- «РОБ РОЙ» (Rob Roy) США при участии Великобритании, 1995, 139 мин. Исторический фильм, драма, приключенческий фильм. Этот фильм представляется чересчур правильным в течение первого часа «бывший Оскар Шиндлер» (ирландскому актеру Лайаму Нисону… … Энциклопедия кино

Роб Рой - (Роберт Макгрегор) (Rob Roy, Robert MacGregor) (1671 1734), шотл. разбойник. Получив в 1688 г. патент на офицерский чин от короля Якова II, использовал его как прикрытие для грабежей и шантажа соседей. Запутавшись в долгах, повел настоящую войну… … Всемирная история

- (Rob Roy Рыжий Роберт) прозвище шотландского разбойника Мак Грегора, жившего около 1700 г. в Пертшире; рассказы о его жизни изукрашены в народных преданиях легендарными подробностями. Р. является героем романа Вальтера Скотта того же имени … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

Роб Рой (Rob Roy) может значить: Роберт Рой Макгрегор (1671 1734) национальный герой Шотландии. Роб Рой исторический роман Вальтера Скотта (1817). «Роб Рой, неуловимый разбойник» фильм о Робе Рое (1953). «Роб Рой» фильм с… … Википедия

Роберт Рой Макгрегор Роберт Рой Макгрегор, или Роб Рой (англ. Robert Roy MacGregor, или Rob Roy, от ирл. Raibeart Ruadh рыжий Роберт; 1671 1734) национальный герой Шотландии, разбойник, которого часто называют шотландским Робин Гудом.… … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Роб Рой (значения). Роб Рой Rob Roy … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Роб Рой (значения). Rob Roy … Википедия

Rob Halford Хэлфорд во время концерта Judas Priest Полное имя Robert John Arthur Halford Дата рождения 25 августа 1951 (57 лет) … Википедия

Роберт Рой Макгрегор Роберт Рой Макгрегор, или Роб Рой (англ. Robert Roy MacGregor, или Rob Roy, от ирл. Raibeart Ruadh рыжий Роберт; 1671 1734) национальный герой Шотландии, разбойник, которого часто называют шотландским Робин Гудом.… … Википедия

Роберт Рой Макгрегор, или Роб Рой (англ. Robert Roy MacGregor, или Rob Roy, от ирл. Raibeart Ruadh рыжий Роберт; 1671 1734) национальный герой Шотландии, разбойник, которого часто называют шотландским Робин Гудом. Содержание … Википедия

Реальность и вымысел в романе В.Скотта "Роб Рой"

роман литературный психологический исторический

Романист может выдумывать свои персонажи и их биографии, так же как он может пренебречь историческими персонажами и их подлинной биографией. Если бы Скотт решил воспроизвести в своем романе жизнь какого-нибудь малоизвестного лица с документальной точностью, то это лишь помешало бы ему быть правдивым. Но в изображении нравов документальность полезна; она поддержит художника в его поисках и поможет ему воспроизвести эту другую, более общую и важную и вместе с тем более трудную правду.

Где же кончается в романе история и начинается вымысел? И что в нем правдивее: то, что зарегистрировано документами, или то, что создано воображением?

В романах Скотта наряду с историческими персонажами фигурируют вымышленные. Отличить одни от других не всегда легко. Королева Елизавета, претендент, лорд Аргаил и т. п. не вызывают сомнении в своей историчности. Но такие малоизвестные лица, как, например, лорд Хантинглен, лорд Дэлгарно («Приключения Найджела») или лорд Оксфорд («Анна Гейерштейн»), могут с одинаковым успехом сойти и за исторические и за вымышленные персонажи. Здесь на помощь читателю приходит сам автор, указывающий свои источники в предисловиях и комментариях. Если бы не эти пояснения, едва ли кто из читателей догадался бы о том, что Роб Рой является реальным историческим лицом.

Труднее с теми персонажами, которые, не будучи историческими деятелями, то есть не сохранив после себя следов в документах, тем не менее взяты из быта, из личных воспоминаний или из рассказов современников.

