Память преодолевает время

Наше время отличается обострившимся интересом к истории и культурному наследию. Это меня очень радует, но и заставляет подчеркнуть, что технический прогресс, самые высочайшие достижения естественных наук, экономики и так далее в конечном счете служат развитию человеческой культуры, если принять понятие «культура» в его широком, гуманистическом смысле. Природа создала человека с его колоссальными, до сих пор в большей своей части нереализованными творческими возможностями. Постепенно раскрывая эти возможности, человечество рожает произведения высочайшей культуры. Их мы называем памятниками. Памятники культуры могут быть самыми разнообразными - это и народная песня, и костюм, и творение зодчего, поэта, художника, плотника, камнерезца, кузнеца… Перечислять можно бесконечно. Показатель культуры - отношение к памятникам.

Два чувства дивно близки нам,

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

Животворящая святыня!

Земля была б без них мертва…

Мудрость Пушкина, мудрость его поэзии явственны в этих строках. «Животворящая» любовь к «отеческим гробам» - одна из основ культуры. Именно память помогает человечеству преодолевать время, она накапливает то, что называется культурой. Беспамятство - разрушительно, память - созидательна.

Агрессивно беспамятны были те, кто в тридцатых годах взорвали гробницу Петра Багратиона на Бородинском поле и построенный на народные деньги в честь победы над Наполеоном храм Христа Спасителя в Москве, те, кто ломали Собачью площадку, запрещали печатать Ахматову, Цветаеву, Гумилева, Пастернака, Платонова, Зощенко, Ходасевича, Клюева, Набокова… Еще не до конца оценен тот вред, который был нанесен ими нашей культуре, нашей нравственности, нашему патриотизму <…> На пути обогащения памяти, нравственного совершенствования народа поставлена была стена отрицания истинных художественных ценностей, забвения и замалчивания целых исторических периодов и исторических деятелей, система бюрократизма. И плодилась серость, безликость - в литературе, живописи, архитектуре и т.д. Мне совершенно ясно, например, почему некоторые современные писатели активно выступают против публикаций тех литературных произведений, которые десятилетия не могли найти место в наших изданиях. Да потому, что на этом фоне их собственные произведения будут выглядеть ничтожно. И об этом следует говорить прямо. Но отрицание прошлого, забвение основных нравственных принципов, нравственных заповедей оказалось чрезвычайно опасным. Ведь те молодые люди, которые в одной из острых передач цикла «12 этаж» заявили, что все церкви похожи друг на друга и потому их надо уничтожить, оставив на память одну, а на освободившемся месте построить дискотеки, - не виноваты. Им не рассказали, их не воспитали, им не привили любовь к прошлому, основанную на знании.

Есть, конечно, и другая молодежь. Вспомним хотя бы печальную историю, происшедшую с гостиницей «Англетер» в Ленинграде, последним прибежищем Сергея Есенина. Не посоветовавшись с ленинградцами, старое здание решили снести. И молодежь в этом случае проявила себя очень хорошо. Группа «Спасение» организовала дежурство у гостиницы, фиксировала все моменты разрушения памятника, сделала все возможное, чтобы разрушение предотвратить, остановить. Не ее вина, что это не удалось.

Подобные примеры активного отношения к сохранению культурного наследия, памятников истории и культуры можно приводить и далее. И все же я считаю, что одной из основных задач недавно созданного Советского фонда культуры должна стать постоянная, широкая, последовательная культурно-просветительская работа. Варианты ее могут быть различны, но в результате деятельность Фонда культуры должна ощущаться и в семье, и на производстве, и в вузе, и особенно в школе. Задача, конечно, необычайно сложна, но лишь ее решение оправдает существование нашей организации. Для того чтобы культура вошла в сознание всех людей нашей страны, и нужна просветительская работа <…>

Массами должна овладеть идея культуры. Отсюда вытекает еще одна цель Фонда - гармоническое развитие личности, которое явится залогом сознательного и творческого отношения к культурному наследию. Нашим будущим владеет молодежь. Надо возродить у молодежи веру в культуру. Надо возродить у молодежи гордость своей начитанностью, знанием памятников классической литературы, своей эстетической требовательностью <…>

Фонд культуры должен все время изобретать новые формы помощи культуре. Например, в пригородах Ленинграда, в Архангельском под Москвой и других старых парках гибнут от внешних воздействий мраморные статуи. Значит, надо создать такие совершенные технологические методы обработки мраморных поверхностей, чтобы защитить, сохранить статуи, украшающие сады и парки. Следовательно, нам нужно вступать в контакт с наукой и техникой. Нам потребуются люди самых разных профессий. Очень важно научиться сохранять старые фотографии. Подлинные фотографии очень важны, именно подлинные, а не переснимки. Например, подлинные фотографии времен Крымской войны середины прошлого века - это превосходнейшие иллюстрации, комментарии к «Севастопольским рассказам» Льва Толстого. Необходимо отыскать методы сохранения подлинных фотографий.

Вообще проблемы, стоящие перед Фондом, огромны. И главная задача Фонда - спасать духовно бессмертное от материальной смерти. Собирать, осваивать, сохранять.

Собирать, то есть оказывать помощь коллекционерам и в собирании, и в устройстве их коллекций в музеях, библиотеках, устанавливать самый факт наличия тех или иных культурных ценностей. Осваивать, то есть способствовать тому, чтобы люди знакомились с культурными ценностями, получали от них уроки красоты, мудрости, уважения к предкам, знания истории (истории культуры прежде всего) - учились. Сохранять, то есть реставрировать, проводить консервацию, восстанавливать, помещать в музеи.

Мы должны открывать новые памятники культуры. Но нужно помнить, что культура - это не только то, что создано руками человека. Ведь природные памятники, сохраненная экология - это тоже памятники, характеризующие нашу культуру. Понятия культуры и понятия сохранения культуры должны все время расширяться. Например, разве не чудо - шестигранные соты, созданные пчелами? Или коралловые рифы? Мы должны сохранить эти и другие чудеса природы для будущих поколений. Вмешательство в природу должно быть очень осторожным. Ее нельзя «покорять», с ней надо содружествовать. Когда мы строим дороги, например, мы должны заботиться о том, чтобы при этом не испортить пейзаж. Прекрасный образец содружества природы и архитектуры дает Финляндия. Надо использовать этот опыт. Мы должны все время помнить о том, что задача сохранения культуры не сводится лишь к тому, чтобы запереть какой-нибудь памятник в музей, что сохранение морей, рек, лесов, лугов со всеми их обитателями - все это расширенная задача сохранения культуры <…>

Затем, необходимо заботиться о развитии вкуса, главным образом у молодежи. Это не значит, что я призываю к утонченным формам искусства. Ведь и хороший детектив - это искусство. Но посредственных, плохих детективов не меньше, чем плохих стихов. Художественный вкус к языку сейчас редкое явление. Язык деградирует, обедняется.

На заседании Отделения литературы и языка АН СССР я говорил о языке. Я с 1953 года веду записи ошибок, которые делают ораторы в Академии наук. Я вижу, как падает интеллигентность академиков и членов-корреспондентов, выступающих в Академии. Нужен Госкомитет русского языка по типу того, который был создан де Голлем во Франции. Нужен Комитет по технической терминологии. Теперь, например, вместо «доказать» говорят «верифицировать». Зачем это? «Литературная газета» должна была бы заняться проблемой утраты правильного, грамотного языка, и у писателей в том числе. В свое время прекрасно писал на тему языковых уродств К.И.Чуковский. В секторе древнерусской литературы Пушкинского дома я вывешиваю списки выражений, которыми нельзя пользоваться в наших работах. Сотрудники дополняют эти списки. Нужно, по-моему, выпускать широким тиражом популярные брошюры, где печатались бы слова и выражения, которыми нельзя пользоваться.

Разумеется, необходимо, чтобы на смену малокультурным руководителям, занимающим ответственные посты в различных областях культуры, приходили люди интеллигентные, которые умели бы свободно и правильно, без ошибок, говорить по-русски или на языке других союзных республик. Ведь они выступают перед огромными аудиториями, по телевидению или на радио <…> Я встречал настоящих интеллигентов среди самых простых людей, а неинтеллигентов - среди академиков. Интеллигентность есть свойство ума понимать другого. И деятельность наша должна быть очень разнообразной, чтобы помогать развивать интеллигентность у людей разных профессий, разных интересов.

Перед нашим обществом стоит сейчас огромное количество очень сложных проблем. Сама организация такого нового для нас общественного института, как Фонд культуры, говорит о том, что решать их мы должны вместе, сообща, в дружной созидательной работе.

Одна из важнейших проблем современности, на мой взгляд, - сохранение наших городов, больших и малых, их лица, их души, их своеобразия.

Я всегда с большим вниманием читаю статьи о Москве. Я потомственный ленинградец, мои предки жили в Петербурге уже в XVIII веке. Но боль о Москве - моя боль тоже. Я люблю Москву, и мне неоднократно приходилось писать в защиту Москвы, не меньше, чем в защиту Ленинграда, Новгорода, Ярославля, Пскова. И не верно, что ленинградцы сохранили свой город. Не сохранили! Многое ушло, исчезло безвозвратно. Покушались и на Невский проспект, сочиняя демагогические лозунги: «На Невском здания разных эпох, почему лишать Невский зданий советской эпохи».

Мне приходилось неоднократно писать, что исторические города имеют свою индивидуальность и надо не только сохранять отдельные здания, но и эту индивидуальность. Если градостроительные изменения крайне необходимы, то они должны делаться так, чтобы не изменять своеобразие города, а в пределах этого своеобразия сохранять лицо города.

А для этого необходим анализ своеобразия наших городов, анализ искусствоведческий, к которому должны быть привлечены художники, историки, вообще люди со вкусом и интеллигентные старожилы.

Мы направляем все наши усилия на сохранение отдельных зданий с их «охранными зонами», а надо изучать городские ландшафты, городские пейзажи, быт и жизнь в пределах целых районов, чтобы не менять их кардинально, если они достойны сохранения.

Надо привлекать молодых людей к реставрации в городах, селах, районных центрах хотя бы одного архитектурного памятника и организации в отреставрированном здании молодежного центра культуры. Пусть там будет видеотека, устраиваются передвижные выставки, звучит современная и классическая музыка. Каждый такой спасенный памятник может стать центром консолидации культурных сил.

Конечно, надо всемерно развивать краеведение. Знание родного края, любовь к нему, те сведения, без которых нельзя браться за реставрацию и сохранение памятных мест, дает именно краеведение. В первые годы после Октябрьской революции оно переживало бурный расцвет. Выходило много прекрасных изданий краеведческой литературы, создавались краеведческие музеи, работали различные общества и кружки. Затем эта деятельность была искусственно прервана, что нанесло очень большой урон памятникам истории и культуры. Увы, многое исчезло безвозвратно. Сейчас интерес к краеведению пробудился. Это процесс очень многообещающий, очень важный.

Краеведение следует преподавать в школах, оно должно распространяться и пропагандироваться. Знания в области экологии культуры молодые люди могут получить, занимаясь краеведением.

Мне кажется, что было бы очень полезным также создать молодежное общество «Классика». Надо помочь молодым людям понять прелесть классической музыки и классической поэзии, живописи, архитектуры.

Сейчас все большее значение приобретают гуманитарные науки. Они исследуют сложнейший «механизм» - душу человека, обеспечивают уровень интеллигентности общества. Пренебрежение гуманитарным образованием очень дорого стоит человечеству. И мы начали понимать это.

Происходит всеобщая гуманизация гомосферы - сферы, созданной самим человеком и выражающей гуманистическую сущность общества. Человек живет не только в среде биологической, где его окружают растительный и животный мир, воздух, вода, но и в духовной среде созданных им культурных ценностей (литературных, фольклорных и пр.), обычаев, норм морали и в определенной языковой среде.

