Сочинение ЕГЭ. Проблема мировоззрения. По М. Горькому - Сочинения, Рефераты, Доклады. Мировоззрение и мироощущение писателя

Характеристику писателя естественнее всего начинать с разговора о его общественном облике. Человек всегда представляет собою часть сложного общественного коллектива, который влияет на него извне и в жизни которого он с большей или меньшей мерой активности участвует. Всякий труд, в том числе и труд писателя, неизменно несет в себе общественные функции. Цели писателя не индивидуальны, его материал взят из сферы человеческого опыта, предметом его внимания является читатель, которого он стремится воспитать силой своего творчества.

«Поэт, - указывал Белинский, - прежде всего - человек, потом гражданин своей земли, сын своего времени. Дух народа и времени на него не могут действовать менее, чем на других». И в то же время поэт - это деятель литературы, выполняющий исключительно важную роль в области человеческого сознания. По выразительному определению Добролюбова, литература - «элемент общественного развития», «язык, очи и уши общественного организма». Щедрин писал, что «литература есть не что иное, как фокус, в котором сосредоточиваются высшие стремления общества». Передовые писатели мира с восторгом и гордостью говорят о высочайших задачах, стоящих перед художественной литературой. «Художник, - писал Горький, - герольд своего класса, его боевая труба и первый меч, художник всегда и ненасытно жаждет свободы - в ней красота и правда!» Литературу Горький называл «всевидящим оком мира, оком, взор которого проникает в глубочайшие тайники жизни человеческого духа». «Художник, - говорил Горький позже, - чувствилище своей страны, своего класса, ухо, око и сердце его; он - голос своей эпохи».

Ленин настойчиво подчеркивал зависимость писателя от той социальной среды, в которой он вырос: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя» . В первые годы социалистического строительства он говорил о зависимости искусства от народа, которому оно служит: «Искусство принадлежит народу... Оно должно объединять чувство, мысль и волю... масс, подымать их. Оно должно пробуждать в них художников и развивать их» . Сегодня, в пору создания коммунистического строя, партия борется за то, чтобы литература и искусство были всегда неразрывно связаны с жизнью народа.

Общественный облик писателя представляет собою синтез его убеждений , знаний и жизненного опыта. Художник слова, по замечанию армянского писателя Стефана Зорьяна, «только тогда станет мастером, когда до самых глубин познает жизнь... А для этого необходимы твердые убеждения, ставшие плотью и кровью писателя...» «Убеждения» эти образуют собою мировоззрение писателя, которым он руководствуется во всем своем художественном творчестве. В мировоззрении писателя находят себе отражение его взгляды на человечество, народ, общество, на историческое прошлое и современность.

Мировоззрение писателя может быть ограниченным интересами консервативно настроенного слоя общества, и тогда оно вредит его художественному творчеству, мельчит к сушит его. Таков Скриб, последовательно буржуазный художник, изучивший, по выражению Герцена, «малейшие изгибы» этого собственнического класса, изображавший действительность под углом зрения его интересов.

В прошлом очень часто мировоззрение даже прогрессивных писателей отличалось непоследовательностью. Гёте, по характеристике Энгельса, был «то колоссально велик, то мелок; то это непокорный, насмешливый, презирающий мир гений, то осторожный, всем довольный, узкий филистер» . Но в этом глубоко противоречивом мировоззрении прогрессивное начало решительно преобладало над филистерством. Именно это прогрессивное начало и питало собою наиболее ценные для нас стороны творчества Гёте, открыло ему дорогу к правдивому отображению действительности.

Ограниченностью и непоследовательностью отличалось и мировоззрение Гоголя. Его, по словам Чернышевского, «поражало безобразие фактов, и он выражал свое негодование против них; о том, из каких источников возникают эти факты, какая связь находится между тою отраслью жизни, в которой встречаются, эти факты, и другими отраслями умственной, нравственной, гражданской, государственной жизни, он не размышлял много». В этом отношении Щедрин свободен от «инстинктивного» взгляда Гоголя на русскую действительность, от той «тесноты горизонта», которая была исторической и социальной бедой Гоголя. И это потому, что, в отличие от Гоголя, дворянского просветителя 30-х годов, Щедрин был по своему мировоззрению революционным демократом, «человеком партии», как он себя однажды назвал.

Но и в мировоззрении Гоголя были свои глубоко прогрессивные стороны. Именно их имел в виду Ленин, говоря о тех идеях Белинского и Гоголя, «которые делали этих писателей дорогими... всякому порядочному человеку на Руси...» В ярких художественных образах запечатлел Гоголь пошлость окружавшей действительности, распад и гниение крепостнической России. Художественные образы Гоголя били неизмеримо дальше, чем этого хотелось ему как человеку своей среды. Из этого следует, что реалистическая мощь писателя, опирающаяся на передовые стороны его мировоззрения, нередко торжествует победу над его предрассудками. Как говорил Тургенев, «точно и сильно воспроизвести истину, реальность жизни, есть высочайшее счастие для литератора, даже если эта истина не совпадает с его собственными симпатиями». Но и это «стремление воспроизвести истину, реальность» основывается на определенных прогрессивных сторонах мировоззрения писателя, которое более глубоко и органично, чем некоторые его «симпатии». Природу этого противоречия охарактеризовал Горький, писавший: «Работа литератора отличается не только силою непосредственного наблюдения и опыта, но еще и тем, что живой материал, над которым он работает, обладает способностью сопротивления произволу классовых симпатий и антипатий литератора». Как мы увидим впоследствии, эта способность живого материала сопротивляться произволу писателя отражается в его работе, в частности над образом и сюжетом (см. ниже, стр. 334–339 и 408–410).

Чрезвычайно существенна та характеристика, которую дал мировоззрению писателя Добролюбов. «В произведениях талантливого художника, как бы они ни были разнообразны, всегда можно примечать нечто общее, характеризующее все их и отличающее их от произведений других писателей. На техническом языке искусства принято называть это миросозерцанием художника. Но напрасно стали бы мы хлопотать о том, чтобы привести это миросозерцание в определенные логические построения, выразить его в отвлеченных формулах... Собственный взгляд его на мир, служащий ключом к характеристике его таланта, надо искать в живых образах, создаваемых им». Именно эта конкретная, чувственная, образная форма мировоззрения приводит художника слова к тому, что в своем творчестве он объективно нередко опровергает то, во что верит как человек, и, наоборот, утверждает то, к чему как человек относится с недоверием. Таков, например, Бальзак. Полный легитимистских предрассудков, он вместе с тем, указывал Энгельс, «видел неизбежность падения своих излюбленных аристократов и описывал их как людей, не заслуживающих лучшей участи...» В этом и в том, что писатель «видел настоящих людей будущего там, где их в то время единственно и можно было найти» , и заключалась одна из величайших побед реализма старика Бальзака.

Мировоззрение писателя - это не только то, во что он верит, но и то, как он проникает глубоким взором художника в действительность, и что́ он в результате этого проникновения запечатлевает в своем творчестве.

