ДВК 7 строить г. Комсомольск. А я с 29 года был комсомольцем.

Приехали мы туда, нам сказали, что строительству нужен лес, и мы работали на лесозаготовках в тайге. За хорошую работу меня перевели работать по специальности, и я там вскоре стал работать уже механиком-дизельщиком на водном транспорте. И там я работал до 1937 г. июля месяца. Здесь меня призвали в Красную Армию. В Комсомольске я окончил без отрыва от производства аэроклуб. Очень интересно, как мы его кончали. Город только начинал строиться. Мы только устроили места, где можно было бы жить самим строителям. Я работал на водном транспорте, там было горючее, масло, бензин, а другой товарищ работал на авиационном заводе, и мы натаскали в аэроклуб горючего и вообще кто, что мог. Так мы учились и закончили аэроклуб.

После я попал в армию, на остров Сахалин, там я служил в пограничной авиации в пограничном отряде, работал мотористом, летать мне не давали, так как одному такому летчику дали полетать, а он поломал самолет. Но я дошел до командующего войсками, и он сказал: "Попробуйте дать, если он хорошо летает, то пусть летает". Пока меня стали проверять, командующий присылает специальное направление, что, если командир отделения соответствует требованиям, имеет образование семилетки, закончил аэроклуб и комсомолец, то послать его в военную школу. Меня вызвали и спросили, куда хочешь? Я сказал, что хочу в военную летную школу. И меня послали в Читу. Потом школу перевели в Батайск, и я ее там закончил.

Учеба мне давалась легко. За отличную технику пилотирования меня оставили работать инструктором, но я не хотел там оставаться, а хотел в часть. Но все же был оставлен инструктором в школе, где я и пробыл с 40 по 41 год август месяц. Закончил возить группу, выпустил всех своих курсантов и стали меня посылать дежурить в Ростов, т.е. давали мне вроде как боевую работу. Я взял и написал докладную записку, чтобы меня взяли на фронт. Однажды я дежурю на главном аэродроме, и меня вызывает командир звена. Встречает он меня словами: "До свиданья, до свиданья". Я говорю: "Что это за до свиданья?". - "А ты улетаешь". Оказывается, по моей докладной записке меня направили на фронт.

Начало войны. "Работали исключительно по штурмовкам..."

6 августа 1941 г. несколько человек нас полетели на фронт. Попал я в 296 истребительный полк 8 и начал воевать от Кировограда. Потом по мере отступления наших войск мы шли на Никополь, Запорожье. Как только мы прибыли на фронт, мы начали вести боевую работу. Работа была очень напряженная. Нашей группе пришлось работать самим и за техников, так как техники от нас немного отстали. Приходилось делать по 7-8 боевых вылетов в день. Работали мы на "И-16" исключительно по штурмовкам. Один раз у нас только была встреча пара на пару с "Мессершмиттами", но они, как обычно, боя не приняли.

После того, как мы поехали в Куйбышев на формирование, меня там перевели в другой полк командиром звена, и мы воевали на "Яках". Летчики у нас были молодые. С этим полком мы немного постояли под Москвой, здесь мы работали как бы на ПВО и одновременно тренировался летный состав. Тогда мы были в 580 полку. А потом уже в марте месяце 42 г. мы поехали на северо-западное направление, когда под Ст. Руссой была окружена немецкая 16 армия. Мы тогда работали на демянскую группировку 9 .

Когда я пришел непосредственно на фронт, меня назначили помощником комэска. На Северо-Западном фронте мне пришлось повоевать 7 или 8 дней. Здесь в нашу задачу входило уничтожение транспортных самолетов, которые подбрасывали 16 армии боеприпасы и продовольствие. Мы их сбили за 8 суток три штуки. А потом меня самого подбили.

Бой. "И меня выбросило из самолета..."

Подбили меня 4 апреля 42 г 10 . Пробили мне мотор. А я был над их территорией. Высота была метров 800. Я немного оттянул самолет на свою территорию, километров за 12, но там были леса и болота, и сесть было негде. Я и пошел садиться на лес, а там лес редкий и высокий и на лес садиться было очень трудно. Я прикрылся рукой, чтобы не удариться, может быть, думаю, жив останусь, так, чтобы глаза не выбило. Положил голову на руки, и здесь слева я увидел площадку. И здесь я сделал большую глупость. Я выпустил шасси, так как мне показалось, что там - площадка, но, когда я стал разворачиваться, то мотор остановился, и машина пошла книзу. Я только успел выровнять ее из крена, как лыжами самолет задел за макушку дерева, и получился полный скоростной капот, т.е. самолет перевернулся кверху колесами. Я был привязан ремнями, но их оторвало и меня выбросило из самолета. Так что я упал метров с 30, хотя точно не знаю. По-видимому, получилось так, что я упал на снег, а потом я покатился по дороге и ударился виском, и минут 40 я лежал без памяти. Потом, когда я очнулся, я чувствую что-то на виске, приложил руку - кровь, и висит лоскуток кожи. Я его хотел сначала оторвать, а потом чувствую, что кожа толстая и обратно ее приложил к пораненному месту. Кровь там запеклась, и все потом заросло.