И сейчас, когда стоит проблема выживания человечества, сохранения цивилизации, на пороге третьего тысячелетия надо подчеркнуть, что речь должна идти не только о выживании «биологических особей», но о сохранении человеческой культуры в ее нравственных, эстетических, научных традициях. И гуманитарные науки, искусство играют здесь немалую роль.

Я недавно узнал, что в старейшем вузе страны, МВТУ им. Баумана, образована новая кафедра - социологии и гуманитарного образования. Подобной пока нет ни в одном техническом вузе страны. Идея прекрасна. Нельзя выпускать из стен вузов технократов, узких специалистов. Надо воспитывать интеллигентных людей, инженеров в старом значении этого слова, с широким кругозором, знанием иностранных языков, умением понимать, ценить и сохранять произведения искусства. Последнее очень важно. Само по себе искусство не знает старения. Оно преодолевает смерть. Пушкин не отменил собой Державина. Достоевский не отменил прозу Лермонтова. Рембрандт, Гейнсборо, Веласкес - так же современны нам, как и одновременно жившим с ними ценителям искусства. Истинно прекрасное остается прекрасным всегда. В этом отношении искусство ни с чем не сравнимо. В своем противостоянии смерти - оно единственно.

Но та материальная форма, в которую облечено произведение искусства, не только «смертна», но и особенно хрупка. От этой материальной «смерти» не спасают ни значимость, ни даже слава произведения искусства. Картина может быть изрезана или залита серной кислотой каким-либо сумасшедшим. Она может быть надолго спрятана, украдена, вывезена из той страны, где ее особенно ценили.

Произведение искусства создает вокруг себя особую ауру. Оно незаметно, а иногда и заметно влияет на художников, организует традицию в своем окружении. Картины, собранные в Эрмитаже, нашли отражение в творчестве русских художников. И это не «влияние» - это приобщение. Искусство почитаемо, а вместе с почитанием его оно входит в историю той страны, где оно жило. Ибо произведение искусства никогда не замкнуто в самом себе, создавая вокруг себя общение, критику, обращаясь к зрителю, воспитывая зрителя - и эстетически, и этически.

Вот почему музей - это всегда лектории, училища, центры эстетического и нравственного воспитания.

Что воспитывает произведение искусства? Прежде всего оно повышает уровень гуманитарной культуры людей, которая нужна не только для возрождения вкуса и понимания искусств. С появлением эстетической интуиции развивается и этика. Без эстетического чутья этика может существовать только по инерции, передаваемой от старших поколений.

Помимо эстетического воспитания мы можем говорить и о воспитании нравственном. Неужели необходимо каждое произведение искусства создавать как некий урок - на тему, непосредственно связанную с моральным, социально-нравственным конкретным сюжетом? Нет! Но именно по произведениям искусства мы судим о духе народа, о странах, городах и их жителях.

Восприятие «другого», познание «другой» нации - есть сознание существования самого себя за пределами себя, сознание своего народа в окружении других. И это сознание крайне важно в своих нравственных выводах. Если мы глубоко понимаем другого, другой народ, - мы уже не можем быть к нему враждебны.

Могут спросить меня: почему гуманитарные науки я ставлю так высоко, выше других? Да потому, что художественное начало невидимо заключено в науках, в нашем поведении, в технике. Гуманитарная культура нужна и ученым, ибо она развивает столь необходимую во всех науках, во всяком творчестве интуицию. В каждой работе, будь то математика, физика, геология или техника - колоссальную роль играет интуиция. Интуиция - это самое действенное, что существует в человеческом творчестве и что всегда будет отличать человека от робота. Без интуиции невозможно никакое истинное творчество. Гуманитарные науки, естественные науки и техника должны развиваться равномерно. Если техника и естественные науки продвинутся далеко вперед, они, как прорвавшие общий фронт, замрут, зачахнув.

Искусство - это окно в мир. Приведу один пример, достаточно, на мой взгляд, показательный.

Петру Великому было предложено несколько проектов строящейся им столицы - Санкт-Петербурха: город как крепость и город, окруженный крепостями. Петр, разумеется, не мог не думать о военной защите своего города. Но наряду со сравнительно скромной Петропавловской крепостью и Кроншлотом на морском подступе к столице, стоявшей на самой границе государства, и при этом - границе в наиболее опасном ее месте, доступном для тогдашнего врага России Швеции, Петр строит одновременно (единственный случай в мировой градостроительной практике!) город и его окрестности. Одновременно с Санкт-Петербурхом, Питером, как до сих пор зовет Ленинград коренное население, Петр строит Стрельну с ее изумительным дворцом, Петергоф, Ораниенбаум, Сарское (Царское) Село, превращает самые форты Кроншлота в произведения архитектурного искусства, строит дворец на Петровском острове, в Дубках Сестрорецка и т.д. Вместо фортов, а кое-где и рядом с реальными фортами - ожерелье произведений искусства - соцветие искусств. И удивительно: именно на этих отнюдь не военных форпостах искусства был остановлен враг в 1941–1944 годах! Произведения искусства внушали мужество ленинградским бойцам, решимость не уступить ни одного из близкого их сердцу родимого места, знакомого им по прозрачным и ясным воспоминаниям детского сердца. Искусство защищало Ленинград!

Но с такой же уверенностью можно сказать, что искусство внушает уважение к народам - его создателям. Оно обращено против национализма, ибо глубоко воспринимает национальные ценности, созданные другими.

Я бегло перечислил несколько аспектов активной нравственной роли искусства. В связи с этим надо сказать, что охрана искусства, сохранение памятников культуры составляет великую задачу каждого народа и, не побоюсь сказать, особенно нашего многонационального народа. Ибо многонациональность нашей страны требует особенного внимания ко всему, что способствует взаимопониманию между народами. Без этого невозможна и национальная индивидуальность.

Культуры разных народов развиваются в общении друг с другом. Если этого общения нет, культура умирает, пропадают даже ее специфические национальные черты. Сами национальные черты вырабатываются и обогащаются в общении с другими культурами, представляя собой, на высшей ступени, переработку предшествующего опыта. Но если этот опыт замкнут сам на себя, не связан с культурой других стран, культурой мировой, европейской, то он весьма незначителен. Культура - это прежде всего личность, индивидуальность, и она, естественно, не может развиваться, эволюционировать в отрыве от других индивидуальностей, других культур. История знает тому немало примеров. Русская культура всегда, с самого начала была культурой различных народов, объединенных Русью, единой государственностью. Древняя Русь отличалась полным отсутствием расовой предубежденности против тех, на кого она распространяла свое влияние, - половцев, татар, финно-угорских народов. Ни в одном древнерусском документе, а их сохранилось очень много, нет расовых, шовинистических мотивов. Да, происходили сражения с половцами, татаро-монголами и другими врагами, но к ним не было расового презрения. Наш исторический опыт позволяет утверждать, что русская культура была открыта для других народов и активно впитывала их опыт. Именно благодаря этому русская культура стала великой культурой. Об этом пророчески говорил в своей пушкинской речи Достоевский.

Лучшим представителям русской интеллигенции никогда не было свойственно высокомерное отношение к другим народам. Вспомним истинных славянофилов. Они прекрасно знали западную культуру, любили свой народ, были недовольны его положением, боролись за отмену крепостного права. Агрессивная нетерпимость к другим народам свойственна полуинтеллигенции. Во всяком национализме есть отсутствие национального достоинства, отсутствие самоуважения, ведь великий народ должен, уважая себя, уважать и другие народы. Это качество, кстати, было присуще русскому крестьянству с его очень высокой, самобытной культурой, своеобразным жизненным укладом.

То, что культура России складывалась под влиянием культур разных народов, можно показать на примере Москвы, которая, вобрав многие народности, все же столь привлекательна именно своей русскостью. И Петербург не мог бы стать Петербургом без зданий и целых районов, построенных итальянцами, голландцами, французами, шотландцами, немцами, без сокровищ Эрмитажа.

Культурные связи - это наше неоценимое богатство, на основе которого вырос общечеловеческий характер русского народа и народов, населяющих нашу страну, - армян, грузин, украинцев, татар… Вглядитесь только в культуру народов Советского Союза. Она именно интернациональна, и этот интернационализм создавался прежде всего культурным общением народов. Оно есть у Ломоносова, Державина, Пушкина. Оно было в русской летописи, в «Слове о полку Игореве», в «Казанской истории», в литературе Древней Руси.

А разве картины иностранных художников, хранящиеся в наших музеях, мировая литература, ставшая нашим достоянием благодаря великолепным, недостаточно оцененным еще нашими учеными переводам, не свидетельство того же общения? Своеобразие нации создается общением, а не замкнутостью, добротой к другим, а не злостью. И если мы осознаем все это, то разве мы не поймем всю ответственность, лежащую на нас? <…>

1988 год

Статьей Дмитрия Сергеевича Лихачева «Память преодолевает время» открывался двадцать пять лет назад первый номер журнала «Наше наследие». Академик Лихачев задумал наш журнал как совершенно новое издание, в котором будет представлено прошлое русской культуры во всем его многообразии - литература и философия; мемуары и эпистолярная проза; история и сокровища архивов; древнерусское искусство; живопись, графика, фотография, театр, кино, музыка - словом все, что за века было рождено в России и что должны люди новой эпохи сохранять и изучать. И вот уже четверть века все это находит свое место на наших страницах.

В своей статье Лихачев очертил целую программу отношения к культуре, которая и через четверть века остается в нашей стране абсолютно актуальной. Особую роль в сохранении историко-культурного наследия отводил тогда Лихачев Советскому фонду культуры, эталонной, на наш взгляд, общественно-государственной институции, которая, если бы она сохранилась в том виде, в каком ее задумал Дмитрий Сергеевич со своими коллегами-единомышленниками - учеными, писателями, общественными деятелями, смогла бы очень многое сделать для сохранения и обогащения отечественной культурно-исторической памяти. Несколько лет существования Фонда культуры, когда им руководил Лихачев, явственно говорят об этом. Свидетельство тому и первые двадцать номеров «Нашего наследия», где в особой рубрике фиксировались дела и дни лихачевского Фонда культуры. Увы, те времена канули в Лету.

Но остались программа действий и идеи Лихачева, многие из них сформулированы в статье «Память преодолевает время», которую мы перепечатываем с небольшим сокращением.

Беспамятство в деле сохранения культурного наследия губительно. Поэтому Редакционная коллегия журнала с интересом приняла предложение общественности создать на базе «Нашего наследия» в Москве исследовательский центр-музей им. Д.С.Лихачева, разместив его в здании редакции - памятнике истории и культуры, спасенном Лихачевым от гибели, на котором академику установлена мемориальная доска. Именно здесь профессионалы и энтузиасты-общественники могут продолжить работу по воплощению в жизнь культурологических идей Лихачева, здесь будет сохраняться память, в том числе в документах, книгах, письмах, мемориях и т.д., об этом удивительном человеке - ученом, просветителе, гражданине. Лихачевский центр будет издавать журнал «Наше наследие», альманах «Русская усадьба», хорошие книги о прошлом, художественные альбомы и т.д. Нам бы очень не хотелось, чтобы идеи и начинания Д.С.Лихачева были преданы забвению, чтобы его «Заметки о русском», например, перестали быть настольной книгой мыслящих людей, болеющих за Россию; чтобы втуне осталась его «Декларация прав культуры», особенно актуальная в объявленный президентом В.В.Путиным Год культуры; чтобы заветы Лихачева были окончательно вытеснены цинично-прагматичным отношением к культурно-историческому наследию нашей страны.

В.Енишерлов, главный редактор

В начале октября 1999 года в Князь-Владимирском соборе на Петроградской стороне Северной столицы всю ночь горела свеча. Здесь читали Псалтирь над умершим. Ко Господу преставился Дмитрий Сергеевич Лихачев – «богатырь духа, прекрасный пример человека, который сумел осуществить себя». Такой разный XX век почти полностью поместился в жизни этого богатыря.