Чернышевский заявлял: «Мое единственное достоинство, - но важное, важнее всякого мастерства писать, - состоит в том, что я правильнее других понимаю вещи». Именно это правильное понимание вещей, вытекающее из мировоззрения писателя, помогло виднейшим художникам мировой литературы создавать свои шедевры. Оно помогло Шекспиру написать Гамлета, ибо человек, написавший Гамлета, понимал вполне недуг Гамлета. Это «правильное понимание вещей» в громадной мере способствовало успеху Бальзака. Оно же помогло передовому немецкому писателю опередить в своей проницательности современное ему общество: как писал Энгельс, «то, чего не замечали ни правительства, ни либералы, видел уже в 1833 г., по крайней мере, один человек; его звали, правда, Генрих Гейне» .

Для того чтобы успешно выполнить стоящие перед ним задачи, писатель должен прежде всего воспитать самого себя. Добиться этого писателю помогает воздействующая па него культура всего передового, прогрессивного человечества - и в первую очередь культура воспитавшей его нации. Сыном ее он рождается. На протяжении всей творческой деятельности писателя в нем растет и крепнет его сыновняя любовь к родине. Вот почему первым общественным качеством писателя, как и всякого иного деятеля культуры, является его кровная связь с родиной, его патриотизм .

Уже с детских лет писатель проникается глубокой любовью к природе родного края. В ранние годы он усваивает характерные черты народной психологии, знакомится с бытом народной массы, впитывает ее интересы. С детских лет живет в нем восхищение фольклором, сокровища которого доходят до будущего писателя и непосредственно, через рассказы окружающих, через первые прочитанные им книги и пр. Одновременно знакомится он с метким и образным языком своего народа. «Родина, - указывает Асеев, - начинается с любви к слову, к своему языку, к его истории, его звучанию».

Но патриотизм заключается не только и не столько в источниках той культуры, на которую опирается писатель, и не в одних его взглядах. Патриотично самое творчество писателя, самое его жизненное дело. Патриотизм Пушкина - это его пламенное служение делу освобождения своего народа от гнета самодержавия и крепостничества, это его ненависть к угнетателям и глубокая любовь к простым людям тогдашней России. Это вместе с тем и создание Пушкиным литературного языка и с помощью последнего - литературы, которой стало доступно изображение всей полноты русской действительности, всех глубин внутреннего мира человека.

У патриотизма есть два исконных и злейших врага - квасной национализм и беспочвенный космополитизм. Первый утверждает: хорошо только то, что создано руками данного народа. Объявляя свой народ «исключительным», националисты игнорируют то, что творится за рубежами их страны, презирают другие народы. Космополиты начисто снимают задачу самобытного развития, третируют все, что составляет подлинно живой нерв культуры, - ее кровную связь с национальной жизнью, с действительностью родной страны. Национализм и космополитизм - две глубоко реакционные крайности, которые сходятся между собой в непонимании ценности самобытного развития национальной литературы.

Отвергая национализм и космополитизм, писатели-патриоты утверждают принцип критического освоения всего богатства мировой культуры во имя потребностей своей страны, своей культуры.

Уже Белинский более столетия тому назад выступил на борьбу с обеими этими враждебными идеологическими системами. «Одни, - писал он в 1848 году о славянофилах и западниках, - бросились в фантастическую народность, другие - в фантастический космополитизм во имя человечества». Великому русскому критику был далек и враждебен как изоляционистский пафос ревнителей российского патриархализма, так и якобы гуманистический пафос тех, кто понятием человеческого подменял понятие национального. «Человеческое, - указывал Белинский, - приходит к народу не извне, из негоже самого, и всегда проявляется в нем национально».

Патриотизм входит в плоть и кровь всей деятельности художника слова, он явным образом отражается и на самых методах писательской работы. Писатель стремится познать свою страну, весь мир, чтобы верно изобразить их. Он принимает непосредственное участие в общественной борьбе, знакомится с массой людей, совершает далекие путешествия. Он наблюдает действительность, вводя в поле своего зрения самые разнообразные явления жизни, знакомясь с различными народами земного шара, изображая самые разнообразные его места. Весь этот необозримый фонд жизненного опыта и наблюдений облекается писателем в образную форму. Как бы ни была разнообразна по своим формам художественная работа писателя, она всегда преследует цель создать произведение, не только достойное народа, к которому принадлежит художник, но и ведущее вперед, произведение, которое является частицей борьбы народа. Сознание кровной связи с родиной помогает писателю определять свои творческие задачи, умножает его силы, ведет его вперед, к новым и новым достижениям.

О читателе лучшие писатели прошлого думали непрестанно. Еще Белинский отмечал, что, когда произведение художественно, «читатели видят в его лицах живые образы, а не призраки, радуются их радостями, страдают их страданиями, думают, рассуждают и спорят между собою о их значении, их судьбе...» Писатели прошлого века не мыслили своего творчества вне сочувственного восприятия его читателем. Достоевский указывал, что «писателю всегда милее и важнее услышать доброе и ободряющее слово прямо от сочувствующего ему читателя, чем прочесть какие угодно... похвалы в печати». Лесков говорил: «духовная связь, образующаяся между читателем и писателем, мне понятна, и я думаю, что она для всякого искреннего писателя дорога».

О том, какую радость доставляло в ту пору писателю общение с его читателем, свидетельствуют впечатления Глеба Успенского от письма к нему пятнадцати петербургских пролетариев. «Мы, рабочие, грамотные и неграмотные, читали и слушали ваши книги, в которых вы говорите о нас, простом, сером народе. Вы о нем говорите справедливо...» Успенский, был глубоко взволнован этими безыскусственными строками письма простых русских людей; он приветствовал в последних «нового, свежего любителя словесности», первых представителей подымающейся «массы нового, грядущего читателя».

Однако в условиях дооктябрьской России прочной связи между писателем и его читателями не существовало - установлению ее мешали внешние причины, по преимуществу цензурно-политического характера. Серафимович до революции «все время инстинктивно ощущал»: «читает меня не тот желанный читатель, который меня интересовал, для которого я ночами обдумывал каждую краску, каждый штришок. «Мой» читатель был для меня недостижим: я знал, что он забит непосильным скотским трудом, горем и нуждой, что ему подчас не до книги, что он малограмотен».

Горький с особенной силой говорил о значении читателя для создания литературы социалистического реализма. В письме к начинающим литераторам он указывал, что «произведение литератора лишь тогда более или менее сильно действует на читателя, когда читатель видит все то, что показывает ему литератор, когда литератор дает ему возможность тоже «вообразить» - дополнить, добавить - картины, образы, фигуры, характеры, данные литератором, из своего читательского, личного опыта, из запаса его, читателя, впечатлений, знаний. От слияния, совпадения опыта литератора с опытом читателя и получается художественная правда, - та особенная убедительность словесного искусства, которой и объясняется сила влияния литературы на людей». «...Никогда еще, - подчеркивал Горький, - писатель не был так интересен, так близок массе читателей, как близок, интересен он в наши дни, у нас, в Союзе Советов...»