От самолета осталась только одна кабина и хвост - все разлетелось в разные стороны. Я, вероятно, сильно ударился, так как вскоре у меня начались галлюцинации. Я очень хотел испортить мотор, вынимаю пистолет и начинаю стрелять по мотору. И мне кажется, что я не попадаю, я выстрелил одну обойму в пистолете, затем другую. Потом посмотрел опять в лес, и я вижу, что там стоят самолеты, стоят люди, я кричу, чтобы мне помогли, но потом смотрю - ничего нет. Посмотришь в другую сторону, опять то же самое, и потом снова все исчезает.

Я так и блудил. Шел, ложился, потом снова шел. Спал до утра в снегу. Один раз мне показалось совершенно ясно, что стоит дом, из дома выходит старик и говорит, что у нас здесь дом отдыха. Я говорю: "Помогите мне добраться". А он все дальше и дальше уходит. Тогда я подхожу сам, но ничего не вижу. Потом пошел в другую просеку, смотрю - стоит колодец, девушка гуляет с парнем, а то кажется, что девушка с ведрами идет. "Что несете?" - "Воду". Но воды мне не дала.

Я упал 12 километров от линии фронта, но никак не мог сообразить, где я, мне все время казалось, что я у себя на аэродроме или где-то близко. Смотрю, идет техник, который меня обслуживал, начинаю говорить ему: "Помоги выйти". Но никто ничего для меня не делает. И такая история со мной продолжалась суток 10-11, когда галлюцинация у меня прошла.

Спасение. "Подходите! Свой, летчик!"

Раз я просыпаюсь утром и думаю, что мне нужно делать? Я уже был совершенно в здравом уме. Очень сильно я отощал, так как ничего все время не ел. И компаса у меня нет. Я решил идти на восток, уже по солнцу. Вижу и самолеты, которые летят к нам. Думаю, наткнусь, в конце концов, на какое-нибудь село, а потом меня доставят. Но я очень сильно отощал и идти не мог. Шел я так: выбрал себе толстую палку, поставишь ее и подтягиваешь к ней ноги, так и переставляешь их. Так я мог пройти максимум полтора километра в сутки. А потом трое суток опять лежал и спал. И сны такие снятся, что кто-то зовет: "Леша, Леша, вставай, там тебе припасена хорошая кровать, иди туда спать...".

Так я провел 18 суток без единой крошки во рту. Съел я за это время горсть муравьев и пол-ящерицы. Причем, я отморозил ноги. Я летел в кожанке и в унтах. Пока я ходил с места на место, в них попала вода, так как кругом уже таяло, а ночью было холодно, мороз и ветер, а в унтах вода, и я, таким образом, отморозил себе ноги. Но я не догадался, что ноги у меня отморожены, я думал, что не могу идти от голода.

Потом на 18-е сутки 27 апреля 11 часов в 7 вечера я лег под дерево и лежу. В это время слышу сильный треск. Я уже понимал, что в лесу здесь людей не было, и я решил, что идет какой-нибудь зверь, учуял жертву и идет. У меня осталось два патрона в пистолете. Я поднимаю пистолет, поворачиваю голову, смотрю - человек. У меня здесь мелькнула мысль, что от него зависит спасение моей жизни. Я ему стал махать пистолетом, но так как я оброс и стал очень худым, то он, наверное, подумал, что это - немец. Тогда я бросил пистолет и говорю: "Идите, свои". Он подошел ко мне: "Ты чего лежишь?". Я говорю, что я подбит, летчик: "Есть ли здесь немцы?". Он говорит, что здесь немцев нет, так как это место в 12 км от линии фронта. Он говорит: "Пойдем со мной". Я говорю, что не могу идти. - "Но я тебя не стащу с этого места. Тогда ты не уходи с этого места, я его знаю и попрошу председателя колхоза, чтобы он за тобой прислал лошадь".