«Он говорил, что, если полагать, что время есть, то не понятно, как может существовать Святая Троица – Бог-сын, Бог-отец и Святой дух. Это временной парадокс – как отец может существовать одновременно с сыном. Но этот парадокс существует только в том случае, если мы считаем, что существует время. Лихачёв говорил, что время дано нам по нашей слабости, мы заперты в нем, иначе не смогли бы охватить события нашей жизни. А потому Лихачёв (…) уверен – времени нет!» (Евгений Водолазкин. Из интервью о Д.С.Лихачеве) .

Потомственные почетные граждане

Основателем петербуржского рода Лихачевых был Павел Петрович Лихачев – из «детей купеческих Солигаличских». Родился он в маленьком городке Солигаличе, расположенном на реке Костроме между одноименным городом и Вологдой. Перебравшись в столицу, он приобрел большой участок на Невском проспекте, где открыл мастерскую золотошвейного дела и магазин – прямо напротив Большого гостиного двора. В 1794 году был принят во вторую гильдию купцов Санкт-Петербурга.

«Потомственное почетное гражданство мой прапрадед Павел Петрович получил не только тем, что был на виду в петербургском купечестве, но и постоянной благотворительной деятельностью», – вспоминал знаменитый потомок.

Дед Дмитрия Сергеевича – Михаил Михайлович Лихачев, унаследовавший титул почетного гражданина Петербурга, – член Ремесленной управы, староста Владимирского собора. «Его грудь покрывали ордена, медали и значки различных благотворительных обществ».

«Характер у деда был тяжелый. Не любил, чтобы женщины в семье сидели без дела. Сам он выходил только к обеду из своего огромного кабинета, где в последние годы лежал на диване, приставленном к письменному столу. В моей памяти запечатлелась картина: Михаил Михайлович лежит на диване одетый. Ночные туфли стоят рядом. Борода расчесана на две половины, как у Александра II (важным лицам в XIX в. полагалось носить бороду и усы как у государя). Со своего дивана он достает из ящика письменного стола золотые десятирублевики и дарит их нам, когда мы перед уходом заходим к нему в кабинет попрощаться».

Михаил Михайлович хотел сделать своим преемником сына Сергея. Но тот поссорился с отцом, ушел из дома, самостоятельно поступил в реальное училище и начал жить уроками. Позже поступил в электротехнический институт, стал инженером и поступил на работу в Главное управление почт и телеграфов. «Он был красив, энергичен, одевался щеголем, был прекрасным организатором и известен как удивительный танцор». На танцах он и познакомился со своей будущей женой – Верой Семёновной Коняевой, происходившей из купеческой среды. «Отец стал ежедневно гулять под окнами моей матери и в конце концов сделал предложение».

«Отец и мать мои были уже типичными петербуржцами. Сыграла тут роль и среда, в которой они вращались, знакомые по дачным местам в Финляндии, увлечение Мариинским театром, около которого мы постоянно снимали квартиры. Чтобы сэкономить деньги, каждую весну, отправляясь на дачу, мы отказывались от городской квартиры. Мебель артельщики отвозили на склад, а осенью снимали новую пятикомнатную квартиру, обязательно вблизи от Мариинского театра, где родители имели через знакомых оркестрантов и Марию Мариусовну Петипа ложу третьего яруса на все балетные абонементы».

Другая жизнь

«С рождением человека, – писал Дмитрий Сергеевич, – родится и его время…». Время Дмитрия Сергеевича Лихачева родилось 28 (15) ноября 1906 года.

Вот одна из первых фотографий Мити Лихачева – сквозь столетие выхваченное мгновение: упитанный бутуз на руках матери, рядом няньки и старший брат – Михаил.

В их семье всегда царила атмосфера доброжелательности и взаимопонимания. Никогда не унывали, вместе переживали и трудности, и радости. Это «пережить вместе», реально помочь человеку, честно сделать все, что от тебя зависит, чтобы ближнему стало легче дышать, – это качество войдет в будущего академика прочно и не будет зависеть ни от политического курса, ни от господствующей идеологии.

Родители оказали огромное влияние и на воспитание, и на мировоззрение юного Мити. Отец, вышедший из купеческого сословия и получивший звание личного дворянина «благодаря своему высшему образованию, чину и орденам (среди которых были Владимир и Анна)», его успешная служебная карьера, утонченность и образованность матери, светская жизнь семьи, – все это внесло свой вклад в становление детей. Ясно пережитая, прочувствованная до-революционная жизнь, жизнь в совершенно иной парадигме, чем дальнейшая схематичная советская действительность, – стала для Дмитрия Сергеевича мощнейшей прививкой, вакциной от разрушительного потока большевистской теории и практики. Лихачев – в отличие от многих советских граждан – всегда четко помнил: жить можно по-другому, жить нужно по-другому.

Надо ли говорить, что между детьми и родителями не было никаких барьеров: ток отцовской и материнской любви буквально вскормил Митю, насытил его сердце нежностью и добротой. Эту доброту – которую в чистом виде так редко встретишь в людях – он впоследствии даром раздавал всем, кто к нему обращался. Человек, знавший, что такое отеческая забота, умел относиться к другим соответственно. И поэтому, наверное, люди (поразительно, самые разные: от коллег по цеху – академиков – до простых рабочих) тянулись к Лихачеву, чувствовали в нем основательное, спокойное, разумное отцовское начало.

Прививка от будущей «пролетарской двухмерности» жизни была действительно качественная. Лето Лихачевы проводили на даче, чаще всего отдыхали в Куоккале (нынешний поселок Репино Курортного района Петербурга) – летней «резиденции» столичной богемы. Все забавы, принятые там, с радостью поддерживались Лихачевыми. И кажется, что часы тогда не отсчитывали оставшихся нескольких лет до «ломки государственного и общественного строя». Неудивительно, что во всех воспоминаниях Дмитрия Сергеевича явно обнаруживается рефрен – «тогда все было по-другому».

Два лета семья провела в Крыму, в Мисхоре.

«Мне вспоминается запах разогретого на солнце лавра, вид от Байдарских ворот, где помещался тогда монастырь, алупкинский парк и дворец, купания в Мисхоре среди камней (впоследствии по фотографиям я установил, что это было как раз то место, где перед тем купался после болезни Лев Толстой, спускаясь сюда из имения графини Паниной в Гаспре)» .

С.М. Лихачев с сыновьями. Мисхор. 1912 г.

Эти крымские месяцы, летний Мисхор запомнились юному Мите как лучшее время в жизни.

«Крым был другой. Он был каким-то «своим Востоком», Востоком идеальным. Красивые крымские татары в национальных нарядах предлагали верховых лошадей для прогулок в горы. С минаретов раздавались унылые призывы муэдзинов. Особенно красив был белый минарет в Кореизе на фоне горы Ай-Петри. А татарские деревни, виноградники, маленькие ресторанчики! А жилой Бахчисарай и романтический Чуфут-Кале! В любые парки можно было заходить для прогулок, а дав «на чай» лакеям, осматривать в отсутствие хозяев алупкинский дворец Воронцовых, дворец Паниной в Гаспре, дворец Юсуповых в Мисхоре».

«Университеты»

В 8 лет Митя поступает в гимназию Человеколюбивого общества. Потом для многих советских людей он сам станет такой «гимназией».

Примечательно и достойно всяческого внимания: родители будущего академика выбирали не школу, а классного наставника. Роль личности – даже не методики обучения – была ясно понимаема. Капитон Владимирович с этой ролью справлялся. Строгий и добрый, умный и представительный – ученикам было с кого срисовывать пример для подражания. Что касается самих одноклассников, то –

«У меня сразу пошли с ними столкновения, – вспоминал Лихачев. – Я был новичок, а они уже учились второй год, и многие перешли из городского училища. Они были „опытными“ школьниками. Однажды они на меня накинулись с кулачками. Я прислонился к стене и, как мог, отбивался от них… Как я не хотел ходить в школу! По вечерам, становясь на колени, чтобы повторять за матерью слова молитв, я еще прибавлял от себя, утыкаясь в подушку: „Боженька, сделай так, чтобы я заболел!“».

Родители вынуждены были забрать мальчика из гимназии. А следующей осенью он отправился в гимназию Карла Мая. О ней у Дмитрия Сергеевича остались самые благодарные воспоминания. Но в переломный 1917 год семья переехала на другую квартиру, и Лихачев продолжил обучение в Советской единой трудовой школе (бывшей гимназии имени Л.Д.Лентовской, или просто «Лентовке»), где тогда еще – по инерции до-октябрьской жизни – из учеников воспитывали личностей, с самостоятельным мышлением и собственным мировоззрением.

«Иметь свое мировоззрение было очень важно для самоутверждения подростков, и думая над смыслом всего существующего, подростки редко приходили к выводу, что эгоизм им необходим. Когда человек задумывается над общими проблемами жизни, - он только в случаях полного духовного одиночества решается принять «злые» выводы. Зло возникает обычно от бездумья. Залог совестливости не просто чувства, а мысль!».

Но стены Лентовки не могли защитить от трагедии революции – движение ее магматического потока пережевывало все «старое». И беззаботное детство тогдашних беззаботный детей пошло под нож одним из первых.

«Дневная эпоха сменилась ночной, люди не спали ночами. Люди жили в ожидании, что перед их окнами вот-вот возникнет и замолкнет шум мотора автомобиля и в дверях квартиры появится «железный» следователь в сопровождении бледных от ужаса понятых…».

Но и этой «ночной эпохой» рост личности не прекращался – Дмитрий Сергеевич в 1928 году оканчивает факультет общественных наук (перекроенных под Маркса) Ленинградского университета. Может быть, как-то интуитивно Лихачев ушел в сферу, трудно контролируемую идеологией, – этнолого-лингвистическое отделение. Причем занимался талантливый студент в двух секциях сразу: романо-германской и славяно-русской. «Понтификом» – мостостроителем – между двумя этими мирами он впоследствии и стал (впрочем, ясно видел в генетике и того и другого общего «предка»).

Сложно себе это представить воочию, но 20-ые годы во многом не чувствовали на себе тяжелое дыхание грядущих репрессивных 30-ых. То ли мало еще революция «поработала», то ли НЭП всех обнадежил, то ли власть еще не показала своих клыков во всей красе, но и в лекториях и коридорах университета звучали диспуты – на разные темы! – и ученые не боялись быть по-настоящему «блестящими» и говорить четко и мелодично. Потом, конечно, эта музыка заглохнет. Дмитрий Сергеевич будет одним из немногих, чья мелодика голоса, сам стиль речи вступит в буквальное противоречие с интонациями вертикали власти.

В университете Лихачев обращает внимание на древнерусскую литературу – ранний культурный, культурообразующий пласт нашего наследия, мимо которого почему-то так легко проходили литературоведы. Собственно, Дмитрий Сергеевич впервые по-настоящему открыл и разработал этот пласт, приблизился к нему сам и приблизил своих современников. Он стал переводчик с древнерусского, церковно-славянского на русский.

Как и полагается талантливому студенту, дипломные работы были написаны в обеих секциях: одна посвящена «Повестям о патриархе Никоне», другая – Шекспиру в России в XVIII.

Возвращаясь в памяти к этим годам, Лихачев писал:

«Молодость всегда вспоминаешь добром. Но есть у меня, да и у других моих товарищей по школе, университету и кружкам нечто, что вспоминать больно, что жалит мою память и что было самым тяжелым в мои молодые годы. Это разрушение России и русской церкви, происходившее на наших глазах с убийственной жестокостью и не оставлявшее, казалось, никаких надежд на возрождение».