Блок доказывал справедливость этих горьковских утверждений «от противного». В глухую пору 1909 года он говорил о том, что «последнее и единственное верное оправдание для писателя - голос публики, неподкупное мнение читателя». В душе художника слова «всегда должна оставаться надежда, что в самый нужный момент раздастся голос читателя, ободряющий или осуждающий. Это даже не слово, даже не голос, а как бы легкое дуновение души народной, не отдельных душ, а именно - коллективной души».

Эти надежды сбылись лишь в наше время.

Сочинение написано учеником общеобразовательной школы. В тексте могут присутствовать разного рода ошибки.

Текст Максима Горького:

(l)B дни зимних вьюг, когда вся земля, всё на земле - дома, деревья - тряслось, выло, плакало, скука вливалась в мастерскую волною, тяжкой, как свинец, давила людей. умерщвляя в них всё живое.
(2)Трезвый, Капендюхин неутомимо издевался над Ситановым, высмеивая его страсть к стихам и его несчастный роман, безуспешно возбуждая ревность. (3)Ситанов слушал издёвки казака молча, безобидно, а иногда даже сам смеялся вместе с Капендюхиным.
(4)Спали они рядом и по ночам долго шёпотом беседовали о чём-то.
(5)Эти беседы не давали мне покоя: хотелось знать, о чём могут по-дружески говорить люди, так непохожие один на другого. (6)Но, когда я подходил к ним, казак ворчал:
- Тебе чего надо?
(7)А Ситанов точно не видел меня.
(8)Но однажды они позвали меня, и казак спросил:
- Максимыч, ежели бы ты был богат, что бы сделал?
- (9)Книг купил бы.
- (10)A ещё?
- (11)He знаю.
- (12)Эх, - с досадой отвернулся от меня Капендюхин, а Ситанов спокойно сказал:
- Видишь - никто не знает, ни старый, ни малый! (13)Я тебе говорю: и богатство само по себе - ни к чему! (l4)Всё требует какого-нибудь приложения...
(15)Я спросил:
- О чём вы говорите?
- (16)Спать неохота, вот и говорим, - ответил казак.
(17)Позднее, прислушавшись к их беседам, я узнал, что они говорят по ночам о том же, о чём люди любят говорить и днём: о Боге, правде, счастье, о глупости и хитрости женщин, о жадности богатых и о том, что вся жизнь запутанна, непонятнa.
(18)Я всегда слушал эти разговоры с жадностью, они меня волновали, мне нравилось, что почти все люди говорят одинаково: жизнь плоха, надо жить лучше! (19) Ho я видел, что желание жить лучше ни к чему не обязывает, ничего не изменяет в жизни мастерской, в отношениях мастеров друг к другу. (20) Все эти речи, освещая предо мною жизнь, открывали за нею какую-то унылую пустоту, и в этой пустоте, точно соринки в воде пруда при ветре, бестолково и раздражённо плавают люди, те самые, которые говорят,
что такая толкотня бессмысленна и обижает их.
(21) Рассуждая много и охотно, всегда кого-нибудь судили, каялись, хвастались и, возбуждая злые ссоры из-за пустяков, крепко обижали друг друга. (22)Пытались догадаться о том, что будет с ними после смерти, а у порога мастерской, где стоял ушат для помоев, прогнила половица, из-под пола в эту сырую, гнилую, мокрую дыру несло холодом, запахом прокисшей земли, от этого мерзли ноги; мы с Павлом затыкали эту дыру сеном и тряпками. (23)Часто говорили о том, что надо переменить половицу, а дыра
становилась всё шире, во дни вьюг из неё садило, как из трубы, люди простужались, кашляли. (24)Жестяной вертун форточки отвратительно визжал, его похабно ругали, а когда я его смазал маслом, Жихарёв, при слушавшись, сказал:
- Не визжит форточка, и - стало скушней...
(25)Приходя из бани, ложились в пыльные и грязные постели - грязь и скверные запахи вообще никого не возмущали. (26)Было множество дрянных мелочей, которые мешали жить, их можно было легко извести, но никто не делал этого.
(27)Часто говорили:
- Никто людей не жалеет, ни Бог, ни сами себя...
(28)Но когда мы, я и Павел, вымыли изъеденного грязью и насекомыми, умирающего Давидова, нас подняли на смех, снимали с себя рубахи, предлагая нам обыскать их, называли банщиками и вообще издевались так, как будто мы сделали что-то позорное и очень смешное.
(По М. Горькому)

Сочинение по тексту:

Максим Горький - знаменитый русский писатель, в своем произведении размышляет над проблемой мировоззрения.

Автор, от первого лица пишет о человеке, мировоззрение которого не совпадало с мировоззрением «толпы». Когда он сказал, что купил бы книги, будучи богатым, Капендюхин с досадой отвернулся от него. Люди хотели перемен, но никто ничего не предпринимал, а если они и случались, то обязательно находились недовольные.

Автор считает, что люди не способны положительно оценивать непривычные для них поступки, даже благие. В качестве примера, можно рассмотреть поступок совершенный главным героем и его другом Павлом. Друзья, отмывшие умирающего Давыдова, были подняты на смех, будто совершили что-то зазорное.

Я не могу не согласиться с автором, ведь современное общество подобно стаду. Если в нем появляется инакомыслящий, то все остальные не понимают его, а из этого выходит более плачевный результат. Если человек не понимает, он будет считать это неверным.

Обратимся к произведению «Доктор Кто», которое написано по одноименному сериалу множеством авторов. Главный герой книги настолько умен, что его стали боятся и хотели запереть в пандорику(магический ящик, который невозможно открыть), несмотря на то, что он делал только добро.

В реальной жизни мировоззрения тоже у многих расходятся. Ярчайшим примером может служить атеизм. Люди, которые отрицают существование Бога, вызывают недоумение у верующих, несмотря на то, что никто не знает правды. Кто-то верит, кто-то нет, не стоит делать из этого конфликты.

В заключение стоит отметить то, что не стоит равняться на толпу, нужно здраво оценивать действия каждого члена общества.

Художественная типизация и мировоззрение писателя

Писатель, воспроизводя реальную действительность, художественно типизируя ее явления, неизбежно выражает при этом свою точку зрения, свои симпатии и антипатии. Симпатии и антипатии писателя, как бы они ни были ярко индивидуальны, в своей основе определяются общественными условиями. Сущность всякого человека, а следовательно, и писателя, «не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений».

В классовом обществе художник отражает, творчески воспроизводит характеры и явления жизни всегда с определенных классовых позиций.

М. Горький замечательно сказал: «Литератор - глаза, уши и голос класса. Он может не сознавать этого, отрицать это, но он всегда и неизбежно орган класса, чувствилище его».

Социальная позиция писателя так или иначе проявляется во всех сторонах художественного произведения, но наиболее прямо и непосредственно она выражается в отборе, оценке и раскрытии типических человеческих характеров.

Каждому классу свойственны известные идеалы и стремления, цели и задачи. Выражая их, писатели в своих произведениях выдвигают на первый план те или иные общественные характеры, социальные типы.