Часа через полтора слышу шум. Пришло человек восемь ребятишек 14-15 лет 12 . Слышу, шумят, а не знаю, с какой стороны. Потом они стали кричать: "Здесь кто-нибудь есть?" Я крикнул. Тогда они подошли на расстояние метров 50. Тут я их уже увидел, и они меня увидели. Остановились. "Ну, кто пойдет?" - Никто не идет, боятся все. Потом один парнишка говорит: "Я пойду, только вы смотрите, если в случае чего, вы сразу бежите за народом, в деревню".

Не доходит до меня метров 10. А я худой, оброс, вид, наверное, был страшный. Он подошел поближе. Я реглан 13 расстегнул, петлицы видно. Он подошел еще поближе и кричит: "Подходите! Свой, летчик!". Те подошли, смотрят. Спрашивают: "Почему ты такой худой?" Я говорю, что не кушал 18 суток. И тут они сразу: "Ванька, беги за хлебом! Гришка, за молоком!". И все побежали, кто куда.

Потом приехал еще старик 14 . Они положили меня на сани. Я положил старику голову на колени, и мы поехали. Оказывается, тот человек, который первый меня нашел, шел в обход, так как там было все заминировано.

Потом чувствую, что меня мальчик толкает:

Дядя, а дядя, посмотри!

Я смотрю, подъезжаем к селу, поперек улицы что-то черное. Я говорю:

Что это такое?

А это весь народ вышел вас встречать.

И действительно, целая колонна стоит, а как въехали в село, получилась целая процессия. Старик остановился у своей хаты. Тут люди меня нарасхват. Одна говорит, давай его ко мне, у меня молочко есть, другая говорит, у меня есть яички, третья говорит - у меня тоже корова есть. Слышу шум. Тут старик говорит:

Я за ним ездил и никому его не отдам. Жена, неси одеяло, отнесем его в избу.

Внесли в избу, начали тут с меня снимать одежду. Унты сняли, а брюки пришлось разрезать, так как ноги распухли.

Потом смотрю, опять народ идет: кто несет молоко, кто яички, третий еще что-то. Начались советы. Один говорит, что его нельзя много кормить, вот, один инженер из Ленинграда сразу очень много покушал и умер, другой говорит, что нужно только молоком поить. Положили меня на кровать, дают мне молока и белого хлеба. Я выпил полстакана молока, больше не хочу, чувствую, что сыт. Они говорят: "Кушай, кушай". А я не хотел больше. Но потом постепенно я стал есть.

Нашелся у них в селе какой-то лекарь, вроде фельдшера. Он посоветовал хозяевам вытопить баню и помыть меня. Все это они сделали. Вообще, очень хорошие люди оказались. Очень жалею, что не могу поддерживать с ними связь.

Встреча. "Лешка, неужели это ты?!"

Двое суток я там пробыл. Они сообщили в одну воинскую часть, и оттуда на следующий день приехал капитан. Он проверил мои документы и забрал меня к себе в часть. Мне сделали там согревающий компресс на ноги. Ноги были белые-белые, как стена. Я удивился и спросил, почему они такие белые. Мне сказали, что это отек от голода. Я спросил, не отморожены ли они? "Нет, нет, - говорят, - ничего". Но ходить я совершенно не мог.

Когда меня привезли в эту часть, а это был какой-то обозный отряд, туда пришел врач, и я до сих пор не могу понять, зачем он это сделал, и нужно ли было это делать, но он мне прописал выпить стакан водки и дали мне закусить только черным сухарем. Сначала, после того, как я выпил, все было ничего, а потом часов с двух ночи меня стало разбирать, и я начал, как говорится, "шухерить". Там сидела около меня одна девушка, потом был капитан, так со мною не знаю, что делалось. Я ударил эту девушку, опрокинул стол, который стоял около меня, стал кричать: "Немцам не победить!". Потом меня уложили. Только успокоили, а через десять минут я опять начал кричать: "Заверните мне правую ногу, а то ее немцы возьмут!". Этот капитан рассказывал, что я кричал: "Умираю, дышать нечем!". Он испугался и пошел за врачом. Тот пришел и сделал мне укол в полость живота. Потом он спрашивает меня: "Ну, как, хуже или лучше стало?". Я отвечаю: "Не хуже и не лучше". - "Ну, хорошо, что не хуже, а лучшего ждать нечего".