Соловки

«Нам сейчас непросто понять, как можно получить срок за любовь к буквам», – замечает, вспоминая своего учителя, писатель Евгений Водолазкин.

Доклад Лихачева «О некоторых преимуществах старой русской орфографии», которая была «попрана и искажена врагом Церкви Христовой и народа российского», стал материалом для обвинения ученого. Так, в 1928 году за «любовь к буквам» двадцатидвухлетний, но по большому счету все еще домашний мальчик, только что окончивший университет, оказался политзаключенным в «коммунистическом аду, возникшем на обломках монашеского рая» – в «СЛОНе». Соловецком лагере особого назначения.

Непосильная работа, произвол начальника («власть здесь не советская, а соловецкая»), конвейер массовых расстрелов и звериное поведение охранников – это только элементы, из которых слагалась атмосфера, трудно описываемая словами. Более всего бывшего блестящего студента угнетали бессмысленность и абсурдность происходящего социального эксперимента.

Специалист по этнолого-лингвистике освоил немало профессий в «передовике ГУЛАГа» – был пильщиком дров, грузчиком в порту, электромонтером, рабочим в Лисьем питомнике, ухаживал за коровами в Сельхозе.

Здесь он впервые явственно почувствовал дыхание смерти: однажды, во время посещения родителей, Дмитрий Сергеевич оказался в «расстрельном списке» (среди тех, кого полагалось расстрелять просто так, для «острастки»). Он был предупрежден об этом и вечером в барак не вернулся. Может быть, прячась всю ночь в дровах от конвоиров и слыша глухие выстрелы, он невольно обращался к теплым воспоминаниям детства – Куоккала, Мисхор, Мариинский театр… И творившийся кругом смертоносный абсурд только усиливал нереальность не того – другого, прежнего, а этого – зверского и жестокого – времени.

Утром он осознал, что остался жив.

Об этом событии напоминает фотографическая карточка, запечатлевшая юношу с грустными добрыми глазами, по сторонам от него – отец и мать. И подпись: «Свидание с родителями. Соловки. 1929 год».

А ведь еще так недавно эти люди купались в чистых водах Куоккалы и ели сэндвичи в компании веселых смеющихся людей, довольных жизнью.

Впоследствии Лихачев признавался, что именно тогда он стал другим человеком – в нем исчез страх, он перестал испытывать ту унизительную липкую боязнь и тревогу непонятно перед чем, которая так свойственна многим людям на протяжении всей жизни. Дмитрий Сергеевич там, на Соловках, обрел свободу. Каждый прожитый день отныне был наполнен искренним благодарением Богу, потому что каждый день жизни – это Его подарок.

Лихачев не был типичным «ушедшим в себя» ученым, рассеянным, физически слабым и не приспособленным к жизни. Нет, он всегда был подтянут. И даже на строительстве Беломоро-Балтийского канала, начавшегося в 1931 году (сюда были стянуты силы со всех концов страны) з/к Дмитрий Сергеевич Лихачев получил звание «ударник ББК», что позволило покинуть весь этот кошмар на полгода раньше положенного срока – летом 1932 года. Это лето, вероятно, тоже было одним из самых счастливых в его жизни.

После освобождения Лихачев вернулся в Ленинград. В родном городе он стал литредактором «Издательства социально-экономической литературы» (впоследствии издательство «Мысль»).

В 1935 году Дмитрий Сергеевич женился на Зинаиде Александровне Макаровой, через 2 года родились дочери-близнецы – Вера и Людмила.

Дмитрий Сергеевич и Зинаида Александровна с дочками. 1937 г.

Казалось, жизнь начинает налаживаться. В 1936 году с Лихачёва были сняты все судимости. А с 1938 года он начинает трудиться в Институте русской литературы РАН, более известном как Пушкинский Дом, который, как это ни банально звучит, становится для него вторым домом.

Здесь он и встретил Великую Отечественную войну.

Блокада

Про дни блокады Ленинграда трудно писать. Но еще труднее – слышать голоса тех, кто ее пережил. Дмитрий Сергеевич вспоминал:

«Мы старались как можно больше лежать в постелях. Накидывали на себя побольше всего теплого. К счастью, у нас были целы стекла. Стекла были прикрыты фанерами (некоторые), заклеены крест-накрест бинтами. Но днем все же было светло. Ложились в постель часов в шесть вечера. Немного читали при свете электрических батареек и коптилок (…). Но спать было очень трудно. Холод был какой-то внутренний. Он пронизывал всего насквозь. Тело вырабатывало слишком мало тепла. Холод был ужаснее голода…»

«Мы подсчитали с Зиной, сколько дней еще сможем прожить на наших запасах. Если расходовать через день по плитке столярного клея, то хватит на столько-то дней, а если расходовать по плитке через два дня - то на столько-то. И тут же сетовали: почему я не доел своей порции тогда-то? Вот она бы пригодилась сейчас! Почему я не купил в июле в магазине печенья? Я ведь уже знал, что наступит голод. Почему купил всего 11 бутылок рыбьего жира? (…)Дети сами накрывали на стол и молча усаживались. Сидели смирно и следили за тем, как готовилась «еда». Ни разу они не заплакали, ни разу не попросили еще: ведь все делилось поровну».

В «мертвые» дни ленинградской блокады Лихачевы топили буржуйку, конечно, книгами. Живительному огню предавали протоколы заседаний Государственной Думы. Но даже тогда – каждый день ощущая на себе взгляды смерти – Дмитрий Сергеевич нашел в себе силы оценить по достоинству корректуры последних заседаний и понять, что это огромная редкость. И сохранить.

Удивительно, но с детьми родители учили стихи и прозу – сон Татьяны, бал у Лариных, стихи Плещеева: «Из школы дети воротились, как разрумянил их мороз…», Ахматовой: «Мне от бабушки татарки…».

Оценивая эти дни, Дмитрий Сергеевич писал:

«Я думаю, что подлинная жизнь - это голод, все остальное мираж. В голод люди показали себя, обнажились, освободились от всяческой мишуры: одни оказались замечательные, беспримерные герои, другие - злодеи, мерзавцы, убийцы, людоеды. Середины не было. Все было настоящее. Разверзлись небеса, и в небесах был виден Бог. Его ясно видели хорошие. Совершались чудеса».

В блокаду он видел много смертей – слишком много для того, чтобы бояться смерти. Умирали знакомые, близкие и родные люди.

В блокаду он потерял отца.

«Я не плакал об отце. Люди тогда вообще не плакали. Но пока был жив отец, как бы он слаб ни был, я всегда чувствовал в нем какую-то защиту. Он мне всегда был отец, даже тогда, когда ссорился с ним, был на него сердит, я всегда чувствовал в нем человека более сильного. Со смертью отца я почувствовал страх перед жизнью. Что будет с нами? Хотя отец ничего уже давно не мог сделать, не мог даже придумать выхода из положения, я чувствовал себя всегда вторым после него. Теперь я почувствовал себя первым, ответственным за жизнь семьи в еще большей мере, чем раньше…».

В июне 1942 года семья Лихачевых эвакуировалась по Дороге жизни из блокадного Ленинграда в Казань.

После войны они снова вернулись в Ленинград. Дмитрий Сергеевич стал преподавать в Ленинградском государственном университете. И, конечно, неизменным местом его работы остался Пушкинский дом.

Пушкинский Дом

Здесь почти до конца своих дней он работает в Секторе древнерусской литературы.

Ученая сторона его деятельности многогранна и вполне известна. Но он не только все глубже погружался в свою тему – памятники славянской словесной культуры – но и созидал особую, человеколюбивую атмосферу в коллективе. Лично беседовал с каждым кандидатом в сотрудники, был просто внимателен к людям, добр, отзывчив, помогал решить вопросы с квартирой, пособием, отпуском, санаторием… Лихачев не мог оправдаться тем, что «не дозвонился» до какого-то начальника – он дозванивался всегда. И к его слову, мнению прислушивались.

Он инстинктивно охранял Петербург от всего, что может разрушить его «культурогенную» функцию. Буквально как птица опекал библиотекарей не только своего города, но и всей России. Музеи и библиотеки вообще рассматривал как становой хребет Петербурга, охраняющего его от любых неуместных новшеств. Что интересно, Дмитрий Сергеевич воспринимал Петербург как самый русский и самый европейский город в мире. Кстати, понятие «европейскости» ученый трактовал широко – как именно культурологический феномен, а не географический или даже геополитический. И по его мнению, Россия была и остается страной европейской.

12 марта 1986 года Дмитрий Сергеевич Лихачев был приглашен в концертную студию Останкино, где устраивались встречи с писателями, учеными, деятелями искусства. Ему было уже почти 80. Этот высокий, подтянутый, жизнерадостный, интеллигентный мужчина вошел в каждый советский дом. Его уверенная речь, но самое важное – его слова – слова о главном – сказанные просто и ясно, тронули многие сердца.

С началом перестройки немало политических и общественных сил, в том числе зарубежных, захотели самовольно, без уведомления самого Лихачева, сделать его флагманом своих идеологий. Но Дмитрий Сергеевич ни к какой партии не примыкал. Он мог легко обескуражить как консерваторов, так и либералов – в то самое время, пока они радовались, что он-де перешел в их стан. В деятельности Российского Фонда культуры (Лихачев был Председателем Правления Фонда) он в конечном счете разочаровался – ему стало очевидно, что между чиновниками и большими деньгами существует скверная привязанность.

А просители «в его адрес» никогда не заканчивались, хотя непреложным кругом общения для Лихачева оставалась академическая среда. Но первым кругом, самым тесным, конечно, была семья. Через все – не до конца понятые – испытания XX века он пронес живую память о родительском тепле, и это тепло передал своим детям, внукам, правнукам.

Жизнь на острове

«Вы не понимаете, что живете на острове», – сказал однажды Дмитрий Сергеевич одному из сотрудников Пушкинского дома. Этот Дом действительно стал для него островом, в котором, погрузившись в мир Древней Руси, можно было существовать и мыслить относительно свободно в весьма несвободной стране. Его остров располагался внутри другого острова – огромной России–матушки, вечно подчеркивающей свою инаковость и особость. Дмитрий Сергеевич всю свою жизнь говорил о наших общих с Европой корнях и неразрывной связи, о единой христианской культуре. Но уже очевидно, что со смертью мыслителя «островного» в нашей стране стало существенно больше.

Уникальность России для него состояла в том, что она – Родина. И другой нет.

«Многие убеждены, что любить Родину - это гордиться ею. Нет! Я воспитывался на другой любви - любви-жалости. Неудачи русской армии на фронтах первой мировой войны, особенно в 1915 году, ранили мое мальчишеское сердце. Я только и мечтал о том, что можно было бы сделать, чтобы спасти Россию. Обе последующие революции волновали меня главным образом с точки зрения положения нашей армии. Известия с “театра военных действий” становились все тревожнее и тревожнее. Горю моему не было пределов» .

Большинству из нас привычен опыт любви к Родине как триумфатору, победителю, великой державе. Гром песен, повергающих внешнего врага, рефлекторно рождает в душе даже самого не сознательного гражданина ноты пламенной «любви» к Отечеству. Такую Родину – на вершинах могущества – любить достаточно легко и приятно. Трудно ее любить слабую и растерянную.

«Наша любовь к Родине меньше всего походила на гордость Родиной, ее победами и завоеваниями. Сейчас это многим трудно понять. Мы не пели патриотических песен, - мы плакали и молились.

И с этим чувством жалости и печали я стал заниматься в университете с 1923 г. древней русской литературой и древнерусским искусством. Я хотел удержать в памяти Россию, как хотят удержать в памяти образ умирающей матери сидящие у ее постели дети, собрать ее изображения, показать их друзьям, рассказать о величии ее мученической жизни. Мои книги - это, в сущности, поминальные записочки, которые подают «за упокой»: всех не упомнишь, когда пишешь их, - записываешь наиболее дорогие имена, и такие находились для меня именно в древней Руси».