Идейная позиция писателя проявляется не только в отборе типического, в сосредоточении внимания на определенных социальных явлениях, но и в их оценке. В соответствии со своими прогрессивными или реакционными воззрениями писатель изображает типические жизненные явления либо в своей истинной сущности, либо искаженно.

Какие явления жизненного процесса писатель считает типическими, как оценивает их связь с другими явлениями, что выдвигает в качестве положительного или отрицательного, ведущего или второстепенного, - в этом выражается его понимание жизни, его идейно-эстетическая, социальная, классовая позиция.

Мировоззрение писателя определяет характер его видения мира и степень правдивости его художественных созданий.

Чем прогрессивнее мировоззрение писателя, чем правильнее его понимание мира - тем вернее и полнее он способен, при равной степени таланта и мастерства, воспроизвести типические характеры и явления действительности.

Ведущая роль мировоззрения в творческом процессе, в художественной типизации подтверждается всей историей мировой литературы.

Все великое, подлинно художественное в литературе создано, как правило, прогрессивными классами и писателями. На всем истинно эстетическом сказывается так или иначе влияние прогрессивных идей, освободительной борьбы народа, отсвет жизненной правды. Так, например, западноевропейская буржуазия создала «чудеса искусства» (Маркс и Энгельс) именно в ту пору, когда она была прогрессивной, когда ее субъективные стремления совпадали в той или иной степени с объективным ходом общественного развития. В создании русской литературы наряду с другими классами участвовали представители прогрессивного и реакционного дворянства. Но лучшие произведения, выдержавшие испытание временем, принадлежат, как правило, представителям не реакционного, а прогрессивного дворянства, таким, как Радищев, Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Тургенев.

Художественная литература отражает борьбу классов, защищающих свои идеи и интересы.

В условиях антагонистического общества борьба классов имеет различные этапы и степени развития. На высших этапах она принимает политический характер и оформляется как борьба партий. «В обществе, основанном на делении классов, - учит Ленин, - борьба между враждебными классами неизбежно становится, на известной ступени ее развития, политической борьбой. Самым цельным, полным и оформленным выражением политической борьбы классов является борьба партий».

Таким образом, понятие классовости не тождественно понятию партийности. Партийность - высшее проявление общественного сознания и классовой борьбы; она связана с сознательной защитой социально-политических интересов того или иного класса. Ленин указывает, что партийность обязывает «при всякой оценке события прямо и открыто становиться на точку зрения определенной общественной группы».

При этом нельзя механически отождествлять партийность организационно-политической, литературно-публицистической и научной деятельности с партийностью художественного творчества. Ленин предупреждал, что «литературная часть партийного дела пролетариата не может быть шаблонно отождествляема с другими частями партийного дела пролетариата».

В художественном творчестве социально-политические взгляды проявляются более сложно, менее непосредственно и прямо, нежели в философии, политической экономии, истории и в других общественных науках.

Партийность писателя в любую эпоху не обязательно связана с его организационным вхождением в ту или иную политическую партию, как это стремятся представить враждебные нам буржуазные критики за рубежом, а также доморощенные вульгаризаторы и упрощенцы. Партийность писателя обусловливается характером его политических убеждений.

Партийность, как сознательная защита социально-политических интересов определенного класса, проявляется различно, в зависимости от конкретно-исторических условий.

Так, революционные демократы осознавали себя выразителями интересов простого трудового народа, в частности и в особенности крестьянства, и называли себя представителями «партии народа». Партийность революционных демократов сообщала их художественному творчеству идейную отчетливость, которая выражалась в подчеркнутой актуальности социальной проблематики, отвечающей важнейшим потребностям тогдашнего общественного развития, в открытой связи с угнетенным народом, в резком противопоставлении интересов помещиков интересам крестьян, в горячей ненависти к угнетателям народа, в прямом призыве крестьян к возмущению, к революционному восстанию. Но партийность революционных демократов не была последовательной, строгой. Революционным демократам, а также их предшественникам присуща та или иная степень непоследовательности в социально-политических взглядах. Чернышевский был революционным демократом, но в своих представлениях о социализме и путях его построения он оставался социалистом-утопистом. Некрасов, будучи нестойким, слабым человеком, колебался между Чернышевским и либералами, и т.д.

Партийность различных классов не одинакова и по форме своего выражения. Эксплуататорские классы, защищая свои социально-политические позиции, враждебные народу, чаще всего лицемерно скрывают свою партийность и выступают поборниками беспартийности. Вот почему Ленин указывал, что «беспартийность есть идея буржуазная». Создавая же партии, эти классы прячут свои интересы за лживыми фразами о защите якобы общенациональных, общенародных и общечеловеческих нужд и потребностей.

Необходимо сказать при этом, что многие даже прогрессивные писатели в силу противоречивости своего мировоззрения совершенно искренно считали и считают себя чуждыми каких-либо классовых, политических интересов, свободными и независимыми от влияний классовой борьбы. Среди русских писателей такими были, например, А.К.Толстой, Короленко и Чехов.

Высшей формой партийности является пролетарская, коммунистическая партийность. Эта партийность осуществляется как прямая, открытая и последовательная защита социально-политических интересов рабочего класса.

Сущность партийности рабочего класса, проявляющейся в его литературе, классически раскрыта в статье Ленина «Партийная организация и партийная литература».

«Литературное дело должно стать, - утверждал Ленин в этой статье, - частью общепролетарского дела, «колесиком и винтиком» одного единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса. Литературное дело должно стать составной частью организованной, планомерной, объединенной социал-демократической партийной работы».

Рабочий класс, защищая свои социально-политические идеи, отстаивает кровные нужды, потребности и чаяния всех трудящихся. Поэтому рабочий класс заинтересован не в сокрытии, а в самом широком разъяснении своих политических позиций. Чтобы вовлечь в освободительное движение миллионные массы трудящихся, рабочий класс всемерно стремится поднять социально-политическую сознательность всего трудового народа. В этом причина того, что «партийность есть идея социалистическая». Ленин разъяснял: «Строгую партийность всегда отстаивала и отстаивает только социал-демократия, партия сознательного пролетариата».

Буржуазные критики, стремясь опорочить литературу социалистического реализма, кричат о том, что пролетарская партийность якобы ограничивает свободу писателя и ведет к сектантству. Но это явная клевета.

Пролетарская партийность, представляя социально-политические взгляды самого передового, последовательно-революционного класса, защищающего интересы всех трудящихся, является высшим выражением объективности. Эта партийность не только не ограничивает писателей, а, наоборот, обусловливает их безграничную творческую свободу, уже не воображаемую, а истинную, реальную. Эта партийность полностью освобождает писателей от узкогрупповых социальных связей, делает их последовательными выразителями чувств, дум и стремлений всех слоев трудового народа, определяет полную ясность их целей и задач и дает им возможность подлинно научного видения и самого правдивого изображения жизни.

Коммунистическая партийность открывает писателям такие возможности объективного, широкого и глубокого взгляда на мир, которых не могли иметь писатели ни одного литературного направления, предшествующего социалистическому реализму. При равных условиях таланта и мастерства, вне которых вообще не может быть подлинно художественного творчества, именно коммунистическая партийность обеспечивает создание произведений, наиболее эстетически совершенных.