Потом меня сразу же отвезли в передвижной госпиталь и там меня стали лечить нормально. Сделали мне там переливание крови, и я стал чувствовать себя немножко лучше. Стали мне делать согревающие марганцевые ванны. В первый день, когда меня привезли, мне говорят: "Садись на табуретку". Я, как только сел, чувствую, что не хватает мне воздуха. Они говорят опять: "Садись". Я говорю, что не могу. Они меня все же посадили на табуретку, а я с нее упал. Потом пришел врач, меня положили на стол и влили мне 400 грамм крови. Потом я говорю: "Я теперь сам могу вставать". Но меня переложили опять на кровать.

Пролечился я там дней 7-8, до 30 апреля. Мне говорят, что мы тебя отправим в глубокий тыл, в Свердловск. Но для этого нужно было попасть на Валдай, а оттуда ходили санитарные поезда. 30 апреля меня отправили на машине в Валдай. Туда я приехал часиков в шесть вечера. Только меня положили, минут 15 я пролежал, дали мне покушать рисовой каши. Начал я кушать, вдруг дверь открывается, входит человек и начинает кого-то искать глазами, смотрит по всем кроватям. Потом мы с ним встретились взглядом. Смотрю - командир эскадрильи, с которым я летал, сейчас Герой Советского Союза, Дегтяренко 15 .

Лешка, неужели это ты?!..

Оказывается, он меня искал, так как из передвижного госпиталя сообщили в часть, что я там нахожусь, и он на другой день бросился меня искать... А я прямо заплакал, просто зарыдал, такая была встреча!

Он меня спрашивает: "Чего ты лежишь? Ты, может быть, есть хочешь, я тебе две плитки шоколада привез". Я ему говорю: "Я не могу, Андрей, я 18 дней ничего не кушал, я очень слаб". А он, оказывается, приехал за мной и хочет меня забрать. И мы, действительно, были с ним очень хорошие приятели, один без другого жить не могли. Но врач меня не отпускает, говорит, что меня отправят в глубокий тыл. Дегтяренко стал нервничать, ругаться: "Это мой летчик, я его заберу. Мы сами знаем, куда его направить для лечения!".

А он искал меня долго и все время - на самолете. Сначала он полетел туда, откуда им сообщили обо мне. А там меня уже не было. А ведь это не просто - прилетел и сел, как на аэродром, а площадка бывает километра за 3-4. Потом опять пришлось сюда лететь. А вылетел он в 7 часов утра, а дело было уже к вечеру. И он, в конце концов, меня забрал с горем пополам, посадил на самолет. Хотя мне и сделали вливание крови, но чувствовал я себя плохо. И только меня сажают в самолет, я теряю сознание. Здесь он говорит: "Я тебя везу, а ты, наверное, умрешь". Я говорю: "Давай, жми! Живого или мертвого, уж взялся, так вези!". Он посадил меня в кабину, привязал кое-как, и полетели мы в ту часть, где я воевал. Здесь все уже собрались, все было подготовлено для посадки. Правда, я не могу всего рассказать, так как я был в очень тяжелом состоянии, и на следующий день меня на санитарном самолете отправили в Москву.

Операция. "На моих глазах отрезал ноги этими ножницами"

После уже врач мне рассказывала, что лечащий врач приходит и говорит, что он, т.е. я, наверное, жить не будет. Она пошла в кабинет и еще подумала, составлять ли историю болезни или не нужно. Решила подождать до прихода профессора Теребинского 16 . Когда он пришел, он тоже не питал надежд на то, что я буду жить. Меня положили в отдельную палату, стали наблюдать, как я себя чувствую. Палата была проходной, я жаловался на шум. Тогда меня положили одного в палату, стали делать мне уколы для поддержания сердечной деятельности. Я не спал долго, мне стали делать уколы морфия. Я стал часика по четыре тогда спать. Все время спрашивали меня, как себя чувствую? Я говорю, что лучше. И здесь меня стали лечить основательно.

Необходимо было мне отрезать ноги. Они стали уже сами отходить: лежишь в кровати, потащишь, а суставы сами и расходятся.

Однажды пришел профессор, принесли меня в операционную, он взял стерильные ножницы и просто на моих глазах отрезал ноги этими ножницами. В некоторых местах, где были еще немного живые ткани, было больно, но вообще больно не было. Я спрашиваю: "Товарищ профессор, это вся операция?".