Дмитрий Сергеевич Лихачев. Фото: Юрий Белинский / ТАСС

Иллюзия смерти

Псалтирь над умершим Дмитрием Сергеевичем читали его ученики. Евгений Водолазкин вспоминал: «Когда я заканчивал читать очередной псалом, мой голос еще долго отдавался эхом из мрака – оттуда, где, казалось, нет уже даже пространства. У своего уха я слышал потрескивание свечки и вдыхал ее медовый запах. С грохотом упала большая свеча у гроба. Вниз ее потянул наросший за часы горения сталактит. Я отломил его, вновь зажег свечу и осторожно поднес к изголовью. От движения свечи на лице Дмитрия Сергеевича дрогнула тень, и иллюзия жизни достигла высшей точки. Намекая, возможно, на иллюзию смерти».

Людмила Владимировна Крутикова-Абрамова, жена писателя Федора Александровича Абрамова, писала: «“Смерти нет”. Эти слова тихим голосом сказал мне в утешение Д.С.Лихачев 18 мая 1983 года, когда я стояла у гроба Федора Абрамова в Доме писателей во время гражданской панихиды. Их я запомнила на всю жизнь».

Дмитрий Сергеевич принадлежал веку XX-ому точно так же, как принадлежал времени Древней Руси. Вернее будет сказать – он вообще не принадлежал времени. Он всегда был вне идеологических, партийных и любых других коллективных течений – и он был вне времени. Смотрел на него со стороны. Поэтому не удивительно, что в его воспоминаниях так много рассказов из детства – оно не было для него чем-то прошедшим, а являлось его важной, сущностной составляющей, живой частью его самого.

«Из молитвы, которую мы с матерью читали на ночь, я знал, что у каждого ребенка есть свой ангел-хранитель. И я внезапно оглядывался, чтобы увидеть его за моей спиной».

И почему-то нельзя не верить, что этот ангел-хранитель милостью Божией взял юную душу так много прожившего и пережившего Дмитрия и отнес в селения праведные, где «жизнь бесконечная».

«И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу
и клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет» (Откр.10:5 – 6).

Письмо сороковое

О ПАМЯТИ

Память – одно из важнейших свойств бытия, любого бытия: материального, духовного, человеческого…

Лист бумаги. Сожмите его и расправьте. На нем останутся складки, и если вы сожмете его вторично – часть складок ляжет по прежним складкам: бумага «обладает памятью»…

Памятью обладают отдельные растения, камень, на котором остаются следы его происхождения и движения в ледниковый период, стекло, вода и т. д.

На памяти древесины основана точнейшая специальная археологическая дисциплина, произведшая в последнее время переворот в археологических исследованиях, – там, где находят древесину, – дендрохронология («дендрос» по-гречески «дерево»; дендрохронология – наука определять время дерева).

Сложнейшими формами родовой памяти обладают птицы, позволяющие новым поколениям птиц совершать перелеты в нужном направлении к нужному месту. В объяснении этих перелетов недостаточно изучать только «навигационные приемы и способы», которыми пользуются птицы. Важнее всего память, заставляющая их искать зимовья и летовья – всегда одни и те же.

А что и говорить о «генетической памяти» – памяти, заложенной в веках, памяти, переходящей от одного поколения живых существ к следующим.

При этом память вовсе не механична. Это важнейший творческий процесс: именно процесс и именно творческий. Запоминается то, что нужно; путем памяти накапливается добрый опыт, образуется традиция, создаются бытовые навыки, семейные навыки, трудовые навыки, общественные институты…

Память противостоит уничтожающей силе времени.

Это свойство памяти чрезвычайно важно.

Принято примитивно делить время на прошедшее, настоящее и будущее. Но благодаря памяти прошедшее входит в настоящее, а будущее как бы предугадывается настоящим, соединенным с прошедшим.

Память – преодоление времени, преодоление смерти .

В этом величайшее нравственное значение памяти. «Беспамятный» – это прежде всего человек неблагодарный, безответственный, а следовательно, и неспособный на добрые, бескорыстные поступки.

Безответственность рождается отсутствием сознания того, что ничто не проходит бесследно. Человек, совершающий недобрый поступок, думает, что поступок этот не сохранится в памяти его личной и в памяти окружающих. Он сам, очевидно, не привык беречь память о прошлом, испытывать чувство благодарности к предкам, к их труду, их заботам и поэтому думает, что и о нем все будет позабыто.

Совесть – это в основном память, к которой присоединяется моральная оценка совершенного. Но если совершенное не сохраняется в памяти, то не может быть и оценки. Без памяти нет совести.

Вот почему так важно воспитываться в моральном климате памяти: памяти семейной, памяти народной, памяти культурной. Семейные фотографии – это одно из важнейших «наглядных пособий» морального воспитания детей, да и взрослых. Уважение к труду наших предков, к их трудовым традициям, к их орудиям труда, к их обычаям, к их песням и развлечениям. Все это дорого нам. Да и просто уважение к могилам предков. Вспомните у Пушкина:

Два чувства дивно близки нам -
В них обретает сердце пищу -
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
Животворящая святыня!
Земля была б без них мертва.

Поэзия Пушкина мудра. Каждое слово в его стихах требует раздумий. Наше сознание не сразу может свыкнуться с мыслью о том, что земля была бы мертва без любви к отеческим гробам, без любви к родному пепелищу. Два символа смерти и вдруг – «животворящая святыня»! Слишком часто мы остаемся равнодушными или даже почти враждебными к исчезающим кладбищам и пепелищам – двум источникам наших не слишком мудрых мрачных дум и поверхностно тяжелых настроений. Подобно тому как личная память человека формирует его совесть, его совестливое отношение к его личным предкам и близким – родным и друзьям, старым друзьям, то есть наиболее верным, с которыми его связывают общие воспоминания, – так историческая память народа формирует нравственный климат, в котором живет народ. Может быть, можно было бы подумать, не строить ли нравственность на чем-либо другом: полностью игнорировать прошлое с его, порой, ошибками и тяжелыми воспоминаниями и быть устремленным целиком в будущее, строить это будущее на «разумных основаниях» самих по себе, забыть о прошлом с его темными и светлыми сторонами.

Это не только не нужно, но и невозможно. Память о прошлом прежде всего «светла» (пушкинское, выражение), поэтична. Она воспитывает эстетически.

Человеческая культура в целом не только обладает памятью, но это память по преимуществу. Культура человечества – это активная память человечества , активно же введенная в современность.

В истории каждый культурный подъем был в той или иной мере связан с обращением к прошлому. Сколько раз человечество, например, обращалось к античности? По крайней мере, больших, эпохальных обращений было четыре: при Карле Великом, при династии Палеологов в Византии, в эпоху Ренессанса и вновь в конце XVIII – начале XIX века. А сколько было «малых» обращений культуры к античности – в те же средние века, долгое время считавшиеся «темными» (англичане до сих пор говорят о средневековье – «dark age»). Каждое обращение к прошлому было «революционным», то есть оно обогащало современность, и каждое обращение по-своему понимало это прошлое, брало из прошлого нужное ей для движения вперед. Это я говорю об обращении к античности, а что давало для каждого народа обращение к его собственному национальному прошлому? Если оно не было продиктовано национализмом, узким стремлением отгородиться от других народов и их культурного опыта, оно было плодотворным, ибо обогащало, разнообразило, расширяло культуру народа, его эстетическую восприимчивость. Ведь каждое обращение к старому в новых условиях было всегда новым.

Каролингский Ренессанс в VI-VII веке не был похож на Ренессанс XV века, Ренессанс итальянский не похож на северо-европейский. Обращение конца XVIII – начала XIX века, возникшее под влиянием открытий в Помпее и трудов Винкельмана, отличается от нашего понимания античности и т. д.

Знала несколько обращений к Древней Руси и послепетровская Россия. Были разные стороны в этом обращении. Открытие русской архитектуры и иконы в начале XX века было в основном лишено узкого национализма и очень плодотворно для нового искусства.

Хотелось бы мне продемонстрировать эстетическую и нравственную роль памяти на примере поэзии Пушкина.

У Пушкина Память в поэзии играет огромную роль. Поэтическая роль воспоминаний прослеживается с детских, юношеских стихотворений Пушкина, из которых важнейшее «Воспоминания в Царском Селе», но в дальнейшем роль воспоминаний очень велика не только в лирике Пушкина, но и даже в поэме «Евгений Онегин».

Когда Пушкину необходимо внесение лирического начала, он часто прибегает к воспоминаниям. Как известно, Пушкина не было в Петербурге в наводнение 1824 года, но все же в «Медном всаднике» наводнение окрашено воспоминанием:

«Была ужасная пора, об ней свежо воспоминанье …»

Свои исторические произведения Пушкин также окрашивает долей личной, родовой памяти. Вспомните: в «Борисе Годунове» действует его предок Пушкин, в «Арапе Петра Великого» – тоже предок, Ганнибал.

Память – основа совести и нравственности, память – основа культуры, «накоплений» культуры, память – одна из основ поэзии – эстетического понимания культурных ценностей. Хранить память, беречь память – это наш нравственный долг перед самими собой и перед потомками. Память – наше богатство.

Письмо сорок первое

ПАМЯТЬ КУЛЬТУРЫ

Мы заботимся о своем здоровье и здоровье других, следим за правильным питанием, за тем, чтобы воздух и вода оставались чистыми, незагрязненными. Загрязнение среды делает человека больным, угрожает его жизни, грозит гибелью всему человечеству. Всем известны те гигантские усилия, которые предпринимаются нашим государством, отдельными странами, учеными, общественными деятелями, чтобы спасти от загрязнения воздух, водоемы, моря, реки, леса, чтобы сохранить животный мир нашей планеты, спасти становища перелетных птиц, лежбища морских животных. Человечество тратит миллиарды и миллиарды не только на то, чтобы не задохнуться, не погибнуть, но чтобы сохранять также ту окружающую нас природу, которая дает человеку возможность эстетического и нравственного отдыха. Целительная сила окружающей природы хорошо известна.

Наука, которая занимается охраной и восстановлением окружающей природы, называется экологией . И экология начинает уже сейчас преподаваться в университетах.

Но экология не должна замыкаться только задачами сохранения окружающей нас биологической среды. Человек живет не только в природной среде, но и в среде, созданной культурой его предков и им самим. Сохранение культурной среды задача не менее важная, чем сохранение окружающей природы. Если природа необходима человеку для его биологической жизни, то культурная среда не менее необходима для его духовной, нравственной жизни, для его «духовной оседлости», для его привязанности к родным местам, следованию заветам предков, для его нравственной самодисциплины и социальности. Между тем вопрос о нравственной экологии не только не изучается, но и не поставлен. Изучаются отдельные виды культуры и остатки культурного прошлого, вопросы реставрации памятников и их сохранения, но не изучается нравственное значение и влияние на человека всей культурной среды в ее целом, ее воздействующая сила.

А ведь факт воспитательного воздействия на человека окружающей культурной среды не подлежит ни малейшему сомнению.

За примерами ходить недалеко. После войны в Ленинград вернулось не более 20 процентов его довоенного населения, а тем не менее вновь приехавшие в Ленинград быстро приобрели те четкие «ленинградские» черты поведения, которыми по праву гордятся ленинградцы. Человек воспитывается в окружающей его культурной среде незаметно для себя. Его воспитывает история, прошлое. Прошлое открывает ему окно в мир, и не только окно, но и двери, даже ворота – триумфальные ворота. Жить там, где жили поэты и прозаики великой русской литературы, жить там, где жили великие критики и философы, ежедневно впитывать впечатления, которые так или иначе получили отражение в великих произведениях русской литературы, посещать квартиры-музеи-значит, постепенно обогащаться духовно.