Ленин, противопоставляя литературе лицемерно-свободной, а на деле связанной с буржуазией, с эксплуататорскими классами, литературу действительно свободную, органически связанную с рабочим классом, с трудящимися, писал: «Это будет свободная литература, потому что не корысть и не карьера, а идея социализма и сочувствие трудящимся будут вербовать новые и новые силы в ее ряды. Это будет свободная литература, потому что она будет служить не пресыщенной героине, не скучающим и страдающим от ожирения «верхним десяти тысячам», а миллионам и десяткам миллионов трудящихся, которые составляют цвет страны, ее силу, ее будущность. Это будет свободная литература, оплодотворяющая последнее слово революционной мысли человечества опытом и живой работой социалистического пролетариата, создающая постоянное взаимодействие между опытом прошлого (научный социализм, завершивший развитие социализма от его примитивных, утопических форм) и опытом настоящего (настоящая борьба товарищей рабочих)».

Мечта Ленина о партийной, социалистической, истинно свободной литературе, последовательно связанной с народом, воплотилась и воплощается лучшими писателями социалистического реализма.

Эти писатели, партийные и беспартийные, горды своей связью с народом и его Коммунистической партией. В служении народу и его партии они черпают силы и вдохновение.

«Мы живем, - писал М.Горький в статье «О социалистическом реализме», - в счастливой стране, где есть кого любить и уважать. У нас любовь к человеку должна возникнуть - и возникает - из чувства удивления пред его творческой энергией, из взаимного уважения людей к их безграничной трудовой коллективной силе, создающей социалистические формы жизни, из любви к партии, которая является вождем трудового народа всей страны и учителем пролетариев всех стран».

Подчеркивая свою открытую связь с рабочим классом, Маяковский восклицал:

Я счастлив, что я этой силы частица, что общие даже слезы из глаз. Сильнее и чище нельзя причаститься великому чувству по имени - класс!

Произведения Н.Островского возникли из страстного желания «быть чем-нибудь полезным своей партии, своему классу». Характеризуя идейную направленность романа «Рожденные бурей», он говорил: «Лейтмотив моей новой книги - это преданность Родине. Я хочу, чтобы при чтении моей книги читателя охватывало прекраснейшее из чувств - чувство преданности нашей великой партии».

Творчество Горького, Маяковского, Шолохова, Фадеева, Н.Островского, Федина, Твардовского, Исаковского и многих других представителей социалистического реализма органически слилось с общенародным движением, руководимым Коммунистической партией. Литература социалистического реализма сознательно подчинила себя интересам советской государственной политики и стала частью общенародного дела борьбы за коммунизм.

Коммунистическая партийность пронизывает все лучшие произведения советской литературы. Так, например, коммунистическая партийность в романе М.Шолохова «Поднятая целина» проявляется в открытой защите интересов народа, рабочего класса и крестьянства, в последовательном утверждении преимуществ коллективного хозяйства перед индивидуальным, в показе руководящей роли Коммунистической партии в процессе социалистической перестройки деревни, в верном понимании и изображении социальных сил и типических характеров послеоктябрьской деревни, в разоблачении враждебных Советской власти буржуазно-кулацких сил.

Коммунистическая партийность литературы социалистического реализма выражается и в том, что на каждом этапе развития социалистического общества литература выступает с темами, проблемами и идеями, действенно помогающими борьбе советского народа, Коммунистической партии в осуществлении конкретно-исторических задач, определяемых данным периодом. Например, в годы Великой Отечественной войны литература социалистического реализма выступила с темами и идеями, направленными на защиту Родины, против фашизма. В послевоенную пору советская литература активно включилась в героическую борьбу советского народа за восстановление народного хозяйства, разрушенного фашистами, за дальнейшее социалистическое строительство, за постепенный переход от социализма к коммунизму, за мир во всем мире.

Советские писатели, партийные и беспартийные, проявляя свою коммунистическую партийность, создали замечательные произведения, исполненные подлинной правдивости, высокой идейности и художественности. И чем выше идейно-политический уровень советских писателей, чем сознательнее они проявляют коммунистическую партийность, тем, при наличии, разумеется, таланта и мастерства, они с большей правдивостью, полнотой, глубиной и остротой воспроизводят типические характеры и явления как современной, так и прошлой жизни. Убедительным свидетельством тому служат такие произведения, как «Дело Артамоновых» М.Горького, «Чапаев» Д.Фурманова, «Железный поток» А.Серафимовича, «Цемент» Ф.Гладкова, «Любовь Яровая» К.Тренева, «Поднятая целина» и «Тихий Дон» М.Шолохова, «Как закалялась сталь» Н.Островского, «Хождение по мукам» А.Толстого, «Первые радости» К.Федина, «Молодая гвардия» А.Фадеева, очерки В.Овечкина.

Коммунистическая партийность - ведущий принцип социалистического реализма, определяющий ее успехи. Вот почему всякие выступления против этого принципа, прямые или завуалированные, появляющиеся в зарубежной печати, направлены, по сути дела, против метода, теории и практики социалистического реализма.

Есть писатели, которые защищают социально-политические интересы своего класса открыто и прямо. Наиболее яркий пример тому - представители социалистического реализма.

Есть писатели, которые отстаивают социально-политические интересы своего класса, прикрываясь лицемерными фразами о беспартийности. Так действуют реакционные буржуазные писатели.

Но есть писатели, творчество которых нередко вступает в противоречие с их социально-политическими взглядами.

Некоторые критики и литературоведы воспринимают мировоззрение писателя слишком упрощенно. Мировоззрение писателя представляет собой сложное единство политических, философских, экономических, исторических и иных взглядов. Мировоззрение является не только сложным, но и нередко весьма противоречивым. В нем имеются и слабые и сильные стороны. И эти противоречия, слабые и сильные стороны мировоззрения писателя, неизбежно проявляются в его творчестве.

Мировоззрение писателя находится все время под большим или меньшим непосредственным влиянием общественных условий, жизненных связей и фактов, с которыми сталкивается писатель. В то время как слабые стороны его мировоззрения ограничивают творчество художника, сильные стороны воздействуют благотворно и положительно, способствуют правдивому воспроизведению действительности. Реальная действительность, объективная логика ее фактов нередко вносит в творчество писателя тенденции, противоречащие его социально-политическим взглядам. В истории литературы многочисленны примеры, когда объективный смысл произведений в той или иной мере не совпадает с субъективными намерениями их авторов. Маркс в письме к М.М.Ковалевскому указывает: «...необходимо для писателя различать то, что какой-либо автор в действительности дает, и то, что дает только в собственном представлении. Это справедливо даже для философских систем: так, две совершенно различные вещи - то, что Спиноза считал краеугольным камнем в своей системе, и то, что в действительности составляет этот краеугольный камень». Такого рода примером является Бальзак, социально-политические воззрения и практика художественного творчества которого находятся в явном противоречии. По своим социально-политическим воззрениям Бальзак был защитником реакционного дворянства, но при всем этом «его сатира никогда не была более острой, его ирония более горькой, чем тогда, когда он заставлял действовать именно тех людей, которым он больше всего симпатизировал, - аристократов и аристократок. Единственные люди, о которых он всегда говорит с нескрываемым восхищением, это его самые ярые политические противники, республиканцы...».