И так как я боялся операции, то он сказал, что немного еще подзаделаем и все. Но стали меня готовить ко второй операции. У меня получилось нагноение и нужно было, чтобы оно прошло. 22 июля мне сделали вторую операцию. Хотели мне сделать только спинномозговой укол, но этот наркоз на меня не подействовал. Укол местного обмораживания тоже не берет. Профессор даже удивляется, и тогда решили делать операцию под общим наркозом. Накрыли меня маской и стали поливать на нее эфир, я должен был дышать эфиром. Сестра мне посоветовала глубоко-глубоко дышать. Как только я глубоко вздохнул, мне сразу же ударило в голову, я махнул рукой, маску сбил, капля эфира попала мне в рот, меня стало тошнить. Профессор ругается на сестру: "Что же вы не можете удержать маску!". Опять наложили маску. Мне стало так нехорошо, я кричу: "Снимите, дайте мне хоть немножко пожить!". Сестры здесь плачут, профессор ругается. Ну, а потом мне немножко приподняли маску, я глотнул свежего воздуха, и все пошло, как следует.

После операции я проснулся со слезами. Ноги у меня очень болели.

Выписка. "В клубе я буду танцевать"

Вылечили меня, сняли мерку на протезы. 23 августа 42 г. мне принесли протезы, я начал ходить. Учился, дня 3 походил с костылями, потом только с одной палочкой дней пять походил.

Нужно сказать, что однажды мне сестра приносит журнал и говорит: "Леша, смотри, здесь есть статья об одном английском летчике, который, не имея обеих ног, продолжает летать" 17 .

Меня эта статья очень заинтересовала, и я попросил сестру вырвать для меня эти два листочка из журнала. Здесь у меня появилась какая-то уверенность, что и я могу летать.

После госпиталя я поехал в дом отдыха летного состава на месяц. Там я отдохнул, и началась у меня опять битва за летную жизнь.

В доме отдыха я разговаривал на эту тему с врачом, но он мне ничего не сказал, вроде мол, человек шутит и все. Потом туда приехала выездная экспертная комиссия ВВСК А 18 под председательством бригврача Миролюбова. Я решил туда обратиться к нему, так как это была комиссия, которую я должен был проходить. И наш врач мне тоже посоветовал поговорить с ними. Прихожу туда, а хожу уже без палочки. Причем я уже научился танцевать. Я носил брюки на выпуск, тогда был в пижаме. Прихожу и говорю: "Доктор, я у вас, наверно, комиссию не буду проходить, но я бы хотел поговорить с вами. Я хочу летать".

Он на меня смотрит:

Если вы летчик, то будете летать.

Мне придется прямо вернуться в госпиталь, и я хочу заранее с вами поговорить.

А что у вас такое?

Я на обеих искусственных ногах.

Да что вы говорите?!

Я прошелся. Он говорит:

Нет, вы шутите. В самом деле?

Здесь мой врач стал уже улыбаться и говорит, что это действительно так.

И летать хотите?

А ну, еще раз пройдите.

Я опять прошел. Потом я говорю:

Если вы интересуетесь, как я владею протезами, то приходите сегодня в клуб, я там буду танцевать.

Иду вечером в клуб, смотрю, в клуб приходит вся комиссия. Я приглашаю девушку, иду танцевать. После танцев подхожу к своему доктору. Он говорит, что навряд ли комиссия заметила. Тогда я опять танцую. Они здесь уже меня увидели. Говорят: "Считайте, все наши голоса за вами. Приедете в госпиталь, хирург посмотрит, скажет свое веское слово, если все будет ничего, то пройдете".

Кабинеты. "Вы пришли сюда очки втирать!"

Я приезжаю в госпиталь в Сокольники. Председатель комиссии там доктор Собейников. Они меня крутили, проверяли нервную систему, зрение. Особое внимание обратили на ноги.

Хочешь все-таки летать? На каких же самолетах?

Я говорю:

Если попросишься на истребителях, то вы все равно не разрешите, тогда уже на "У-2".

Один доктор засмеялся:

Добросовестно, - говорит.

Собрался у них консилиум. Один что-то говорит, другой говорит. Потом подзывают меня.

Решили допустить к проверочным полетам на самолете "У-2".

Ну, а если я покажу хорошие результаты, то буду считаться годным к летной работе на "У-2"?

Ну, думаю, не совсем хорошо, но все-таки нужно согласиться.

Я пошел с этим решением в управление кадров ВВСК[А]. Прихожу туда, направляют меня к полковнику Вальчугину. Тот читает бумажку. А там написали и так, что не годен, ампутированы обе ноги. И в самом конце написали, что допущен к тренировочным полетам на "У-2". Полковник прочел, что не годен, и больше не читает.

Вы что пришли?

Хочу на летную работу.

Вы же не годны.