Говоря о своих прототипах, Скотт писал: «Хотя это близкое сходство встречается так часто и бывает столь значительно, что может показаться, будто автор писал с натуры, а не при помощи одной только фантазии, все же мы боимся прийти к какому-либо заключению, принимая во внимание, что образ, созданный как представитель особого круга лиц, если он точно воспроизводит общие их черты, должен походить не только на «рыцаря такого-то округа», но и на какое-нибудь частное лицо. Иначе и не могло быть. Когда актер Эмери играет на сцене йоркширского крестьянина с повадками, манерами и речью, характерными для этого класса и воспроизведенными с такой правдой и точностью, те, кто не знаком с этой областью и ее обитателями, видят только общую идею, «beau ideal» йоркширца. Но тем, кто знает Йоркшир и йоркширцев, игра и манера актера почти наверно напомнят какого-нибудь тамошнего жителя с такими же манерами и внешностью и, вероятно, совершенно незнакомого актеру. Вот почему мы, в общем, склонны думать, что отдельные события романа часто воспроизводят то, что случилось в действительности, но персонажи или целиком вымышлены, или же сочетают некоторые черты, заимствованные из реальной жизни и старательно завуалированные, с чертами, целиком вымышленными»

Так Скотт сформулирует свой метод создания персонажей и вместе с тем метод исторической живописи. Отдельные черты, выхваченные из истории и современности, облегчают работу, воображения и дают картине точность и остроту, которые производят впечатление живой реальности. Но портретов в романе нет и быть не может, так как все в нем подчинено замыслу художника и сплавлено в некое единство, более правдивое, чем реальная правда жизни.

Таким образом, стоит только подвергнуть понятие исторического персонажа хотя бы предварительному анализу, как оно утрачивает свою первоначальную ясность и почти сливается с понятием вымышленного персонажа.

Но если все же нам удастся противопоставить тех и других, то это не значит, что в каждом данном романе мы сможем отделить историю от вымысла. История и вымысел распределены в равных дозах и в исторических и в вымышленных персонажах. Разница лишь в том, что для первых Скотт пользовался кое-какими биографическими данными, а для вторых эти данные ему приходилось выдумывать.

Что же касается самого сердца романа, его психологического содержания, то здесь история и вымысел смыкались в неразрывном единстве. Создавать психологию Людовика XI приходилось почти теми же средствами, что и психологию Квентина Дорварда, для Роб Роя материалов было не больше, чем для Фрэнсиса Осбалдистона, а герцог Ротсей, несмотря на свою историчность, оказался фигурой столь же вымышленной, что и кузнец Генри («Пертская красавица»).

Даже в тех персонажах, о которых имеются наиболее подробные сведения, элемент вымысла так же -- или почти так же -- велик, как и в персонажах вымышленных.

Из чего же созданы вымышленные персонажи? Если бы для них не было никаких исторических материалов то они, очевидно, не могли бы называться историческими. Значит, и романы, в которых они фигурируют, могли бы быть историческими только наполовину, а те, в которых исторические персонажи отсутствуют, и совсем не могли бы претендовать на историчность. С другой стороны, если принять во внимание громадную дозу вымысла, заключенную в исторических персонажах, то пришлось бы признать, что ни один роман Скотта историческим назвать нельзя. Это был бы вывод логический, но неверный.

Прежде всего, и для вымышленных персонажей был нужен, огромный исторический материал, хотя и другого, рода. Историзм Скотта заключался не в точном соответствии романа с документами, а в воспроизведении психологии и проблематики эпохи ее "души". А «душа» эпохи может быть выражена вымышленными персонажами так же, как и персонажами историческими. Этот вывод "подсказан самим творчеством Скотта. И все же между историческими и вымышленными персонажами есть большая и принципиальная разница.