Мысли о том, что железная логика жизни, объективные факты властно вмешиваются в творческий процесс, поправляют и изменяют первоначальные авторские намерения, многократно высказывали и сами создатели художественных произведений.

Так, М.Горький, в противовес вульгарным социологам, утверждал, что «широта наблюдений, богатство житейского опыта нередко вооружают художника силою, которая преодолевает его личное отношение к фактам, его субъективизм».

Л.Толстой в беседе с Н.Русановым сказал: «Вообще герои и героини мои делают иногда такие штуки, каких я не желал бы: они делают то, что должны делать в действительной жизни и как бывает в действительной жизни, а не то, что мне хочется».

Наличие писателей с противоречивым мировоззрением, писателей, творчество которых находится в большем или меньшем противоречии с их социально-политическими взглядами, служит убедительным свидетельством ошибочности утверждения, что проблема типичности есть всегда проблема политическая и типическое есть основная сфера проявления партийности.

В самом деле, разве положение о типичности как проблеме «всегда политической» может быть руководящим в изучении творчества таких сложных, противоречивых по своему мировоззрению писателей как Тургенев, Гончаров, Достоевский, А.К.Толстой, Я.Полонский, Лесков, Л.Н.Толстой? К чему может привести это положение при уяснении творчества писателей, подобных Майкову, Фету, Тютчеву?

Упрощая, обедняя и искажая их творческий облик, мы принуждены будем характеризовать Тургенева лишь как дворянского либерала, Гончарова - лишь как буржуазного либерала, Фета - лишь как дворянского реакционера, Достоевского пореформенного времени - как выразителя мелкобуржуазной реакционности и т.д. Но их творчество явно не укладывается в только что упомянутые вульгарно-социологические схемы.

Писатель Максим Горький размышляет в своем произведении о полярности взглядов на мир. От первого лица автор описывает человека с мировоззрением, отличным от точки зрения «толпы».

Показателен эпизод восприятия Капендюхиным слов рассказчика о том, что будь он богат, непременно купил бы книги. Задавший вопрос казак раздосадовано отвернулся от. Народ всегда мечтает о переменах к лучшему, но когда большинство ничего не предпринимает для этого.

Когда же перемены действительно начинаются – находится немало скептиков, осуждающих действия других.

Горький полагает, что люди не способны воспринимать непривычные для них деяния положительно, даже явно благие. Примером этому может служить поступок главного героя и его друга. Вместе с Павлом рассказчик отмыл умирающего Давыдова, но окружающие подняли помощников на смех, будто те совершили что-то постыдное.

Думаю, автор прав в своем видении проблемы мировоззрения. Общество, к сожалению, подобно стаду, оно отторгает инакомыслие. Лишенные критического мышления люди всегда считают неверными иные взгляды, что приводит к плачевным результатам.

Можно обратиться к произведению «Доктор Кто», главный герой которого выделяется своим умом. Это незаурядное качество воспринимается как угроза, его даже хотели упрятать в магический ящик, из которого нет выхода.

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

Полезный материал по теме

• Проблема исторической памяти по тексту Строганова (Раз в столетие, в самые трудные и отчаянные дни, когда горе не оставляет места надежде)

М . В. Козьменко

Наиболее верным, по нашему мнению, является подход современного исследователя В.А. Келдыша. В своей книге «Русский реализм начала XX века» он пишет о группе художников, творческий метод которых не может быть однозначно отнесен ни к реализму, ни к модернизму и принадлежит к явлениям «промежуточной, двойственной эстетической природы» - Андреев, Ремизов. В частности, о последнем говорится следующее: «Реально-жизненный образ (в произведениях Ремизова. - М. К.)... при всей подчас мистичности его толкования, сохраняет относительную самоценность. И это позволяет отделить то, от чего отправляется писатель в своем творчестве, - потрясенность страданием человеческим, болезненно-скорбное, одностороннее, но и достоверное знание о мрачных сторонах. действительности, ощущение кризисности ее устоев - от того опустошительно-декадентского, мистического отрицания мира, к которому Ремизов приходил».

В данной работе будет сделана попытка указать на достаточно цельный комплекс умонастроений, если не примиряющий, то мучительно сопрягающий как противоречивые элементы ремизовского мировосприятия, так и разнородные начала его поэтики.

В раннем творчестве Ремизова отчетливо выделяются два типа героя: герой, обладающий гармоничным детским мирочувствованием, и герой - носитель «несчастного сознания», трагического, изломанного и подпольного.

В примечаниях к циклу сказок «Посолонь» Ремизов так пишет о своем понимании детского сознания: «У детей глаза подслеповато-внимательные. Для них нет, кажется, ни уголка в мире незаполненного, все вокруг кишит жизнями... Не отделяя сна от бодрствования, дети мешают день с ночью, когда руководят ими не мама и нянька, а Сон. Всякую ночь Сон преходит к кроватке и ведет их гулять на свои поля к своим приятелям. Знакомые лица игр и игрушек ночью живут самой полной жизнью, и это отражается на отношении детей к предметам в дневной жизни... Среди бела дня вдруг покажется Кострома, а станет солнце закатываться, глядишь, и Буроба со своим мешком тащится...»

Для Ремизова детское сознание - это, пожалуй, единственно возможный вариант гармоничного мировосприятия. Еще не установились реальные связи между действительным и воображаемым, между игрой, сказкой и жизнью, между сном и явью - и человеческое «я» абсолютно верит, что оно неотторгаемая частица целого и цельного мира. Книга «Посолонь», в структур сказок которой отчетливо проступают элементы игры и сновидения, ориентирована именно на такое мировосприятие.

Очень часто героями произведена Ремизова становятся дети. Важно, что детское сознание определяет типологию ремизовского героя и в более широком смысле: детское мироощущение обнаруживается (независимо от возраста) у центрального ремизовского персонажа - доверчивого чудака, взрослого ребенка. «Его герои почти все - дети, либо настоящие, либо взрослые, и, даже старые, но непременно простодушные, а если и хитрые, то детской, только ребенка могущей обмануть хитростью».

Однако столь же существен для Ремизова герой, обладающий мироощущением полярно противоположным, - носитель трагически расщепленного и отчужденного сознания. Этот второй тип героя определяется связями мировоззрения писателя с философией Льва Шестова, мыслителя, давшего одну из наиболее ранних экзистенциалистских интерпретаций человеческого существования.

Показательно, что в 1905 г., в самом начале писательской деятельности Ремизова, в журнале «Вопросы жизни» появляется его сочувственная рецензия на книгу Л. Шестова «Апофеоз беспочвенности», которую можно считать одним из этапных трудов философа, Ремизов одним из первых нащупал нерв шестовского философствования, нашел емкий символ, выразивший гносеологическую ориентацию философии существования, - «подполье».

