О спецодежде и СИЗ. Защита для глаз и лица
Вы здесь: Другие средства

Сочинение «Особенности драматургии Островского особая роль диалога народность языка. Драматургия А. Н. Островского. Основные черты


Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

хорошую работу на сайт">

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Управление образования и науки Липецкой области

ГОБ ПОУ "Липецкий техникум городского хозяйства и отраслевых технологий"

Р еферат

Жизнь и художественное своеобразие пьес А.Н. Островского

Выполнил Д.Р. Никитин

"Литературе Вы принесли в дар целую библиотеку художественных произведений, для сцены создали свой особый мир… Приветствую Вас, как бессмертного творца бесконечного строя поэтических созданий, от "Снегурочки", "Сна Воеводы" до "Талантов и поклонников" включительно, где мы воочию видим и слышим исконную, истинную русскую жизнь в бесчисленных животрепещущих образах, с ее верным обличием, складом и говором"

С этими словами И.А. Гончаров обратился к Александру Николаевичу Островскому в 1882 году - в день тридцати пятилетия литературной деятельности великого русского драматурга.

Российская драматургия и российский театр с 30-40-х годов 19 века переживали острый кризис. Невзирая на то, что в первой половине 19 века было сотворено много драматических произведений (пьесы А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя), состояние дел на российской драматической сцене продолжало оставаться плачевным. Многие произведения нареченных драматургов подвергали цензурным гонениям и появились на сцене много лет спустя после их сотворения.

Не выручало положения и воззвание российских театральных деятелей к западноевропейской драматургии. Произведения классиков мировой драматургии были еще не достаточно известны российской публике, нередко не было удовлетворительных переводов их произведений. Вот почему положение российского драматического театра вызывало тревогу писателей.

Островский замечал: " Драматическая поэзия поближе к народу, чем все другие отрасли литературы. Всякие другие произведения пишутся для образованных людей, а драмы и комедии - для всего народа… Эта близость к народу нисколечко не унижает драматургию, а напротив, умножает ее силы и не дает ей опошлиться и размельчать".

Он начал писать пьесы, прекрасно зная столичный театр: его репертуар, состав труппы, актерские способности. Это была пора практически безраздельной власти мелодрам и водевилей. О свойствах той мелодрамы Гоголь метко произнес, что она "лжет самым бессовестным образом". Суть бездушного, плоского и пошлого водевиля ясно раскрывается заглавием 1-го из их, шедшего в Малом театре в 1855 году: "Съехались, перепутались и разъехались".

Островский создавал свои пьесы в сознательном противостоянии с придуманным миром охранительно-романтичной мелодрамы и плоским зубоскальством натуралистического псевдореалистического водевиля. Его пьесы коренным образом обновили театральный репертуар, занесли в него демократическое начало и круто повернули артистов к животрепещущим дилеммам реальности, к реализму.

Поэтический мир Островского только многообразен. Исследователи смогли подсчитать и выявить, что в 47 пьесах - 728 (не считая второстепенных и эпизодических) хороших ролей для актеров самого различного дарования; что все его пьесы представляют собой обширное полотно о российской жизни в 180 актах, местом деяния в каком является Русь - в ее главнейших переломных моментах за два с половиной столетия; что в произведениях Островского представлены люди "различного звания" и нравов - и в самых различных актуальных проявлениях. Он создавал драматические хроники, семейные сцены, катастрофы, картины столичной жизни, драматические этюды. Его талант многомерен - он и романтик, и бытовик, и трагик, и комедиограф…

Островский не выдерживает одномерного, однопланового подхода, потому за блестящим сатирическим проявлением таланта мы лицезреем глубину психического анализа, за точно воспроизведенным повседневно-вязким бытом лицезреем узкий лиризм и романтику.

Островский больше всего хлопотал о том, чтоб все лица были актуально и психологически достоверны. Без этого они могли утратить свою художественную уверительность. Он отмечал: "Мы сейчас стараемся наши эталоны и типы, взятые из жизни, как можно реальнее и правдивее изобразить до самых мелких бытовых подробностей, а главное, мы считаем первым условием художественности в изображении данного типа верную передачу его вида выражения, т.е. языка и даже склада речи, которым определяется самый тон роли. Сейчас и сценическая постановка (декорация, костюмчики, грим) в бытовых пьесах сделала огромные успехи и далековато ушла в постепенном приближении к правде".

Драматург безустанно повторял, что жизнь богаче всех фантазий художника, что настоящий живописец ничего не сочиняет, а стремится разобраться в сложных хитросплетениях действительности. "Драматург не сочиняет сюжетов, - гласил Островский, - все наши сюжеты взяты. Их дает жизнь, история, рассказ знакомого, порою газетная заметка. Что случилось драматург не должен выдумывать; его дело написать как оно случилось либо могло случиться. Здесь вся его работа. При воззвании внимания на эту сторону, у него явятся живы люди, и сами заговорят".

Но изображение жизни, основанное на четком проигрывании реального, не должно ограничиваться только механическим проигрыванием. "Натуральность не главное качество; главное достоинство есть выразительность, экспрессия". Потому можно смело гласить о целостной системе актуальной, психической и чувственной достоверности в пьесах величавого драматурга. островский пьеса драматург

История оставила разные по собственному уровню сценические трактовки пьес Островского. Были и бесспорные творческие фортуны, были и откровенные беды, вызванные тем. Что постановщики забывали о главном - о актуальной (а как следует, и чувственной) достоверности. И это главное раскрывалось иногда в какой-либо обычный и малозначительной, на 1-ый взор, детали. Соответствующий пример - возраст Катерины. И по правде, важно, сколько лет главной героине? Один из огромнейших деятелей русского театра Бабочкин писал в связи с этим: "Если Катерине будет со сцены даже 30 лет, то пьеса приобретет новый и ненадобный нам смысл. Верно найти ее возраст необходимо 17-18-ю годами. По Добролюбову, пьеса застает Катерину в момент перехода от юношества к зрелости. Это совсем верно и нужно".

Творчество Островского теснейшим образом связано с принципами "натуральной школы", утверждающей "натуру" в качестве отправного момента в художественном творчестве. Не случаем Добролюбов называл пьесы Островского "пьесами жизни". Они представлялись критику новым словом в драматургии, он писал, что пьесы Островского "это не комедии интриг и не комедии нравов фактически, а нечто новое, чему можно дать заглавие "пьес жизни", если б это не было очень широко и поэтому не совершенно точно". Говоря о своеобразии драматического деяния у Островского, Добролюбов замечал: "Мы желаем сказать, что у него на первом плане является всегда общая, не зависящая ни от кого из действующих лиц обстановка жизни".

Эта "общая обстановка жизни" находится пьесах Островского в самых ежедневных, обыденных фактах жизни, в мелких конфигурациях души человека. Говоря о "быте этого темного королевства", который стал основным объектом изображения в пьесах драматурга, Добролюбов отмечал, что "нескончаемая вражда властвует меж его жителями. Здесь все в войне".

Для определения и художественного проигрывания этой непрекращающейся войны требовались совсем новые способы ее исследования, требовалось, если гласить словами Герцена, ввести употребление микроскопа в нравственный мир. В "Записках замоскворецкого обитателя" и в "Картинах домашнего счастья" Островским в первый раз дана была верная картина "темного королевства".

Но верное проигрывание быта и характеров Замоскворечья выходило за границы только "физиологического" описания, писатель не ограничился только верной наружной картиной быта. Он стремится найти в российской реальности положительные начала, что сначала сказалось в сочувственном изображении "малеханького" человека. Так, в "Записках замоскворецкого обитателя" забитый человек приказчик Иван Ерофеевич добивался: "Покажите. Какой я горьковатый, какой я злосчастный! Покажите меня во всем моем бесчинстве, да скажите им, что я таковой же человек, как и они, что у меня сердечко доброе, душа теплая".

Островский выступил как продолжатель гуманистической традиции российской литературы. Прямо за Белинским высшим художественным аспектом художественности Островский считал реализм и народность. Которые невообразимы как без трезвого, критичного дела к реальности, так и без утверждения положительного народного начала. "Чем произведение изящнее, - писал драматург, - тем оно народнее, тем больше в нем этого обличительного элемента".

Островский считал, что писатель должен не только лишь сродниться с народом, изучая его язык, быт и характеры, да и должен завладеть новыми теориями искусства. Все это сказалось на взорах Островского на драму, которая из всех видов словесности поближе всего стоит к широким демократическим слоям населения. Более эффективной формой Островский считал комедию и признавал в самом для себя способность воспроизводить жизнь в большей степени в этой форме. Тем Островский-комедиограф продолжал сатирическую линию российской драмы, начиная с комедий 18 века и кончая комедиями Грибоедова и Гоголя.

Из-за близости к народу многие современники приписывали Островского к лагерю славянофилов. Но Островский только недолговременное время делил общие славянофильские мнения, выражавшиеся в идеализации патриархальных форм российской жизни. Свое отношение к славянофильству как определенному публичному явлению Островский раскрыл позднее в письме к Некрасову: "Мы с Вами только двое истинные народные поэты, мы только двое знаем его, умеем обожать его и сердечком ощущать его нужды без кабинетного западничества и детского славянофильства. Славянофилы наделали для себя древесных мужичков, ну и утешаются ими. С куколками можно делать всякие опыты, они есть не требуют".

Все же, элементы славянофильской эстетики оказали некое положительное воздействие на творчество Островского. У драматурга проснулся неизменный энтузиазм к народной жизни, к устному поэтическому творчеству, к народной речи. Он старался отыскать положительные начала в российской жизни, стремился выдвинуть на 1-ый план доброе в нраве российского человека. Он писал, что "для права исправлять люд ему нужно показать и то, что знаешь за ним неплохого".

Находил он отражения российского государственного нрава и в прошедшем - в переломных моментах истории РФ. 1-ые планы на историческую тему относятся еще к концу 40-х годов. Это была комедия "Лиса Патрикеевна", в базу которой были положены действия из эры Бориса Годунова. Пьеса осталась незаконченной, но сам факт воззвания юного Островского к истории свидетельствовал о том, что драматург сделал попытку отыскать в истории разгадку современных заморочек.

Историческая пьеса, по воззрению Островского, имеет бесспорное преимущество перед самыми честными историческими сочинениями. Если задачка историка состоит в том, чтоб передать то, "что было", то "драматический поэт указывает то, как было, перенося зрителя на самое место деяния и делая его участником действия",- замечал драматург в "Записке о положении драматического искусства в РФ в текущее время" (1881).

В этом выражении выражена сама сущность исторического и художественного мышления драматурга. С большей отчетливостью эта позиция сказалась уже в драматической хронике "Козьма Захарьич Минин, Сухорук", построенной на кропотливом исследовании исторических памятников, летописей, народных легенд и преданий. В верной поэтической картине дальнего прошедшего Островский смог найти подлинных героев, которые игнорировались официальной исторической наукой и числились только "материалом прошедшего".

Островский изображает люд как основную движущую силу истории, как главную силу освобождения родины. Одним из представителей народа является земский предводитель Нижнего посада Козьма Захарьич Минин, Сухорук, выступивший устроителем народного ополчения. Величавое значение эры смуты Островский лицезреет в том, что "люд пробудился… заря освобождения тут в Нижнем занялась на всю Россию". Подчеркивание решающей роли народа в исторических событиях и изображение Минина как подлинно государственного героя вызвало неприятие драматической хроники Островского официальными кругами и критикой. Очень уж по-современному звучали патриотические идеи драматической хроники. Критик Щербин писал, к примеру, о том, что драматическая хроника Островского практически не отражает духа тех пор, что в ней практически нет нравов, что главный герой кажется человеком, начитавшимся современного на поэта Некрасова. Другие критики, напротив, желали созидать в Минине предшественника земств. "… Сейчас обуяло всеми вечевое бешенство, - писал Островский, - и в Минине желают созидать демагога. Этого ничего не было, и врать я не согласен".

Отводя бессчетные упреки критики в том, что Островский был обычным копировальщиком жизни, очень беспристрастным "поэтом без эталона" (как гласил Достоевский), Холодов пишет, что "у драматурга, очевидно, была своя точка зрения. Но это была позиция драматурга, другими словами художника, который по самой природе избранного им вида искусства выявляет свое отношение к жизни не конкретно, а посредственно, в максимально беспристрастной форме". Исследователи проявили внушительно разные формы выражения авторского "голоса", авторского сознания в пьесах Островского. Находится он в большинстве случаев не открыто, а в самих принципах организации материала в пьесах.

Своеобразие драматического деяния в пьесах Островского обусловило взаимодействие разных частей в структуре целого, а именно необыкновенную функцию конца, который всегда структурно значим: он не столько завершает развитие фактически драматической коллизии, сколько обнаруживает авторское осознание жизни. Споры об Островском, о связи в его произведениях эпического и драматического начал так либо по-другому затрагивают и дилемму конца, функции которого в пьесах Островского по-разному толковались критикой. Одни считали. Что конец у Островского, обычно, переводит действие в замедленный темп. Так, критик "Российских записок" писал, что в "Бедной жене" концом является 4-ый акт, а не 5-ый, который нужен "для определения нравов, которые не обусловились в первых 4 актах", и оказывается ненадобным для развития деяния, ибо "действие уже кончено". И в этом несоответствии, несовпадении "объема деяния" и определения нравов критик усматривал нарушение простых законов драматического искусства.

Другие критики считали, что конец в пьесах Островского в большинстве случаев совпадает с развязкой и нисколечко не замедляет ритм деяния. Для доказательства этого тезиса обычно ссылались на Добролюбова, отмечавшего "решительную необходимость того фатального конца, какой имеет Катерина в "Грозе". Но "фатальный конец" героини и конец произведения - понятия далековато не совпадающие. Известное выражение Писемского по поводу последнего акта "Бедной жены" ("Последнее действие написано шекспировской кистью") также не может служить основой отождествления конца и развязки, потому что у Писемского идет речь не об архитектонике, а о картинах жизни, колоритно воспроизведенных художником и последующих в его пьесах "одна за другой, как картины в панораме".

Действие в драматическом произведении, имеющее временные и пространственные пределы, конкретно связано с взаимодействием начальной и конечной конфликтной ситуаций; оно движется в этих границах, но не ограничивается ими. В отличии от эпических произведений, прошедшее и будущее в драме стает в особенном виде: в структуру драмы не может быть введена предыстория героев в собственном конкретном виде (она может быть дана исключительно в рассказах самих героев), а следующая судьба их только в самом общем виде вырисовывается в финишных сценах и картинах.

В драматических произведениях Островского можно следить, как разрывается временная последовательность и концентрированность деяния: создатель прямо показывает на значимые промежутки времени, отделяющие один акт от другого. Но такие временные перерывы встречаются в большинстве случаев в хрониках Островского, преследующих цель эпического, а не драматического проигрывания жизни. В драмах и комедиях временные интервалы меж актами содействуют выявлению тех граней нравов действующих лиц, которые могут обнаруживаться только в новых изменившихся ситуациях. Разбитые значимым временным промежутком, акты драматического произведения обретают относительную самостоятельность и входят в общую структуру произведения в качестве отдельных шагов беспрерывно развивающегося деяния и движения нравов. В неких пьесах Островского ("Шутники", "Томные деньки", "Грех да неудача на кого не живет", "На бойком месте", "Воевода", "Бездна" и д.р.) вычленение относительно самостоятельной структуры актов достигается, а именно, тем, что в каждом из их дается особенный список действующих лиц.

Но даже при таком строении произведения конец не может быть в нескончаемом отдалении от кульминации и развязки; в данном случае нарушится его органическая связь с главным конфликтом, и конец обретет самостоятельность, не будучи подобающим образом подчинен действию драматического произведения. Более соответствующим примером таковой структурной организации материала является пьеса "Бездна", последний акт которой представлялся Чехову в виде "целой пьесы".

Секрет драматургического письма Островского заключается не в одноплановых свойствах человечьих типов, а в стремлении сделать полнокровные людские нравы, внутренние противоречия и борения которых служат массивным импульсом драматического движения. Об этой особенности творческой манеры Островского отлично произнес Товстоногов, имея в виду, а именно, Глумова из комедии "На всякого мудреца достаточно простоты", персонажа далековато не безупречного: "Почему Глумов обаятелен, хотя он совершает ряд скверных поступков? Ведь если он несимпатичен нам, то спектакля нет. Очаровательным его делает ненависть к этому миру, и мы внутренне оправдываем его метод расплаты с ним".

Стремясь к всестороннему раскрытию нравов, Островский вроде бы поворачивает их разными гранями, отмечая различные психологические состояния персонажей в новых "поворотах" деяния. Эту особенность драматургии Островского отметил еще Добролюбов, увидевший в 5-ом акте "Грозы" апофеоз нрава Катерины. Развитие чувственного состояния Катерины условно можно поделить на несколько шагов: детство и вся жизнь до брака - состояние гармонии; рвения ее к настоящему счастью и любви, ее духовная борьба; время свиданий с Борисом - борьба с цветом лихорадочного счастья; предвестие грозы, гроза, апогей отчаянной борьбы и погибель.

Движение нрава от начальной конфликтной ситуации к конечной, проходящее через целый ряд точно обозначенных психических стадий, обусловило в "Грозе" сходство наружной структуры первого и последнего актов. Оба имеют схожий зачин - открываются поэтическими излияниями Кулигина. Действия в обоих актах происходят в схожее время суток - вечерком. Но конфигурации в расстановке противоборствующих сил, приведшие Катерину к фатальному концу. Подчеркивались тем, что действие в первом акте происходило при умеренном сиянии предзакатного солнца, в последнем - в гнетущей атмосфере сгущающихся сумерек. Конец тем создавал чувство незамкнутости. Незавершенности самого процесса жизни и движения нравов, потому что уже после погибели Катерины, т.е. после разрешения центрального конфликта драмы, обнаруживался (в словах Тихона, к примеру) некий новый, хотя и слабо выраженный, сдвиг в сознании героев, содержащий потенциальную возможность следующих конфликтов.

И в "Бедной жене" конец снаружи представляет собой некоторую самостоятельную часть. Развязка в "Бедной жене" состоит не в том, что Марья Андреевна отдала согласие на брак с Беневоленским, а в том, что она не отказалась от собственного согласия. Это ключ к решению трудности конца, функцию которого можно осознать только с учетом общей структуры пьес Островского, становящихся "пьесами жизни". Говоря о концах у Островского, можно сказать, что отменная сцена содержит больше мыслях, чем целая драма может предложить событий.

В пьесах Островского сохраняется постановка определенной художественной задачки, которая доказывается и иллюстрируется живыми сценами и картинами. "У меня ни один акт не готов, пока не написано последнее слово последнего акта", - замечал драматург, утверждая тем внутреннюю подчиненность всех разрозненных на 1-ый взор сцен и картин общей идее произведения, не ограниченной рамками "тесноватого круга личной жизни".

Лица стают в пьесах Островского не по принципу "один против другого", а по принципу "каждый против хоть какого". Отсюда - не только лишь эпическое спокойствие развития деяния и панорамность в охвате актуальных явлений, да и многоконфликтность его пьес - как типичное отражение многосложности человечьих отношений и невозможности сведения их к единичному столкновению. Внутренний драматизм жизни, внутреннее напряжение становилось равномерно основным объектом изображения.

"Крутые развязки" в пьесах Островского, структурно располагаясь вдали от концов, не устраняли "от длиннот", как считал Некрасов, а, напротив, содействовали эпическому течению деяния, которое длилось и после того, как закончился один из его циклов. После кульминационного напряжения и развязки драматическое действие в конце пьес Островского вроде бы вновь набирает силу, стремясь к каким-то новым кульминационным возвышениям. Действие не замыкается в развязке, хотя конечная конфликтная ситуация претерпевает значительные конфигурации по сопоставлению с начальной. Снаружи конец оказывается открытым, а функция последнего акта не сводится к эпилогу. Наружная и внутренняя открытость конца станет потом одним из отличительных структурных признаков психической драмы.

Наружная и внутренняя открытость конца позже в особенности ярко сказалась в драматических произведениях Чехова, который не давал готовых формул и выводов. Он сознательно ориентировался на то, чтоб "перспектива мыслей", вызванных его произведением. По собственной трудности соответствовала нраву современной реальности, чтоб она вела далековато, заставляла зрителя отрешиться от всех "формул", по новой переоценить и пересмотреть почти все, что казалось решенным.

"Как в жизни мы лучше осознаем людей, если лицезреем обстановку, в какой они живут, - писал Островский, - так и на сцене правдивая обстановка сходу знакомит нас с положением действующих лиц и делает выведенные типы живее и понятнее для зрителей". В быту, в наружной обстановке отыскивает Островский дополнительные психические опоры для раскрытия нравов действующих лиц. Таковой принцип раскрытия нравов добивался все новых и новых сцен и картин, так что тотчас создавалось чувство их избыточности. Но, с одной стороны, целенаправленный отбор их делал доступной для зрителя авторскую точку зрения, с другой подчеркивал непрерывность движения жизни.

А потому что новые сцены и картины вводились и после пришествия развязки драматической коллизии, то они сами для себя давали возможность новых поворотов деяния, потенциально содержащих будущие конфликты и столкновения. То что сталось с Марьей Андреевной в конце "Бедной жены" можно считать психолого-ситуативной завязкой драмы "Гроза". Марья Андреевна выходит замуж за постылого человека. Ее ждет нелегкая жизнь, потому что ее представления о будущей жизни катастрофически не согласуются с мечтами Беневолевского. В драме "Гроза" вся предыстория замужества Катерины оставлена за пределами пьесы и только в самых общих чертах обозначается в мемуарах самой героини. Создатель не повторяет в один прекрасный момент данной картины. Зато в "Грозе" мы лицезреем типичный анализ следствий финишной ситуации "Бедной жены". Такому выводу в новые сферы анализа в большой степени содействует 5-ый акт "Бедной жены", не только лишь содержавший предпосылки будущих столкновений, да и пунктирно намечавший их. Структурная форма конца у Островского, оказавшаяся вследствие этого неприемлемой для одних критиков, вызвала восхищение других конкретно поэтому. Что представлялась "целой пьесой", способной жить самостоятельной жизнью.

И эта связь соотнесение конфликтных конечных ситуаций одних произведений и начальных конфликтных ситуаций других, сочетавшихся по принципу диптиха, позволяет чувствовать жизнь в ее беспрерывном эпическом течении. Островский обращался к таким психическим ее поворотам, которые в каждый момент собственного проявления тыщами незримых нитей были связаны воедино с другими подобными либо близкими моментами. При всем этом совсем несущественным оказывалось то. Что ситуативное сцепление произведений противоречило хронологическому принципу. Каждое новое произведение Островского как будто вырастало на базе ранее сделанного и в то же время что-то добавляло, что-то проясняло в этом ранее сделанном.