Крупный исторический деятель известен читателю, но всякого рода историческим сочинениям. Биография его описана и рассказана много раз, и это налагает на романиста некоторые обязанности или, вернее, запреты. Романист не волен присочинять к его биографии факты, противоречащие истории, и слишком уж менять его характер ради нужд своего сюжета. Это было бы искажением истории, вызвало бы недоверие читателей и разрушило бы художественный эффект произведения. Установив этот принцип, Скотт вступил в полное противоречие с традиционным историческим романом классической эпохи, который обычно избирал своим героем крупное историческое лицо и делал с ним что хотел.

Известно, что Сократ был безобразен и не склонен к любовным интригам с молодыми девушками. Трудно себе представить Гая Юлия Цезаря изнемогающим от безнадежной любви. Ни история, ни легенда не дают оснований представлять Карла Великого в виде Селадона. Но исторический романист, избрав этих лиц своими героями, непременно должен был изобразить их пылкими и симпатичными влюбленными, полными надежд или повергнутыми в отчаяние.

Разумеется, это не было ни «ошибкой», ни легкомыслием. Таковы были законы жанра, господствовавшие в эпоху галантной литературной традиции и романической интерпретации истории.

Интерес истории заключался в том, чтобы в поведении великих мира сего обнаружить «прелестные слабости» и показать силу «нежной страсти», которой повинуются люди и боги. Цезарь был великий полководец и повелитель мира. Это было всем известно и никого не удивляло и не радовало. Но обнаружить в этом великом муже и непреклонном воине тайную любовь, восхищение перед какой-нибудь красавицей, пастушкой или придворной дамой, вскрыть тайные, романические мотивы его поведения или подвигов представлялось не только увлекательным, но и поучительным. В этом заключалась особая философия истории, связанная и с укладом придворной жизни и с антропологическими теориями века. Всякого рода «Тайные мемуары о дворе» такого-то короля и тому подобные сочинения исторического и романического характера иллюстрируют эти интересы эпохи. В разных вариантах они идут сквозь весь классицизм.

Но взгляды Скотта изменились. В 1813 году он утверждал, что «прикрасы поэтического вымысла скорее оскорбляют величие истории, чем отдают ей дань уважения», и потому «исторические персонажи можно вводить лишь эпизодически и так, чтобы не нарушать общепринятой истины».

Скотт делает различие между «философской» поэмой и «романтической» («romance»). Первая могла бы подробно рассказать, как король Альфред ввел «мудрый саксонский кодекс» и изгнал данов, но вторая должна иметь своим сюжетом не столь широкие, более разнообразные и непродолжительные события. Единственный эпизод из жизни Альфреда, пригодный для такой поэмы, -- это пережаренные им в хижине пастуха лепёшки.

И, наконец, еще одно соображение: «Каждый знает, чем должна кончиться поэма о жизни Альфреда. Как бы поэт ни старался, он может привести своих слушателей только к одному результату. Возбудить интерес такой поэмой чрезвычайно трудно».

Представления Скотта о романтической поэме но вполне совпадали с традиционными, но они характеризовали поэтику его будущего исторического романа. Приключения принца не могли стать сюжетом романа, потому что были слишком хорошо известны, а добавлять к биографии Карла Эдуарда вымышленные события было бы оскорблением истории. Наконец, эти приключения были лишь следствием события, а Скотт больше интересовался его причинами.

В романе, жанре, свободном от правил, главным героем могло быть вымышленное лицо. Что же в романе остается от истории в прямом и узком смысле этого слова?

В 1810 году появился роман Джейн Портер «Шотландские вожди». Скотт хорошо знал семью Портеров, в частности -- Джейн и ее старшую сестру Анну. «Шотландские вожди» -- исторический и патриотический роман. Задача его -- в том, чтобы прославить одного из спасителей Шотландии, ее национального героя Уильяма Уоллеса. Жизнь Уоллеса довольно подробно известна из хроник и к тому же обросла преданиями и вымыслом народного и литературного характера. Джейп Портер старалась придерживаться фактов, но иногда принуждена была добавлять романические элементы, которые она придумывала сама или заимствовала из художественной литературы, например -- из поэмы ее друга Томаса Кемпбелла «Бард Надежды». Она тщательно следовала хронологии, за исключением тех случаев (преимущественно во второй части), когда анахронизмы казались ей необходимыми для поддержания интереса. Близко следуя фактам, она, однако, изображала шотландских вождей XIII века, словно это были ее современники, так же как она изобразила бы Нельсона, если бы задумала взять его своим героем.