Я говорю, что комиссия мне разрешила. Он тут: "Что мне комиссия, мы сами можем здесь разобраться, да и здесь написано, что не годен и всё!".

А он здесь схватился и пошел:

У вас ног нет, а пришли сюда очки втирать.

Меня это страшно задело. Я говорю:

Ноги у меня, товарищ полковник, есть, но ноги деревянные.

Но вы летать не будете, как это можно!

Что мне врачебная комиссия, мы все равно вас не допустим.

Тогда я стал с ним по-другому говорить.

Товарищ полковник, я буду летать, только прошу вас не давать сразу заключения.

А он уже спрашивает, кем я работал, и собирается искать вакантную должность для меня.

Я прошу вас еще раз - заключения не давать. Я дойду до маршала авиации.

Он все равно вас не примет.

Нет, примет.

Ну, он здесь еще сильнее раскричался.

Кто вам разрешит?

Я говорю:

Приду по всем правилам и попрошу разрешения. И летать я все-таки буду.

Нет, вы летать не будете.

Нет, буду.

Вы ходить не умеете.

Я тогда набрался нахальства и говорю:

Это дело не ваше, как я хожу. Раз врачи дали мне заключение, что я хорошо владею протезами, я имею право просить, чтобы меня назначили на проверку, как это здесь указано.

Он начал еще что-то кричать, но я тут уже вышел.

Там стоял какой-то майор. Он спрашивает:

Это ты там так разговаривал? А что такое?

Я ему все рассказал.

Ну, куда ты хочешь теперь идти?

Я говорю:

Пойду к командующему, генерал-лейтенанту Новикову 19 .

А у начальника отдела кадров ты был?

Нет, не был.

Сходи к нему, а то неудобно шагать через его голову.

И я решил пойти к начальнику отдела кадров. Прихожу к секретарю, тот докладывает, и начальник меня принимает. Как раз это был генерал-майор Орехов.

В чем дело?

Меня не устраивают на летную работу.

Я говорю, вот так и так, полковник Вальчугин отказывает. Приходит к нему Вальчугин. Он читает документы и говорит:

Так вы без ног?

Я говорю:

С искусственными ногами, товарищ генерал-майор.

Нет, летать вы не будете, что вы, что вы!!!

Почему, товарищ генерал?

Так вы не сможете.

Тогда я вынимаю журнал и говорю:

Вот, летают же люди, только англичане, почему же я не смогу?

Он прочел, отложил в сторону журнал:

Нет, - все-таки вы летать не будете.

Товарищ генерал-майор, разрешите сказать.

Говорите.

Я летать буду.

Вы - средний командир и должны слушать то, что вам говорит генерал.

Я слушаю, но все-таки я летать буду.

Зачем это надо?

Во-первых, я многим еще могу помочь авиации, а во-вторых, это очень интересная вещь в авиации вообще.

Ты подумал, как ты с этим справишься?

Все обдумал.

Он попросил меня выйти, потом снова меня позвал.

Ладно, - говорит, - попробуем.

Ну, думаю, если попробуем, то - всё. И, вот, единственный человек - этот генерал, который мне помог.

Надежда. "Ну, ладно, полетаем..."

Посылают меня в одну школу попробовать. Это в АССР, в Чувашию, в школу первоначального обучения 20 . Приезжаю туда. Принимает меня там начальник школы:

Ну, ладно, - говорит, - полетаем.

А он ничего еще не знает и не догадывается. Назначают в такой-то день летать. А потом уже кто-то сказал, что я на искусственных ногах. Начальник меня вызывает и говорит:

Вы, что, без обеих ног?!

Как же вы будете летать?

Я говорю:

Поэтому меня и прислали к вам.

А я даже и не разобрался. Ну, ладно, попробуем.

Дают мне летчика, Наумова, он меня проверяет на "У-2". На этом самолете нужна хорошая координация, нужно уметь чувствовать ногами. Проверил. Потом он говорит:

У меня ноги замерзли, может быть, сам полетишь?

Дали мне 4 провозных полета. Приходит потом командир эскадрильи, тоже проверил и сказал, что не могу даже сказать, что у тебя искусственные ноги. Потом начальник школы полетел на "У-2". Проверил. Дают заключение, что годен во все виды авиации.

Когда я сел в самолет, я даже сам удивился, никогда не знал, что можно так летать без ног.