Это одна из основных особенностей творчества Островского. Чтоб снова удостоверится в этом, присмотримся к драме "Грех да неудача на кого не живет". Начальная ситуация в этой пьесе сравнима с конечной в пьесе "Богатые жены". В конце последней звучат мажорные нотки: Цыплунов отыскал свою возлюбленную. Он грезит о том. Что будет жить с Белесовой "весело-радостно", в красивых чертах Валентины он лицезреет "детскую чистоту и ясность". Конкретно с этого все начиналось для другого героя, Краснова ("Грех да неудача на кого не живет"), который не только лишь грезил, да и стремился жить с Татьяной "весело-радостно". И снова начальная ситуация оставлена за пределами пьесы, а зритель может только догадываться о ней. Сама же пьеса начинается с "готовых моментов"; в ней распутывается узел, который типологически сравним с финишной наметкой в пьесе "Богатые жены".

Персонажи разных произведений Островского психологически сравнимы меж собой. Шамбинаго писал, что Островский тонко и ювелирно отделывает собственный стиль "по психическим категориям персонажей": "Для каждого нрава, мужского и дамского, выкован особенный язык. Если к какой-нибудь пьесе вдруг зазвучит чувственная речь, поразившая читателя где-нибудь ранее, нужно заключить, что обладатель ее, как тип, является предстоящей разработкой либо вариацией выведенного уже в других пьесах вида. Таковой прием открывает любознательные способности уяснить задуманные создателем психические категории". Наблюдения Шамбинаго над этой особенностью стиля Островского имеют прямое отношение не только лишь к повторяемости типов в разных пьесах Островского, да и вследствие этого - к определенной ситуативной повторяемости. Называя психический анализ в "Бедной жене" "неверно узким", И.С. Тургенев с осуждением гласит о манере Островского "забираться в душу каждого из лиц, им сделанных". Но Островский, видимо, задумывался по другому. Он осознавал, что способности "забираться в душу" каждого из действующих лиц в избранной психической ситуации далековато не исчерпаны, - и через много лет повторит ее в "Бесприданнице".

Островский не ограничивается изображением нрава в единственно вероятной ситуации; он обращается к этим нравам неоднократно. Этому содействуют повторяющиеся картины (к примеру, сцены грозы в комедии "Шутник" и в драме "Гроза") и повторяющиеся имена и фамилии действующих лиц.

Так, смешная трилогия о Бальзаминове представляет собой трехчленную конструкцию подобных ситуаций, связанных с попытками Бальзаминова отыскать жену. В пьесе "Томные деньки" мы вновь встречаемся со "знакомыми незнакомцами" - Тит Титычем Брусковым, его супругой Настасьей Панкратьевной, отпрыском Андреем Титычем, служанкой Лушей, в первый раз показавшимися еще в комедии "В чужом пиру похмелье". Узнаем мы и адвоката Досужева, с которым встречались уже в пьесе "Доходное место". Любопытно и то, что эти лица в различных пьесах выступают в схожих амплуа и действуют в подобных ситуациях. Ситуативная и характерологическая близость разных произведений Островского позволяет гласить и о сходстве концов: в итоге благотворного воздействия добродетельных персонажей, таких, как учитель Иванов ("В чужом пиру похмелье"), юрист Досужев ("Томные деньки"), Тит Титыч Брусков не только лишь не противится, да и содействует совершению хорошего дела - женитьбе отпрыска на возлюбленной девице.

В таких концах несложно усмотреть скрытое поучение: так должно быть. "Случайная и видимая неразумность развязок" в комедиях Островского зависела от того материала, который становился объектом изображения. "Где же взять разумности, когда ее нет в самой жизни, изображаемой создателем?" - замечал Добролюбов.

Но так не было и не могло быть в реальности, и это-то и становилось основанием драматического деяния и финишного решения в пьесах катастрофической, а не смешной расцветки. В драме "Бесприданница", к примеру, это со всей отчетливостью прозвучало в финишных словах героини: "Это я сама… Я ни на кого не жалуюсь, ни на кого не обижаюсь".

Рассматривая концы в пьесах Островского, Марков повышенное внимание направляет на их сценическую эффектность. Но из логики рассуждений исследователя явствует, что под сценической эффектностью он предполагал только яркие, наружные эффектные средства финишных сцен и картин. Остается не учтенной очень значимая особенность концов в пьесах Островского. Драматург делает свои произведения, принимая во внимание нрав их восприятия зрителем. Таким макаром, драматическое действие вроде бы переводится в свое новое высококачественное состояние. Роль же переводчиков, "преобразователей" драматического деяния, обычно, делают концы, что и определяет их необыкновенную сценическую эффективность.

Очень нередко в исследовательских работах молвят о том, что Островский почти во всем предвосхитил драматургическую технику Чехова. Но разговор этот нередко не выходит за рамки общих утверждений и посылок. Совместно с тем довольно привести определенные примеры, как это положение приобретает необыкновенную весомость. Говоря о полифоничности у Чехова, приводят обычно пример из первого акта "3-х сестер" о том, как мечты сестер Прозоровых о Москве прерываются репликами Чебутыкина и Тузенбаха: "Черта с два!" и "Естественно, вздор!". Но схожее строение драматического диалога с приблизительно той же многофункциональной и психолого-эмоциональной нагрузкой мы обнаруживаем существенно ранее - в "Бедной жене" Островского. Марья Андреевна Незабудкина пробует примириться с собственной судьбой, она уповает на то, что сможет сделать из Беневолевского приличного человека: "Я задумывалась, задумывалась… да понимаете ли до чего додумалась?.. мне показалось, что я потом иду за него замуж, чтоб поправить его, сделать из него приличного человека". Хотя здесь же она высказывает колебание: "Тупо ведь это, Платон Макарыч? Ведь это пустяки, а? Платон Макарыч, не так ли? Ведь это детские мечты?" Закравшееся колебание не оставляет ее, хотя она пробует уверить себя в оборотном. "Мне кажется, что я буду счастлива…" - гласит она мамы, и эта фраза похожа на заклинание. Но фраза-заклинание прерывается "голосом из толпы": "Другой, матушка, своевольный, любит, чтобы ему угождали. Домой-то, известное дело, больше опьяненные приезжают, так обожают, чтобы сама ухаживала, людей к для себя не подпускала". Фраза эта переводит внимание и чувства зрителей в совсем иную эмоционально-смысловую сферу.

Островский отлично осознавал, что в современном мире жизнь слагается из неприметных, снаружи ничем не приметных, событий и фактов. Таким осознанием жизни Островский предвосхищал драматургию Чехова, в какой принципиально исключается все снаружи эффектное и существенное. Изображение ежедневной жизни становится у Островского принципиальной основой, на которой строится драматическое действие.

Противоречие меж естественным законом жизни и уродующим душу человека неумолимым законом быта определяет драматическое действие, из которого появлялись разные виды финишных решений - от комически-утешительных до беспросветно-трагических. В концах длился глубочайший социально-психологический анализ жизни; в концах, как в фокусах, сходились все лучи, все результаты наблюдений, находя закрепление в дидактической форме пословиц и поговорок.

Изображение отдельного варианта по собственному значению и сути выходило за границы личного, приобретало нрав философского осмысления жизни. И если нельзя полностью принять идея Комиссаржевского о том, что у Островского быт "доведен до знака", то с утверждением, что каждый образ драматурга "приобретает глубочайшее, вечное, символическое значение", согласится можно и необходимо. Такая, к примеру, судьба купеческой супруги Катерины, любовь которой катастрофически несовместима с существующими принципами жизни. Но и заступники домостроевских понятий не могут ощущать себя расслабленно, потому что рушатся сами устои этой жизни - жизни, в какой "живые завидуют мертвым". Островский воспроизводил русскую жизнь в таком ее состоянии, когда в ней "все перевернулось". В этой атмосфере всеобщего распада только мечтатели типа Кулигина либо учителя Корпелова еще могли возлагать на отыскание хотя бы абстрактной формулы всеобщего счастья и правды.

Островский "вплетает в сероватую ткань быта золотые нити романтизма, создавая из этого соединения удивительно художественное и правдивое целое - реалистическую драму".

Непримиримое противоречие естественного закона и законов быта раскрывается на различном характерологическом уровне - в поэтической притче "Снегурочка", в комедии "Лес", в хронике "Тушино", в социальных драмах "Бесприданница", "Гроза" и т.д. Зависимо от этого изменяется содержание и нрав конца. Центральные персонажи интенсивно не приемлют законов быта. Нередко, не являясь выразителями положительного начала, они все же отыскивают каких-либо новых решений, правда, не всегда там, где следовало бы находить. В собственном отрицании установившегося закона они перебегают, иногда неосознанно, границы допустимого, переступают роковую черту простых правил людского общежития.

Так, Краснов ("Грех да неудача на кого на живет") в утверждении собственного счастья, собственной правды решительно вырывается из замкнутой сферы установившегося быта. Он отстаивает свою правду прямо до катастрофического конца.

Итак, коротко перечислим особенности пьес Островского:

Все пьесы Островского глубоко реалистичны. В их правдиво отражается жизнь российского народа середины 19 века, также история смутного времени.

Все пьесы Островского вырастали на базе ранее сделанного и сочетались по принципу диптиха.

Персонажи разных произведений Островского психологически сравнимы меж собой. Островский не ограничивается изображением нравов в единственно вероятной ситуации; он обращается к этим нравам неоднократно.

Островский является создателем жанра психической драмы. В его пьесах можно следить не только лишь наружный конфликт, да и внутренний.

Размещено на Allbest.ru

...

Подобные документы

    Творчество Шекспира всех периодов характерно гуманистическим миросозерцанием: интерес к человеку, его чувствам, стремлениям и страстям. Шекспировское жанровое своеобразие на примере пьес: "Генрих V", "Укрощение строптивой", "Гамлет", "Зимняя сказка".

    реферат , добавлен 30.01.2008

    Основные аспекты жизненного пути Островского А.Н.: семья, полученное образование. Первые успехи в написании пьес. Роль поездки по Волге для формирования мировоззрения. Произведения 1860-1880 годов: отображение пореформенного дворянства, судьбы женщины.

    презентация , добавлен 20.03.2014

    Средства и приемы комического. Особенности использования языковых средств создания комического в произведениях Виктора Дьяченко. Речевые характеристики и говорящие имена героев пьес писателя. Своеобразие и проблематика произведений В.А. Дьяченко.

    курсовая работа , добавлен 08.12.2010

    Пространство и время в художественном произведении. Художественное пространство в новой драме. Кино и драма ХХ века. Закрытость пространства, актуальность показателей границ этой закрытости, смещение акцента с внешнего пространства в пьесах Бото Штрауса.

    дипломная работа , добавлен 20.06.2013

    Исследовательские работы по творчеству А.Н. Островского. Критики о произведениях драматурга. Научные работы по символике в драмах писателя. Образ луча солнца и самого солнца, олицетворяющий Бога, реки-Волги в пьесах "Бесприданница" и "Снегурочка".

    курсовая работа , добавлен 12.05.2016

    Идейный пафос пьес А.Н. Островского. Определение места, которое занимают пьесы "Гроза" и "Бесприданница" в его литературном творчестве. Героини Кабанова и Огудалова как отражение русского женского национального характера. Сравнительный анализ образов.

    курсовая работа , добавлен 08.05.2012

    Биография и творческий путь Александра Николаевича Островского. Отображение купечества, чиновничества, дворянства, актерской среды в произведениях драматурга. Этапы творчества Островского. Самобытные черты реализма А.Н. Островского в драме "Гроза".

    презентация , добавлен 18.05.2014

    "Пучина" – одна из самых глубоких и мудрых пьес Островского - история человеческой души, слабой и доброй, тонущей в пучине житейского моря. Вереница живых и разнообразных характеров, характеристика действующих лиц. Развитие конфликта и развязка пьесы.

    анализ книги , добавлен 10.01.2008

    Жан Мольер - создатель жанра классической комедии. Годы жизни и творчества французского драматурга. Парижский период: взлеты и падения. Постановка в театре самых загадочных, многозначных пьес и комедий режиссера "Дон Жуана", "Мизантроп" и многих других.

    презентация , добавлен 29.04.2014

    Творчество великого французского актера и драматурга, создавшего и утвердившего на театральной сцене жанры комедии и фарса. Первые произведения Мольера. Сюжеты знаменитых пьес "Смешные жеманницы", "Тартюф", "Дон Жуан, или Каменный гость" и "Мизантроп".

1. Место творчества Островского в русской драматургии.
2. «Народная драма» в театре Островского.
3. Новые герои.

Он открыл миру человека новой формации: купца-старообрядца и купца-капиталиста, купца в армяке и купца в «тройке», ездящего за границу и занимающегося своим бизнесом. Островский распахнул настежь дверь в мир, доселе запертый за высокими заборами от чужих любопытных глаз.
В. Г. Маранцман

Драматургия — это жанр, предполагающий активное взаимодействие писателя и читателя в рассмотрении социальных вопросов, поднятых автором. А. Н. Островский считал, что драматургия сильно воздействует на общество, текст — часть спектакля, но без постановки пьеса не живет. Просмотрят ее сотни и тысячи, а прочитают гораздо меньше. Народность — главная черта драматургии 1860-х годов: герои из народа, описание быта низших слоев населения, поиски положительного народного характера. Драма всегда имела способность откликаться на актуальные темы. Творчество Островского было в центре драматургии этого времени, Ю. М. Лотман называет его пьесы вершиной русской драматургии. Создателем « , «русского национального театра» называл Островского И. А. Гончаров, а Н. А. Добролюбов его драмы — «пьесами жизни», так как в его пьесах частная жизнь народа складывается в картину современного общества. В первой большой комедии «Свои люди — сочтемся» (1850) именно через внутрисемейные конфликты показаны противоречия общественные. Именно с этой пьесы начался театр Островского, именно в ней впервые появились новые принципы сценического действия, поведения актера, театральной зрелищности.

Творчество Островского было новым для русской драматургии. Для его произведений характерна сложность и многосоставность конфликтов, его стихия — это социально-психологическая драма, комедия нравов. Особенности его стиля — это говорящие фамилии, специфические авторские ремарки, своеобразные названия пьес, среди которых часто употребляются пословицы, комедии на фольклорных мотивах. Конфликт пьес Островского в основном строится на несовместимости героя со средой. Его драмы можно назвать психологическими, в них присутствует не только внешний конфликт, но и внутренний драматизм нравственного начала.

Все в пьесах исторически точно воссоздает жизнь общества, из которой и берет драматург свои сюжеты. Новый герой драм Островского — простой человек — определяет своеобразие содержания, и Островский создает «народную драму». Он выполнил огромную задачу — сделал «маленького человека» трагическим героем. Свою обязанность как драматического писателя Островский видел в том, чтобы сделать главным содержанием драмы анализ происходящего. «Драматический писатель... не сочиняет, что было — это дает жизнь, история, легенда; его главное дело показать, на основании каких психологических данных совершилось какое-нибудь событие и почему именно так, а не иначе» — вот в чем, по мнению автора, выражается сущность драмы. Островский относился к драматургии как к массовому искусству, воспитывающему людей, определял назначение театра как «школы общественных нравов». Первые же его постановки потрясли своей правдивостью и простотой, честными героями с «горячим сердцем». Драматург творил, «соединяя высокое с комическим», он создал сорок восемь произведений и придумал больше пятисот героев.

Пьесы Островского реалистичны. В купеческой среде, которую он наблюдал день за днем и считал, что в ней объединены прошлое и настоящее общества, Островский выявляет те социальные конфликты, которые отражают жизнь России. И если в «Снегурочке» он воссоздает патриархальный мир, через который лишь угадывается современная проблематика, то его «Гроза» — это открытый протест личности, стремление человека к счастью и независимости. Это воспринималось драматургами как утверждение созидательного начала свободолюбия, которое могло стать основой новой драмы. Островский никогда не пользовался определением «трагедия», обозначая свои пьесы как «комедии» и «драмы», иногда снабжая пояснениями в духе «картины московской жизни», «сцены из деревенской жизни», «сцены из жизни захолустья», указывая на то, что речь идет о жизни целой социальной среды. Добролюбов говорил о том, что Островский создал новый тип драматического действия: без дидактики автор анализировал исторические истоки современных явлений в обществе.

Исторический подход к семейным и социальным отношениям — пафос творчества Островского. Среди его героев — люди разного возраста, разбитые на два лагеря — молодые и старые. Например, как пишет Ю. М. Лотман, в «Грозе» Кабаниха — «хранительница старины», а Катерина «несет в себе творческое начало развития», именно поэтому она хочет летать, как птица.

Спор старины с новизной, по замечанию литератуоведа, составляет важную сторону драматического конфликта в пьесах Островского. Традиционные формы быта рассматриваются как вечно обновляющиеся, и только в этом драматург видит их жизнеспособность... Старое входит в новое, в современную жизнь, в которой оно может играть роль или «сковывающего» элемента, гнетущего ее развитие, или стабилизирующего, обеспечивающего прочность возникающей новизне, в зависимости от содержания того старого, что сохраняет народный быт». Автор всегда симпатизирует молодым героям, поэтизирует их стремление к свободе, самоотверженность. Название статьи А. Н. Добролюбова «Луч света в темном царстве» полностью отражает роль этих героев в обществе. Они психологически похожи друг на друга, автор часто использует уже разработанные характеры. Тема положения женщины в мире расчета также повторяется в «Бедной невесте», «Горячем сердце», «Бесприданнице».

Позже в драмах усилился сатирический элемент. Островский обращается к гоголевскому принципу «чистой комедии», на первое место выводя характеристику социальной среды. Персонаж его комедий — ренегат и лицемер. Также Островский обращается к историк-героической тематике, прослеживая становление социальных явлений, рост от «маленького человека» до гражданина.

Несомненно, пьесы Островского всегда будут иметь современное звучание. Театры постоянно обращаются к его творчеству, поэтому оно стоит вне временных рамок.

План реферата:

Введение: русский театр до Островского Реализм у Островского Особенности исторической пьесы Островского Особенности драматического действия Персонажи пьес Островского Идейное содержание пьес Островского Заключение

Русская драматургия и русский театр с 30-40-х годов 19 века переживали острый кризис. Несмотря на то, что в первой половине 19 века было создано немало драматических произведений (пьесы А. С. Грибоедова, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя), состояние дел на русской драматической сцене продолжало оставаться плачевным. Многие произведения названных драматургов подвергали цензурным гонениям и появились на сцене много лет спустя после их создания.

Не спасало положения и обращение русских театральных деятелей к западноевропейской драматургии. Произведения классиков мировой драматургии были еще мало известны русской публике, часто не было удовлетворительных переводов их произведений. Вот почему положение отечественного драматического театра вызывало тревогу писателей.

“Дух века требует важных перемен и на драматической сцене”, - писал еще Пушкин. Будучи убежден, что предмет драмы – человек и народ, Пушкин мечтал о подлинно народном театре. Эта мысль была развита Белинским в “Литературных мечтаниях”: “О, как хорошо было бы, если бы у нас был свой, народный, русский театр!.. В самом деле, - видеть на сцене всю Русь, с ее добром и злом, с ее высоким и смешным, слышать говорящими ее доблестных героев, вызванных из гроба могуществом фантазии, видеть биение пульса ее могучей жизни.”. А между тем, замечал критик, “из всех родов поэзии слабее других принялась у нас драма, особенно комедия”. И позже он с горечью говорил, что, кроме комедий Фонвизина, Грибоедова и Гоголя, в драматической русской литературе “нет ничего, решительно ничего хоть сколько-нибудь сносного”.

Причины отставания русского театра Белинский усматривал в “необыкновенной бедности” репертуара, которая не дает возможности проявится актерским дарованиям. Большинство актеров чувствуют себя выше тех пьес, в которых они играют. В театре зрителей “потчуют жизнью, вывороченною наизнанку”.

Задача создания самобытной национальной драматургии решалась усилиями многих писателей, критиков, театральных деятелей. К жанру драмы обращались Тургенев, Некрасов, Писемский, Потехин, Салтыков-Щедрин, Толстой и многие другие. Но только Островский стал драматургом, с именем которого связано появление подлинно национального и в широком смысле слова демократического театра.

Островский замечал: “ Драматическая поэзия ближе к народу, чем все другие отрасли литературы. Всякие другие произведения пишутся для образованных людей, а драмы и комедии – для всего народа… Эта близость к народу нисколько не унижает драматургию, а напротив, удваивает ее силы и не дает ей опошлиться и измельчать”.

Он начал писать пьесы, очень хорошо зная московский театр: его репертуар, состав труппы, актерские возможности. Это была пора почти безраздельной власти мелодрам и водевилей. О свойствах той мелодрамы Гоголь метко сказал, что она “лжет самым бессовестным образом”. Сущность бездушного, плоского и пошлого водевиля отчетливо раскрывается заглавием одного из них, шедшего в Малом театре в 1855 году: “Съехались, перепутались и разъехались”.

Островский создавал свои пьесы в сознательном противоборстве с выдуманным миром охранительно-романтичной мелодрамы и плоским зубоскальством натуралистического псевдореалистического водевиля. Его пьесы коренным образом обновили театральный репертуар, внесли в него демократическое начало и круто повернули артистов к актуальным проблемам действительности, к реализму.

Поэтический мир Островского исключительно многообразен. Исследователи сумели подсчитать и выявить, что в 47 пьесах – 728 (не считая второстепенных и эпизодических) отличных ролей для актеров самого разнообразного дарования; что все его пьесы представляют собой широкое полотно о русской жизни в 180 актах, местом действия в котором является Русь – в ее главнейших переломных моментах за два с половиной столетия; что в произведениях Островского представлены люди “разного звания” и характеров – и в самых разнообразных жизненных проявлениях. Он создавал драматические хроники, семейные сцены, трагедии, картины московской жизни, драматические этюды. Его талант многомерен – он и романтик, и бытовик, и трагик, и комедиограф…

Островский не выдерживает одномерного, однопланового подхода, поэтому за блестящим сатирическим проявлением таланта мы видим глубину психологического анализа, за точно воспроизведенным повседневно-вязким бытом видим тонкий лиризм и романтику.

Островский больше всего заботился о том, чтобы все лица были жизненно и психологически достоверны. Без этого они могли потерять свою художественную убедительность. Он отмечал: “Мы теперь стараемся наши идеалы и типы, взятые из жизни, как можно реальнее и правдивее изобразить до самых мельчайших бытовых подробностей, а главное, мы считаем первым условием художественности в изображении данного типа верную передачу его образа выражения, т.е. языка и даже склада речи, которым определяется самый тон роли. Теперь и сценическая постановка (декорация, костюмы, грим) в бытовых пьесах сделала большие успехи и далеко ушла в постепенном приближении к правде”.

Драматург неустанно повторял, что жизнь богаче всех фантазий художника, что истинный художник ничего не выдумывает, а стремится разобраться в сложных хитросплетениях реальности. “Драматург не выдумывает сюжетов, - говорил Островский, - все наши сюжеты заимствованы. Их дает жизнь, история, рассказ знакомого, порою газетная заметка. Что случилось драматург не должен придумывать; его дело написать как оно случилось или могло случиться. Тут вся его работа. При обращении внимания на эту сторону, у него явятся живые люди, и сами заговорят”.