Улицы, площади, каналы, отдельные дома, парки напоминают, напоминают, напоминают… Ненавязчиво и ненастойчиво входят впечатления прошлого в духовный мир человека, и человек с открытой душой входит в прошлое. Он учится уважению к предкам и помнит о том, что в свою очередь нужно будет для его потомков. Прошлое и будущее становятся своими для человека. Он начинает учиться ответственности – нравственной ответственности перед людьми прошлого и одновременно перед людьми будущего, которым прошлое будет не менее важно, чем нам, а может быть, с общим подъемом культуры и умножением духовных запросов, даже и важнее. Забота о прошлом есть одновременно и забота о будущем…

Любить свою семью, свои впечатления детства, свой дом, свою школу, свое село, свой город, свою страну, свою культуру и язык, весь земной шар необходимо, совершенно необходимо для нравственной оседлости человека. Человек – это не степное растение перекати-поле, которое осенний ветер гонит по степи.

Если человек не любит хотя бы изредка смотреть на старые фотографии своих родителей, не ценит память о них, оставленную в саде, который они возделывали, в вещах, которые им принадлежали, значит, он не любит их. Если человек не любит старые дома, старые улицы, пусть даже и плохонькие, значит, у него нет любви к своему городу. Если человек равнодушен к памятникам истории своей страны, значит, он равнодушен к своей стране.

Итак, в экологии есть два раздела: экология биологическая и экология культурная, или нравственная. Убить человека биологически может несоблюдение законов первой, убить человека нравственно может несоблюдение законов второй. Да и нет между ними пропасти. Где точная граница между природой и культурой? Разве нет в среднерусской природе присутствия человеческого труда?

Не здание даже нужно человеку, а здание в определенном месте. Поэтому и хранить их, памятник и ландшафт, нужно вместе, а не раздельно. Хранить строение в ландшафте, чтобы то и другое хранить в душе. Человек существо нравственно оседлое, даже если он был кочевником: ведь и кочевал он по определенным местам. Для кочевника тоже существовала «оседлость» в просторах его привольных кочевий. Только безнравственный человек – не оседлый и способен убивать оседлость в других.

Есть большое различие между экологией природы и экологией культуры. Это различие не только велико – оно принципиально существенно.

До известных пределов утраты в природе восстановимы. Можно очистить загрязненные реки и моря; можно восстановить леса, поголовье животных и пр. Конечно, если не перейдена известная грань, если не уничтожена та или иная порода животных целиком, если не погиб тот или иной сорт растений. Удалось же восстановить зубров и на Кавказе, и в Беловежской пуще, даже поселить их в Бескидах, то есть там даже, где их раньше и не было. Природа при этом сама помогает человеку, ибо она «живая». Она обладает способностью к самоочищению, к восстановлению нарушенного человеком равновесия. Она залечивает раны, нанесенные ей извне: пожарами, или вырубками, или ядовитой пылью, газами, сточными водами…

Совсем иначе с памятниками культуры. Их утраты невосстановимы, ибо памятники культуры всегда индивидуальны, всегда связаны с определенной эпохой в прошлом, с определенными мастерами. Каждый памятник разрушается навечно, искажается навечно, ранится навечно. И он совершенно беззащитен, он не восстановит самого себя.

Можно создать макеты разрушенных зданий, как это было, например, в Варшаве, но нельзя восстановить здание как «документ», как «свидетеля» эпохи своего создания. Всякий заново отстроенный памятник старины будет лишен документальности. Это будет только «видимость». От умерших остаются только портреты. Но портреты не говорят, они не живут. В известных обстоятельствах «новоделы» имеют смысл, и со временем они сами становятся «документами» эпохи, той эпохи, когда они были созданы. Старое Место или улица Новый Свет в Варшаве навсегда останутся документами патриотизма польского народа в послевоенные годы.

«Запас» памятников культуры, «запас» культурной среды крайне ограничен в мире, и он истощается со все прогрессирующей скоростью. Техника, которая сама является продуктом культуры, служит иногда в большей мере умерщвлению культуры, чем продлению жизни культуры. Бульдозеры, экскаваторы, строительные краны, управляемые людьми бездумными, неосведомленными, могут нанести вред тому, что в земле еще не открыто, и тому, что на земле, уже служившее людям. Даже сами реставраторы, работающие иногда согласно своим собственным, недостаточно проверенным теориям или современным нам представлениям о красоте, становятся в большей мере разрушителями памятников прошлого, чем их охранителями. Уничтожают памятники и градостроители, особенно если они не имеют четких и полных исторических знаний.

На земле становится тесно для памятников культуры не потому, что земли мало, а потому, что строителей притягивают к себе старые места, обжитые, а потому и кажущиеся особенно красивыми и заманчивыми для градостроителей.

Градостроителям, как никому больше, нужны знания в области экологии культуры. Поэтому краеведение должно развиваться, оно должно распространяться и преподаваться, чтобы на основе его решать местные экологические проблемы. В первые годы после Великой Октябрьской социалистической революции краеведение переживало бурный расцвет, но позднее ослабло. Многие краеведческие музеи были закрыты. Однако сейчас интерес к краеведению вспыхнул с особой силой. Краеведение воспитывает любовь к родному краю и дает те знания, без которых невозможно сохранение памятников культуры на местах.

Мы не должны возлагать полную ответственность за небрежение к прошлому на других или просто надеяться, что сохранением культуры прошлого занимаются специальные государственные и общественные организации и «это их дело», не наше. Мы сами должны быть интеллигентны, культурны, воспитанны, понимать красоту и быть добрыми – именно добрыми и благодарными нашим предкам, создававшим для нас и наших потомков всю ту красоту, которую не кто-либо другой, а именно мы не умеем порой опознать, принять в свой нравственный мир, хранить и деятельно защищать.

Каждый человек обязан знать, среди какой красоты и каких нравственных ценностей он живет. Он не должен быть самоуверен и нагл в отвержении культуры прошлого без разбора и «суда».

Каждый обязан принимать посильное участие в сохранении культуры.

Ответственны за все мы с вами, а не кто-то другой, и в наших силах не быть равнодушными к нашему прошлому. Оно наше, в нашем общем владении.

Мы заботимся о своем здоровье и здоровье других, следим за правильным питанием, за тем, чтобы воздух и вода оставались чистыми, незагрязненными. Загрязнение среды делает человека больным, угрожает его жизни, грозит гибелью всему человечеству. Всем известны те гигантские усилия, которые предпринимаются нашим государством, отдельными странами, учеными, общественными деятелями, чтобы спасти от загрязнения воздух, водоемы, моря, реки, леса, чтобы сохранить животный мир нашей планеты, спасти становища перелетных птиц, лежбища морских животных. Человечество тратит миллиарды и миллиарды не только на то, чтобы не задохнуться, не погибнуть, но чтобы сохранить также ту окружающую нас природу, которая дает человеку возможность эстетического и нравственного отдыха. Целительная сила окружающей природы хорошо известна.

Наука, которая занимается охраной и восстановлением окружающей природы, называется экологией. И экология начинает уже сейчас преподаваться в университетах.

Но экология не должна замыкаться только задачами сохранения окружающей нас биологической среды. Человек живет не только в природной среде, но и в среде, созданной культурой его предков и им самим. Сохранение культурной среды задача не менее важная, чем сохранение окружающей природы. Если природа необходима человеку для его биологической жизни, то культурная среда не менее необходима для его духовной, нравственной жизни, для его «духовной оседлости», для его привязанности к родным местам, следованию заветам предков, для его нравственной самодисциплины и социальности. Между тем вопрос о нравственной экологии не только не изучается, но и не поставлен. Изучаются отдельные виды культуры и остатки культурного прошлого, вопросы реставрации памятников и их сохранения, но не изучается нравственное значение и влияние на человека всей культурной среды в ее целом, ее воздействующая сила.

А ведь факт воспитательного воздействия на человека окружающей культурной среды не подлежит ни малейшему сомнению.

За примерами ходить недалеко. После войны в Ленинград вернулось не более 20 процентов его довоенного населения, а тем не менее вновь приехавшие в Ленинград быстро приобрели те четкие «ленинградские» черты поведения, которыми по праву гордятся ленинградцы. Человек воспитывается в окружающей его культурной среде незаметно для себя. Его воспитывает история, прошлое. Прошлое открывает ему окно в мир, и не только окно, но и двери, даже ворота - триумфальные ворота. Жить там, где жили поэты и прозаики великой русской литературы, жить там, где жили великие критики и философы, ежедневно впитывать впечатления, которые так или иначе получили отражение в великих произведениях русской литературы, посещать квартиры-музеи - значит, постепенно обогащаться духовно.

Улицы, площади, каналы, отдельные дома, парки напоминают, напоминают, напоминают... Ненавязчиво и ненастойчиво входят впечатления прошлого в духовный мир человека, и человек с открытой душой входит в прошлое. Он учится уважению к предкам и помнит о том, что в свою очередь нужно будет для его потомков. Прошлое и будущее становятся своими для человека. Он начинает учиться ответственности - нравственной ответственности перед людьми прошлого и одновременно перед людьми будущего, которым прошлое будет не менее важно, чем нам, а может быть, с общим подъемом культуры и умножением духовных запросов, даже и важнее. Забота о прошлом есть одновременно и забота о будущем...

Любить свою семью, свои впечатления детства, свой дом, свою школу, свое село, свой город, свою страну, свою культуру и язык, весь земной шар необходимо, совершенно необходимо для нравственной оседлости человека. Человек - это не степное растение перекати-поле, которое осенний ветер гонит по степи.

Если человек не любит хотя бы изредка смотреть на старые фотографии своих родителей, не ценит память о них, оставленную в саде, который они возделывали, в вещах, которые им принадлежали, значит, он не любит их. Если человек не любит старые дома, старые улицы, пусть даже и плохонькие, значит, у него нет любви к своему городу. Если человек равнодушен к памятникам истории своей страны, значит, он равнодушен к своей стране.

Итак, в экологии есть два раздела: экология биологическая и экология культурная, или нравственная. Убить человека биологически может несоблюдение законов первой, убить человека нравственно может несоблюдение законов второй. Да и нет между ними пропасти. Где точная граница между природой и культурой? Разве нет в среднерусской природе присутствия человеческого труда?

Не здание даже нужно человеку, а здание в определенном месте. Поэтому и хранить их, памятник и ландшафт, нужно вместе, а не раздельно. Хранить строение в ландшафте, чтобы то и другое хранить в душе. Человек существо нравственно оседлое, даже если он был кочевником: ведь и кочевал он по определенным местам. Для кочевника тоже существовала «оседлость» в просторах его привольных кочевий. Только безнравственный человек - не оседлый и способен убивать оседлость в других.

Есть большое различие между экологией природы и экологией культуры. Это различие не только велико - оно принципиально существенно.

До известных пределов утраты в природе восстановимы. Можно очистить загрязненные реки и моря; можно восстановить леса, поголовье животных и пр. Конечно, если не перейдена известная грань, если не уничтожена та или иная порода животных целиком, если не погиб тот или иной сорт растений. Удалось же восстановить зубров и на Кавказе, и в Беловежской пуще, даже поселить их в Бескидах, то есть там даже, где их раньше и не было. Природа при этом сама помогает человеку, ибо она «живая». Она обладает способностью к самоочищению, к восстановлению нарушенного человеком равновесия. Она залечивает раны, нанесенные ей извне: пожарами, или вырубками, или ядовитой пылью, газами, сточными водами...

Совсем иначе с памятниками культуры. Их утраты невосстановимы, ибо памятники культуры всегда индивидуальны, всегда связаны с определенной эпохой в прошлом, с определенными мастерами. Каждый памятник разрушается навечно, искажается навечно, ранится навечно. И он совершенно беззащитен, он не восстановит самого себя.