В романе нет «нравов», как их понимали прежде, -- ни одежды, ни оружия, никакой средневековой специфики. Правда, в предисловии Джейн Портер сообщает, что сама посетила все те места, где сражался и странствовал Уоллес, однако речь идет только о пейзажах, которым она, так же как Анна Рэдклиф, уделяет большое внимание.

«Шотландские вожди» несколько напоминают поэмы Скотта, особенно «Властителя островов». Это то же сочетание политической интриги, более или менее совпадающей с историческими фактами, и романического вымысла. Но никто бы не упрекнул Джейн Портер в том, в чем упрекали Скотта, -- в слишком большой дозе вымысла: то, что было недопустимо в поэме, считалось возможным в романе.

Читателям Джейн Портер не пришло бы в голову спросить себя, правда ли то, что рассказано в ее романе: интересные и патетические приключения, национальная борьба с англичанами, всеобщий подъем, любовь, измена и, наконец, трагическая гибель героя, спасшего свою страну, -- все это напоминало привычный галантно-героический роман, полный патриотических чувств.

Политическая деятельность королей и министров не составляет жизни всего общества, необходимые были вымышленные персонажи, чтобы показать другие социальные слои психологию низших классов, нравы, быт и культуру эпохи. Кроме того, исторические персонажи, вследствие своей немногочисленности, не могут создать массы, а общество без массы, согласно Скотту, не может быть изображено.

С вымышленными лицами романисту легче в том смысле, что он вправе наделить их любым характером и любой судьбой -- для того ли, чтобы ввести в роман психологию, не данную в исторических персонажах, или чтобы характеризовать возможности и закономерности эпохи, или, наконец чтобы воплотить свой нравственный замысел и построить сюжет. Разумеется, право это -- не произвол, и автор неизбежно подчиняется созданной им самим или его предшественниками «философии» эпохи. Но своему вымышленному герою он может поручить любую роль, чтобы изобразить частную жизнь, темные закоулки, интимные детали эпохи, о которых можно не узнать, а догадаться по скупым документам. Вымышленный персонаж может влюбляться, делать карьеру, вступать в заговоры или ошибаться в зависимости от возможностей эпохи или намерений автора.

Роман Скотта полон вымышленных персонажей. Их гораздо больше, чем собственно исторических. Но они не являются "только носителями романической интриги, а выполняют более разнообразные и более широкие функции. Скотт создавал их не для того, чтобы наряду с политической интригой построить интригу романическую.

Одни из его вымышленных героев влюблены, другие нет. Это определено не столько заранее назначенным им амплуа, сколько, как и в жизни, возрастом и обстоятельствами. Нельзя противопоставлять романических, то есть влюбленных, героев Скотта характерным и, следовательно, не влюбленным. Противопоставление характерных и романических персонажей усвоенное более ранними и более поздними литературными эпохами, не относится к романам Скотта. Он мыслил исторически, независимо от того, изображал ли он влюбленного или честолюбца, отрицательного или положительного героя. Его историзм был основой его творческого метода, а писать вне своего творческого метода он, разумеется, не мог.

Действие исторического романа могло бы протекать только в пределах частной жизни, без каких-либо указаний на исторические события или политических деятелей. Но в романе Скотта непременно присутствует политическая линия. Много ли в ней подлинных исторических "фактов или вся она создана воображением из ничтожных и сомнительных данных -- неважно. Важно то, что частная жизнь героев развивается на фоне государственной жизни страны.