Однако изображение жизни, основанное на точном воспроизведении реального, не должно ограничиваться лишь механическим воспроизведением. “Натуральность не главное качество; главное достоинство есть выразительность, экспрессия”. Поэтому можно смело говорить о целостной системе жизненной, психологической и эмоциональной достоверности в пьесах великого драматурга.

История оставила различные по своему уровню сценические трактовки пьес Островского. Были и несомненные творческие удачи, были и откровенные неудачи, вызванные тем. Что постановщики забывали о главном – о жизненной (а следовательно, и эмоциональной) достоверности. И это главное открывалось порой в какой-нибудь простой и незначительной, на первый взгляд, детали. Характерный пример – возраст Катерины. И в самом деле, немаловажно, сколько лет главной героине? Один из крупнейших деятелей советского театра Бабочкин писал в связи с этим: “Если Катерине будет со сцены даже 30 лет, то пьеса приобретет новый и ненужный нам смысл. Правильно определить ее возраст нужно 17-18-ю годами. По Добролюбову, пьеса застает Катерину в момент перехода от детства к зрелости. Это совершенно правильно и необходимо”.

Творчество Островского теснейшим образом связано с принципами “натуральной школы”, утверждающей “натуру” в качестве отправного момента в художественном творчестве. Не случайно Добролюбов называл пьесы Островского “пьесами жизни”. Они представлялись критику новым словом в драматургии, он писал, что пьесы Островского “это не комедии интриг и не комедии характеров собственно, а нечто новое, чему можно дать название “пьес жизни”, если бы это не было слишком обширно и потому не совсем определенно”. Говоря о своеобразии драматического действия у Островского, Добролюбов замечал: “Мы хотим сказать, что у него на первом плане является всегда общая, не зависящая ни от кого из действующих лиц обстановка жизни”.

Эта “общая обстановка жизни” обнаруживается пьесах Островского в самых повседневных, обычных фактах жизни, в мельчайших изменениях души человека. Говоря о “быте этого темного царства”, который стал главным объектом изображения в пьесах драматурга, Добролюбов отмечал, что “вечная вражда господствует между его обитателями. Тут все в войне”.

Для распознавания и художественного воспроизведения этой непрекращающейся войны требовались совершенно новые методы ее изучения, требовалось, если говорить словами Герцена, ввести употребление микроскопа в нравственный мир. В “Записках замоскворецкого жителя” и в “Картинах семейного счастья” Островским впервые дана была верная картина “темного царства”.

Плотность бытовых зарисовок становится в середине 19 века важным характеризующим средством не только в драматургии Островского, но и во всем русском искусстве. Историк Забелин в 1862 отмечал, что “домашний быт человека есть среда, в которой лежат зародыши и зачатки всех, так называемых, внешних событий его истории, зародыши и зачатки его развития и всевозможных явлений его жизни, общественной, политической и государственной. Это в собственном смысле историческая природа человека”.

Однако верное воспроизведение быта и нравов Замоскворечья выходило за пределы только “физиологического” описания, писатель не ограничился лишь верной внешней картиной быта. Он стремится отыскать в русской действительности положительные начала, что прежде всего сказалось в сочувственном изображении “маленького” человека. Так, в “Записках замоскворецкого жителя” забитый человек приказчик Иван Ерофеевич требовал: “Покажите. Какой я горький, какой я несчастный! Покажите меня во всем моем безобразии, да скажите им, что я такой же человек, как и они, что у меня сердце доброе, душа теплая”.

Островский выступил как продолжатель гуманистической традиции русской литературы. Вслед за Белинским высшим художественным критерием художественности Островский считал реализм и народность. Которые немыслимы как без трезвого, критического отношения к действительности, так и без утверждения положительного народного начала. “Чем произведение изящнее, - писал драматург, - тем оно народнее, тем больше в нем этого обличительного элемента”.

Островский считал, что писатель обязан не только сродниться с народом, изучая его язык, быт и нравы, но и должен овладеть новейшими теориями искусства. Все это сказалось на взглядах Островского на драму, которая из всех видов словесности ближе всего стоит к широким демократическим слоям населения. Наиболее действенной формой Островский считал комедию и признавал в самом себе способность воспроизводить жизнь преимущественно в этой форме. Тем самым Островский-комедиограф продолжал сатирическую линию русской драмы, начиная с комедий 18 века и кончая комедиями Грибоедова и Гоголя.

Из-за близости к народу многие современники причисляли Островского к лагерю славянофилов. Однако Островский лишь непродолжительное время разделял общие славянофильские воззрения, выражавшиеся в идеализации патриархальных форм русской жизни. Свое отношение к славянофильству как определенному общественному явлению Островский раскрыл позже в письме к Некрасову: “Мы с Вами только двое настоящие народные поэты, мы только двое знаем его, умеем любить его и сердцем чувствовать его нужды без кабинетного западничества и детского славянофильства. Славянофилы наделали себе деревянных мужичков, да и утешаются ими. С куклами можно делать всякие эксперименты, они есть не просят”.

Тем не менее, элементы славянофильской эстетики оказали некоторое положительное воздействие на творчество Островского. У драматурга пробудился постоянный интерес к народной жизни, к устному поэтическому творчеству, к народной речи. Он старался найти положительные начала в русской жизни, стремился выдвинуть на первый план доброе в характере русского человека. Он писал, что “для права исправлять народ ему надо показать и то, что знаешь за ним хорошего”.

Искал он отражения русского национального характера и в прошлом – в переломных моментах истории России. Первые замыслы на историческую тему относятся еще к концу 40-х годов. Это была комедия “Лиса Патрикеевна”, в основу которой были положены события из эпохи Бориса Годунова. Пьеса осталась незаконченной, но сам факт обращения молодого Островского к истории свидетельствовал о том, что драматург сделал попытку найти в истории разгадку современных проблем.

Историческая пьеса, по мнению Островского, имеет неоспоримое преимущество перед самыми добросовестными историческими сочинениями. Если задача историка заключается в том, чтобы передать то, “что было”, то “драматический поэт показывает то, как было, перенося зрителя на самое место действия и делая его участником события”,- замечал драматург в “Записке о положении драматического искусства в России в настоящее время” (1881).

В этом высказывании выражена сама суть исторического и художественного мышления драматурга. С наибольшей отчетливостью эта позиция сказалась уже в драматической хронике “Козьма Захарьич Минин, Сухорук”, построенной на тщательном изучении исторических памятников, летописей, народных легенд и преданий. В верной поэтической картине далекого прошлого Островский сумел обнаружить подлинных героев, которые игнорировались официальной исторической наукой и считались лишь “материалом прошлого”.

Островский изображает народ как основную движущую силу истории, как главную силу освобождения родины. Одним из представителей народа является земский староста Нижнего посада Козьма Захарьич Минин, Сухорук, выступивший организатором народного ополчения. Великое значение эпохи смуты Островский видит в том, что “народ проснулся… заря освобождения здесь в Нижнем занялась на всю Россию”. Подчеркивание решающей роли народа в исторических событиях и изображение Минина как подлинно национального героя вызвало неприятие драматической хроники Островского официальными кругами и критикой. Слишком уж по-современному звучали патриотические идеи драматической хроники. Критик Щербин писал, например, о том, что драматическая хроника Островского почти не отражает духа того времени, что в ней почти нет характеров, что главный герой кажется человеком, начитавшимся современного на поэта Некрасова. Другие критики, напротив, хотели видеть в Минине предшественника земств. “… Теперь овладело всеми вечевое бешенство, - писал Островский, - и в Минине хотят видеть демагога. Этого ничего не было, и лгать я не согласен”.

Отводя многочисленные упреки критики в том, что Островский был простым копировальщиком жизни, крайне объективным “поэтом без идеала” (как говорил Достоевский), Холодов пишет, что “у драматурга, разумеется, была своя точка зрения. Но это была позиция драматурга, то есть художника, который по самой природе избранного им вида искусства выявляет свое отношение к жизни не непосредственно, а опосредственно, в предельно объективной форме”. Исследователи показали убедительно различные формы выражения авторского “голоса”, авторского сознания в пьесах Островского. Обнаруживается он чаще всего не открыто, а в самих принципах организации материала в пьесах.

Своеобразие драматического действия в пьесах Островского определило взаимодействие различных частей в структуре целого, в частности особую функцию финала, который всегда структурно значим: он не столько завершает развитие собственно драматической коллизии, сколько обнаруживает авторское понимание жизни. Споры об Островском, о взаимосвязи в его произведениях эпического и драматического начал так или иначе затрагивают и проблему финала, функции которого в пьесах Островского по-разному толковались критикой. Одни считали. Что финал у Островского, как правило, переводит действие в замедленный темп. Так, критик “Отечественных записок” писал, что в “Бедной невесте” финалом является четвертый акт, а не пятый, который нужен “для определения характеров, которые не определились в первых четырех актах”, и оказывается ненужным для развития действия, ибо “действие уже кончено”. И в этом несоответствии, несовпадении “объема действия” и определения характеров критик усматривал нарушение элементарных законов драматического искусства.

Другие критики полагали, что финал в пьесах Островского чаще всего совпадает с развязкой и нисколько не замедляет ритм действия. Для подтверждения этого тезиса обычно ссылались на Добролюбова, отмечавшего “решительную необходимость того фатального конца, какой имеет Катерина в “Грозе”. Однако “фатальный конец” героини и финал произведения – понятия далеко не совпадающие. Известное высказывание Писемского по поводу последнего акта “Бедной невесты” (“Последнее действие написано шекспировской кистью”) также не может служить основой отождествления финала и развязки, так как у Писемского речь идет не об архитектонике, а о картинах жизни, колоритно воспроизведенных художником и следующих в его пьесах “одна за другой, как картины в панораме”.

Действие в драматическом произведении, имеющее временные и пространственные пределы, непосредственно связано с взаимодействием исходной и конечной конфликтной ситуаций; оно движется в этих границах, но не ограничивается ими. В отличии от эпических произведений, прошлое и будущее в драме предстает в особом виде: в структуру драмы не может быть введена предыстория героев в своем непосредственном виде (она может быть дана только в рассказах самих героев), а последующая судьба их лишь в самом общем виде вырисовывается в финальных сценах и картинах.

В драматических произведениях Островского можно наблюдать, как разрывается временная последовательность и сконцентрированность действия: автор прямо указывает на значительные промежутки времени, отделяющие один акт от другого. Однако такие временные перерывы встречаются чаще всего в хрониках Островского, преследующих цель эпического, а не драматического воспроизведения жизни. В драмах и комедиях временные интервалы между актами способствуют выявлению тех граней характеров действующих лиц, которые могут обнаруживаться лишь в новых изменившихся ситуациях. Разделенные значительным временным промежутком, акты драматического произведения обретают относительную самостоятельность и входят в общую структуру произведения в качестве отдельных этапов беспрерывно развивающегося действия и движения характеров. В некоторых пьесах Островского (“Шутники”, “Тяжелые дни”, “Грех да беда на кого не живет”, “На бойком месте”, “Воевода”, “Пучина” и д.р.) вычленение относительно самостоятельной структуры актов достигается, в частности, тем, что в каждом из них дается особый перечень действующих лиц.

Однако даже при таком строении произведения финал не может быть в бесконечном отдалении от кульминации и развязки; в этом случае нарушится его органическая связь с основным конфликтом, и финал обретет самостоятельность, не будучи должным образом подчинен действию драматического произведения. Наиболее характерным примером такой структурной организации материала является пьеса “Пучина”, последний акт которой представлялся Чехову в виде “целой пьесы”.

Секрет драматургического письма Островского заключается не в одноплановых характеристиках человеческих типов, а в стремлении создать полнокровные человеческие характеры, внутренние противоречия и борения которых служат мощным импульсом драматического движения. Об этой особенности творческой манеры Островского хорошо сказал Товстоногов, имея в виду, в частности, Глумова из комедии “На всякого мудреца довольно простоты”, персонажа далеко не идеального: “Почему Глумов обаятелен, хотя он совершает ряд гнусных поступков? Ведь если он несимпатичен нам, то спектакля нет. Обаятельным его делает ненависть к этому миру, и мы внутренне оправдываем его способ расплаты с ним”.

Стремясь к всестороннему раскрытию характеров, Островский как бы поворачивает их различными гранями, отмечая разнообразные психические состояния персонажей в новых “поворотах” действия. Эту особенность драматургии Островского отметил еще Добролюбов, увидевший в пятом акте “Грозы” апофеоз характера Катерины. Развитие эмоционального состояния Катерины условно можно разделить на несколько этапов: детство и вся жизнь до брака – состояние гармонии; стремления ее к истинному счастью и любви, ее душевная борьба; время свиданий с Борисом – борьба с оттенком лихорадочного счастья; предзнаменование грозы, гроза, апогей отчаянной борьбы и смерть.

Движение характера от исходной конфликтной ситуации к конечной, проходящее через целый ряд точно обозначенных психологических стадий, определило в “Грозе” сходство внешней структуры первого и последнего актов. Оба имеют похожий зачин – открываются поэтическими излияниями Кулигина. События в обоих актах происходят в сходное время суток – вечером. Однако изменения в расстановке противоборствующих сил, приведшие Катерину к фатальному концу. Подчеркивались тем, что действие в первом акте происходило при спокойном сиянии предзакатного солнца, в последнем – в гнетущей атмосфере сгущающихся сумерек. Финал тем самым создавал ощущение незамкнутости. Незавершенности самого процесса жизни и движения характеров, так как уже после смерти Катерины, т.е. после разрешения центрального конфликта драмы, обнаруживался (в словах Тихона, например) какой-то новый, хотя и слабо выраженный, сдвиг в сознании героев, содержащий потенциальную возможность последующих конфликтов.

И в “Бедной невесте” финал внешне представляет собой некую самостоятельную часть. Развязка в “Бедной невесте” состоит не в том, что Марья Андреевна дала согласие на брак с Беневоленским, а в том, что она не отказалась от своего согласия. Это ключ к решению проблемы финала, функцию которого можно понять лишь с учетом общей структуры пьес Островского, становящихся “пьесами жизни”. Говоря о финалах у Островского, можно сказать, что хорошая сцена содержит больше идей, чем целая драма может предложить событий.

В пьесах Островского сохраняется постановка определенной художественной задачи, которая доказывается и иллюстрируется живыми сценами и картинами. “У меня ни один акт не готов, пока не написано последнее слово последнего акта”, - замечал драматург, утверждая тем самым внутреннюю подчиненность всех разрозненных на первый взгляд сцен и картин общей идее произведения, не ограниченной рамками “тесного круга частной жизни”.

Лица предстают в пьесах Островского не по принципу “один против другого”, а по принципу “каждый против любого”. Отсюда – не только эпическое спокойствие развития действия и панорамность в охвате жизненных явлений, но и многоконфликтность его пьес – как своеобразное отражение многосложности человеческих отношений и невозможности сведения их к единичному столкновению. Внутренний драматизм жизни, внутреннее напряжение становилось постепенно главным объектом изображения.

“Крутые развязки” в пьесах Островского, структурно располагаясь вдалеке от финалов, не избавляли “от длиннот”, как полагал Некрасов, а, напротив, способствовали эпическому течению действия, которое продолжалось и после того, как завершился один из его циклов. После кульминационного напряжения и развязки драматическое действие в финале пьес Островского как бы вновь набирает силу, стремясь к каким-то новым кульминационным возвышениям. Действие не замыкается в развязке, хотя конечная конфликтная ситуация претерпевает существенные изменения по сравнению с исходной. Внешне финал оказывается открытым, а функция последнего акта не сводится к эпилогу. Внешняя и внутренняя открытость финала станет затем одним из отличительных структурных признаков психологической драмы. В которой конечная конфликтная ситуация остается, по существу, очень близкой к исходной.

Внешняя и внутренняя открытость финала потом особенно ярко сказалась в драматических произведениях Чехова, который не давал готовых формул и выводов. Он сознательно ориентировался на то, чтобы “перспектива мыслей”, вызванных его произведением. По своей сложности соответствовала характеру современной действительности, чтобы она вела далеко, заставляла зрителя отказаться от всех “формул”, заново переоценить и пересмотреть многое, что казалось решенным.

“Как в жизни мы лучше понимаем людей, если видим обстановку,в которой они живут, - писал Островский, - так и на сцене правдивая обстановка сразу знакомит нас с положением действующих лиц и делает выведенные типы живее и понятнее для зрителей”. В быту, во внешней обстановке ищет Островский дополнительные психологические опоры для раскрытия характеров действующих лиц. Такой принцип раскрытия характеров требовал все новых и новых сцен и картин, так что подчас создавалось ощущение их избыточности. Но, с одной стороны, целенаправленный отбор их делал доступной для зрителя авторскую точку зрения, с другой подчеркивал непрерывность движения жизни.

А так как новые сцены и картины вводились и после наступления развязки драматической коллизии, то они сами по себе давали возможность новых поворотов действия, потенциально содержащих будущие конфликты и столкновения. То что сталось с Марьей Андреевной в финале “Бедной невесты” можно считать психолого-ситуативной завязкой драмы “Гроза”. Марья Андреевна выходит замуж за нелюбимого человека. Ее ожидает нелегкая жизнь, так как ее представления о будущей жизни трагически не согласуются с мечтами Беневолевского. В драме “Гроза” вся предыстория замужества Катерины оставлена за пределами пьесы и лишь в самых общих чертах обозначается в воспоминаниях самой героини. Автор не повторяет однажды данной картины. Зато в “Грозе” мы видим своеобразный анализ следствий финальной ситуации “Бедной невесты”. Такому выводу в новые сферы анализа в немалой степени способствует пятый акт “Бедной невесты”, не только содержавший предпосылки будущих столкновений, но и пунктирно намечавший их. Структурная форма финала у Островского, оказавшаяся вследствие этого неприемлемой для одних критиков, вызвала восхищение других именно потому. Что представлялась “целой пьесой”, могущей жить самостоятельной жизнью.

И эта взаимосвязь соотнесение конфликтных конечных ситуаций одних произведений и исходных конфликтных ситуаций других, сочетавшихся по принципу диптиха, позволяет ощущать жизнь в ее беспрерывном эпическом течении. Островский обращался к таким психологическим ее поворотам, которые в каждый момент своего проявления тысячами незримых нитей были связаны воедино с другими аналогичными или близкими моментами. При этом совершенно несущественным оказывалось то. Что ситуативное сцепление произведений противоречило хронологическому принципу. Каждое новое произведение Островского словно вырастало на базе ранее созданного и в то же время что-то добавляло, что-то проясняло в этом ранее созданном.

Это одна из главных особенностей творчества Островского. Чтобы еще раз убедится в этом, присмотримся к драме “Грех да беда на кого не живет”. Исходная ситуация в этой пьесе сопоставима с конечной в пьесе “Богатые невесты”. В финале последней звучат мажорные ноты: Цыплунов нашел свою любимую. Он мечтает о том. Что будет жить с Белесовой “весело-радостно”, в прекрасных чертах Валентины он видит “детскую чистоту и ясность”. Именно с этого все начиналось для другого героя, Краснова (“Грех да беда на кого не живет”), который не только мечтал, но и стремился жить с Татьяной “весело-радостно”. И опять исходная ситуация оставлена за пределами пьесы, а зритель может только догадываться о ней. Сама же пьеса начинается с “готовых моментов”; в ней распутывается узел, который типологически сопоставим с финальной наметкой в пьесе “Богатые невесты”.

Персонажи различных произведений Островского психологически сопоставимы между собой. Шамбинаго писал, что Островский тонко и ювелирно отделывает свой стиль “по психологическим категориям персонажей”: “Для каждого характера, мужского и женского, выкован особый язык. Если к какой-либо пьесе вдруг зазвучит эмоциональная речь, поразившая читателя где-нибудь раньше, надо заключить, что владелец ее, как тип, является дальнейшей разработкой или вариацией выведенного уже в других пьесах образа. Такой прием открывает любопытные возможности уяснить задуманные автором психологические категории”. Наблюдения Шамбинаго над этой особенностью стиля Островского имеют непосредственное отношение не только к повторяемости типов в различных пьесах Островского, но и вследствие этого – к определенной ситуативной повторяемости. Называя психологический анализ в “Бедной невесте” “ложно тонким”, И.С.Тургенев с осуждением говорит о манере Островского “забираться в душу каждого из лиц, им созданных”. Но Островский, видимо, думал иначе. Он понимал, что возможности “забираться в душу” каждого из действующих лиц в избранной психологической ситуации далеко не исчерпаны, - и через много лет повторит ее в “Бесприданнице”.

Островский не ограничивается изображением характера в единственно возможной ситуации; он обращается к этим характерам многократно. Этому способствуют повторяющиеся картины (например, сцены грозы в комедии “Шутник” и в драме “Гроза”) и повторяющиеся имена и фамилии действующих лиц.

Так, комическая трилогия о Бальзаминове представляет собой трехчленную конструкцию аналогичных ситуаций, связанных с попытками Бальзаминова найти невесту. В пьесе “Тяжелые дни” мы вновь встречаемся со “знакомыми незнакомцами” – Тит Титычем Брусковым, его женой Настасьей Панкратьевной, сыном Андреем Титычем, служанкой Лушей, впервые появившимися еще в комедии “В чужом пиру похмелье”. Узнаем мы и адвоката Досужева, с которым встречались уже в пьесе “Доходное место”. Интересно и то, что эти лица в разных пьесах выступают в сходных амплуа и действуют в аналогичных ситуациях. Ситуативная и характерологическая близость различных произведений Островского позволяет говорить и о сходстве финалов: в результате благотворного воздействия добродетельных персонажей, таких, как учитель Иванов (“В чужом пиру похмелье”), адвокат Досужев (“Тяжелые дни”), Тит Титыч Брусков не только не противится, но и способствует совершению доброго дела – женитьбе сына на любимой девушке.

В таких финалах нетрудно усмотреть скрытое назидание: так должно быть. “Случайная и видимая неразумность развязок” в комедиях Островского зависела от того материала, который становился объектом изображения. “Где же взять разумности, когда ее нет в самой жизни, изображаемой автором?” – замечал Добролюбов.

Но так не было и не могло быть в действительности, и это-то и становилось основанием драматического действия и финального решения в пьесах трагической, а не комической окраски. В драме “Бесприданница”, например, это со всей отчетливостью прозвучало в финальных словах героини: “Это я сама… Я ни на кого не жалуюсь, ни на кого не обижаюсь”.

Рассматривая финалы в пьесах Островского, Марков особое внимание обращает на их сценическую эффектность. Однако из логики рассуждений исследователя явствует, что под сценической эффектности он подразумевал лишь колоритные, внешние эффектные средства финальных сцен и картин. Остается не учтенной очень существенная особенность финалов в пьесах Островского. Драматург создает свои произведения, принимая во внимание характер их восприятия зрителем. Таким образом, драматическое действие как бы переводится в свое новое качественное состояние. Роль же переводчиков, “преобразователей” драматического действия, как правило, выполняют финалы, что и определяет их особую сценическую эффективность.