Можно создать макеты разрушенных зданий, как это было, например, в Варшаве, но нельзя восстановить здание как «документ», как «свидетеля» эпохи своего создания. Всякий заново отстроенный памятник старины будет лишен документальности. Это будет только «видимость». От умерших остаются только портреты. Но портреты не говорят, они не живут. В известных обстоятельствах «новоделы» имеют смысл, и со временем они сами становятся «документами» эпохи, той эпохи, когда они были созданы. Старое Место или улица Новый Свет в Варшаве навсегда останутся документами патриотизма польского народа в послевоенные годы.

«Запас» памятников культуры, «запас» культурной среды крайне ограничен в мире, и он истощается со все прогрессирующей скоростью. Техника, которая сама является продуктом культуры, служит иногда в большей мере умерщвлению культуры, чем продлению жизни культуры. Бульдозеры, экскаваторы, строительные краны, управляемые людьми бездумными, неосведомленными, могут нанести вред тому, что в земле еще не открыто, и тому, что на земле, уже служившее людям. Даже сами реставраторы, работающие иногда согласно своим собственным, недостаточно проверенным теориям или современным нам представлениям о красоте, становятся в большей мере разрушителями памятников прошлого, чем их охранителями. Уничтожают памятники и градостроители, особенно если они не имеют четких и полных исторических знаний.

На земле становится тесно для памятников культуры не потому, что земли мало, а потому, что строителей притягивают к себе старые места, обжитые, а потому и кажущиеся особенно красивыми и заманчивыми для градостроителей.

Градостроителям, как никому больше, нужны знания в области экологии культуры. Поэтому краеведение должно развиваться, оно должно распространяться и преподаваться, чтобы на основе его решать местные экологические проблемы. В первые годы после Великой Октябрьской социалистической революции краеведение переживало бурный расцвет, но позднее ослабло. Многие краеведческие музеи были закрыты. Однако сейчас интерес к краеведению вспыхнул с особой силой. Краеведение воспитывает любовь к родному краю и дает те знания, без которых невозможно сохранение памятников культуры на местах.

Мы не должны возлагать полную ответственность за небрежение к прошлому на других или просто надеяться, что сохранением культуры прошлого занимаются специальные государственные и общественные организации и «это их дело», не наше. Мы сами должны быть интеллигентны, культурны, воспитаны, понимать красоту и быть добрыми - именно добрыми и благодарными нашим предкам, создававшим для нас и наших потомков всю ту красоту, которую не кто-либо другой, а именно мы не умеем порой опознать, принять в свой нравственный мир, хранить и деятельно защищать.

Каждый человек обязан знать, среди какой красоты и каких нравственных ценностей он живет. Он не должен быть самоуверен и нагл в отвержении культуры прошлого без разбора и «суда». Каждый обязан принимать посильное участие в сохранении культуры.

Ответственны за все мы с вами, а не кто-то другой, и в наших силах не быть равнодушными к нашему прошлому. Оно наше, в нашем общем владении.

Суббочева Т.Н. ,
библиотекарь Кёршинской библиотеки Рассказовского района Тамбовской области.

Гражданская позиция Д.С. Лихачёва
в сохранении исторических ценностей русской культуры

Дмитрий Сергеевич Лихачёв (1906 -) — человек, чьё имя известно на всех континентах, выдающийся знаток отечественной и мировой культуры, избранный почётным членом многих зарубежных академий, литературовед, текстолог, академик АН СССР (1970).

Его перу принадлежит более двух десятков капитальных книг и сотни научно-исследовательских статей. Эрудиция Дмитрия Сергеевича, его педагогический талант и опыт, умение говорить о сложных вещах просто, доходчиво и в то же время ярко и образно — вот что отличает его работы, делает их не просто книгами, но значительным явлением всей культурной жизни.

Всю свою жизнь он занимался научной работой, но помимо этого широко пропагандировал изучение древней русской литературы, вёл активную борьбу за бережное отношение к шедеврам и памятникам культурного прошлого нашей родины.

Роль памяти в истории общества

Дмитрий Сергеевич Лихачёв любил русскую культуру и восхищался ею. Он отмечал: Величайшая и ценнейшая черта русской культуры состояла в её мощи и доброте, которой всегда обладает мощное, по-настоящему мощное начало. Именно поэтому русская культура смогла смело освоить, органически включить в себя начала греческие, скандинавские, угро-финские, тюркские и т.д. Русская культура — открытая культура, культура добрая и смелая, все принимающая и всё творчески осмысливающая»
.

Русская культура заслуживает особого к ней внимания и отношения. Д.С. Лихачёв призывал не забывать историю и культуру Древней Руси. Особое внимание он уделял памяти. "Память и знание прошлого наполняют мир, делают его интересным, значительным, одухотворённым. Если вы не видите за окружающим вас миром его прошлого, он для вас пуст. Вам скучно, вам тоскливо, и вы, в конечном счете, одиноки… Жизнь — это не одномоментность существования. Будем знать историю — историю всего, что нас окружает в большом и в малом масштабах. Это ведь четвёртое, очень важное измерение.

Но мы не только должны знать историю всего, что нас окружает, начиная с нашей семьи, продолжая селом или городом и кончая страной и миром, но и хранить эту историю, эту безмерную глубину окружающего" .

Память — одно из важнейших свойств бытия, любого бытия. Путём памяти накапливается добрый опыт, образуется традиция, создаются бытовые навыки, семейные навыки, трудовые навыки, общественные институты… Память противостоит уничтожающей силе времени. Это свойство памяти чрезвычайно важно. Но благодаря памяти прошедшее входит в настоящее, а будущее как бы предугадывается настоящим, соединённым с прошедшим. Память — преодоление времени, преодоление смерти. В этом величайшее нравственное значение памяти. "Беспамятный" — это прежде всего человек неблагодарный, безответственный, а следовательно, и неспособный на добрые, бескорыстные поступки.

Человек, совершающий недобрый поступок, думает, что поступок этот не сохранится в памяти его личной и в памяти окружающих. Он сам, очевидно, не привык беречь память о прошлом, испытывать чувство благодарности к предкам, к их труду, их заботам и поэтому думает, что и о нём всё будет позабыто. Совесть — это в основном память, к которой присоединяется моральная оценка совершённого. Но если совершённое не сохраняется в памяти, то не может быть и оценки. Без памяти нет совести. Вот почему так важно воспитываться в моральном климате памяти: памяти семейной, памяти народной, памяти культурной. Семейные фотографии — это одно из важнейших "наглядных пособий" морального воспитания детей, да и взрослых. Уважение к труду наших предков, к их трудовым традициям, к их орудиям труда, к их обычаям, к их песням и развлечениям. Всё это дорого нам…Память о прошлом, прежде всего «светла», поэтична. Она воспитывает эстетически.

Память — основа совести и нравственности, память — основа культуры, накоплений» культуры, память — одна из основ поэзии — эстетического понимания культурных ценностей. Хранить память, беречь память — это наш нравственный долг перед самими собой и перед потомками. Память — наше богатство« .

Таким образом, память — один из важнейших элементов истории и культуры. Наследие предков не будет забыто, пока мы помним о нём.

Экология культуры

"Мы заботимся о своём здоровье и здоровье других, следим за правильным питанием, за тем, чтобы воздух и вода оставались чистыми, незагрязнёнными. Загрязнение среды делает человека больным, угрожает его жизни, грозит гибелью всему человечеству.

Наука, которая занимается охраной и восстановлением окружающей природы, называется экологией. Но экология не должна замыкаться только задачами сохранения окружающей нас биологической среды. Человек живёт не только в природной среде, но и в среде, созданной культурой его предков и им самим. Сохранение культурной среды задача не менее важная, чем сохранение окружающей природы. Если природа необходима человеку для его биологической жизни, то культурная среда не менее необходима для его духовной, нравственной жизни, для его духовной осёдлости, для его привязанности к родным местам, следованию заветам предков, для его нравственной самодисциплины и социальности. Между тем вопрос о нравственной экологии не только не изучается, но и не поставлен. Изучаются отдельные виды культуры и остатки культурного прошлого, вопросы реставрации памятников и их сохранения, но не изучается нравственное значение и влияние на человека всей культурной среды в её целом, её воздействующая сила. А ведь факт воспитательного воздействия на человека окружающей культурной среды не подлежит ни малейшему сомнению.

Улицы, площади, каналы, отдельные дома, парки напоминают, напоминают, напоминают… Ненавязчиво и ненастойчиво входят впечатления прошлого в духовный мир человека, и человек с открытой душой входит в прошлое. Он учится уважению к предкам и помнит о том, что в свою очередь нужно будет для его потомков. Прошлое и будущее становятся своими для человека. Он начинает учиться ответственности — нравственной ответственности перед людьми будущего, которым прошлое будет не менее важно, чем нам, а может быть, с общим подъёмом культуры и умножением духовных запросов, даже и важнее. Забота о прошлом есть одновременно и забота о будущем…

Любить свою семью, свои впечатления детства, свой дом, свою школу, своё село, свой город, свою страну, свою культуру и язык, весь земной шар необходимо, совершенно необходимо для нравственной осёдлости человека. Если человек не любит хотя бы изредка смотреть на старые фотографии своих родителей, не ценит память о них, оставленную в саде, который они возделывали, в вещах, которые им принадлежали, значит, он не любит их. Если человек равнодушен к памятникам истории своей страны, значит, он равнодушен к своей стране.

Итак, в экологии есть два раздела: экология биологическая и экология культурная, или нравственная. Убить человека биологически может несоблюдение законов первой, убить человека нравственно может несоблюдение законов второй. Да и нет между ними пропасти. Где точная граница между природой и культурой? Разве нет в среднерусской природе присутствия человеческого труда? Не здание даже нужно человеку, а здание в определённом месте. Поэтому и хранить их, памятник и ландшафт, нужно вместе, а не раздельно. Хранить строение в ландшафте, чтобы то и другое хранить в душе. Человек существо нравственно осёдлое, даже если он был кочевником: ведь и кочевал он по определённым местам…Только безнравственный человек — не осёдлый и способен убивать осёдлость в других.

Есть большое различие между экологией природы и экологией культуры. Это различие не только велико — оно принципиально существенно.

До известных пределов утраты в природе восстановимы. Можно очистить загрязнённые реки и моря; можно восстановить леса, поголовье животных и прочее. Конечно, если не перейдена известная грань, если не уничтожена та или иная порода животных целиком, если не погиб тот или иной сорт растений. Удалось же восстановить зубров на Кавказе, и в Беловежской пуще… Природа при этом сама помогает человеку, ибо она живая. Она обладает способностью к самоочищению, к восстановлению нарушенного человеком равновесия. Она залечивает раны, нанесённые ей извне:

Совсем иначе с памятниками культуры. Их утраты невосстановимы, ибо памятники культуры всегда индивидуальны, всегда связаны с определённой эпохой в прошлом, с определёнными мастерами.

Можно создать макеты разрушенных зданий, как это было в Варшаве, но нельзя восстановить здание как документ, как «свидетеля» эпохи своего создания. Всякий заново отстроенный памятник старины будет лишён документальности. Это будет только «видимость». От умерших остаются только портреты. Но портреты не говорят, они не живут.