«Домашняя» сторона истории была, конечно, поразительным открытием Скотта. События часто рассматриваются сквозь сознание хозяйки, сидящей у своего очага, сквозь сознание оружейного торговца или пахаря, спасающего свою жатву. Иногда кажется, что это пейзаж, рассмотренный из-под какого-нибудь близлежащего куста, так что ноги лошадей, несущих всадников в атаку, видны лучше, чем расположение войск и общая тактика боя. Однако нарочитая «близорукость» наблюдателя не противопоставлена перспективам, которые открываются стоящему высоко над событиями философу. Это происходит потому, что частная жизнь людей не противопоставлена государственной жизни страны. При всем разнообразии точек зрения исторические процессы никогда не протекают обособленно в том или ином искусственно изолированном классе. События политической жизни страны находят отзвук в самых дальних ее уголках, и нет такой хижины или замка, на которых не отразилось бы тяжким ударом или неожиданным счастьем проигранное сражение реформация церкви или дворцовый переворот.

Индивидуальные судьбы неразрывно связаны с судьбами страны. Никто не исключён из этого закона -- ни тот, кто стоит у власти, ни тот, кто бедствует в глуши. Страна представляет собою единство, раздираемое противоречиями и спаянное общими для всех интересами. С одинаковым вниманием Скотт анализирует центробежную и центростремительную силы, борьба которых происходит почти в каждом его романе.

В «Роб Рое» высшие политические интересы связывают высокородного Вернона с горным разбойником, лондонским коммерсантом, шотландским судьей и десятком других людей разных сословий, занятий и положений. На это обращает внимание сам автор. «Как странно, -- говорит юный герой романа, -- что торговые дела лондонских купцов влияют на ход переворотов и восстаний!» Ему отвечает купец, обидевшийся за пренебрежение к его сословию: «Ничуть не странно, милый мой, ничуть не странно. Это все ваши глупые предрассудки... Я читал в «Хронике» Бэкера, как лондонские купцы нажали на Генуэзский банк, и тот нарушил свое обещание испанскому королю одолжить изрядную сумму денег, а это на целый год задержало выход в море испанской Великой армады... И они окажут большую услугу государству и человечеству, если не допустят, чтобы несколько честных лордов Горной Страны очертя голову кинулись на гибель со своими бедными, ни в чем не повинными приверженцами только потому, что не могут вернуть деньги, которые давно потратили, считая их по праву своими, и если вдобавок купцы спасут кредит вашего отца, а с ним и мои кровные деньги, которые мне причитаются с "Осбалдистона и Трешема"

В словах мистера Джарви перемешивается большое и малое, так же как и в действительной жизни: судьба восстания -- с кредитом торговой фирмы, общие интересы -- с интересами частными. И в этом заключается особенность не только «Роб Роя», но и всех других романов Скотта.

Фрэнсис Осбалдистон не собирался участвовать в политических интригах претендента, но финансовые предприятия и коммерческая честь его отца вовлекли его в авантюры, смысл которых был ему самому непонятен. Подчиняясь общей необходимости, герой вступает в сложнейшие связи с окружающим миром, в своей среде и далеко за ее пределами, потому что он не один, потому что у него есть враги и друзья и потому что события общественного значения неизбежно и органически вырастают из всего людского коллектива страны и из всей массы действий, в ней совершающихся. Все предопределено и взаимосвязано, и человек, считающий себя незаметной и никому не нужной песчинкой участвует в -- потоке неотвратимых событий, изменяющих жизнь целой страны.

Связь героя со средой, в которой он осуществляет свою судьбу, присутствовала, конечно, в любом романе, кто бы ни был этот герой -- отшельник, спасающийся в своей пустыни, лесной разбойник или самовластный барон неприступного замка. Но у Скотта эта связь имела философский и принципиальный характер и потому оказалась особенностью его романов и большим художественным открытием.

«Роб Рой» занимает особое место в ряду приключенческих романов, которыми так богата литература девятнадцатого века. В нем сделана попытка показать не только приключения героев, но также происходящие в обществе экономические процессы и их влияние на социальную и политическую жизнь Англии и Шотландии. С этой целью автор постарался максимально разделить реальную историческую основу произведения и художественный вымысел, для чего предварил роман введением, в котором изложил подлинную биографию Роб Роя, существенно отличающуюся от литературной. С этой же целью действие имеет четкую хронологическую привязку - 1714 год. Эти два исторических якоря заставляют воспринимать героев романа не только как вымышленных персонажей, но как архетипы своего времени. В этом плане каждый персонаж романа чрезвычайно интересен, каждый раскрывает перед читателем определенный срез социальной структуры шотландского и английского общества начала восемнадцатого века.