Очень часто в исследованиях говорят о том, что Островский во многом предвосхитил драматургическую технику Чехова. Но разговор этот часто не выходит за рамки общих утверждений и посылок. Вместе с тем достаточно привести конкретные примеры, как это положение приобретает особую весомость. Говоря о полифоничности у Чехова, приводят обычно пример из первого акта “Трех сестер” о том, как мечты сестер Прозоровых о Москве прерываются репликами Чебутыкина и Тузенбаха: “Черта с два!” и “Конечно, вздор!”. Однако подобное строение драматического диалога с примерно той же функциональной и психолого-эиоциональной нагрузкой мы обнаруживаем значительно раньше – в “Бедной невесте” Островского. Марья Андреевна Незабудкина пытается примириться со своей судьбой, она надеется на то, что сумеет сделать из Беневолевского порядочного человека: “Я думала, думала… да знаете ли до чего додумалась?.. мне показалось, что я затем иду за него замуж, чтобы исправить его, сделать из него порядочного человека”. Хотя тут же она высказывает сомнение: “Глупо ведь это, Платон Макарыч? Ведь это пустяки, а? Платон Макарыч, не так ли? Ведь это детские мечты?” Закравшееся сомнение не оставляет ее, хотя она пытается убедить себя в обратном. “Мне кажется, что я буду счастлива…” – говорит она матери, и эта фраза похожа на заклинание. Однако фраза-заклинание прерывается “голосом из толпы”: “Другой, матушка, нравный, любит, чтоб ему угождали. Домой-то, известное дело, больше пьяные приезжают, так любят, чтоб сама ухаживала, людей к себе не подпускала”. Фраза эта переводит внимание и чувства зрителей в совершенно иную эмоционально-смысловую сферу.

Островский хорошо понимал, что в современном мире жизнь слагается из незаметных, внешне ничем не примечательных, событий и фактов. Таким пониманием жизни Островский предвосхищал драматургию Чехова, в которой принципиально исключается все внешне эффектное и значительное. Изображение повседневной жизни становится у Островского принципиальной основой, на которой строится драматическое действие.

Противоречие между естественным законом жизни и уродующим душу человека неумолимым законом быта определяет драматическое действие, из которого возникали различные виды финальных решений – от комически-утешительных до беспросветно-трагических. В финалах продолжался глубокий социально-психологический анализ жизни; в финалах, как в фокусах, сходились все лучи, все результаты наблюдений, находя закрепление в дидактической форме пословиц и поговорок.

Изображение отдельного случая по своему значению и сущности выходило за границы индивидуального, приобретало характер философского осмысления жизни. И если нельзя целиком принять мысль Комисаржевского о том, что у Островского быт “доведен до символа”, то с утверждением, что каждый образ драматурга “приобретает глубокое, вечное, символическое значение”, согласится можно и нужно. Такова, например, судьба купеческой жены Катерины, любовь которой трагически несовместима с существующими принципами жизни. Однако и защитники домостроевских понятий не могут чувствовать себя спокойно, так как рушатся сами устои этой жизни – жизни, в которой “живые завидуют мертвым”. Островский воспроизводил русскую жизнь в таком ее состоянии, когда в ней “все перевернулось”. В этой атмосфере всеобщего распада только мечтатели типа Кулигина или учителя Корпелова еще могли надеяться на отыскание хотя бы абстрактной формулы всеобщего счастья и правды.

Островский “вплетает в серую ткань быта золотые нити романтизма, создавая из этого соединения изумительно художественное и правдивое целое – реалистическую драму”.

Непримиримое противоречие естественного закона и законов быта раскрывается на различном характерологическом уровне – в поэтической сказке “Снегурочка”, в комедии “Лес”, в хронике “Тушино”, в социальных драмах “Бесприданница”, “Гроза” и т.д. В зависимости от этого меняется содержание и характер финала. Центральные персонажи активно не приемлют законов быта. Часто, не являясь выразителями положительного начала, они тем не менее ищут каких-то новых решений, правда, не всегда там, где следовало бы искать. В своем отрицании установившегося закона они переходят, порой неосознанно, границы дозволенного, переступают роковую черту элементарных правил человеческого общежития.

Так, Краснов (“Грех да беда на кого на живет”) в утверждении своего счастья, своей правды решительно вырывается из замкнутой сферы установившегося быта. Он отстаивает свою правду вплоть до трагического конца.

Итак, кратко перечислим особенности пьес Островского:

Все пьесы Островского глубоко реалистичны. В них правдиво отражается жизнь русского народа середины 19 века, а также история смутного времени.

Все пьесы Островского вырастали на базе ранее созданного и сочетались по принципу диптиха.

Персонажи различных произведений Островского психологически сопоставимы между собой. Островский не ограничивается изображением характеров в единственно возможной ситуации; он обращается к этим характерам многократно.

Островский является создателем жанра психологической драмы. В его пьесах можно наблюдать не только внешний конфликт, но и внутренний.

Библиография:

В.В. Основин “Русская драматургия второй половины 19 века”

Е. Холодов “Мастерство Островского”

Л. Лотман “А.Н. Островский и русская драматургия его времени”


Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

АЛЕКСАНД Р НИКОЛАЕВИЧ ОСТРОВСКИЙ |

60‑е гг. XIX в. – эпоха общественного подъема, острой политической борьбы, революционной ситуации и падения крепостного права – в литературе характеризовалась расцветом жанров, дающих простор для осмысления широкого круга социальных вопросов и открывающих возможность непосредственного, активного контакта между писателем и читателем.

Драматургия – род литературы, которому присущи именно эти особенности. Гоголь, который постоянно испытывал потребность в связи со своим читателем и предпринимал разного рода попытки вступить с ним в контакт (чтение вслух своих произведений, переписка), в «Театральном разъезде» изобразил взаимоотношения автора комедии и ее зрителей как исполненное подлинного драматизма и высокого комизма действо. Островский много размышлял над вопросом о специфике восприятия театрального зрелища. Он считал, что литературный текст является основополагающей частью драматического спектакля, но что вместе с тем пьеса не живет без сценического ее воплощения.

Островский рассматривал доступность театрального зрелища и непосредственность контакта актера, а через него и драматурга с аудиторией, воспринимающей пьесу, как фактор, определяющий основные эстетические особенности жанра драматургии. Он сравнивал драматургию с журналистикой и утверждал, что даже журнальная литература уступает драматургии в народности, в массовости и силе эмоционального воздействия на широкие слои общества. «Драматическая поэзия ближе к народу, чем все другие отрасли литературы; книжку журнала прочтут несколько тысяч человек, а пьесу просмотрят несколько сот тысяч. Всякие другие произведения пишутся для образованных людей, а драмы и комедии – для всего народа; драматические писатели должны всегда это помнить, они должны быть ясны и сильны». 6

В 60‑х гг. народность драматургии ощущалась как ее прогрессирующая черта. Тенденция к демократизации героев драматических произведений, осмысление писателями ежедневного быта низших слоев населения как источника трагических и комических ситуаций, поиски воплощения положительных начал в народных характерах, интерес к новому роду пьес – народным драмам – все эти явления отражали общий процесс демократизации драматургии.

Если способность драматургии непосредственно откликаться на современные вопросы и создавать ситуацию коллективного размышления над ними роднит ее с публицистикой, то ряд ее художественных особенностей дает основание сблизить ее с романом, хотя роман как вершина эпического жанра и может быть противопоставлен драматургии. Драма в отличие от романа изображает не цепь событий и не панораму общественной жизни, а одно активно, «бурно» развивающееся и завершающееся событие, один замкнутый цикл действия. Вместе с тем в этом замкнутом событии воплощены общие закономерности, в своей сути оно соотнесено с широким кругом явлений. Эта широта возбуждаемых драмой ассоциаций, общезначимость выводов, которые порождаются впечатлением от драмы, роднят ее с романом.

Своим обстоятельным статьям, посвященным анализу творчества Островского, Добролюбов дал общее заглавие «Темное царство», подчеркнув таким образом, что драматург создает в своих произведениях целостный образ современного общества. Критик говорит и об особенностях структуры пьес Островского – «пьес жизни». Сложность их построения, разветвленность и многосоставность их конфликтов придает изображенным в пьесах Островского событиям частной жизни значение эпизодов из обширного повествования о бытии народа.

Добролюбов определил место Островского в литературе, рассматривая его как писателя, принадлежащего не только одной ее сфере – драматургии, но представляющего собою одну из центральных фигур реалистического искусства эпохи в целом. Несомненно вместе с тем, что творчество Островского находится в центре драматургии 60‑х гг. С эстетическими его принципами соотносили свою деятельность другие драматурги эпохи, сознательно идя в русле его идей или споря с ним, подражая ему или противопоставляя ему свои творческие решения, но всегда считаясь с фактом существования художественной системы Островского.

Наличие в драматургии 60‑х гг. своеобразного творческого центра, признанного всеми участниками литературного движения, хотя и оцениваемого ими по‑разному, является характерной чертой. Конечно, для Салтыкова, с одной стороны, и для А. Писемского и А. Потехина – с другой, творческий опыт Островского представлялся в разном свете, но ни один из них не мог, будучи независимым и оригинальным в своих произведениях, не считаться с принципами, утвержденными в послегоголевской драматургии Островским. Вместе с тем не менее существенной особенностью драматургии этого периода были ее разнообразие и богатство, участие в ней относительно большого числа крупных и своеобразных художников.

В 60‑е гг. во всех родах литературы – в поэзии, повествовательной прозе, публицистике – сатира приобрела особое значение. Наследие Гоголя, которое даже в реалистической литературе 40‑х гг. осваивалось главным образом в своем социальном аспекте, в плане анализа физиологии общества, в 60‑е гг. подверглось новому осмыслению, было поставлено в связь с политической критикой государственных форм, порожденных феодальными отношениями.

Политический подход к социальным явлениям был в высшей степени присущ Салтыкову‑Щедрину, который именно в силу этой своей особенности выдвинулся в преддверии революционной ситуации в число ведущих, наиболее читаемых, оказывающих наибольшее влияние на умы писателей. Салтыков‑Щедрин писал мало пьес. Его перу принадлежат только две комедии, рассчитанные на сценическое исполнение, – «Смерть Пазухина» (1857) и «Тени» (ок. 1865), причем последняя не вполне завершена и не была напечатана при жизни автора. Однако драматургия Салтыкова‑Щедрина представляется заметным явлением литературы 60‑х гг. Если «Смерть Пазухина» явно находится в русле «школы Островского» и в ней социальный анализ превалирует над политическими мотивами, то «Тени» – остро‑политическая пьеса, одно из оригинальнейших произведений драматургии 60‑х гг.

В 60–70‑х гг. Островский создал ряд сатирических комедий, в которых ощутимы отклики на щедринский метод политической сатиры. По существу своей социально‑исторической концепции и по художественным типам, выведенным в ней, комедия Островского «На всякого мудреца довольно простоты» (1868) имеет черты сходства с «Тенями» Салтыкова‑Щедрина. Характерно, что Щедрин заинтересовался образом главного героя этой комедии Островского. Он ввел Глумова в качестве персонажа в свои произведения – «В среде умеренности и аккуратности», «Современная идиллия», «Письма к тетеньке» и другие, – подверг этот тип своеобразному переосмыслению, углубив и конкретизировав его политический смысл.

А. В. Сухово‑Кобылин (1817–1903) – крупнейший драматург‑сатирик 60‑х гг., казалось бы, стоял особняком в литературе по своим политическим убеждениям и образу жизни. Если Островский и Щедрин сотрудничали в «Отечественных записках», встречались, переписывались и были связаны между собою, а также и с другими писателями личными и литературными отношениями, Сухово‑Кобылин, на короткое время сблизившийся с кругом литераторов, в частности с редакцией «Современника», в середине 50‑х гг., затем отдалился от нее, жил замкнуто, уединенно. Он склонен был противопоставлять себя своим современникам‑писателям, в частности выражал ревнивую антипатию к творчеству Островского и других драматургов. И все же и он был тесными узами связан с литературой своей эпохи.

Ранним и очевидным признаком формирования нового, послегоголевского стиля в драматургии явились попытки создания народной драмы, изображающей простых людей и рассчитанной на более демократического, широкого зрителя, чем тот, на которого ориентировались драматурги предшествовавших десятилетий.

Инициатором этого нового направления в драматургии явился Островский. Превращение «маленького человека» в героя, к которому приковано внимание искусства, и обыденных, ежедневных коллизий социального быта – в предмет наблюдения, исследования, горячее сочувствие страданиям и горестям угнетенных людей – эти черты, характерные для литературы натуральной школы 40‑х гг., была присущи творчеству молодого Островского.

Особенностью Островского, которая отличала его от большинства писателей, выступивших в 40‑х гг. под знаменем гоголевского направления, было его стремление создать массовое искусство, эмоциональное зрелище, волнующее и нравственно воспитывающее народ.

Проблема народной драмы, пьесы, изображающей народную жизнь, и спектакля, рассчитанного на демократическую аудиторию, встала в русской литературе в связи с бурным обсуждением в критике первых постановок пьес Островского, которые произвели сильное впечатление своей правдивостью, демократизмом, простотой.

Драматургия Островского не рисовала непосредственно жизнь крепостной деревни, но она возводила устремления простого человека к счастью, духовной независимости и осмысленному бытию в ранг общечеловеческих проявлений, совершенствующих людей, их социальные и нравственные отношения. Рождение в сознании простого «нехитрого» человека способности к самостоятельному мышлению, к критике готовых, рутинных решений важнейших жизненных проблем и к выработке своего, нового к ним отношения представлялось демократам 60‑х гг. событием, отражающим суть современной общественной ситуации и способным составить основу драмы в новом роде. При этом для них было особенно важно, чтобы эмоциональный строй драмы утверждал, «узаконивал» протест, укреплял веру в его творческие основы, а не выражал ощущение трагической бесперспективности освободительной инициативы. Именно эти черты – эмоциональное утверждение творческого, созидательного начала свободолюбия и глубокую авторскую симпатию к стихийно стремящемуся к воле и правдивой жизни простому человеку – заметили и высоко оценили критики демократического лагеря в «Грозе» Островского. Добролюбов усмотрел в этой драме веяние новой эпохи, поэтизацию проснувшихся и ищущих творческого применения сил народа, возвеличение смелого риска, мужественного разрыва со всеми формами привычной лжи.

А.Н. Островский до сих пор остается загадочной фигурой в рус­ской драматургии. Он был традиционен в том смысле, что не нарушал канонических законов драматургического действия: острой конфлик­тности, отчетливости сюжетных построений, где всегда проявлялась борьба разных воль, характеров и всегда оказывались победители или жертвы. ИА Гончаров заметил, что в основу своего театра он поло­жил «краеугольные» камни: Фонвизин, Грибоедов, Гоголь, т.е, твор­ческое наследие драматургов. Он раз и навсегда избрал для себя Щинственный род творчества - драматическое искусство. В жанровом отношении Островский оказался невероятно многолик: все драмати­ческие жанры представлены в его творчестве.

Великая его заслуга состоит в том, что он лишь своими усилиями, в одном лице, дал репертуар русскому театру. До него сцена пробав­лялась переводами французских мелодрам и водевилей или патриоти­ческими трагедиями с оглушительно рычащими трагиками и такими же злодеями. Одновременно он воспитал и новое поколение актеров.{«конец, еще одна заслуга Островского состоит 1 том, что он сп­адал исключительно многообрпзную и громадную по размаху изобра­женных событий картину русской жизни начиная с доисторических («.Снегурочка»), боярских («Воевода») времен, исторических хроник XVIII н, и кончая современностью: эпохой бурного строительства же­лезных дорог, торжества международных промышленных выставок, расцвета капитала с его безжалостностью и цинизмом. Такого масш­таба, такого тематического богатства русская драматургия до Остров­ского не знала.

В 1850 г. в журнале «Москвитянин» была напечатана комедия «Банкрот» (позднее получившая иное заглавие: «Свои люди - сочтем­ся!»). Она была с энтузиазмом встречена театралами и любителями литературы. Однако результатом шумных восторгов оказалось то, что на Островского обиделось московское купечество, постановка пьесы была строжайше запрещена, как и упоминание о ней в печати, а сам писатель попал под надзор полиции.

Лишь в 1853 г. впервые на сцене пошла его комедия «Не в свои сани не садись», сначала в Москве, потом в Петербурге. Ей сопутство­вал тот же громкий успех, теперь уже зрительский, но повторилось то же, что произошло с «Банкротом». Только с той разницей, что на ав­тора ополчилось дворянство, посчитавшее себя оскорбленным обра­зом Вихорева, ловца богатых невест. После постановки в 1854 г. комедии «Бедность не порок» слава Островского как драматурга была окончательно упрочена. Картины быта, почерпнутые преимущественно в жизни купечества средней руки из московского Замоскворечья, были настолько выразительны, образы так правдивы, что за Островским на долгие годы закрепилось имя «Колумба Замоскворечья». Он продол­жал идти вперед, в ногу с новой жизнью, даже временами опережая ее, а его все еще по старой памяти первых успехов называли первоот­крывателем купечества на русской сцене.

Но в пьесах начала 50-х го­дов, в отличие от «Банкрота», где господствовало безусловное отрицание, было заметно влияние славянофильских идей. В комедиях «Не в свои сани не садись», «Бедность не порок», «Не так живи, как хочется» торжествует «старая правда», превозносится верность рус­ским корням и истокам национальной жизни, положительные герои отличаются искренностью, добротой, незлобивостью, всепрощением. Главное в человеке - сохранить «душу живу», притом именно русскую душу, которая явно поэтизируется автором.

Вполне в духе славянофильской теории, искавшей истоки русско­го начала в старине, в сказаниях, в древних обычаях, драматург со­единил в комедиях быт с народным творчеством: с остроумием поговорок и пословиц, с обрядами, с плясовыми и протяжными рус­скими песнями. В конце 50-х годов («В чужом пиру похмелье», «До­ходное место», «Воспитанница») драматург возвращается к резкой критике действительности, характерной для «Банкрота». На него вновь обрушивается с репрессиями цензура и власти. «Доходное место», выставившее на всеобщий суд вечный недуг российской ад­министрации: лихоимство чиновничества всех рангов, было запреще­но, «Воспитанница» не допущена к представлению. В 1859 г. в «Современнике» Н.А. Добролюбов выступил со статьей «Темное царство». Критик выделил две основные, социальные по своей при­роде темы драматурга: семейные и имущественные отношения. Но драматургическое искусство писателя не получило развернутой оцен­ки, да «реальная критика» этой проблемой и не занималась, предпо­читая рассуждать относительно злободневных общественных или политических вопросов. Между тем в 1859 г. была создана драма «1роза» - одно из высших творений драматурга. По словам И.А. Гон­чарова, подобного произведения в нашей литературе еще не было. Круг обличительных идей, с которых начал свой творческий путь Ос­тровский, наконец, замкнулся, но на несравненно большей силе от­рицания.

Мир самодуров и их жертв, знакомый по прежним пьесам, допол­нился новой темой - резкого протеста, активного противостояния этой грубой силе порабощения и подавления личности. Пьеса отличалась искусно разработанной интригой, динамичным развитием действия, что не часто случалось у Островского прежде, замечательным композици­онным планом, исполненным резких контрастов, трагичностью развяз­ки. К 60-м годам относится увлечение Островского историческими пьесами, которые обычно определяются как исторические хроники: «Козьма Захарьич Минин, Сухорук», «Дмитрий Самозванец и Васи­лий Шуйский», «Тушино», «Василиса Мелентьевна». В 70-хгодах по­являются блестящие комедии, образцовые произведения этого жанра: «Лес», «Бешеные деньги», «Волки и овцы». Однако начало этому роду пьес, схватывающих в острой сатирической манере глубинные процес­сы русской жизни: крушение привилегированного дворянского сосло­вия и наступление «золотого века» новой буржуазии, где свою волю властно диктует всему на свете капитал и «бюджет», конечно же, по­ложила комедия конца 60-х годов «На всякого мудреца довольно про­стоты» (1868);

Надорванное тяжелейшим трудом здоровье (он написал 60 пьес и принимал участие в постановке большей части из них, преодолевая к тому же противодействие театральных чиновников), а в последние годы жизни он был занят обновлением русской сцены - все это привело к крайнему истощению сил, к болезни сердца. 2 июня 1886 г. драматург умер.

Начало творческого пути.

Феномен «Банкрота»

Самое удивительное, что при таком громадном диапазоне интере­сов у Островского не было систематического образования. Из русских корифеев в этом отношении он напоминает Некрасова. В 1840 г. он поступил на юридический факультет Московского университета, но затем оставил его, оказавшись на службе в коммерческом суде, про­должив тем самым судьбу отца - незаметного судебного чиновника, ходока по делам купцов средней и мелкой руки. Однако эти годы дали ему такой богатейший запас наблюдений, который он мог впослед­ствии неутомимо разрабатывать, так что популярнейший колоритный его персонаж - сутяга-стряпчий, чиновник-взяточник - был посто­янной фигурой его пьес. На основе его наблюдений в 1850 г. в жур­нале «Москвитянин» был опубликован «Банкрот» - пьеса, впоследствии получившая новое название: «Свои люди - сочтем­ся!».!*

Однако следует учитывать разницу между персонажами, тематикой произведения и его творцом. «Банкрот» своим появлением был обязан не просто непосредственным впечатлениям, но и интенсивнейшей ду­ховной жизни своего автора. Это важно отметить, так как на протяже­нии едва ли не всего творческого пути за ним прочно закрепилось определение «Колумба Замоскворечья», т.е. драматурга-этнографа, ус­пех которого заключался в верном изображении быта и довольно эк­зотических в своих проявлениях нравов купеческой среды. Давала себя знать инерция зрительского восприятия. Вспомним, как Пушкин дале­ко ушел вперед, но, опередив свое время, все еще именовался «певцом Руслана и Людмилы».

Подобная же история произошла и с Островским. Он, глубокий аналитик жизни, открывал в ней то, чего не видели другие, и давал имена совершенно новым типам, а его по-прежнему связывали с эпо­хой «Банкрота». Но и сам «Банкрот» был итогом не впечатлений За­москворечья, а Москвы с ее интенсивной интеллектуальной и художественной жизнью. Это было время А.И. Герцена, Н.В. Станке-вича, т.е. острых философских, художественных, политических споров. В университете он слушал Т.Н. Грановского, с его знаменитым, собиравшим интеллигенцию Москвы курсом средневековья; М.П. Пого­дин читал русскую историю с древнейших времен; А. Краевский вытребовал Белинского в Петербург именно из Москвы. И наконец, еще одна особенность московского существования, которая опреде­лила судьбу Островского, - яркая театральная атмосфера. Уже в гим­назии Островский пристрастился к театру: на московской сцене блистали тогда Мочалов и Шепкин, о них говорили, спорили, моло­дежь бредила театром. Таким образом, художественные интересы Ос­тровского, будущего великого драматурга, уже в пору юности были ярко выражены. С 1843 г., оставив университет и затем с 1845 г. слу­жа в коммерческом суде, он уже писал, был сочинителем, но тайным. Его дебют осуществился в газете «Московский городской листок»: это были «Картины семейной жизни» (1847), там же было опубликова­но несколько сцен из комедии «Несостоятельный должник». Его за­метили, и он, оставив службу в суде, перешел в редакцию «Москвитянина»: держал корректуры, давал мелкие статьи, вел пе­реписку. Зарабатывал едва на жизнь; каждый день проходил пешком от Яузского моста на Девичье поле (километров шесть). Это было тя­желое время, но «в молодости нужда легко переносится», вспоминал он позднее.