В своей рецензии писатель верно подметил, что для Шестова актуальность ситуации «подполья», при которой отчужденная личность остается, один на один с «последними вопросами», связана отнюдь не с эстетизированным солипсизмом в духе раннего декаданса, но с разобщенностью современных людей вообще, порожденной, в конечном счете, бесчеловечностью самого общества (социальная природа межличностных отношений при этом, разумеется, метафизируется).

Подполье, согласно Шестову, - это не убежище гениальных одиночек, прозревающих миры иные, а продукт всеобщего отчуждения, духовная «робинзонада» современного человека. «Говорят, что нельзя обозначить границу между «я» и обществом. Наивность!.. Одиночество, оставленность, бесконечное, безбрежное море, на котором десятки лет не видно паруса, - разве мало наших современников живут в таких условиях? И разве они не Робинзоны, для которых люди обратились в далекое воспоминание, с трудом отличаемое от сновидения?» Рано или поздно, согласно Щестову, человек «лишается покровительства земных законов» - и наступает безнадежность.

Этот перелом в существовании личности происходит под воздействием «слепого, почти незаметного случая». Он, «слепой случай», внезапно вторгается в обыденность существования, выявляя «всю бессмысленность и нелепость в судьбе отдельного человека», и обращает его к единственно возможной в ситуации «отшвырнутости» философии одиночества. Судьбы философов и художников, ставших «героями» произведений Шестова, определяются одним и тем же механизмом «случайностного произвола». «Бессмысленный глупый, незначительный случай» радикальным образом меняет мироотношение Ницше, Достоевского, Чехова, и они, порывая с учителями и традициями, обращаются к философии трагедии, к творчеству из ничего.

Очень показательно, что Ремизов в своей рецензии на «Апофеоз беспочвенности» также говорит о случае как о причине, повернувшей Шестова к трагической философии подполья. Та же «слепая случайность» часто вторгается в жизнь ремизовских героев, разрушает их гармоничное, детское мировосприятие и становится толчком к отчужденности. Сказочная гармония бытия вдруг оборачивается полным абсурда и враждебным по отношению к герою миропорядком, который порождает все новые и новые «случайности». Роковой случай изменяет судьбу и отношение к миру подростка Коли Финогенова из романа «Пруд», маленького Ати из рассказа «Царевна Мымра», молодой девушки из рассказа «Занофа», по-детски жизнерадостного Турки из «Галстука», отца Илариона из «Суда божьего» и многих других.

Важно подчеркнуть, что слепые «внешние» силы, обнаруживающие под покровом «случайного» жесткую детерминированность индивидуального существования, здесь принципиально не могут быть конкретизированы как социально-исторические или даже как исключительно «стихийно-природные», «мистические» и т. п. Природа «случайного» в ремизовском мире многозначно неопределенна и многозначительно не определена, а еще точнее - определена как недифференцированное «нечто». Подобная нерасчлененность охватывающих и вовлекающих человека в свой водоворот стихий является одной из конститутивных особенностей художественного сознания рубежа веков.

По мнению Л.К. Долгополова, под воздействием как социально-исторических перемен, так и революционизировавшей человеческие представления естественно-научной мысли «мир стал восприниматься в единстве... На первый план выдвинулись теперь не структурные различия, а внутренние сцепления, связи, структурные общности. Человек почувствовал себя во власти сил и природных и исторических одновременно. И сами эти силы начали соотноситься друг с другом, сливаться, составляя единый фон, на котором и происходит перерождение Сознания». Однако, продолжает исследователь, эта общая посылка художественного самосознания эпохи в последующем своем развитии приводила к крайне противоположным «моделям» существования индивида. И в первую очередь Л.К. Долгополов указывает на вариант мироощущения, однозначно устанавливающий присутствие «обратной связи» между человеком и бытием. В этом случае «осознание своей полной причастности к историческим и социальным изменениям давало возможность личности (будь то писатель или его герой) активно включиться в процесс пересоздания действительности и реальных человеческих отношений» В ремизовском мире такая «обратная связь» значимо отсутствует (т. е. кем-то и почему-то нарушена), и движение проблематики почти во всех наиболее значительных произведениях писателя определяется именно упорными попытками героев обнаружить хоть какую-то возможность ответного воздействия, сопротивления слепой и темной враждебности бытия.

Подобную концепцию человеческой судьбы Ремизов попытается воплотить уже в самом первом своем романе «Пруд» (1905), который особенно интересен тем, что здесь отчетливо проступают структурные швы и шероховатости, возникающие при построении особой модели мира и образа героя, о которой говорилось выше

Две части романа строго соответствуют двум стадиям в существовании главного героя, двум подчеркнуто отделенным друг от друга «ипостасям» его сознания - детской и подпольной (на композиционно-сюжетном уровне это выражено в своеобразном обрыве последовательности повествования, в событийном «провале», образующемся между двумя частями).

По признанию критики, наиболее удалась Ремизову первая часть «Пруда», посвященная детству и юности Коли Финогенова и в сильной степени основанная на автобиографическом материале. Резко отличается от нее вторая часть, повествующая о вступлении героя в область «подполья» (тюрьма, ссылка, болезнь и распад духа, преступление и гибель). Повествование здесь почти все время обращено внутрь души героя, реальные события оказываются оттесненными на второй план в сравнении с описаниями его снов, бредовых видений и полувнятных воспоминаний, при этом границы между «существенностью» и «кажимостью» часто совсем не обозначены.

Так, содержание первых пяти глав второй части «Пруда» почти сплошь представляет собой сны и галлюцинации, в которые погружено сознание заключенного в одиночную камеру Николая Финогенова. Изображение событий в этой части романа все менее подчиняется «реальному ходу вещей», логике причинно-следственных отношений; доминирующим принципом здесь становится ассоциативно-импрессионистское «сцепление» чувствований героя с событиями и явлениями реальности. Поэтому в сюжетосложении «Пруда» остро ощущается разрыв между романным (эпическим) движением сюжета и субъективно-лирическим отображением событий.

Это отметил в своей рецензии еще Андрей Белый: «Рисунка нет в романе Ремизова: и крупные штрихи, и детали расписаны акварельными полутонами... случайный кошмар не отделен от фабулы, потому что фабула, распыленная в мелочах, переходит в кошмар, распыленный в мелочах». Действительно, многие поступки героя алогичны, не мотивированы внешними обстоятельствами, а движение фабулы часто останавливается, прерываемое внутренним монологом или сном героя, после чего действие обычно возобновляется с новой, не связанной с предыдущими событиями исходной точки. Все эти явления, однако, нельзя до конца объяснить ни влияниями Пшибышевского и Гамсуна, ни неопытностью молодого романиста, как это делает Андрей Белый и другие рецензенты «Пруда».

При более внимательном рассмотрении оказывается, что в подавляющем большинстве случаев изображение событий в романе подчинено восприятию их с точки зрения главного героя; реальные события поэтому становятся чем-то «внешним», а четкость и последовательность изображения их в романе во многом зависит от степени интенсивности осознания их героем «изнутри». В своем первом романе А. Ремизов «угадывает» существенные черты романа «потока сознания», который в своих канонических образцах («Улисс» Дж. Джойса) оформляется почти двумя десятилетиями позже.