Так, Уильям Осбалдистон, отпрыск древнего аристократического рода, будучи в юности лишен наследства, не поступает на королевскую военную службу, как это делали младшие сыновья древних родов еще в конце семнадцатого века. Он избирает профессию торговца и становится основателем одного из крупнейших и уважаемых торговых домов Лондона «Осбалдистон и Трешем». Фамильная честь в его понимании уже не связана со звоном клинков и ратной славой. Честь своего имени он связывает с достоинством успешного торговца, всегда вовремя производящего расчеты и скрупулёзно исполняющего принятые на себя деловые обязательства.

Баланс, кредит, процент, вексель, прибыль, убыток - таково наполнение жизни этого человека, показанного в романе достойным и успешным в отличии от его родного брата, «классического» аристократа Гилдебрандта Осбалдистона. Аристократическая часть рода Осбалдистонов с первых страниц романа несет на себе следы вырождения, торговая же являет собой сильный и здоровый побег. В сложный политический момент мятежа шотландских кланов королевскую власть поддерживает не только мужество военного корпуса. Существенная роль отведена английскому купечеству, которое сумело грамотно поддержать кредит королевского дома, принять и рационально разместить выброшенные на рынок государственные ценные бумаги. Война ведется уже не только на полях сражений. На смену дворянской аристократии идут финансисты.

Вальтер Скотт показал нам зачатки экономической военной стратегии, необходимость союза капитала и власти для достижения политической стабильности. На раскрытие этой темы работают также мотивы поездки главного героя Фрэнсиса Осбалдистона в горную Шотландию и образ шотландского компаньона торгового дома «Осбалдистон и Трешем» Никола Джарви. Благородный рыцарь в данном случае сражается не за честь прекрасной дамы (которая в романе тоже есть, разумеется), а за сохранение кредита торговым домом своего отца. Сподвижник главного героя поддерживает его не во имя высокого чувства дружбы, а опять-таки из соображений сугубо практических - не дать рухнуть сильному торговому партнеру и вернуть зависшие у него собственные денежки. При этом сугубо денежные мотивы действий героев не отменяют личной храбрости, находчивости, преданности, верности и многих других прекрасных качеств, которыми мы привыкли восхищаться в героях приключенческих романов. Герой не стал хуже оттого, что поменял фамильный герб на эмблему коммерческого предприятия. Он по-прежнему рыцарь, человек слова и чести, достойный, отважный, любящий.

Вальтер Скотт сумел «приземлить» приключенческий роман, увязать его с реальными потребностями человеческой жизни и историческим прогрессом, придать элементы социального романа, но при этом сохранить и рыцарскую, и любовную линии сюжета. В этом главное достоинство и главная особенность данного произведения, которое можно рассматривать как одну из первых ласточек английского социального романа.

С позиций современного читателя слог повествования кажется несколько тяжеловесным, а длинные, изысканные, галантные диалоги во время скачки верхом на лошадях вызывают улыбку. Но таков был литературный стиль того времени. Роман очень хорош, и как образец литературы начала девятнадцатого века, и как увлекательное произведение с яркими, живыми героями, драматическими поворотами сюжета, страстями и безнадежностью перемолотых политической мельницей человеческих судеб.

Мне не пишется… не удивляйтесь.

Потому еще одна небольшая рецензия.

Итак, давайте вернемся к классикам, пусть даже не нашим, а заграничным. Т.е. к уважаемому, думаю, всеми, дядушке Вальтеру Скотту.

Скажу честно, Скотт это вообще один из моих любимых писателей, но «Роб Рой» это одна из самых восхитительных его книг, да и книг вообще.