«Банкрот» имел шумный успех. Итог же этой волны популярности оказался самым плачевным: о пьесе нельзя было даже упоминать в пе­чати, а постановка ее была запрещена. Причины неожиданных гонений заключались в том, что на автора обиделось целое сословие, и притом влиятельное, - купечество, а с ним шутки были плохи. На имя москов­ского генерал-губернатора посыпались жалобы, доносы (их называли «просьбами»).

Так, после бури восторгов и публичных выступлений наступило горькое отрезвление - пьеса не могла быть поставлена на сцене, сам же автор попал под надзор полиции. Судьба Островского висела на волоске, Спасли увлеченье, терпенье и вера. Он продолжал писать, не надеясь на успех, как вдруг он пришел, но спустя три года! В 1853 г. была поставлена, в московском Малом театре, первая его комедия, увидевшая сцену, - «Не в свои сани не садись». Ее выбрала себе в бе­нефис популярнейшая актриса Никулина-Косицкая. Но так как по по­ложению, принятому в те времена, доход от бенефисной пьесы посту­пал в распоряжение дирекции театра и бенефициантки, автор и на этотраз остался без гроша. В Петербурге пьеса имела такой же успех, если не больший, как и в Москве. Однако в преддверии торжества вновь воз­ник призрак прежней катастрофы. Если «Банкрот» вызвал гнев купе­чества, то на новую комедию ополчилось дворянство: привилегирован­ное сословие выставлялось насмех и в пользу кого же - купечества! Герой комедии Вихорев (звучащее имя: по Далю - «ветрогон») отка­зывается от невесты, когда узнает, что она не получает приданого. Та­кое испытание приготовил для него отец Дуни, купец Русаков, зная, что при этом условии он откажется от нее. Автора могло спасти только чудо. И оно произошло. В Петербурге на первое представление явился им­ператор с семейством. Дирекция была в панике, так как доносы и жа­лобы (все те же «просьбы») уже пошли в ход. Но император оказался доволен. Николай I, суровый цензор Пушкина и «душитель» трагедии «Борис Годунов», дважды отвел беду от более поздних корифеев рус­ской драматургии: спас 1оголя с его «Ревизором» и Островского с пер­вой комедией, увидевшей сцену.

В «Банкроте» ощущение правды художественного изображения было настолько сильным, что создавалось впечатление - это сама жизнь, не выдуманная, не сочиненная. Купцы не были новостью на рус­ской сцене, они были желанными персонажами в водевилях, в мело­драматических и патриотических пьесах, был уже «Ревизор». Но здесь возник некий парадокс: такое правдоподобие, что оно показалось чем- то невероятным на сцене, даже чрезмерно эксцентричным. «Что за люди! Что за язык!.. Разве только в кабаках да неблагопристойных до­мах так говорят и действуют!» - раздраженно писал позднее водеви­лист Д.Т. Ленский.

Пьесы Островского с трудом пробивали себе дорогу, преодолевая сопротивление театральных чиновников и литераторов старого закала. Одна из причин резкого противодействия была достаточно ясна: чтобы дать такие картины русской жизни, требовались не только объектив­ность художника и прекрасное знание предмета изображения. Нужны были еще и смелость, оригинальность, нужен был твердый характер, потому что Островскому приходилось идти против течения и бороться с рутиной устойчивых представлений и вкусов.

Другая причина успеха, помимо яркой правды художественного изображения, оставалась менее заметной. Картины действительности, поражающие своей этнографической точностью и национально русским колоритом, оказывались так верны, так рельефны и выразительны потому, что автор их был замечательно глубоким, проницательным ана­литиком жизни. Он не просто вывел на сцену продукт типично рус­ской среды ~ купцов Замоскворечья, все еще державшихся в тени, а сразу же, в первом же своем произведении, открыл новый, в высшей степени характерный тип, не известный до тех пор читателям и зрите­лям. Он не только создал ярко обобщенный образ, но и дал ему имя, правда, не в этой пьесе, а позднее, назвав его самодуром, а само явле­ние самодурством. «Самодур, - говорит один из его персонажей, 1 это человек крутой сердцем. Ему хоть кол теши на голове, а он все свое. Для него нет никаких законов, он сам себе закон».

Как первооткрыватель громадной по своим масштабам и характер­нейшей русской проблемы, Островский опередил и Гончарова, и Тур­генева: «Обломов», с его «обломовщиной», был опубликован в 1858 г., т.е. спустя 8 лет после появления «Банкрота», а «Отцы и дети» со сло­вечком «нигилист» и вопросом о распре поколений и сословий - только в 1862 г. Это не было случайностью. Ведь Островский говорил в «Зас­тольном слове о Пушкине», что великий художник дает не только мыс­ли, а сами «формулы мыслей». Он создал уже в первой пьесе не просто образы, выразительные, правдивые, живые до обмана, но образы-обоб­щения, образы-символы, образы-знаки конкретного национального явления, названного им самодурной силой. За купцом Большовым пос­ледовали Гордей Торцов и Африкан Коршунов («Бедность не порок»), Брусков («В чужом пиру похмелье»), Курослепов («Горячее сердце»), Дикой и Кабанова («Гроза»).

Важно, однако, то, что самодурство в его трактовке было представлено отнюдь не как явление, рожденное только купеческой средой. Ста­новилось все яснее, что это черта, присущая и родовому дворянству: помещица Уланбекова («Бедная невеста»), Мурзавецкая («Волки и К овцы»), Мамаев, Крутицкий («На всякого мудреца довольно просто­ты»), Уар Кирилыч Бодаев, Гурмыжская («Лес»). Для Островского важно было подчеркнуть суть этого явления: всевластие одних и безропотность, беззащитность других.

Он неутомимо разрабатывал этот тезис, открывая для русского со­знания целые типы социального поведения и образа мыслей, психоло­гии человека.

«Банкрот» поставил еще одну очень важную проблему - воспита­ния и отношения сословий. Но она получила новое, оригинальное развитие. Если традиционно, с комедий Фонвизина «Бригадир» и «Не­доросль», с «Горе от ума» Грибоедова, это была галломания, то у Ост­ровского она превратилась в «дворяноманию». (Эта тема после «Банкрота» будет подхвачена комедией «Не в свои сани не садись»).

Проблема «отцов и детей» в «Банкроте* была решена смело и ори­гинально. В ней нет социальной метафоры, как у Тургенева, т.е. темы столкновения разных сословий. Самое же неожиданное заключается в том, что, несмотря на острое сюжетное противоборство, стоившее бла­гополучия Большову, «дети» и «отцы* - плоть от плоти одной и той же самодурной силы. Только она появляется в разных обдичиях, пред­стает в живых и правдивых характерах: резкий и грубый Большов, из­балованная девица, его дочь, Липочка, общая любимица семьи, приказчик Подхалюзнн, сначала в сапогах, а потом в мешковато сидя­щем фраке. Есть даже третья линия - Тишка, мальчик на побегушках в доме. Этот еще более жесток, чем Подхалюзнн: у того в душе живет хоть чувство жалости к хозяйку, пострадавшему из-зa своей доверчи­вости. Здесь же пощады ждать не приходится, Тишка воспитан в духе самодурной силы с молодых ногтей.

Липочка же совершенно равнодушна к к судьбе отца. «Делайте, что хотите, - говорит она Подхалюзину, дело ваше!» Он охотно вторит ее логике, типичной логике самодура: «Будет с них, - почудили на своем веку, теперь нам пора!»

Несмотря на то что « Банкрот» был дебютом Островского, во всем чувствовалась твердая и искусная рука мастера. Сказалась долгая н упорная работа: уже к 1840 г., но признанию драматурга, у него были набросаны сцены из купеческого быта, «Банкрот» оказался заверше­нием длительного пути, да и затем, после публикации н 1850 г., автору приходилось возвращаться к тексту пьесы, перерабатывая его.

Композиционное построение комедии оказалось тщательно проду­манным и действенным. Интрига развертывалась неспешно, но дина­мично, получая разрядку в комических эпизодах, как вдруг в финале возникал неожиданный драматический всплеск: Большов, потерявший се свое состояние из-за плутней Подхалюзнна н Рисположенского, вырастал в фигуру трагическую. Он чувствовал себя в положении тех, кого до сих пор унижал, жестоко преследовал, подвергал своим оскор­бительным выходкам. Самодур оказывался жертвой собственного са­модурства. Благодаря искреннему горю героя финал был обращен к экспозиции, отрицая ее, настолько энергичное развитие прошла тема Большова.

Кроме того, в пьесе впервые использовался прием, к которому ча­сто будет прибегать Островский, создавая выразительную драматур­гию движения замысла. В конструкции сюжета возникают скрытые соотнесения характеров, ситуаций - своего рода повторы, но в дина­мике, в становлении, увеличивая звучание художественной идеи. Пер­сонажная структура комедии оказывается выстроенной следующим образом, в виде параллельных линий, поддерживающих одна другую: Большов - Олимпиада Самсоновна (Липочка); Большов - Подхалюзин; Подхалюзин - Рисположенский; Подхалюзин - Рисположенский - Тишка.

С точки зрения традиционной драматургической техники Остров­ский в концовке пьесы прибегает к совершенно неожид анному ходу. Он, создававший впечатление правды художественного изображения, вдруг использует очевидную условность. Рисположенский, Подхалюзин и Тишка с последними репликами завершающейся комедии обращаются... к публике, заполнившей театр. Рисположенский ищет у зрителей со­чувствия и обвиняет Подхалюзина в вероломстве и в том, что тот пре­дал хозяина так же, как и его, плута, совершившего подлог. Автор откровенно вовлекает зрителя в игру, нарушая правила, предписанные драматургу. Но ощущение правды характеров настолько велико, что остается неизменным даже при нарушении правдоподобия действия. И по-прежнему, как и на протяжении всего развития сюжета, в фина­ле торжествует зло. Последняя реплика Подхалюзина, завершающая комедию, звучит издевательски: «А вот мы магазинчик открываем: ми­лости просим! Малого ребенка пришлете - в луковице не обочтем».

Помимо искусства построения сюжета, изображения быта, харак­теров, создания острого конфликта, современников Островского пора­зил язык, каким говорят его действующие лица. Сочный юмор, точность, образная живописность, неповторимость того или иного пер­сонажа, высказываемая в речи, - Островский сразу же стал в один ряд с Крыловым, Грибоедовым, Пушкиным, Гоголем как знаток и виртуоз­ный мастер родного языка. Но он был первым, у кого язык действую­щих лиц стал не просто средством, а предметом изображения. Он в себе самом несет громадную силу выразительности, в нем вся соль, он концентрирует на себе внимание слушателей, заставляет восхищаться своими неожиданными переходами, своими «ухватками» (в особенно­сти в народной речи), своим всякий раз неповторимым складом. И при этом выполняет все функции драматургического рода творчества, о чем только что шла речь: в области характерологии, бытового колорита и тл. Не преувеличивая, можно сказать, что театр Островского - это театр языка Островского.

Вот как Липочка отстаивает свое право на свободу выбора: «Уж сказала, что не пойду за купца, так н не пойду! Лучше умру сейчас, до конца всю жизнь выплачу: слез недостанет, перцу наемся».

Сценический успех

14 января 1853 г. - особая дата: первая постановка пьесы Островг ского. Ею стала комедия «Не в свои сани не садись», с восторгом встреченная публикой в московском Малом театре, а спустя месяц (19 февраля)такими же овациями была отмечена премьера в петербур­гском Александрийском театре. Сценическая известность Островско­го была упрочена. В «Хронике петербургских театров» отмечалось: «С этого дня риторика, фальшь, галломания начали понемногу исчезать из русской драмы. Действующие лица заговорили на сцене тем самым языком, каким они действительно говорят в жизни. Целый новый мир начал открываться для зрителей».

Со времени публикации «Банкрота» прошло три года, и многое из­менилось в авторской манере. В новой пьесе уже не было абсолютно­го отрицания. Краски не то что были смягчены в изображении среды самодуров, но драматург ввел в комедию иные характеры, которые от­теняли купеческих «монстров» Замоскворечья своей противоположно­стью: порядочностью, мягкостью, добротой, незлобивостью. Автор словно стремился сказать зрителям: главное в человеке - сохранить душу человеческую, душу живу, притом именно русскую душу. Стано­вилось ясным, что Островский попал под очевидное влияние славяно­филов. Они группировались в «Москвитянине», душой его были издатель журнала, известный историк М.П. Погодин и поэт и критик Аполлон Григорьев.

Вертопраху и ловцу богатых невест Вихореву был противопостав­лен истинно любящий свою избранницу, Дуню Русакову, молодой ку­пец Ваня Бородкин.

Еще больший успех сопутствовал постановке в январе 1854 г. в Малом театре комедии «Бедность не порок». Это был настоящий три­умф, к Островскому с этой пьесой пришла слава. Аполлон Григорьев 330

не ограничился прозой, дав восторженную рецензию на постановку пье­сы, а воспел ее в стихах (стихотворение «Искусство и правда»). Вспо­миная «полусмеющуюся, полурыдающую толпу» в театре, он передал свой восторг в рифмованных взволнованных строчках:

Поэт, глашатай правды новой,

Нас миром новым окружил И новое сказал нам слово,

Хоть правде старой послужил.

Это была сжатая н опоэтизированная концепция славянофильства. «Старая правда» - любимый конек славянофилов: они искали истоки народного характера и будущего России в старине, в преданиях, в древ­них обычаях, в песнях и легендах. Вот почему Островский насыщает пьесу фольклорными мотивами: песни, обряды, сопровождающие действие, его герои поют, пляшут, наигрывают на гармони, гитаре. Это был не просто бытовой колорит, а определенная дань славянофильской концепции.

Вполне в духе славянофильства был выдержан конфликт комедии: столкновение исконно русского начала - Гордей Карпыч Торцов - с веяниями «европеизма», уродливо искаженными на русский лад, Африкан Коршунов. Первый крут, но отходчив, второй - безжалост­ный и холодный циник. Мягкость, сердечность, сочувствие - старорус­ские национальные черты, грубость, эгоцентричность - западное влияние: таков был еще один отголосок славянофильской доктрины в художественной трактовке драматурга.

По сравнению с «Банкротом» в пьесе появились персонажи - но­сители положительного начала, идеи всепрощения, искренности, чис­тоты душевной, покорности. Эту галерею лиц открыл еще Ваня Бородкин («Не в свои сани не садись»), таким же страдающим прав­долюбцем станет приказчик Митя («Бедность не порок»), а позднее -а Вася в «Горячем сердце» (1869), Платон в комедии «Правда хорошо, а счастье лучше» (1877) и др.

Следует отметить, что пьеса выдержала испытание временем, ока­залась репертуарной и ставилась с успехом не только в эпоху Остров­ского, но и в XX в., и в наше время.

Новый взлет популярности драматурга связан с пьесой «Доходное место» (1857). Это был художественный прорыв в новую сферу рус­ской жизни: в центре произведения оказалось чиновничество, с выс­ших ее представителей до мелкой сошки. Л.Н. Толстой отметил в пьесе «ту же мрачную глубину, которая слышится в “Банкроте*’» ~ «сильный протест против современного быта», наиболее ярко «выразившегося в старом взяточнике секретаре Юсове».

В основе сюжета - крах возвышенной мечты молодого идеалиста Жадова. Начав чиновничью карьеру, он надеется принести пользу об> шеству, воплотить на практике вынесенные из университета представ­ления о добре и прогрессе. Но все его идеальные стремления рушатся при встрече с реальностью: вокруг него процветают взяточники самых различных рангов и положений, честность обречена на нищету. Дирек­тор крупного департамента Вышневский, достигший чинов, знатности, денег, в минуту искренности признается: «Я не волшебник, я не могу строить мраморных палат одним жестом... нужны деньги; их нужно до­ставать. А они не всегда легко достаются». Единственный путь их до­бывания, по его представлениям и его практике, - хитроумные подлоги, не считающиеся с уголовным правом, и взятки, в которых он большой мастер.

Островский имел смелость открыто сказать в своей пьесе, опреде­ленным образом строя ее сюжет, конфликт, группируя персонажи, что в России понятия «взятка», «чиновник», «благоденствие» нераздели­мы: одно не существует без другого, как давно уже не существует «об­щественное мнение», которого так опасались в свое время герои Гри­боедова и Пушкина. Вышневский горячо говорит племяннику (Жадову): «Вот тебе общественное мнение: не пойман - не вор. Какое дело об­ществу, на какие доходы ты живешь, лишь бы ты жил прилично и вел себя, как следует порядочному человеку». И вспоминает, как весь гу­бернский город «уважал первейшего взяточника за то, что он жил от­крыто и у него по два раза в неделю бывали вечера». Во всем торже­ствует «мораль» аморального человека, и школу Вышневскогоуспешно проходят чиновники департамента: молодой, начинающий - Белогубов и старый умелец-взяточник Юсов. Он-то и формулирует секрет успе­ха своего патрона, который и сам живет, и жить дает другим: «Быстро­та, смелость в делах... Поезжай за ним, как по железной дороге. Так ухватись за него, да и ступай. И чины, и ордена, и всякие угодья, и дома, и деревни с пустошами... Дух захватывает!»

Герои Островского не просто практики-взяточники, но своего рода философы взятки. Они знают все ее запутанные лабиринты, ее непи­саные правила. Она неизбежна в России, по их мнению, ибо она - сама жизнь. Юсов вспоминает, как он начинал свою карьеру мальчиком на побегушках: сидел не у стола, не на стуле, а у окошка на связке бумаги писал не из чернильницы, а из помадной банки. И все-таки судьба взыс­кала его своей милостью - за умение жить; спустя годы он уже земле­владелец, у него три дома, он держит свой выезд (четверней) и т.п. Главное, утверждает он, чтобы «рука не сфальшивила». Брать можно любым путем, не только деньгами, но и услугой, так сказать, в «кредит», счесться можно и потом: «Гора с горой не сходится, а человек с человеком сходится... дело какое-нибудь будет, ну и квит». «Возьми так, чтобы и проситель был не обижен и чтобы ты был доволен. Живи по закону; живи так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Что за боль- шим-то гоняться! Курочка по зернышку клюет, да сыта бывает».

Еще одна счастливая способность чиновничества - умение подла­живаться к обстоятельствам, в особенности же к начальству: «Обра­тили на тебя внимание, ну, ты и человек, дышишь; а не обратили - что ты?.. Червь!» - говорит Юсов.

Здесь все связано круговой порукой. Среда, которую изображает Островский, воспроизводит себя и себе подобных, развращает тех, кто попадает в нее, воспитывает, формирует целую когорту мздоимцев, циников и плутов. Но она же безжалостно калечит души и ломает судь­бы честных людей. Центральный герой пьесы Жадов поступает на служ­бу с чистой совестью, он весело и с надежной смотрит на жизнь, полагая, что трудом образованный человек в состоянии обеспечить достойное существование себе и своему семейству. Но в финальной сцене он при­ходит к своему влиятельному дядюшке (Вышневскому) просить... доход­ного места, то есть такого, где можно было бы брать взятки, «приобресть что-нибудь», какой осторожно говорит. Жадов - совсем не герой, не борец, а обыкновенный, слабый человек. Бедность, семей­ные неурядицы, окружающий разврат его доконали. И только случай дает ему возможность остаться честным человеком и сохранить право глядеть всякому в глаза без стыда и без угрызений совести. «Я буду ждать того времени, - говорит он, - когда взяточник будет бояться суда общественного больше, чем уголовного».

Сатирический эффект новой пьесы был настолько велик, что она, как и «Банкрот», была на долгие годы запрещена для постановки, и только спустя семь лет после завершения работы над ней автор полу­чил разрешение к представлению на сцене своей пьесы (1863). Судьба произведений Островского складывалась так трудно (при исключитель­ном успехе его пьес у театральной публики) потому, что он обладал спо­собностью всякий раз открывать болезненные проблемы русской жизни и с такой художественной силой выносить их на суд зрителей, что встре­чал самое ожесточенное противодействие: сначала со стороны русских «толстосумов» - влиятельного купечества («Банкрот»), затем - «бла­городного сословия», русского дворянства («Не в свои сани не са­дись»), и, наконец, цензура встала на защиту громадного племени бюрократов в бюрократическом же государстве - российского чинов­ничества, которое во все времена отличалось тем, что позднее было отмечено кратким и горьким словечком: «Воруют...»

Подводя итог почти десятилетней деятельности драматурга;Добро­любов опубликовал в 1859 г. статью «Темное царство», подчеркнув, что главное в пьесах Островского - «семейные и имущественные отноше­ния»: «Это мир затаенной, тихо вздыхающей скорби, мир тупой, ною­щей боли, мир тюремного гробового молчания». Критик ограничил свои анализы социальной сферой действительности, отраженной в произве­дениях драматурга. Но это и было целью, по его определению, «реаль­ной критики»: говорить не столько о художественной специфике произведения, сколько о жизни, в нем изображенной, и о ее острых проблемах. Мир жестоко угнетаемых, бесправных людей и сила торже­ствующего произвола - вот основные темы пьес Островского, подчер­кнутые Добролюбовым. Область художественных решений, драматургическое мастерство писателя оставались в тени.

От «Грозы» к «Бесприданнице»

В том же 1859 г. появилась «Гроза», прославленная пьеса Остро­вского. Работа была напряженной и краткой по времени: начав летом (июнь-июль), драматург закончил ее уже в октябре 1859 г.

«1роза» - произведение, в какой-то мере загадочное. Во-первых, она оказалась исключительно жизнеспособной, репертуарной в разные эпохи истории русского театра. Во-вторых, она необычна в жанровом отношении. Это трагедия с элементами острого комизма, едва ли не фарса: рассказы Феклуши о заморских странах, где правят «салтаны» и обитают люди с песьими головами, бредни, которым с изумлением и страхом внимают обыватели, или действительно дикие выходки Дико­го, богатого купца, в котором самодурное начало представлено в гро­тесковых формах ничем не обузданного произвола.