С таким заключением я приезжаю в Москву, в штаб МВО. Командующий генерал-майор Сбытов 21 был занят, меня не принял. Ему докладывал обо мне заместитель его Белоконь. Белоконь приходит и говорит мне, что он сказал, что меня нельзя направить в истребительную авиацию, и чтобы я отдохнул. Я говорю:

Мне все же хотелось бы летать на истребителях. Но если вы обещаете меня послать на истребитель, то я соглашусь пока полетать на "У-2". Я буду в Москве и буду вам надоедать.

Ладно, - говорит, - устроим, устроим.

Победа. "Я не поломаю себе ноги!"

Послали меня в эскадрилью связи в Москву 22 . Там, правда, была хорошая работа, я отдохнул. Пробыл я там месяца три всего. Потом написал в МВО письмо, что чувствую себя хорошо, отдохнул, собрался с силами. Потом как раз та эскадрилья, в которой я был, принимала самолет от колхозников, и здесь был полковник Лякишев. Я своего командира эскадрильи попросил разрешения обратиться к нему. Он спрашивает меня:

Вы писали командующему войсками?

Какая-то резолюция там есть. Вас должны вызвать.

Я ждал-ждал, не дождался. Потом меня вызывает майор Ширяев и говорит, что командующий направляет вас в ЗАП в Иваново 23 . Я спрашиваю:

В истребительный?

Я бросил все и стал готовиться. Поехал в Иваново. Там начали:

Как это так, ты на "У-2" не умеешь летать.

На "У-2" я летаю, - говорю, - у меня есть и заключение.

Но командир полка не решился сразу меня тренировать на истребителе. А получилось так, что у меня было вначале заключение относительно "У-2", а на истребитель меня уже послал сам генерал-майор Сбытов, но заключения врачей в отношении истребителей не было. Тогда командир полка говорит:

Вам нужно пройти комиссию, и тогда я вас буду тренировать.

Я думаю, надо ехать в Москву на эту комиссию. Поехал в Москву. Приезжаю к тем же врачам. Собейников меня сразу узнал. Правда, когда я приехал из школы, я дал ему почитать заключение, и он очень удивился, что годен я во все виды авиации. И здесь он говорит:

Нет, ничего не выйдет, на истребителе нельзя.

Почему же, доктор?

Там большие предпосылки к тому, что летчикам приходится садиться с парашютом. И ты поломаешь себе ноги.

Как раз в этом журнале описывался случай, как тот летчик прыгал с парашютом и поломал себе протезы. Потом он сделал себе протезы и летал дальше. Я говорю:

Я не поломаю себе ноги, а поломаю протезы.

Говорили мы с ним, говорили, потом он говорит:

Приходи завтра.

Прихожу на другой день, там сидит доктор Миролюбов. Он мне говорит:

Давай поговорим по душам, что может с тобой получиться.

Я говорю:

Если буду летать на истребителе, управлять я им сумею вполне, а, если с парашютом буду прыгать, то поломаю себе протезы.

Я думаю, - говорит Миролюбов, - что ты поломаешь протезы и ушибешься, но управлять самолетом ты не сможешь.

А доктор Собейников сказал:

Да, он поломает себе ноги, но управлять самолетом сможет.

И здесь у них получились разногласия. Я влез на стол, прыгнул и сказал: "Вот, так и получится!".

Наконец, Миролюбов склонился к тому, чтобы разрешить. Написал бумажку: разрешаем попробовать на самолете "УТИ-4", "ЯК-7".

Полет. "Годен на все истребители"

Я думаю: ехать в тот полк, опять ничего не выйдет, так как там требовали, чтобы написали черным по белому, что разрешаем. Тогда я прихожу к майору Ширяеву и прошу, чтобы меня опробовали здесь. И я стал летать в Люберцах с майором Абзианидзе. Сделали мы с ним полет на "УТИ-4". Он говорит:

Как себя чувствуешь?

Я говорю:

Сижу, как в своей машине.

Он говорит:

Я тоже ничего не могу против сказать.

В конце концов, написали заключение: годен на все истребители. Я с этим заключением - к врачам. Те читают и не верят. Я говорю: "Ну, что же теперь мне делать?". Они говорят: "Давайте начальника штаба этой части и летчика, с которым вы летали. Мы все соберемся и дадим окончательное заключение".

Я тогда пошел в отдел кадров просить, чтобы их затребовали в Москву. Они приехали на комиссию, и комиссия дала совместное заключение: разрешаем тренировочные полеты по специальному курсу обучения и, если покажет хорошие результаты, то считать годным в истребительную авиацию. И с этим заключением я поехал в ЗАП и там начал тренироваться. Окончил там курс нормально и попросил, чтобы меня отправили на фронт. Летал я там на "ЛА-5", "ЯК-7" и "УТ-2". До сих пор все идет нормально.