Итак, начнем с того о чем? Переводя на современный язык – единственный сын богатого торгаша решил, что ему с папочкой не по пути. Он, представьте себе, поэтом захотел стать (знакомо, правда?).

Как он говорит? «Я никогда не продам свою свободу за золото».

За что разгневанный папаша, недолго думая, отсылает сыночка на север Англии, к забытому давно братишке… а своим приемником решает сделать одного из многочисленных племянников. Ну чем не фэнтези? Но это не фэнтези, а самый что ни на есть исторический реализм. И хорошо написанный, кстати.

И тут-то и начинается основной сюжет. Бедный парень попадает в новый для него мир, где и религия другая (то же христианство, но тогда между католиками и протестантами было небольшое… гм… напряжение), и менталитет для него незнакомый, и люди живут совсем иначе. Встречает по дороге свою любовь, оказывается вынужденным просить помощи у предводителя местного восстания.

Ничего не напоминает? Если приглядеться, пристально, слегка напоминает «Капитанскую дочку», и напоминает неспроста. Представьте себе, наш Александр Сергеевич тоже очень даже уважал творчество Вальтера Скотта, и, по слухам, именно «Роб Рой» вдохновил его на написание КД.

И все же возвращаясь к роману. Что мне особо в нем нравится? Естественно то, что и всегда, - герои. Главный герой, Фрэнсис Осбальдистон, это, в общем-то, неплохой юноша, но слегка наивный. Из-за своей наивности и упрямства он влипает в мелкие и крупные неприятности, но тем не менее благороден, добр и даже, изредка, признает свои ошибки.

Очень интересной личностью здесь является и злодей, что вообще-то, к сожалению моему, редкость для такой литературы. Некрасивый от рождения, он тем не менее, обладает острым умом, сводящим с ума голосом, крайне вредным характером и склонностью к интригам.

Характеры, собственно, у Вальтера Скотта всегда выходили потрясающе. Здесь и добродушные, но страшно тупые кузины главного героя, и хитроватый секретарь, и различные образы слуг от верных до дерзких, и таинственная, но прямолинейная возлюбленная героя – Ди, и да, конечно, харизматический предводитель восстания Роб Рой, куда уж без него. Психологичность, узнаваемые характеры, многослойность и множество мелочей, которые полностью погружают в описанную автором эпоху. Легкий налет английского юмора, что тем не менее глубок и заставляет задуматься, из книги можно надергать при желании очень много интересных цитат.

Вальтер Скотт это вообще писатель, который над многим заставляет задуматься, хоть и в чем-то большой романтик.

Помимо этого неплохой сюжет. Дуэли, драки, девица, которую чуть было не выдали насильно замуж, интриги, обвинения в государственной измене и благородные разбойники.

Мне почему-то кажется, что в этой книге каждый, даже очень современный читатель, найдет что-то свое.

Когда автор задумал это новое посягательство на терпение снисходительной публики, его несколько смутил вопрос о заглавии: в литературе хорошее имя так же важно, как и в жизни. Заглавие «Роб Рой» предложено было покойным мистером Констеблом, чья проницательность и опытность позволили ему предугадать, что книга завоюет признание читателя.

Самое лучшее введение, какое можно предпослать настоящей повести, - это очерк жизни того замечательного человека, чье имя значится на заглавном листе и чья слава, добрая или дурная, заняла в народной памяти удивительно прочное место.

Этого нельзя приписать его знатности, потому что он хоть и был дворянином, но не высокого рода, и рождение само по себе еще не давало ему прав на главенство в клане. И подвиги его, хоть и был он предприимчив и жил беспокойной и деятельною жизнью, не могли равняться с подвигами других разбойников, не стяжавших большой известности. Своей славой он был в значительной мере обязан тому обстоятельству, что проживал у самой границы Горной Страны и в начале восемнадцатого столетия разыгрывал такие штуки, какие приписывают обычно Робин Гуду в средние века, - и это в сорока милях от Глазго, большого торгового города с почтенным университетом! Человек этот, дикой доблестью, тонкой хитростью и необузданным своеволием своим затмевавший американского индейца, жил и процветал на шотландской земле в золотой век королевы Анны и Георга I. Аддисон или Поп, по всей вероятности, сильно удивились бы, узнав, что на одном острове с ними живет личность, подобная Роб Рою, - столь странного нрава и занятий. Эта резкая противоположность между утонченной, цивилизованной жизнью по одну сторону границы Горной Страны и беззаконными, дикими похождениями, какие спокойно замышлял и совершал человек, проживавший по другую сторону этого воображаемого рубежа, создавала живой интерес вокруг его имени. Потому-то даже и сейчас