За время, которое прошло после триумфа комедий «Банкрот» н «Бедность не порок», многое изменилось в творческой манере драма­турга, хотя как будто бы сохранились в неприкосновенности те же са­мые образы-типы, какие были и прежде. Однако все это то, да не так, можно сказать. Что самодуры (Дикой, Кабаниха), как две капли воды, похожи на прежних, - лишь внешнее впечатление. Пространство конфликта резко изменилось. Там («Банкрот», «Бедность не порок») действие ограничено узкими рамками семьи, здесь сфера приложения сил самодурной воли неизмеримо расширилась. Семья остается, но не только она. В авторской ремарке, характеризующей Савела Прокофь­евича Дикого, значится определение не просто его социального («ку­пец»), а еще и общественного положения: «значительное лицо в городе». В разговорах упоминается городничий, с ним Дикой на короткой ноге и даже не считает нужным скрывать от него свои проделки с незаплаченным или урезанным по своему произволу жалованьем рабо­чих.

Это новый поворот в художественном исследовании типа самоду­ра, который, наконец, выходит из своих замоскворецких покоев и «ку­ражится» не только над семейством, а над чужими ему людьми. Дикой не будет забыт, и спустя 10 лет появится в «Горячем сердце» (1869), превратившись в вечно пьяного Курослепова, а городничий выйдет в той же пьесе из-за кулис и станет уже не внесюжетным персонажем, как в «Грозе», а центральным героем, городничим Градобоевым - классичес­кий сатирически-комедийный персонаж Островского.

Еще одна особенность новой пьесы заключалась в том, что краски I освещении самодурства в «Грозе» оказались еще более сгущены. Дикой вполне отвечает своему имени - ничем не обузданная, дикая сила, то есть вполне безобразная в своих проявлениях. Другой тип са­модурных отношений - сдержанный, но тоже очень жестокий - Каба­нова. В составе действующих лиц подчеркивается: «богатая купчиха»; ее побаивается сам Дикой.

Существенные преображения испытал и конфликт пьесы. Раньше носители положительного нравственного начала были противополага­емы героям отрицательным: благородный, любящий Ваня Бородкин - Вихореву («Не в свои сани не садись»), приказчик Митя - Гордею Кар- пычу Торцову и Коршунову. Но даже в таких случаях противоборство в конфликте исключалось: первые слишком унижены и забиты, чтобы протестовать, вторые - безгранично уверены в своей необузданной воле, в праве, не колеблясь, творить суд и расправу.

В «Грозе» группировка персонажей и их конфликтное взаимо­действие резко изменились. Здесь происходит - впервые у Островско­го в нешуточное противостояние грубой силе, притом на уровне почти бессознательном, стихийном. Катерина - слабое, неразвитое суще­ство - купеческая дочь и купеческая жена. Плоть от плоти этой сре­ды. Поэтому «лучом света», как это сделал Добролюбов (статья «Луч света втемном царства»), ее можно было бы назвать с большой натяж­кой. Критик использовал образ Катерины, чтобы завуалированно выс­казать идею революционного преобразования общества: пьеса, как он пояснял читателям, «служит отголоском стремлений, требующих луч­шего устройства».

Между тем конфликт, заканчивающийся катастрофой, смертью ге­роини, был не столько социальным, сколько психологическим. В душе Катерины живут мучительное чувство вины и чувство страха за со­деянное (супружеская измена). Эти мотивы усиливает еще одна черта

героини: ее искренность, открытость, доброта. Она не умеет лгать и действовать по принципу: делай, что угодно, лишь бы все было шито- крыто (правило жизни Варвары, сестры ее мужа, да и самого Тихона). Идти по этому пути для Катерины невозможно: без любви, безучастия для нее жить нельзя, и она так жить не будет. Дом Кабановых для нее, где даже муж не может ответить на ее чувство, хотя по-своему любит ее, - это живая могила, смерть легче, - и она идет на смерть в состо­янии полубреда, полуяви: только природа может дать ей свой молчали­вый отклик-сочувствие, и она обращается к ней (явление 2, 4 пятого действия), люди же безжалостно истязают и мучают ее на каждом шагу.

В конфликте «Грозы» уже не доминировал фактор социальный, на чем настаивал Добролюбов и что было в прежних пьесах: приказчик Митя - и его хозяин, богатый купец Торцов, и такой же Коршунов; Ваня Бородкин - и дворянин Вихорев. Здесь, в «Грозе», лица, создающие острый конфликт, ровня друг другу. Взрывная сила протеста сосре­доточена прежде всего в характере героини, каким его создал Ост­ровский.

Правда, выходу Катерины все-таки есть: можно было бы жить по примеру Варвары и Кудряша. Но ей с ними не по пути, она не может лгать, изворачиваться, да и Борис в точности повторяет тех безропот­ных персонажей-страстотерпцев, которых зрители знали по прежним пьесам Островского.

Еще одна особенность, отличающая этот необычный характер - стремление* свободе, живущее в нем. Судя по всему, в семье, где про­шло детство и молодость Катерины, при глубоко религиозном воспи­тании не было и следа деспотизма и самодурного уклада жизни, чем отмечены предыдущие персонажи Островского, выходцы из купеческой среды. Ощущение свободы, близость к природе, добрые человеческие отношения отличают героиню во всем, и она воспринимается окружа­ющими, как чуждая этой жизни, необычная, «странная», по словам Варвары, женщина.

Таким образом, трагическое начало в пьесе обусловлено прежде всего счастливо найденным и тонко разработанным драматургом харак­тером его героини, Катерины. Ничего подобного по силе трагедийного звучания Островскому уже никогда не удастся создать, хотя он стремил­ся к этому всеми силами души и приближался к успеху «Грозы» в раз­ные периоды творчества: в «Бесприданнице» и в «Снегурочке».

Круг творческих поисков Островского, возникших в первых пьесах, продолженный в «1розе», замкнулся в «Бесприданнице» (1869), Со времени «Грозы» прошло почти десять лет, со времени «Банкрота» - около тридцати. За эти годы появилось вполне цивилизованное купе- 336

чество, представителями которых в пьесе оказываются Кнуров и Воже­ватов - заводчики, владельцы пароходов, фабриканты. Дворянин Ви­хорев («Не в свои сани не садись») превратился в удачливого ловца богатых невест, но с мертвой хваткой и большими запросами - в бле­стящего барйна-пароходчика Сергея Сергеевича Паратова: этот, если есть выгода, продаст все что угодно, даже свою душу.

Изменилась и конфликтная ситуация, связанная с самодурством и сего жертвами. Там - грубая сила, дикая, тупая; здесь - изощренное издевательство, истязание беззащитного человека. Тут пощады нельзя ждать, как бывало в те далекие времена, когда гнев самодура вдруг сме­нялся на милость. Паратов, глядя на Карандышева, незаметного чинов­ника, с презрением и холодной злобой говорит: «Топорщится тоже, как и человек... Да погоди, дружок, я над тобой потешусь!»

Тешится же он не над одним, а над двумя людьми, точно также, как Карандышева, расчетливо преследуя молодую, доверчивую и любящую его девушку - Ларису Огудалову.

Логика этих новоявленных хозяев жизни проста: деньги могут все, никаких других мер определения человеческой значимости и достоинств личности для них не существует. Паратов предлагает Васе Вожевато­ву, купцу «хорошей выучки», в качестве шута Аркадия Счастливцева, провинциального актера (он появится позднее уже центральным дей­ствующим лицом еще в одной прославленной комедии Островского - «Лес»): «Вот, отведите свою душу, могу его вам дня на два, на три пре­доставить...»

Что же касается героини, то сюжет строится по линии нарастаю­щего напряжения и чувства безысходности: после того как Паратов, - предварительно обманув ее, обещая жениться на ней, хотя он уже об­ручен и берет за невестой богатое наследство, - бросает Ларису, ее цинично разыгрывают в орлянку его недавние соперники Вожеватов и Кнуров, ворочающие, как и он, крупными капиталами. «Достается» она Мокию Парменычу Кнурову, который собирается в Париж на промыш­ленную выставку и берет с собой Ларису в качестве своей любовницы. В списке действующих лиц он имеет выразительную характеристику: «из крупных дельцов последнего времени, пожилой человек, с громад­ным состоянием». Сам он уверенно говорит о себе: «Для меня невоз­можного мало». Выхода у Ларисы нет, и она соглашается на предложение Кнурова после недолгой борьбы с собой и убедившись в том, что решимости на самоубийство у нее нет.

Жертвы здесь попадают в заколдованный круг. Выхода из него для них не существует, даже случай не может ничем помочь: самодуры ста­рой закваски были отходчивы, эти бессердечные люди - кремень. Снис-

хождения от них ждать не приходится. В « Бесприданнице» с еще боль­шей силой, чем в «Грозе», звучит мотив одиночества, обреченности че­ловека. «Так жить холодно, - в отчаянии признается Лариса. - Притворяться, лгать... Нет, не могу, тяжело, невыносимо тяжело». В от­личие от Катерины она все-таки идет на компромисс, избирая жизнь, [ Но от этого трагичность ее положения не сглаживается, не снижается. | Если перевод имени Лариса - чайка, то у нее сломаны крылья.

Комедии конца 60-х - начала 70-х годов

Становится особенно очевидным, что «этнографизм» Островско­го уступает место громадным обобщениям. Он остается художником хождения от них ждать не приходится. В « Бесприданнице» с еще боль­шей силой, чем в «Грозе», звучит мотив одиночества, обреченности че­ловека. «Так жить холодно, - в отчаянии признается Лариса. - Притворяться, лгать... Нет, не могу, тяжело, невыносимо тяжело». В от­личие от Катерины она все-таки идет на компромисс, избирая жизнь, [ Но от этого трагичность ее положения не сглаживается, не снижается. | Если перевод имени Лариса - чайка, то у нее сломаны крылья.

В таком же положении оказывается и Карандышев, ее неудачливый жених. Он жалок, смешон, ничтожен, но он человек и осознает себя человеком, а в момент прозрения полон отчаяния: «Разломать грудь у [ смешного человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его!.. Жестоко, бесчеловечно жестокЫ»

Развязка пьесы несет в себе оттенок мелодраматизма: Карандышев в припадке ревности стреляет в Ларису, она же, умирая, прощает всех.

Но трагедийная напряженность конфликта, когда одинокий, беззащит­ный человек брошен в мир жестокого цинизма, где все держится исклю­чительно на власти денег, бесспорно, сохраняется. Еще до неожиданной трагической развязки она уже была намечена Паратовым: «Теперь тор­жествует буржуазия... в полном смысле слова наступает золотой век!» Человечности, искренности, порядочности трудно найти себе место: здесь господствуют другие ценности.

Комедии конца 60-х - начала 70-х годов

Мысль о господстве нового века денежных отношений и о том, что он несет с собой для человека, получает развитие в ряде блестящих комедий Островского на грани двух десятилетий: 60-х и 70-х годов. Его шедевр из шедевров - комедия «На всякого мудреца довольно про­стоты» (1868). Пьеса литературна в том смысле, что насыщена аллю­зиями, реминисценциями, связанными с русской драматургической традицией. Если внимательно присмотреться, то прототекст пьесы мож­но легко определить - комедия А.С. Грибоедова. Даже заглавие сразу же выстраивает ассоциативную связь: «Горе от ума» (в черновиках - «Горе уму») - и «На всякого мудреца довольно простоты»: своего рода парафраза грибоедовской мысли, только в пословичном выражении. Метод же, которым пользуется Островский, разумеется, другой: нет от­голосков схематизма классицистической манеры, как нет и положитель­ного героя - черта, родственная первой его пьесе «Банкроту», появившейся почти 20 лет назад.

Когда Глумов, попадая в тон Городулину, высокопарно требует «дать ему такую службу, где бы он мог лицом к лицу стать с меньшим бра­том», чтобы самому «видеть его насущные нужды и удовлетворять им скоро и сочувственно», Городулин мгновенно схватывает суть его речи: «Как я вас понимаю, так вам, по вашему честному образу мыслей, нуж­но место смотрителя или эконома в казенном или благотворительном заведении?» Глумову всего лишь нужно теплое местечко, а там он по­садит «меньшого брата» на габер суп и капусту, как гоголевский герой, набивая себе карманы за чужой счет. Но для Городулина это не имеет никакого значения, для него важно встретить такого же изворотливо­го краснобая, как и он сам, и пристроить к выгодному делу нужного ему человека.

Ловко используя слабости своих покровителей, втираясь к ним в доверие, Глумов подводит себя тем, что все свои подвиги подхалима и ловкого мистификатора, всю желчь умного и ироничного наблюдателя фиксирует в своем дневнике, создавая шаржированные портреты сво­их благодетелей. «Летопись людской пошлости», каким он задумал дневник, становится летописью его собственной низости. В тот момент, когда карьера его обеспечена и он готов получить доходную службу в придачу с богатой невестой, дневник попадает в руки его высокопос­тавленных жертв. Он отброшен к тому состоянию, с которого начинал свою интригу.

Открытый драматургом образ настолько его заинтересовал, что од еще раз вернулся к нему в комедии «Бешеные деньги» (1870). Обще* ство московского полусвета простило Глумова, и теперь он - секретарь полнокровной, а главное, богатой дамы, с которой отправляется на це­лебные воды в надежде, что поездка эта с помощью усовершенствован­ной медицины ее-то и доконает, а состояние будет переписано на него.

Работа над комедией «Бешеные деньги» началась в 1869 г. (т.е. после завершения «На всякого мудреца довольно простоты»), но про­должила тему, высказанную еще в «Бесприданнице»: мысль о том, что в России начался новый «золотой век» - век торжества расчетливой и предприимчивой буржуазии. Все привычные для дворянского круга представления рушатся, на авансцену жизни выходят «деловые люди», наживающие громадные капиталы.

Итог совершившимся преобразованиям подводит молодая москов­ская красавица Лидия Чебоксарова, получившая горький опыт обще­ния с «новыми людьми»: «Моя богиня беззаботного счастья валится со своего пьедестала, на ее место становится грубый идол труда и про- 340

Исторические хроники.

Пьесы из театральной жизни

Одной из характерных черт литературы 60‑х гг. является расцвет исторической драматургии. Это имело свои причины. Социальный перелом, который переживало общество, побуждал к осмыслению прошлого, ослабление цензурного гнета привело к публикации большого количества исторических материалов. К 60‑м гг. в русской науке утвердилась и получила широкое распространение так называемая государственная школа, связывавшая историческое развитие страны с историей государства и основывавшая периодизацию быта русского общества на представлении об эволюции государства. Наряду с этим направлением, исходившим из переосмысления гегелевской концепции, согласно которой сильное государство – высшее выражение исторической жизни народа, в трудах ряда ученых была сформулирована мысль об истории как проявлении активности народных масс, об особом значении народных движений в социальном прогрессе.

В исторической драматургии соответственно преимущественный интерес писателей привлекали к себе две эпохи: конец XVI в. – эпоха Ивана IV, монарха, всеми средствами насаждавшего неограниченное единодержавие, сильное феодальное государство, и начало XVII в. – эпоха «многих мятежей», крестьянских войн и движений народа против гнета государства, феодалов и закрепощения крестьянства.

В 60-х годах Островский создал ряд исторических пьес. Он высту- пил с ними в печати и театральных постановках раньше, чем А.К. Тол­стой с его трилогией: «Смерть Иоанна Грозного» (1866), «Царь Федор Иоаннович» (1868), «Пдрь Борис» (1870). Интерес к отече­ственной истории Островский приобрел еще в годы своего студенчества в Московском университете, где слушал лекции М.П. Погодина, с ко­торым он оказался близко связан и работой в редакции журнала «Мос­квитянин». Говоря о роли художественных произведений, посвященных прошлому отечества, Островский писал: «Историк передает, что было; драматический поэт показывает, как было, он переносит зрителя на место действия и делает его участником события».

Первой среди про­изведений такого рода явилась пьеса «Козьма Захарьнч Минин, Су­хорук» (1862), созданная в жанре исторической хроники. В первой редакции она была запрещена для постановки и так и не увидела сце­ны. В 1866 г. Островский переработал текст, несколько ослабив изоб­ражение Минина как выразителя народных настроений и острую критику предательства «властных и богатых» бояр. Основные события пьесы происходят в Нижнем Новгороде. Драматург использовал в ра­боте над пьесой материалы Археографической комиссии, членом кото­рой был П.И. Мельников - известный этнограф, историк, беллетрист, печатавшийся под псевдонимом Андрей Печерский, автор романа-ди- логии «В лесах» и «На горах». Мельников и открыл полное имя вели­кого гражданина земли русской - Козьма Захарьич Минин, Сухорук.

Вторая пьеса, и тоже из истории XVII в., только более поздней эпо­хи, 70-х годов, - «Воевода (Сон на Волге)». Пьеса существовала в двух редакциях: первая (1865) и вторая (1885). В основе действия - противоборство двух героев: воеводы Нечая Шалыгина («шалыган», по Вл. Далю, - плеть, кнут) - жестокого, корыстолюбивого, присланно­го на «кормление» в волжский городок, и Романа Дубровина, беглого посадского, защитника бесправных, притесняемых Шалыгиным людей. Как и во второй редакции «Минина», Островский вводит в окончатель­ный вариант текста новой драмы мотив религиозного прозрения: вое­вода не снят указом царя, а сам отказывается от власти, собираясь уйти в монастырь. В пьесе широко использовались фольклорные мотивы, реминисценции из песен и преданий о Разине, сказок, духовных стихов, разбойничьих песен. Пьеса вызвала большой интерес русских компо­зиторов: первая опера П.И. Чайковского «Воевода» (в создании либ­ретто: начало 1-го действия и часть второго - участвовал сам драматург); опера А.С. Аренского; музыку к «Воеводе» писал и М.П. Мусоргский.

Сам Островский выделял среди исторических пьес драматическую хронику «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» (1866). «Дол­говременное», какой говорил, изучение источников, предыдущий опыт привели к тому, что хроника была написана за четыре месяца (с фев­раля по май 1866). По совету Н.А. Некрасова ввиду того, что «Совре­менник» был под угрозой запрета, Островский опубликовал пьесу в журнале «Вестник Европы» (1867, № О- Премьера в Малом театре прошла с шумным успехом (февраль 1867). Более поздняя петербург­ская постановка (драматургу приходилось преодолевать сопротивление чиновников Театрального комитета) осуществилась лишь в феврале 1872 г. Центральной в пьесе была проблема народа и власти, причем власть - в образах Самозванца и Шуйского - трактовалась писателем в резко отрицательных тонах. Островский говорил, что форму драма­тических хроник он заимствовал у Пушкина из «Бориса Годунова». Но если трагедия Пушкина оказалась трудна для сценического воплоще­ния, то ту же участь разделили и исторические пьесы Островского, они редко появлялись на сцене.

Островский - прекрасный знаток театра - создал своеобразную антологию русской театральной жизни и театральных типов актеров, антрепренеров, покровителей и поклонников сценического искусства. Эпохе рождения русского театра была посвящена пьеса «Комик XVII столетия» (1873), приуроченная к 200-летнему юбилею открытия те­атра в России, праздновавшемуся в октябре 1872 г. Но исключитель­ный и прочный (он продолжается до сих пор) успех сопутствовал его пьесам из современного ему театрального быта и изображения нравов, побед и трагедий русского театра, характеров русских актеров: коме­дия «Лес», драмы «Таланты и поклонники», «Без вины виноватые».

В «Лесе» (1971) Островский впервые вывел на сцену в качестве центральных лиц провинциальных актеров - наиболее обездоленную часть странствующего племени служителей Мельпомены - и остался верен этой теме в последующих пьесах: в «Талантах и поклонниках» и «Без вины виноватых». В комедии «Лес» в центре внимания два героя: Аркашка Счастливцев, подвизавшийся в амплуа комика, еще раньше любовников играл, теперь служит суфлером. «Образованные одоле­ли, - сетует он, ~ из чиновников, из офицеров, из университетов - все на сцену лезут. Житья нет. Каково это для человека с возвышенной ду­шой? В суфлеры!...» Но если Счастливцев человек без роду без племе­ни, то Несчастливцев, актер-трагик, - дворянин, увлекшийся театром и отдавший ему всю свою жизнь.

Но это не мешает им быть близкими друзьями и в служении театру, и в общих несчастьях. «Руку, товарищ!» - гордо и тор­жественно звучит в финале пьесы последняя фраза трагика, и оба мед­ленно удаляются, как всегда,® в безденежье и - пешком. Точно так же символична и встреча странствующих актеров. Они оказываются на перепутье: один идет из Вологды в Керчь (Счастливцев), другой - из Керчи в Вологду (Несчастливцев). Первый же обмен репликами, от­крывающий пьесу, со временем превратился в поговорку: «Из Волог­ды в Керчь. Из Керчи в Вологду». Хотя путь у них один: кочуют по провинциальным труппам, от одного антрепренера кдругому, такому же мошеннику, как и первый, перебиваются с хлеба на воду, а когда в ру­ках оказываются небольшие деньги, весело транжирят их, помогая друг другу, а часто и другим, оказавшимся в еще более плачевном поло­жении.

Островский вводит вместе с ними в пьесу остро звучащую соци­альную тему: неустроенность актерской судьбы, тяготы материально­го Существования, пренебрежительное, если не сказать, презрительное отношение к ним обывателей, меценатов, да и самой публики.

Эта контрастная пара предает сюжету яркий комедийный эффект: Несчастливцев выдает себя за богатого помещика, Счастливцев - за его лакея: пьеса превращается в «театр в театре», с забавными ситуа­циями актерских импровизаций, вплоть до момента разоблачения мни­мого помещика и его слуги.

Но если первый персонажный план выдержан в духе веселого ко­мизма, то второй, окружение, в какое попадают герои, оказавшись в имении тетки Геннадия Несчастливцева, все еще богатой, но катастро­фически разоряющейся помещицы Гурмыжской, выдержан в иных, ос­тро сатирических тонах. Усадьба, куда они держат путь, имеет символическое название: «Пеньки». Все в хозяйстве Гурмыжской идет по пословице: через пень-колоду, хозяйство не ладится, прекрасный лес продается за бесценок. Скупает его у Гурмыжской Восьмибратов, разбогатевший купец, которого она раньше и на порог не пустила бы. Скаредно экономя в малом, она теряет в большом. В финале преста­релая дама, образец нравственности в уезде, выходит замуж за недо­учившегося... гимназиста#, «Взбрыкивающий» по каждому поводу Буланов (звучащая фамилия), тупой и тщеславный малый - ее избран­ник, годящийся ей в сыновья, всегда доволен собой. Но стоит ему про­явить свою чванливость по отношению к актеру, как он оказывается уничтожен веселым каскадом безжалостных острот, обрушивающихся на него: «Что, ты от рождения глуп, или сегодня вдруг с тобой едела- 346

лось?.. Вот что: ты надень сумку через плечо, прицепи на пуговицу гри­фельную доску и поди доучиваться... О, боже мой! Он разговаривает! Слушай ты, гимназист, школьник, ученик приходского училища!.. Мол­чи, таблица умножения! Корнелий Непот! Пифагоровы штаны!.. Да ты что такое? Оруженосец, паж. Менестрель? Ну, наконец, скороход, шут? Говорит... Прощай, грифель!»