Все это получилось потому, что мне была сделана очень хорошо операция. Я помню еще в госпитале, я как-то в шутку спросил профессора: "Профессор, я летать буду?". Он сказал: "Это дело не мое, мое дело так тебя отремонтировать, чтобы ты через протезы все чувствовал бы". И действительно, где я ни прохожу комиссию, все удивляются, как хорошо сделана мне операция" 24 .

Июль 1943 года.

Примечания
1. Подробнее об истории создания Комиссии и ее деятельности см.: Вклад историков в сохранение исторической памяти о Великой Отечественной войне (На материалах Комиссии по истории Великой Отечественной войны АН СССР, 1941-1945 гг.). М.; СПб. 2015.
2. 9 апреля 1942 г. за три сбитых немецких транспортных самолета (в воздушных боях 1 и 5 апреля) командование 580го ИАП представило Маресьева к ордену Красного Знамени; несмотря на то, что с 5 апреля 1942 г. он числился без вести пропавшим. Приказ о награждении вышел 23 июня 1942 г.
3. Точная дата, когда проводилась запись интервью, не указана. Вероятнее всего, это произошло в один из дней между 11 июля (первый день работы сотрудников комиссии в авиадивизии) и 20 июля 1943 г., когда Маресьев совершил свой первый боевой вылет в составе 63го гв. иап.
4. ФЗУ - школа фабрично-заводского ученичества
5. Так в документе.
6. МАИ - Московский авиационный институт.
7. ДВК - Дальневосточный край.
8. 296-й иап Юго-Западного фронта.
9. С 31 марта по 19 июня 1942 г. 580й истребительный авиаполк находился в составе 6й ударной авиационной группы, которая принимала участие в Демянской операции - уничтожении окруженной в районе Старой Руссы - Демянска ("Демянский котел") группировки немецко-фашистских войск.
10. В боевых донесениях речь идет о 5 апреля 1942 г.
11. Правильно - 22 апреля.
12. Среди тех ребят, кто первыми обнаружил Маресьева, были Александр Вихров и Сергей Малин.
13. Реглан - мужская куртка особого покроя, в которой рукав составляет одно целое с плечом.
14. Речь идет о Михаиле Васильевиче Вихрове.
15. Правильно - Дехтяренко Андрей Николаевич (1909-1942), старший лейтенант, с марта по июнь 1942 г. комэск 580-го иап. Совершил 39 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 10 и уничтожил на земле 2 самолета противника. 11 июля 1942 г. не вернулся с очередного боевого здания. 21 июля 1942 г. посмертно удостоен звания Героя Советского Союза.
16. Теребинский Николай Наумович (1880-1959) - профессор хирургии, пионер экспериментальной хирургии открытого сердца. В годы войны работал в московских городских больницах, консультант-хирург нескольких эвакогоспиталей.
17. Скорее всего, в журнальной статье речь шла о Дугласе Бадере (1910-1982), английском летчике-асе. Бадер потерял обе ноги в авиационной аварии (1931 г.). Пройдя реабилитацию после ампутации ног, возобновил летные тренировки. В 1939 г. был вновь принят на службу в ВВС Великобритании. В воздушных боях одержал 20 личных побед. В августе 1941 г. был сбит над оккупированной территорией Франции. Спасаясь из сбитого самолета, выпрыгнул с парашютом, при этом потерял один из протезов. Попал в немецкий плен. Освобожден американцами в апреле 1945 г.
18. ВВС Красной Армии.
19. Новиков Александр Александрович (1900-1976), с апреля 1942 г. по апрель 1946 г. командующий ВВС Красной армии, Главный маршал авиации, дважды Герой Советского Союза.
20. Речь идет о 3й школе первоначального обучения пилотов в п. Ибреси Чувашской АССР, где Маресьев впервые после ампутации ног поднялся в небо.
21. Сбытов Николай Александрович(1905-1997), генерал-лейтенант авиации (1943), с мая 1941 г. по январь 1948 г. командующий ВВС Московского военного округа.
22. Речь идет о 65й отдельной авиаэскадрилье связи московского военного округа (г. Люберцы).
23. Скорее всего, речь идет о 22м запасном истребительном авиаполку ВВС МВО в г. Иваново.
24. Научный архив ИРИ РАН. Ф. 2. Раздел I. Оп. 79. Д. 7. Л. 29-33 об.