Отношение к прошлому может быть двух родов: как к некоторому зрелищу, »театру«, представлению, декорации, и как к документу. Первое отношение стремится воспроизвести прошлое, воссоздать его зрительный образ. Второе стремится сохранить прошлое, хотя бы в своих частичных остатках…Первое говорит: »Таким он выглядел«; второе свидетельствует: »Это тот самый, он был, может быть не таким, но это подлинно тот"… Второе отношение терпимее к первому, чем первое ко второму…

Но в двух отношениях к прошлому есть и ещё одно существенное различие. Первое будет требовать: только одна эпоха — эпоха создания парка, или его расцвета, или чем-либо знаменательная. Второе скажет: пусть живут все эпохи, так или иначе знаменательные; ценна вся жизнь целиком, ценны воспоминания о различных эпохах и различных поэтах, воспевших эти места, и от реставрации потребуют не восстановления, а сохранения…

Да, вы поняли меня правильно: я на стороне второго отношения к памятникам прошлого. И не только потому, что второе отношение шире, терпимее и осторожнее, менее самоуверенно и оставляет больше природе, заставляя отступать внимательного человека, но и потому ещё, что оно требует от человека большего воображения, большей творческой активности. Восприятие памятника искусства только тогда полноценно, когда оно мысленно воссоздаёт, творит вместе с творцом. «Смотрите и воображайте». И это интеллектуальное отношение к памятникам прошлого рано или поздно возникает вновь и вновь. Нельзя убить подлинное прошлое и заменить его театрализованным, даже если театральные реконструкции уничтожили все документы, но место осталось: здесь, на этом месте, на этой почве, в этом географическом пункте было — он был, оно, что-то памятное, произошло« .

Запас памятников культуры, «запас» культурной среды крайне ограничен в мире, и он истощается со всё прогрессирующей скоростью. Даже сами реставраторы, работающие иногда согласно своим собственным, недостаточно проверенным теориям или современным нам представлениям о красоте, становятся в большей мере разрушителями памятников прошлого, чем их охранителями.

На земле становится тесно для памятников культуры не потому, что земли мало, а потому, что строителей притягивают к себе старые места, обжитые, а потому и кажущиеся особенно красивыми и заманчивыми для градостроителей .

Ложное представление, что древние руины зданий обезображивают город, якобы нарушают его благоустройство и красоту, порой и порождает у наших строителей стремление восстановить« их в »первоначальном« виде, создать никому не нужные и дорогостоящие подделки под древнюю архитектуру. Нельзя забывать, что это — исторические памятники, всякая фальсификация которых мешает их научного и художественного значения…» .

Градостроителям, как никому больше, нужны знания в области экологии культуры. Поэтому краеведение должно развиваться, оно должно распространяться и преподаваться, чтобы на основе его решать местные экологические проблемы… Краеведение воспитывает любовь к родному краю и даёт те знания, без которых невозможно сохранение памятников культуры на местах. Мы не должны возлагать полную ответственность за небрежение к прошлому на других или просто надеяться, что сохранением культуры прошлого занимаются специальные государственные и общественные организации и это их дело«, не наше. Мы сами должны быть интеллигентны, культурны, воспитаны, понимать красоту и быть добрыми — именно добрыми и благодарными нашим предкам, создавшим для нас и наших потомков всю ту красоту, которую не кто-либо другой, а именно мы не умеем порой опознать, принять в свой нравственный мир, хранить и деятельно защищать. Каждый человек обязан знать, среди какой красоты и каких нравственных ценностей он живёт. Он не должен быть самоуверен и нагл в отвержении культуры прошлого без разбора и »суда«. Каждый обязан принимать посильное участие в сохранении культуры.

Ответственны за всё мы с вами, а не кто-то другой, в наших силах не быть равнодушными к нашему прошлому. Оно наше, в нашем общем владении. .

Памятники прошлого в наших…городах — это обширный и неумолкающий лекторий, учащий патриотизму, способствующий эстетическому воспитанию, повествующий о великой роли народа в истории культуры. Забота о памятниках — это забота не только о прошлом, но главным образом о будущем, о наших потомках, которым они, несомненно, понадобятся. Десятки поколений сохраняли для нас эти памятники, и долг наш передать эту культурную эстафету будущим поколениям. .

К патриотизму нельзя только призывать, его нужно заботливо воспитывать — воспитывать любовь к родным местам, воспитывать духовную осёдлость. А для всего этого необходимо развивать науку культурной экологии. .

Д.С. Лихачёв предлагал конкретные пути воспитания молодого поколения, направленные на сохранение исторических ценностей русской культуры.

Необходимо также, чтобы пропаганда культурного наследия заняла большое место в нашей лекционной работе… Необходимо приучать нашу молодёжь любить свой край, свой город, своё село, местные исторические…традиции, беречь памятники исторического…прошлого. Пропаганда…учения о культурном наследстве — это боевая задача историков и искусствоведов, всех работников культуры в целом. Больше внимания следует уделять изданию хорошо составленных путеводителей, в которых заняли бы наконец достойное место памятники культуры, затем — открыток, брошюр, художественных изданий, популяризирующих памятники культуры, и, наконец, самое главное — в программах по преподаванию истории в средней школе необходимо предусмотреть уроки по местной истории. .

Пора напомнить о том, что изучение искусства Древней Руси у нас ведётся слабо. В Советском Союзе нет центра, который бы систематически изучал русское искусство Х-ХVII вв. Перед музеями и рукописными хранилищами должны быть поставлены научные задачи, они должны систематически издавать свои труды.

Гораздо энергичнее необходимо проводить работу по выявлению, собиранию памятников искусства. Надо вспомнить, как энергично проводилась экспедиционная деятельность в 20-х годах под руководством И.Э. Грабаря 1…

Воспитание… патриотизма невозможно без воспитания гордости за великое прошлое нашего народа. .

Таким образом, в гражданской позиции Д.С. Лихачёва в сохранении исторических ценностей русской культуры можно выделить несколько аспектов:
— охрана памятников культуры государством;
— сохранение документальности памятников;
— активная пропаганда культурных ценностей;
— воспитание молодого поколения на основе исторических памятников;
— изучение курса краеведение, начиная со средней школы;
— включение каждого человека в движение за сохранение памятников и ценностей культуры.

Значение культуры в современном мире.

Взгляд Д.С. Лихачёва на будущее культуры.

Одно из важнейших свидетельств прогресса культуры — развитие понимания культурных ценностей, умение их беречь, накоплять, воспринимать их эстетическую ценность. Вся история развития человеческой культуры есть история не только постепенного созидания новых, но и обнаружение старых культурных ценностей. .

Уважение к своей культуре обязательно для каждого грамотного человека, но так же обязательно уважение и к культуре других народов. Нельзя уважать себя, не уважая соседа, нельзя уважать соседа, не уважая себя. .

Дмитрий Сергеевич Лихачёв мечтал о гармонии природы и культуры в нашем мире. …Мне, специалисту по литературе, естественнее всего думать о том, что ожидает нас в культуре. И вот, когда в основном будут удовлетворены все потребности в еде, скоростях и комфорте, а это, верю, вполне достижимо, если не думать об особых излишествах, которые, как и всякие излишества, скорее вредны, чем полезны, вот чего я жду. нас ждут города, в которых мы будем чувствовать себя преемниками своей собственной и мировой культуры. Нас будут окружать здания прошлого не в одиночку, а ансамблями. Будет бережно охраняться гомосфера. Будет много музеев, посвящённых не только произведениям искусств, великим писателям, художникам, учёным, артистам, революционерам, общественным деятелям, великим врачам. Будет много хороших театров, больших и маленьких, мест интеллектуальных встреч, где в окружении книг и журналов люди смогут назначать друг другу дружеские и деловые свидания…

Гуманитарным наукам будет уделяться столько внимания, сколько и негуманитарным. Русская литература будет изучаться в таком же объёме, как изучается литература других стран…

Искусствоведение наше вновь заблистает именами, известными всему миру. Историческая наука не будет бояться личностей, в которых более всего воплотилась та или иная эпоха, и благодаря этому она станет вновь интересной для читателей, которым не нужно будет ради удовлетворения своего интереса к истории обращаться к литературному ширпотребу.

Библиотечное дело сможет играть ту роль, которая ему предназначена в культурной жизни каждой страны: первенствующую. Ибо без библиотек не бывает ни науки, ни образования, ни движения вперёд в области литературы и искусств…

В каждом городе и каждой сельской местности культура XXI века видится со своей точки зрения. Честь и хвала каждой точки зрения. Они открывают перспективу на всю культуру XXI века. Нам предстоит очень многое, и прежде всего, я бы сказал, в решении моральных проблем: морали людей, морали народов и стран. Без установления нравственной атмосферы во взаимоотношениях стран, атмосферы не только военного мира, но и мира морального — в пух разлетятся все наши мечты о росте высокой и нормальной культуры (ибо только высокая и может быть нормальной), — гомосфере — культурной атмосфере, которая окружает человека…

Нам нужно объединение, и, прежде всего в сферах экономических и культурных. Культура принадлежит всему человечеству — это главное объединяющее представление, которое должно войти в сознание людей Земного Шара. На сохранение культуры народов больших и малых должны быть направлены усилия всех людей. Накормить человечество, я уверен, удастся относительно скоро (век, два), но человечество существует не только для того, чтобы набивать желудки и ездить быстро. Оно существует ради творчества и результатов этого творчества. Создание приемлемой гомосферы — это, прежде всего создание высокого культурного окружения каждого человека и всех людей вместе. Культура в таком понимании — мощный объединяющий фактор — фактор мира, согласия и взаимопонимания. Культура каждого народа — это открытые двери в его душу. Мы должны сохранить разнообразие культур и не допускать нивелировки, подравнивания слабых культур под «сильные» — американскую, английскую, французскую, русскую и т.д. Тем более, что то, что считалось раньше «слабым», оказывается ныне «сильным» (африканские культуры, южноамериканские, китайская и др.). «Культурный генофонд» Земного Шара должен быть сохранён во всём объёме — особенно языки не должны исчезать. Язык — сильнейшее выражение культуры (не случайно им наделён только человек, который должен словом защищать всё земное на земле)…

Забота о культуре, принадлежащей всему человечеству, потребует создания тезаурусов мировой культуры…

Итак, не только культура прошлого одна, но и культуру будущего века следует строить как одну, как единую культуру всего человечества. Это мировосприятие единства человеческой культуры, взаимозависимость всех — на него я возлагаю главные надежды… Границы должны быть возможно шире открыты для мира, и это закроет их для войны, враждебности, злобной пропаганды, непонимания друг друга. Сейчас в нашем мире не только усилилась опасность войны, но и увеличились шансы сохранить мир, ибо развитие туризма, общения (особенно длительного), обмен информацией, возможности создания международных научных и художественных предприятий, институтов, даже просто домов международного творчества отдыха и общения — всё это мощно работает на мир. Мир — это общение, терпимость, взаимопонимание .

Дмитрий Сергеевич Лихачёв — незаурядная личность, философ, пропагандирующий общечеловеческие истины и ценности. Самая большая ценность в мире — жизнь: чужая, своя, жизнь животного мира и растений, жизнь культуры, жизнь на всём её протяжении — и в прошлом, и в настоящем, и в будущем… .

Нужно прислушаться к мнению Дмитрия Сергеевича и стремиться каждому из нас внести свою лепту в сохранение культурного наследия нашей страны.

Литература.

1. Лихачёв, Д.С. Земля родная [Текст]: кн. для учащихся /Д.С.
Лихачёв. — М.:Просвещение, 1983.-256 с.: ил.
2. Лихачёв, Д.С. Письма о добром и прекрасном [Текст]/ Д.С.
Лихачёв.- Изд. 2-е, доп.- М.: Дет. лит., 1988.- 238 с.: фотоил. -
(Библиот. серия).- ISBN 5-08-001057-6.
3. Лихачёв, Д.С. Диалоги о дне вчерашнем, сегодняшнем и завтрашнем [Текст]/ Д.С. Лихачёв, Н. Самвелян.- М.: Сов. Россия, 1988.- 144с. — (Писатель и время). — ISBN — 268-00311-9.

Примечания.
1
Грабарь И.Э. (1871-1960) — советский живописец, искусствовед, народный художник СССР, академик АН СССР. Один из основоположников музееведения, реставрационного дела и охраны памятников искусства и старины.