Геннадий Несчастливцев не только остроумен, он умен, образован, в отличие от зарвавшегося юнца и ближайшего окружения Гурмыжс­кой. Автор комедии отчетливо в композиционном отношении строит текст, создавая конкретные пары образов: Геннадий Несчастливцев и Аркадий Счастливцев (их актерские псевдонимы уже сами по себе ха­рактерны); прекраснодушный Милонов, словно повторивший в себе гоголевского Манилова; Уар Кирилыч Бодаев, как две капли воды по­хожий на Собакевича своей грубостью и старческим брюзжанием; пря­модушный Карп и ключница Улита, соглядатай и шпион Гурмыжской.

Наконец, по принципу не сопоставления, а именно противоположе­ния создается общая группировка персонажей: Несчастливцев - Сча­стливцев// Гурмыжская - Буланов - Улита; Милонов - Бодаев.

Актеры, бесспорно, выделены автором на этом фоне: талант, стра­стное влечение к искусству, преданность ему, пускай простодушные порой, несколько наивные чувства, но это высшие ценности для них, людей театра. Это дает им право на самоуважение, даже если к ним снисходительно, а то и с презрением относятся сытые обыватели. «Я ни­щий, жалкий бродяга, а на сцене я принц. Живу его жизнею, мучусь его думами, плачу его слезами над бедною Офелией и люблю ее, как сорок тысяч братьев любить не могут». Даже если ты убит, уничтожен обсто­ятельствами, то «первые звуки оркестра воскресят тебя», - убеждает новообращенную актрису, Аксюшу, которой она, однако, так и не ста­нет, трагик Несчастливцев.

Еще одно чувство подчеркнуто выделено автором в его героях: чув­ство товарищества, дружбы, открытость души, стремление помочь лю­дям. Именно бедный актер Несчастливцев устраивает судьбу Аксюши, хотя это должна была бы сделать богатая Гурмыжская.

В драме «Без вины виноватые» (1884) Островский, наконец, вводит за собой зрителей уже в сам театр. Но оказывается, что храм Мельпомены, о котором с такой страстью и преданностью говорят его служители, в буднях своего существования лишен красоты и таинствен­ной магии, о чем они постоянно толкуют. Здесь кипят мелкие страсти, развертываются тяжелые по своим последствиям интриги, где пресле­дователями и жертвами выступают сами же актеры, здесь есть своя иерархия: «кумиры» публики, добивающиеся признания любой ценой, и несчастные отверженные, кое-как сводящие концы с концами, ~ двойники Аркашки Счастливцева, «артисты не из первых сортов» как говорит слуга гостиницы, где остановилась знаменитая актриса Кручи- нина, имеющая громадный успех в провинции, как Аркадина («Чайка» Чехова).

В пьесе развертываются одновременно две конфликтные ситуации. Кручинина, приезжающая в уездный городок, где она когда-то потеря­ла своего ребенка, сына, которого она считает умершим, и готовящий­ся ее завистниками из труппы театра скандал, где собираются использовать отпетого грубияна, артиста Незнамова, предварительно подпоив его. Губернатор намеревался выслать его из города за очеред­ной дебош, и только вмешательство Кручининой - просьба простить его - спасли Незнамова от беды.

В драме «Без вины виноватые» (1884) Островский, наконец, вво­дит за собой зрителей уже в сам театр. Но оказывается, что храм Мель­помены, о котором с такой страстью и преданностью говорят его служители, в буднях своего существования лишен красоты и таинствен­ной магии, о чем они постоянно толкуют. Здесь кипят мелкие страсти, развертываются тяжелые по своим последствиям интриги, где пресле­дователями и жертвами выступают сами же актеры, здесь есть своя иерархия: «кумиры» публики, добивающиеся признания любой ценой,

И несчастные отверженные, кое-как сводящие концы с концами, - двойники Аркашки Счастливцева, «артисты не из первых сортов» как говорит слуга гостиницы, где остановилась знаменитая актриса Кручи- нина, имеющая громадный успех в провинции, как Аркадина («Чайка» Чехова).

В пьесе развертываются одновременно две конфликтные ситуации. Кручинина, приезжающая в уездный городок, где она когда-то потеря­ла своего ребенка, сына, которого она считает умершим, и готовящий­ся ее завистниками из труппы театра скандал, где собираются использовать отпетого грубияна, артиста Незнамова, предварительно подпоив его. Губернатор намеревался выслать его из города за очеред­ной дебош, и только вмешательство Кручининой - просьба простить его - спасли Незнамова от беды.

Островский вводит в пьесу две в высшей степени колоритные фи­гуры актеров из числа «отпетых»: Незнамова и Шмагу. Первый когда- то пристал к бродячей труппе и отправился из города, где его почитали «подзаборником», не имеющим ни родителей, ни семьи, ни даже име­ни: у него нет документов, подтверждавших его родство. Так он и пере­езжает с антрепренерами из города в город под вечным страхом, что каждую минуту полиция может препроводить его на родину, где у него гоже нет никого из близких. Он сам смотрит на себя, как на человека погибшего, и полагает, что силой обстоятельств рано или поздно ока

жегся в остроге. Он плохо образован и воспитан, но восполняет неуве­ренность в себе грубостью и дерзкими пьяными выходками. Его оправ­дывает только то, что со дня рождения он «не знал другого ощущения, кроме боли». «У меня душа так наболела, - признается он, - что мне больно от всякого взгляда, от всякого слова».

Островский настолько удачно «вылепил» эту фигуру, что Шмага превратился в знаменитого острокомедийного персонажа, в одно из бле­стящих достижений драматурга в этом роде, хотя его скорее можно было бы назвать трагикомическим героем, настолько плачевно его состояние: и летом, и в трескучие морозы он ходит в одном легком пальто, это весь его «гардероб». Напоминает он в этом отношении Аркадия Счастлив- цева, которого, по его признаниям, за неимением теплой одежды, во время зимней дороги в большой ковер закатывали и тем спасали.

Но каждое появление Шмаги на сцене производило комический эффект, а его реплики с течением времени превратились в пословицы, которые у всех на слуху: «Артист... горд!», «Мы артисты, наше место в буфете». Одалживая сигару у Дудукина: «Я постоянно один сорт курю». - «Какие же?» - «Чужие».

Однако выходки Незнамова и Шмаги не задевают Кручинину. Она прекрасно понимает этих людей, сотоварищей по ремеслу артиста: «И обид, и оскорблений, и всякого горя, - признается она, - я видела в жизни довольно; мне не привыкать стать». «Лавры-то потом, а снача­ла горе да слезы», - убежденно говорит она, вспоминая свою судьбу.

В финале пьесы развязка объединена автором с кульминацией, где сливаются обе интриги: поиск потерянного в юности сына и скандал, затеянный завистниками Кручининой. В результате случайного совпа­дения Кручинина наконец-то, после постоянно испытываемой материн­ской муки и боли, обретает покой: ее сыном оказывается...Незнамов.

«Без вины виноватые» завершают знаменитый театральный «трип­тих» Островского. Самыми репертуарными из этих прославленных пьес оказались «Лес», - продемонстрировавший исключительную долго­вечность (пик его популярности оказался в начале XXI столетия) и «Без вины виноватые».

Диалектика правды и художественного вымысла. Яркая черта драматургической техники Островского состоит в том, что его пьесы оставляют такое впечатление правды изображаемого, что невольно возникает представление о том, что они не сочинены, а просто перено­сят реальную жизнь в ее этнографически точных эпизодах на сцену, до такой степени они близки самой действительности и в мелочах подроб­ностей, и в общих сюжетных построениях. Знаменитая реплика гене­рала А.П. Ермолова по поводу «Банкрота»: «Эта пьеса не сочинена; она сама собой родилась!» - всего лишь мысль любителя театра, схваты­вающая общее впечатление непосредственного воздействия произве­дения на зрителей.

Между тем пьесы Островского именно сочинены и написаны твердой и искусной рукой мастера. Впечатление же достоверности возни­кало не случайна."

Во-первых, эти картины жизни всегда у него типично русские: быт, язык, характеры. С этой точки зрения ой сугубо национальный, а не интернациональный писатель.

Во-вторых, его следовало бы определить как художника жизни. Способы его создания характеров и организации сюжетов таковы, что он словно избегает искусственных приемов, выработанных до него дра­матургией ради наиболее яркого воздействия на зрителей: отсутствие изощренно построенной интриги, сценических эффектов, заниматель­ности. Сюжеты его просты и порой лишены, кажется, самого действия: сцены медлительно сменяют одна другую, обычные, будничные. Автор словно не озабочен тем, чтобы создать напряженную драматургию раз­вития событий, и они идут своим чередом, как вдруг зритель начинает осознавать, что он давно уже вовлечен в круговорот потрясающе на-" пряженной драмы, будь то комедия или трагедийная по своему харак­теру пьеса.

Эта своеобразная драматургическая техника вызывала представле­ние об отстраненном, беспристрастном авторе, который, подобно пуш­кинскому герою, «добру и злу внимает равнодушно» и является лишь добросовестным летопйсцем жизни, не внося в изображение субъек­тивного начала. Однако подобное мнение - ложное, так как Остро-" вский как раз и является писателем, страстно отстаивающим свою I позицию, выносящим свой приговор действительности, враждебной че- лбвеку.

С этим внутренним противоречием творческой манеры Островско­го: объективная картина мира й скрытое в ней авторское субъективное

начало - связана еще одна особенность его пьес, которая предвосхи­щает творчество Чехова: жанровая диффузия, неопределенность их рубрикации. Сам Островский, оставаясь в рамках принятых традиций, называл свои пьесы, подразделяя их по двум разделам: драмы или ко­медии. В действительности же разъединительный союз или чаще всего сменялся соединительным и, так как трагизм и комедийность у него обычно сопряжены, а не разъединены между собой, как это часто слу­чается в самой жизни. Комедийный эффект в «Лесе» не снимает тра­гедийности положения Несчастливцева, а трагичность проявления материнских чувств Кручининой («Без вины виноватые») лишь подчер­кивается гротесковыми выходками Шмаги. Или мечущаяся в западне Негина не мешает автору ввести в текст пьесы не просто комедийную, а фарсовую фигуру трагика Ераста Громилова, который всякий раз с его выразительными репликами и бесконечными пьяными поисками «сво­его Васи» как бы отчеркивает, выявляет ступени все нарастающего напряжения событий.

Принципы создания характеров. Драматург полагал, что суть дея­тельности художника состоит в «разработке характеров и психологии». Отсутствие односторонности, противоречивость сознания, поступков героя - одна из опор характерологии пьес Островского. Даже так на­зываемые «положительные лица» далеки у него от идеальных представ­лений о такого рода персонажах. Они несут в себе черты, «снижающие» их порывы, их добрые побуждения. Это характеры часто бесхарактер­ных людей типа Корпелова в драме «Трудовой хлеб», Кисельникова - в «Пучине», пьяницы и неудачника Любима Торцова («Бедность не по­рок»). Это люда «дурные и хорошие вместе», как говорил в таких слу­чаях Лев Толстой, они не подравниваются автором к какой-то одной мерке, а отличаются противоречивостью, свойственной самой жизни.

Эта тенденция проявилась ярко уже в начале его творческого пути, в персонажах «славянофильского» толка, вызвавших восторг А. Гри­горьева и круга «Москвитянина». Таких персонажей можно было бы принять за резонеров, если бы не одно важное обстоятельство: это по- своему искалеченные люди, своего рода изнанка «самодурной» идеи. В них на каждом шагу проявляется существеннейший человеческий изъян: они совершенно лишены своей воли, они не действуют, когда не­обходимо действовать, а только говорят и плачут. «Помни, Дуня, как любил тебя Ваня Бородкин!» - говорит такой положительный герой («Не в свои сани не садись») и заливается слезами, точно так же «дей­ствует» приказчик Митя в комедии «Бедность не порок». Правда, он предлагает бежать Любови Гордеевне, но на том дело и заканчивается: она не идет против благословения отца, а Митя не настаивает.

Это не отражение авторской идеи, не условные характеры, а живые лица. Если они и оказываются счастливы, то лишь благодаря случай* ному стечению обстоятельств. Попадется на глаза Гордею КарпычуТор- цову оказавшийся рядом приказчик Митя, как мгновенно принимается решение: «Вот за Митьку и отдам!» Не ради счастья дочери или в воз­награждение за добродетели ее избранника это делается, а ради соб­ственного тщеславия: чтобы только досадить Коршунову, с которым он в этот момент ссорится.

Чернышевский упрекал Островского за смягчения конфликта в пьесах 50-х годов. Но в этом случае резонерствовал не драматург, а критик: ему хотелось «подверстать» мысль писателя под свои представ­ления, а она развивалась по художественным законам, не укладываясь в жесткие рамки революционно-демократической концепции Черны­шевского.

Не случайно Островский уже в самом начале своей карьеры дра­матурга попал даже не между двух, как того требовала пословица, а трех огней. «Утилитаристы», по выражению Достоевского, т.е. революци­онеры-демократы, требовали от него такой же острой критики, какая была в «Банкроте». Западники видели в нем отрицание своей доктри­ны. Но и славянофилы чувствовали, что их маскарадный старорусский костюм ему не по плечу, и упрекали его за непоследовательность. И бы­ли правы. Позднее Островский писал Некрасову: славянофилы наде­лали себе деревянных мужичков, да и утешаются ими. «С куклами можно делать всякие эксперименты, они есть не просят».

Как великий художник, он уже в это время был вне партий* узких теоретических положений, вне литературных групп: его мерой была правда жизни и правда характеров.

То же произошло и с «Доходным местом»: Жадов, близкий «доб­рым людям» из комедий славянофильского периода, только перенесен­ный в иную среду - чиновничества, лишь благодаря стечению обстоятельств отказывается от теплого местечка и не становится таким же взяточником, как Юсов, Белоногов или Вышневский.

Еще один характерный пример - Васильков («Бешеные деньги») со своей звучащей фамилией (поэтический русский образ) и со своим стремлением к идеальной любви, по сути дела - кремень-предприни­матель, который молится одному идолу - денежному интересу и даже красавииу-жену рассматривает как средство достижения коммерческо­го успеха.

При отчетливости в обрисовке характеров замечательной особен­ностью драматической манеры Островского является то, что он всегда оставлял простор режиссерской и актерской импровизации д ля по- 356

исков оригинальных решений в разработке того или иного персонаж! или сюжета. В свое время в «Грозе» сценические портреты героев были крайне социологизированы. Например, Кабанова («Кабанихи») не женщина, а тяжелая, неподвижная, монументальная глыба, одним оно им видом подавляющая волю человека. Но в постановках «Грозы» уж*" в эпоху 90-х годов XX в. в трактовке образа Марфы Игнатьевны Кипи новой появились совершенно новые режиссерские и актерские подходы: вместо тяжеловесной, грубо вылепленной, суровой купчихи па сцене оказывалась в целом ряде спектаклей столичных и провинциальных театров относительно молодая, изящная, «домашняя», «уютная», привлекательная женщина, но настоящий аддля своей невестки из за без оглядной, слепой любви к своему неприкаянному сыну, Психологический парадокс, заложенный в образе, проявился в том, что материнская привязанность оказывается способной разрушить ие одну семью и превратить жизнь близких людей в непрекращаюшуюся пыт­ку. Акцент, таким образом, переносился на то, что было заключено в характерах: с внешних, прямолинейных истолкований на мощь челове­ческих страстей и неожиданность сценических воплощений.

Сюжетные построения. Островский достиг подлинного совершен­ства не просто в правдивом изображении русской действительности и в рельефной разработке характеров, но и в организации сюжета. На­пример, развязка в «Доходном месте» совпадала с кульминацией, уси­ливая драматизм совершающихся событий. В последних явлениях пятого действия на сцене появляются все персонажи, какие предстали перед зрителями в экспозиции. Но как все изменилось сейчас! Жадов, когда-то бурно протестовавший против «мерзостей» службы, взяток и взяточников, смирился и готов скорее стать сытым чиновником, чем остаться голодным, но честным тружеников. Как вдруг в этот самый момент оказывается, что дядюшка, успевший нажить себе капитал, высокие чины и положение в обществе, попадает под суд как преступ­ник. Возникает замкнутое построение, так называемая кольцевая сим­метрия, где автором неожиданно меняются акценты. Случайная, как могло бы показаться, реплика Юсова в самом начале развития действия об удачливом в сомнительных делах Вышневском: «Одного не достиг: в законе не совсем тверд», - станет в исходе пьесы решающим и ката­строфическим обстоятельством в судьбе уверенного в себе крупного чи­новника. Иными словами говоря, экспозиция содержит энергичный, но скрытый до поры до времени импульс будущего развертывания сюже­та, В финале эта подробность, таящая в себе взрывную энергию, обо­рачивается драматической кульминацией-развязкой: Юсов оказался прав со своим невольным пророчеством. Его патрон попался как раз на

беззаконии, на уголовно наказуемом деле. А желчное замечание (из первого действия) Вышневского, убеждающего племянника в том, что слабое утешение может найти в собственной честности человек, если он обитает на чердаке с куском черного хлеба, вновь звучит, преобра­женное, в заключительном монологе Жадова: «...Уж теперь я не изме­ню себе. Если судьба приведет есть один черный хлеб - буду есть один черный хлеб. Никакие блага не соблазнят меня, нет!»

Таким образом, помимо остроты поставленной темы (взяточниче­ства, чиновничьей коррупции), «вечной» для России, пьеса произвела громадное впечатление, потому что оказалась художественным шедев­ром, в котором чувствовалась рука искусного мастера формы. Не слу­чайно «Доходное место» стало одной из самых репертуарных пьес Островского и с неизменным успехом шло на сцене русских театров с XIX по XXI столетие; особенно в России, так как проблема, выдвину­тая Островским, всегда оставалась здесь актуальной.

В комедиях и драмах 70-80-х годов обращает на себя внимание своеобразная черта: в отличие от более ранних пьес: сюжет может быть достаточно прост при нередкой осложненности фабулы, так что ге­рой порой остается загадкой какдля окружающих его действующих лиц, так и для зрителей. «Точно сила какая-то на тебя идет», - признается Телятев («Бешеные деньги»), говоря о Василькове, так и не понимая, что это за странный миллионер из «Чухломы» появился перед ним. Легко изъясняется на европейских языках, но на своем родном - са­мым варварским образом. Дворянин по происхождению, он свободнее чувствует себя с подрядчиками и рабочими, чем с людьми своего круга. В той же комедии одна история главы семейства Чебоксаровых - это целая «зашифрованная» судьба некогда могущественного дворянства и падение его прежнего величия; осложнена фабула в «Лесе», в драме «Без вины виноватые».

Но автор и здесь стремится четко структурировать композиционную систему своих произведений, чаще всего прибегая к излюбленному сво­ему приему - контрасту: Глумов и его окружение («На всякого мудре­ца довольно простоты»); Васильков и московский полусвет («Бешеные деньги»); Беркутов - Лыняев, Глафира - Мурзавецкая, Купавина («Волки и овцы»); Геннадий Несчастливцев - Аркадий Счастливцев («Лес»); Незнамов - Шмага («Без вины виноватые»), Эраст Громи- лов - Вася («Таланты и поклонники»).

Оставаясь в пределах абсолютного правдоподобия, драматург со­здает гротесковые «блоки» образов, построенных по принципу подчер­кнутого противоположения. В комедии «На всякого мудреца довольно простоты» Городулин с его либеральными ухватками и любовью к крас- 358

ному словцу оттеняется генералом Крутицким с присущей тому солда­фонской грубой прямолинейностью. В «Лесе» всегда неизменной, не­расчленимой парой на сцене всякий раз появляются два персонажа, тоже наделенные значащими именами, - Милонов и Бодаев, богатые помещики, сосед и Гурмыжской. Уже открывающие текст пьесы автор­ские характеристики героев несут в себе организующее начало, опре­деляя построение общей композиционной структуры комедии: принцип контраста выдержан в этих кратких ремарках идеально.

Евгений Аполлоныч Милонов, лет 45-ти, гладко причесан, одет изысканно, в розовом галстуке.

Уар Кириялыч Бодаев, лет 60-ти, отставной кавалерист, седой, гладко стриженный, с большими усами и бакенбардами, в черном сюр­туке, наглухо застегнутом, с крестами и медалями по-солдатски, с ко­стылем в руке, немного глух.

Милонов (он не только в розовом галстуке, но все словно видит в «розовом свете») каждое свое появление на сцене начинает с одной и той же восторженной фразы: «Все высокое и прекрасное...», - о чем бы ни шла речь. Бодаев с тем же упорством и последовательностью продолжает «возвышенный» порыв собеседника своим грубым, стар­ческим брюзжанием ретрограда. Но в финале пьесы герои демонстри­руют полное единодушие в высокомерном презрении к странствующим «комедиантам». Когда Геннадий Несчастливцев читает обличительный монолог из «Разбойников» Шиллера, Милонов вдруг возмущенно вос­клицает: «Но позвольте. За эти слова можно вас и к ответу!» Буланов же, будущий Бодаев, заканчивает фразу «оптимиста»: «Да просто к становому!»

rt: гротесковый оборот неожиданно принимает и сюжет комедии. Гур­мыжская объявляет приглашенным гостям: «Господа, я вас звала для подписания завещания, но обстоятельства несколько изменились. Я выхожу замуж...» (Напомним, что вдова, которой давно перевалило за 50 лет, выходит замуж... за гимназиста!)

Особенности художественной структуры. Герой Чехова, простой человек - подрядчик, маляр Редька («Моя жизнь»), страстно увлечен­ный театром, в любительских постановках рисующий декорации, с ува­жением, как принято в народе, говорит об Островском, особенный интерес$1роявляя к «сложной, искусной постройке» литературного про­изведения: «Как у него все пригнано!»

^Действительно, драматург создает стройную архитектонику пьес, утверждает новые принципы их организации, дающие дополнительную энергию сюжету и художественной идее. Островский первым в русской драматургии разрабатывает феномен внутренней формы. Именно этот

его удавшийся смелый эксперимент опровергает старую концепцию о драматурге-этнографе, ориентированном исключительно на создание точного подобия жизни в своих пьесах.

С особенной силой эти новаторские приемы высказались в «1розе», уникальном произведении с точки зрения формы.

Прежде всего поражает искусство создания архитектоники (т.е. внутреннего единства, целостности художественного построения)про* изведения. Мастерство в «создании плана» пьесы отмечал еще по го* рячим следам И.А. Гончаров, выдвигая «Грозу» на присуждение ее автору академической Уваровской премии (граф С.С. Уваров с 1818 по 1855 г. - президент Академии наук и в 1833-1849 гг. - министр на* родного просвещения). «Не опасаясь обвинения в преувеличении, а писал автор «Обломова», ЙёКмогу сказать по совести, что подобного произведения, как драмы, в нашей литературе не было». С какой бы стороны она ни была взята, со стороны ли плана создания, или драма­тического движения, или, наконец, характеров, всюду запечатлена она силою творчества, тонкостью наблюдательности и изяществом отдел­ки».