Разрыв между реально-бытовым материалом и условно-метафизической проблематикой, определивший идейно-эстетическую аморфность романа «Пруд», глубоко симптоматичен. Существенно, что Ремизов, пытаясь воссоединить два разнородных плана и поэтому подчиняя повествовательный ракурс точке зрения героя (в результате чего картина действительности оказалась всецело преломленной сквозь призму подпольного сознания), последовательно отказывается от коррекцииискаженного образа действительности, которая отразила бы собственно авторскую оценку причин таящего в мире зла. Подобная жесткая взаимосвязь образа мира и сознания героя, которая сделается в дальнейшем одним из определяющих моментов ремизовской поэтики, явилась специфическим конструктивно-художественным отражением пессимистического миросозерцания писателя.

С гораздо большей отчетливостью ремизовская концепция человеческой судьбы воплотится в романе «Часы» (1908), так как здесь писателем будет найден художественно емкий и адекватный образ времени. Действие романа происходит в часовой мастерской, но часы и все связанные с ними реалии теряют свою вещную природу и становятся символами безысходности удела человеческого. Часы для героев романа - это слепые слуги времени, во власть которого отдан человек от рожденья; часы в «своем раз и навсегда заведенном беге» не могут остановиться, не могут не пробить положенного удара, «не знают, срока».

Время обессмысливает существование героев: оно делает необратимым прошлое (этот мотив определяет в романе судьбу Нелидова с характерным для него комплексом вины за прошлое) и готовит все новые «случайности» в будущем (в четвертой главе третьей части романа вводится зловещий образ невидимого шулера, «назначенного на каждого человека самой судьбой»). Настоящее же человека отравлено «мелким бесом» времени, властью сиюминутной суеты. «Время идет. Время не станет ждать», - так нашептывают «часовые голоса» героине романа Христине. «Ты знаешь, что такое некогда? Ведь это так, будто попал человек на страшные зубцы колеса времени или попросту на зубцы «часового колесика. Колесико неумолимо, оно не выпустит, возьмет оно и потянет, будет тикать на самое ухо, напоминать всякую секунду, совьет в твоем сердце маленькое певучее гнездышко, петь будет свою песню. И всюду с тобой одна песня, и всегда с тобой одна песня, и никуда ты не скроешься от этой песни: некогда! некогда! некогда!»

Вместе с тем время в «Часах» характеризуется как глубоко личностная категория, что особенно явственно проявляется в сюжетной линии Кати, неизлечимо больной гимназистки. Маленькие наручные часы Кати становятся образом, концентрирующим в себе и обреченность девушки, и смирение ее с неизбежным, что подчеркивается мотивом слияния сознания героини со «своим» качественно особым временным ритмом. «Катя прислушалась к своим часикам, и ей казалось, она могла бы по чуть внятным звукам, по чуть брезжущим часовым голоскам, она могла бы пробраться в какую-то такую глубь, где все видно. Часики ее примут. Часики ее возьмут. Часики поведут ее в свой часовой дворец, где все видно». Момент, когда Катины часики останавливаются, оказывается той последней чертой самосознания героини, после которой возможна лишь полнейшая отрешенность: хотя Катя еще жива, но внутренне она уже «по ту сторону» времени и бытия.

Ее брат, Костя Клочков, напротив, пытается изменить свою судьбу, победить самое время, которое в его полудетском-полуподпольном сознаний (уже в «Часах» оказывается возможным и такой сплав!) непосредственно отождествляется с большими соборными часами. По этим часам построена вся жизнь провинциального городка, а для Кости - всего мироздания. «Не человек, не зверь - время с его часами владеет жизнью и посылает дни и ночи, все от него - все терзанья и муки жизни. И он убьет время - проклятое! - убьет его с его часами и освободит себя, всю землю и весь мир». Костя возлагает на себя истинно мессианскую тяжесть освобождения всего мира от власти времени, «случая», судьбы. Он разрушает большие соборные часы. И этот метафизический бунт подростка не остается ненаказуемым: сокрушив в своем сознании время, Костя тем самым посягнул на сущностное первоначало своей личности. И потому свобода от времени оборачивается для него вневременной тьмой безумия.

Бунт Кости Клочкова заставляет еще раз вспомнить Льва Шестова, его трагические поиски разрыва в цепи «законов природы», попытки любой ценой пробить «стену» и отыскать хотя бы мизерную гарантию «спасения» индивидуума от неизбежной конечности существования. Однако Шестов, по крайней мере в дореволюционный период своего творчества, прямо не связывал трагизм человеческой участи с категорией времени. Ремизовская концепция времени-судьбы предвосхищает позднейшее понимание экзистенциального времени как качественной, конечной и неповторимой категории, являющейся первоосновой существования, как «горизонта бытия», сообщающего ему смысл и оказывающегося «самой изначальной структурой человеческого сознания». Согласно Хайдеггеру, человек «может все только в пределах собственного времени... ибо время - это бытие, а над бытием... человек не господин, он лишь его пастух. Время человека - это его судьба, которой не дано ему преступить».

В образной концепции времени судьбы с еще большей определенностыо выразится «замкнутость ремизовского мира, исключительная зависимость его измерений от социального и ценностного кругозора действующих в нем героев. Здесь в минимальной степени присутствует автор, долженствующий определить «начала и концы» и вынести итоговый приговор над действительностью. Герои же Ремизова ни в коей мере не способны ни прорвать разделяющий их барьер отчужденности, ни возвыситься над поработившими их судьбы и сознание обстоятельствами. Поэтому ничто (и никто) не говорит в «Часах» о реальных возможностях переустройства этого нелепого и «неправильного» в самых его основаниях мира. Начиная с романа «Часы», мотив индивидуального бунта, обреченного заведомо на поражение, трагического самоутверждения личности в пограничной ситуации в разных вариантах будет снова и снова возникать в произведениях Ремизова. Показательна в этом отношении ремизовская интерпретация образа Иуды. В «Трагедии о Иуде, принце Искариотском» Ремизов использует сюжетную контаминацию историй Иуды и Эдипа, характерную для фольклорной традиции. Ремизовский Иуда-Эдип, узнав о том, что он является невольным отцеубийцей и кровосмесителем, решает взять на себя еще более ужасное сознательное, преступление и принять на себя неминуемо последующее за ним вечное проклятие, так как его предательство является необходимой ступенькой к подвигу Христа и окончательному торжеству его правды. Так среди констант художественного мир Ремизова утверждается категория выбора, причем в формах чрезвычайно близких тем, которые позже будут характерны для произведений Сартра, Ануйя и Фолкнера.

Ключевые слова: Алексей Ремизов, критика на творчество Алексея Ремизова, критика на произведения Алексея Ремизова, анализ произведений Алексея Ремизова, скачать критику, скачать анализ, скачать бесплатно, русская литература 20 века