Драматург группирует действующие лица по принципу их контра­стной соотнесенности. Таковы «блоки» образов, противопоставлен­ные один другому: Катерина - Борис/Варвара - Кудряш. Последние избирают, по словам И.А. Гончарова, «веселый путь порока» и утвер­ждают свое право на свободу уходом из постылой жизни на волю - туда, где нет материнской узды или выходок Дикого. Катерина же предпочи­тает смерть прозябанию в неволе и вечным попрекам. К тому же без­ропотный и слабовольный Борис совсем не Кудряш с его удалью и разбойной русской натурой (имя Кудряш - значащее: песенное, воль­ное, озорное).

Замечательно тонкую продуманность композиционного плана пье­сы подтверждает существование в нем параллельных, дублирующих друг друга тем и образов. В результате происходит их яркая интенси­фикация, их усиление. Например, смерть Катерины в финале получает подкрепление в другом протесте - в бунте Тихона, ее мужа, безволь­ного, забитого существа. «Маменька, вы ее погубили! Вы, вы, вы...», - в отчаянии кричит он, падая на труп Катерины, и снова повторяет свою мысль-обличение, он, до потери собственной воли, до идиотизма пре­данный матери: «Вы ее погубили! Вы! Вы!» Этот неожиданный финаль­ный взрыв-прозрение Тихона контрастно оттеняет поведение Бориса (третье явление пятого действия), с его апатией, покорностью судьбе.

Конфликтность ситуации, в какую попадает доверчивая, чистая, искренняя женщина, оказавшись в доме Кабановых, подчеркивается 360

еще одной скрытой персонажной параллелью: Катерина - Кулигнн, Это два «чужеродных» существа в мире грубости, жестокости и циниз­ме. ТЬкое соотношение образов композиционно закреплено драматург гом б отчетливых структурных построениях. Кулигнн сразу же, в первый момент появления на сцене, выпадает из круга привычных для обыва­телей города Калинова людей, слышит в ответ равнодушно-насмешливую реплику Кудряша: «Ну, да ведь с то­бой что толковать! Ты у нас антик, химик!» Кулигнн (автор намекает на его реальный прообраз - выдающегося нижегородского изобретателя- самородка Кулибина) возражает: «Механик, самоучка-механик». Но важно то, что уже при первом же появлении Кулигина у него устанав­ливаются особые отношения с окружающими. Он чужой им, он стра­нен. Затем та же мысль, что и у Кудряша, мелькнет и у Бориса: «Какой хороший человек! Мечтает себе и счастлив!»

Экспозиционный эпизод ввода образа Кулигина повторится в иной форме в сцене, где Катерина впервые остается наедине с Варварой. Происходит обмен репликами:

Катерина: Отчего люди не летают!

Варвара: Не понимаю, что ты говоришь.

Это не что иное, как то же равнодушное «Нешто» и недоумение Кудряша, и тот же мотив «мечтаний», не понятых и странных прагма­тически мыслящим обывателям, лишенным идеальных представлений, полета воображения и чувства. Два центральных персонажа, таким образом, ассоциативными логически-образными и эмоциональными соотнесениями оказываются структурно и психологически связаны друг с другом.

Не случайно и то, что погибшую Катерину выносит именно Кули- гин на сцену: «Вот вам ваша Катерина. Делайте с ней что хотите! Тело ее здесь, возьмите его; а душа теперь не ваша: она теперь перед судь­ей; который милосерднее вас!»

^Внутренние связи продолжаются и здесь драматургом: ассоциатив­ная арка варьируемой, но близкой по эмоционально-образному напол­нению мысли в этот момент перебрасывается от финала пьесы к началу экспозиции: «Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жесто­кие*»-с горечью резюмирует Кулагин (действие первое), и, как эхо, как отголосок прежде высказанной мысли, звучит его последнее слово над телом погибшей Катерины:«... перед судьей, который милосерднее вас!» Финал г этот прием особенно был любим Островским - обра­щен у него к экспозиции, создавая ощущение замкнутого единства и завершенности художественной идеи.

Поэтика заглавий. Язык пьес Островского. Можно говорить не просто о заглавиях, а о поэтике заглавий пьес Островского: в их выбо­ре, бесспорно, дают себя знать некоторые повторяющиеся закономер­ности.

Во-первых, они оказываются насыщены определенной символикой, имеющей, по наблюдениям А.Ф. Лосева, бесконечно более множе­ственные смысловые и экспрессивные значения, чем метафора. Напри­мер, «Гроза» - это отражение в самом названии пьесы трагической судьбы героини, предопределенности исхода, освещающего своим ос­лепительным, фатальным светом неизбежности произошедшего обы­денную жизнь. И одновременно - образ грозного природного явления, по-своему тоже порой трагически неотвратимого в своих последстви­ях для человека. Но в пьесе еще и нравственное состояние этого чело­века, центральной героини, тоже, как гроза, стремящееся к своей кульминации: в экспозиции - предчувствие грозы, в финале - гроза и гибель героини.

Символически многозначны названия ряда прославленных пьес: «Горячее сердце», «Бешеные деньги», «Волки и овцы»;к<Таланты и поклонники», «Лес», «Пучина».

Очень часто в качестве заглавий автором использовалисьнарод­ные пословицы и поговорки. Таких произведений множество, это боль­шая часть наследия Островского. Например, «Бедность не порок», «Не в свои сани не садись», «Правда хорошо, а счастье лучше», «Сердце не камень», «На всякого мудреца довольно простоты», «Грех да беда на кого не живет», «В чужом пиру похмелье», «Старый друг лучше новых двух», «Свои собаки дерутся, чужая не приставай», «Празднич­ный сон - до обеда» и др. Следует отметить, что обращение к этому приему не связано с так называемым «славянофильским» периодом творчества. Драматург прибегал к нему не в целях только придания пьесам народного колорита, а решая более широкие художественные задачи. Такие заглавия несли в себе дополнительные смысловые зна­чения, так как использовали обобщающие формулы народной мудрос­ти. Название пьесы в этих случаях придавало произведению не просто характерный национальный колорит, но и сообщало ему логику непов­торимого, как говорил Пушкин, «образа мыслей и чувствований» на­рода.

Нередко Островский давал наименование пьесе, беря его из тек­ста произведения: оно или произносилось действующими лицами, или одновременно проявлялось как некий сквозной образ: «Лес», «Беше- 364

ные деньги», «Волки и овцы» и др. Заглавия в таких случаях подчер­кивают, акцентируют конфликт, д вижение сюжета, давая ему обобщен­ное звучание. Драматург добивался того, что уже в заглавиях чувствовалось дыхание идеи произведения, они воспринимались как часть целого, как реминисценции сложных контекстных отношений.

В связке тем что заглавие приобретало нередко характер развер­нутой сентенций, оно воспринималось и в качестве своеобразного эпиг­рафа, вступая с текстом в сложные ассоциативные связи.

Наконец, такой выбор заглавий вводил пьесу, еще до начала сце­нического действия, в особую языковую стихию, свойственную произ­ведениям Островского.

Роль языка в качестве художественного средства исключительно велика вето пьесах. Помимо достоинств драматургического мастерства: в построении сюжета, характеров, в изображении быта, в создании ос­трых конфликтных ситуаций, - на первый план у него всегда выходит язык действующих лиц, выполняющий многофункциональные задачи. Можно сказать, что автор созидает, «лепит» характеры в языке пер­сонажей не в меньшей мере, чем в сюжетном действии, в котором они принимают участие.

Кроме того, язык для Островского оказывается сам предметом изображения, приковывает внимание слушателей как себедовлеющий Kpi;

В целях создания яркого комедийного колорита Островский исполь­зует прекрасно разработанный им прежде, еще в «Банкроте», прием, когда язык вызывает к себе интерес своими выразительными неожи­данностями, словесными «выходками» и забавными кунштюками.

«Говорящие» имена и фамилии узаконил на русской сцене еще Фонвизин. Но Островский настолько изобретательно пользовался из­вестным приемом, что расширил и в чем-то даже изменил его функ­ции. Значащие фамилии, имена его героев становятся порой у него не просто характерологическим средством, а своего рода стилистической фигурой усиления экспрессии. Купец Большов у него не просто Боль­шов, а Самсон (намек на библейского могучего героя!) Силыч (!!) Большое, потом появится ГЬрдей Карпыч Торцов и Африкан Коршу­нов («Бедность не порок»), Тит Титыч Брусков («В чужом пиру по­хмелье»): домашние зовут его Кит Китыч, что звучит еще более выразительно. Иногда возникают контрастные пары персонажей, оп­ределяя движение сюжета пьесы: Беркутов - Лыняев («Волки и овцы»), Васильков - Кучумов («Бешеные деньги»), ГЬрдей и Любим Торцовы(« Свои люди - сочтемся!»). Иногда а втор действовал, созда­вая комический эффект, невероятно изощренно и весело. Так появил­ся Рисположенский у мелкий сутяга и плут. Пьяница горький, со своей постоянной репликой: «Я рюмочку выпью...», - он словно вышел из народной поговорки («Допиться до положения риз»), драматург, ис­пользовав ее, создал остроумное значащее имя-перевертыш. Глумов («На всякого мудреца довольно простоты») не просто персонаж, вполне отвечающий в поступках своему имени, но и яркий тип обще­ственного поведения, готовый продать кого угодно во имя карьеры, обобщение-символ, впервые воссозданный драматургом. Таких при­меров множество.

Интерес к колоритному, выразительному, остро комедийному язы­ку не затухает у мастера с течением времени; он продолжает неутоми­мо разрабатывать первые яркие опыты драматурга-новатора, сказавшиеся уже в «Банкроте». Как знаток русской речи, Островский не знает себе равных в драматургии, а по своим глубоким познаниям в сфере народного языка может быть поставлен рядом с Вл. Далем, П.И. Мельниковым (Андреем Печерским), Н.И. Лесковым.

4. Пьеса "Гроза"

5. Пьеса "Бесприданница"

1. Периоды и характеристика творчества Островского А.Н.

Александр Николаевич Островский (1823—1886) является одним из величайших драматургов второй половины XIX в. Его перу принадлежит 54 пьесы, каждая из которых отразила многогранность его таланта. Творческий путь Островского можно охарактеризовать следующим образом:

✓ первый период (1847—1860), имеющий следующие характеристики:

Использование гоголевских традиций;

Овладение передовой эстетикой своего времени;

Расширение тематики и усиление социальной остроты пьесы, как, например, в пьесах "Воспитанница" (1858), "Праздничный сон — до обеда" (1857), "Не сошлись характерами" (1858), "Гроза" (1856);

Создание пьес "Свои люди — сочтемся!", "Бедная невеста", "Не в свои сани не садись", комедии "Бедность не порок", драмы "Не так живи, как хочется";

✓ второй период (1860-1875), имеющий следующие характеристики:

Обращение к традициям исторической драматургии А. С. Пушкина, повышенный интерес к прошлому страны;

Убежденность в важности литературного освещения истории, так как это помогает лучше осмыслить настоящее;

Раскрытие духовного величия русского народа, его патриотизма, подвижничества;

Создание исторических пьес: "Козьма Захарьич Минин-Сухорук" (1862), "Воевода" (1865), "Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский" (1867), "Тушино" (1867), "Василиса Мелентьева" (1868);

Использование новых образов и мотивов, которые отражали и новые общественные отношения в стране, и суть мировоззрения самого автора;

Разработка жанра хроники и стихотворной трагедии;

Продолжение традиций Пушкина и Гоголя по разработке темы маленького человека в таких пьесах, как "Шутники" (1864), "Пучина", "Трудовой хлеб";

Разработка жанра сатирической комедии, отразившей русскую жизнь в период буржуазных реформ через разработку мотива противопоставления "волков" и "овец", т. е. персонажей — дельцов, хищников и их обездоленных жертв, в таких пьесах, как "На всякого мудреца довольно простоты" (1868), "Бешеные деньги" (1869), "Лес" (1870), "Снегурочка" (1873) и в комедии "Волки и овцы" (1875), созданной в третий период творчества автора;

✓ третий период (конец 70-х — начало 80-х гг. XIX века), имеющий следующие характеристики:

Продолжение разработки намеченных на предыдущих этапах тем и мотивов: сатиры на русскую буржуазную действительность, темы маленького человека;

Углубление психологизма в исследовании и раскрытии характеров и в анализе среды, окружающей героев пьес Островского;

Создание основ чеховской драматургии в таких пьесах, как "Бесприданница", "Невольницы", "Светит, да не греет", "Не от мира сего".

2. Своеобразие творчества Островского А.Н.

Своеобразие и важность творчества Островского заключаются в следующем:

✓ новаторство в тематике, жанрах, литературном стиле и образах пьес;

✓ историчность: события и сюжеты его пьес охватывают огромный исторический период развития России от Ивана Грозного до второй половины XIX в.;

✓ бытовая наполненность, погруженность сюжета в семейные, частные отношения, так как именно в них проявляются все пороки общества, и через раскрытие сути этих семейных отношений автор раскрывает и общие человеческие пороки;

✓ раскрытие конфликта двух "партий": старших и молодых, богатых и бедных, своевольных и покорных и т. п., и этот конфликт является одним из центральных в драматургии Островского;

✓ органическая связь драматизма и эпического начала;

✓ широкое использование традиций фольклора, сказок как в названиях ("Не все коту масленица", "Не в свои сани не садись", "Правда хорошо, а счастье лучше"), так и в сюжетах ("Снегурочка"), и пословица зачастую определяет не только название, но и весь замысел и идеи пьесы;

✓ использование "говорящих" имен и фамилий героев, часто продиктованное фольклорными образами и литературными традициями предшествующих авторов (Тигрий Львович Лютов из пьесы "Не было ни гроша, да вдруг алтын");

✓ индивидуализированность, сочность и яркость языка героев и самих пьес.

Творчество Островского и разрабатываемые им драматические традиции оказали сильнейшее влияние на последующие поколения драматургов и литераторов XIX и XX вв., и в частности на таких авторов, как Л.Н. Толстой, А.П. Чехов, А И. Южин-Сумбатов, В.И. Немирович-Данченко, Е.П. Карпов, А.М. Горький, А.С. Неверов, Б.С. Ромашов, Б.А. Лавренев, Н.Ф. Погодин, Л.М. Леонов и др.

3. Пьеса "Свои люди - сочтемся!"

Пьеса "Свои люди — сочтемся!", написанная в первый период творчества Островского, имеет следующие особенности :

✓ обличение деспотизма, самодурства и своекорыстия;

✓ ориентация на гоголевские традиции в литературе, что проявляется в выдвижении на первый план темы денег через описание имущественных отношений между героями с преобладанием у них жажды наживы;

✓ использование традиций "натуральной школы", что проявляется через разветвленное изображение быта купеческого сословия;

✓ в то же время отход от гоголевской поэтики исследования характера и принципов натуральной школы, что проявляется в следующем:

Сосредоточение внимания не только на раскрытии психологии героя и описании его бытовой жизни, но и на исследовании и анализе особенностей окружающей его социальной среды;

Появление персонажей, которые не имеют отношения к центральному конфликту, но способствуют яркому изображению купеческого быта;

Отказ от глубокого рассмотрения фактов действительности, а стремление к их обобщению;

Изменение сути и отношения к любовной интриге, которая подчинена главной теме — денежным отношениям выгоды, и ее возникновение у героев продиктовано материальным интересом;

✓ новизна композиции, суть которой заключается в развитии истории одного типа на разных этапах;

✓ новизна и своеобразие сюжета, который строится по принципу качелей, т. е. герои попеременно поднимаются и опускаются в своем положении;

✓ особая выразительность и индивидуализированность языка героев, который очень точно выражает комическое в данное пьесе.

4. Пьеса "Гроза"

Пьеса Островского "Гроза" — одна из самых интересных и популярных в русской драматургии. Пьеса основана на реальных впечатлениях Островского от поездки по Верхней Волге в 1856 г., в ней нашли свое выражение нравы купеческих слоев, обычаи патриархальной старины, красивейшие и богатейшие пейзажи природы Волги. Драматическое действие пьесы протекает в вымышленным городе Калинове, который, по замыслу автора, находится на берегу Волги. "Гроза" имеет следующие художественные особенности :

✓ органичное, мастерское использование картин волжского пейзажа, которые выполняют следующие важные художественные функции:

Вносят яркие краски в описание места действия пьесы, помогая читателю как можно ярче и отчетливее понять ситуацию;

Композиционно имеют большое значение, так как делают структуру пьесы законченной, цельной, начиная и завершая действие пьесы обрывистым берегом реки;

✓ сюжетное и композиционное своеобразие, которое заключается в следующем:

Замедленность темпа действия вначале, что обусловлено развернутостью экспозиции пьесы, которая выполняет важнейшую авторскую задачу как можно более подробно познакомить читателя с теми обстоятельствами, бытом, нравами, характерами и условиями, в которых впоследствии будет разворачиваться действие;

Введение в экспозицию нескольких "второстепенных" героев (Шапкин, Феклуша, Кудряш и др.), которые впоследствии будут играть важнейшую роль в развертывании конфликта пьесы;

Своеобразие завязки пьесы, которое заключается в различных вариантах ее определения, и в то же время можно назвать завязку пьесы тройной, включающей в себя осуждающие слова Кулагина в начале 1-го акта, обусловливающие развитие социальной борьбы в пьесе, диалог Катерины с Варварой (седьмое действие) и последние слова Катерины во втором акте, которые окончательно определяют характер ее борьбы;

Развитие в действии социальной и индивидуальной линии борьбы и двух параллельных любовных интриг (Катерина — Борис и Варвара - Кудряш);

Наличие "внефабульных" эпизодов, например встреча Кабанихи с Феклушой, которые выполняют функцию завершения образа "темного царства";

Развитие напряженности драматического действия в каждом новом акте;

Кульминация в середине пьесы - в 4-м акте, связанная со сценой покаяния, и ее функцией является обострение конфликта героини со средой;

Подлинная развязка в 5-м акте, где обе интриги получают свое завершение;

Кольцевое построение пьесы: события 1-го и 5-го актов происходят в одном и том же месте;

✓ своеобразие, яркость и полнота образов пьесы Катерины, Кабанихи, Дикого, Бориса, каждый из которых имеет определенный цельный характер;

✓ использование приема противопоставления характеров (Кабаниха и Дикой и остальные персонажи), пейзажей 1-го и 4-го действий и др.;

✓ раскрытие трагедийных обстоятельств жизни образованного, наполненного духовно человека в обществе "темного царства";

✓ символизм названия пьесы, которое присутствует в пьесе и как явление природы, и как некий символ, выражающий идею всего произведения, и здесь идет перекличка с грибоедовским "Горем от ума", лермонтовским "Героем нашего времени", и как имеющее переносное значение, олицетворяя грозу, бушующую в душе Катерины.

5. Пьеса "Бесприданница"

Пьеса "Бесприданница" (1878) является сороковым произведением Островского и открывает новый — третий этап в его творчестве. Пьеса имеет следующие художественные особенности :

✓ перекликается с "Грозой" по следующим пунктам:

Место действия — маленькие города на берегу Волги;

Основная тема и основная характеристика жителей — денежные мотивы, выгода;

Обе главные героини не соответствуют тому миру, в котором живут, они выше его и вступают в конфликт с этим миром, и в этом их трагедия, одинаков и конец обеих героинь - смерть, освобождающая их от пороков и несправедливости окружающего мира;

✓ имеет существенные отличия от "Грозы", которые заключаются в изменении социального положения, нравов и характеров героев, которые теперь являются современными образованными промышленниками, а не невежественными купцами, интересуются искусством, активны, амбициозны, стремятся к развитию, но тем не менее имеют свои, пусть иные, но тоже пороки;

✓ имеет связь со "Снегурочкой", которая выражается в характерах обеих главных героинь — Ларисы Огудаловой и Снегурочки, влекомых любовью к натуре с сильной волей и с такими же сильными страстями, и эта любовь является причиной смерти обеих героинь;

✓ является в жанровом отношении социально-психологической драмой;

✓ приемы, разрабатываемые Островским в данной пьесе, оказали влияние на творчество А. П. Чехова, и среди тих приемов можно назвать следующие:

Развитие таких мотивов, как пистолет, который ранее был повешен на стене, обед, в течение которого решаются судьбы героев;

Глубинный анализ человеческой души;

Объективная оценка и характеристика героев;

Символика образов;

Раскрытие неустройства жизни в целом.

Выбор редакции
Причины, этапы, ход революции
Причины, этапы, ход революции
Бунт не рождается в один день. К нему приводит действие правящих кругов или их бездействие. Не способность Николая II провести созревшие...

Йод в организме человека: роль и функции
Йод в организме человека: роль и функции
История йода Открытие йода датируется 1811 годом, элемент был открыт французом Бернаром Куртуа, который в своё время был специалистом по...

Арамейский язык, библейская энциклопедия брокгауза
Арамейский язык, библейская энциклопедия брокгауза
Вконтакте Арамеями в древности называли группу западносемитских племён, кочевавших примерно на территории современной Сирии.Язык их (а...

Компас и его виды Сколько румбов на компасе
Компас и его виды Сколько румбов на компасе
Румбы горизонта – Вот, смотрите, – начал Яков Платонович на следующий день. – На картушке деления… – Градусы, – уточнил Вася. – Да, все...
Жорж Кювье: вклад в биологию Какой вклад в науку внес жорж кювье
Жорж Кювье: вклад в биологию Какой вклад в науку внес жорж кювье
В один из дней 1795 года житель Маастрихта, голландец Хоффман производил в окрестностях города раскопки и нашел какие-то гигантские...
Работы даниэля дефо. Биография даниеля дефо. Смотреть что такое "Дефо, Даниэль" в других словарях
Работы даниэля дефо. Биография даниеля дефо. Смотреть что такое
Дефо Даниэль (1660-1731) - английский писатель и общественный деятель, автор свыше 560-ти произведений разных жанров (эссе, памфлетов,...
«Охота на банкира»: как бизнесмен Лебедев предлагает бороться с незаконным оттоком из России миллиардов долларов Об анекдоте, стоившем карьеры
«Охота на банкира»: как бизнесмен Лебедев предлагает бороться с незаконным оттоком из России миллиардов долларов Об анекдоте, стоившем карьеры
предисловие «По сути, «Охота на банкира» — квинтэссенция тех расследований, которыми мы с журналистами «Новой» занимались последние...
Совет Федерации: Кто самый богатый?
Совет Федерации: Кто самый богатый?
Удивили депутаты Заксобрания Ленобласти. Они решили скинуться по 100 руб. для помощи самому бедному своему коллеге Алексею Ломову . У...
Во сне попала под дождь: к чему снится?
Во сне попала под дождь: к чему снится?
Вода является символом эмоций в эзотерической традиции. Когда человек расстроен, он плачет — льет слезы. А к чему снится попасть под...
Новое
Популярное