У Роб Роя был ряд преимуществ, позволивших ему обратить в преимущество и ту роль, которую он для себя избрал.

Среди них самым замечательным было его происхождение из клана Мак-Грегоров и прочная связь с этим кланом, знаменитым своими несчастьями и неукротимостью духа, заставлявшей его отстаивать себя как единый клан, целостный и сплоченный, наперекор самым суровым законам, применявшимся с неслыханной жестокостью против всякого, кто носил это запретное имя. История Мак-Грегоров повторяет историю многих коренных кланов Северной Шотландии, которые были подавлены более сильными соседями и либо истреблены, либо вынуждены ради права на жизнь отказаться от своего родового имени и принять имя своих победителей. В повести о Мак-Грегорах характерно то упорство, с каким они в самых крайних обстоятельствах сохраняли свою самостоятельность и клановое единство. История племени сводится в основном к нижеследующему (впрочем, мы должны оговориться, что наш рассказ основан во многом на предании, а потому, за исключением тех случаев, когда мы ссылаемся на письменные документы, его нельзя признать вполне достоверным).

Мак-Грегоры притязают на происхождение от Грегора, или Григория, который был будто бы третьим сыном Алпайна, короля скоттов, царствовавшего около 787 года. Поэтому их первоначальное родовое имя было Мак-Алпайны, и обычно клан их именуется кланом Алпайн. Один из их родов по сей день сохраняет это имя. Он числится среди древнейших кланов Верхней Шотландии, и не подлежит сомнению, что племя это - кельтского происхождения и одно время владело обширными землями в Пертшире и Аргайлшире, которые оно неразумно продолжало удерживать в силу coir a glaive, то есть по праву меча. Между тем его соседи, графы Аргайлы и Бредалбейны, ухитрились включить занятые Мак-Грегорами земли в те дарственные грамоты, которые они легко получали от короля, и таким образом создали для себя юридическое право владения, не слишком сообразуясь с его справедливостью. Каждый раз, как представлялся случай потеснить или истребить соседей, они кое-что прирезали к своим владениям, присваивая под видом королевского дара земли менее цивилизованного соседа. В ограблении клана Мак-Грегоров, говорят, особенно преуспевал некий сэр Дункан Кэмбел из Лохоу, известный в Шотландских горах под именем Донаха Дунан Хуррейда, то есть Черного Дункана Капюшона, ибо ему угодно было щеголять таким головным убором.

Обреченный клан, постоянно несправедливо сгоняемый со своих земель, отстаивал свои права силой и не раз добивался победы, которой пользовался довольно жестоко. Такое поведение, хоть и естественное для той страны и того времени, нарочито изображалось в столице как следствие неукротимой и врожденной жестокости, против которой якобы не было другого средства, как только обрубить корни и ветви племени Мак-Грегоров.

Акт Тайного совета, изданный в Стерлинге 22 сентября 1563 года, в царствование королевы Марии, дает право самым могущественным лордам и предводителям кланов преследовать клан Мак-Грегоров огнем и мечом. Подобный приказ от 1563 года не только предоставляет те же полномочия сэру Джону Кэмбелу из Гленорхи, потомку Дункана Капюшона, но запрещает верноподданным принимать под свой кров кого бы то ни было из клана Грегоров, помогать им или давать под каким бы то ни было предлогом еду, питье или одежду.

Жестокое деяние клана Грегор, совершенное им в 1589 году, - убийство Джона Драммонда из Драммондерноха, лесничего королевских лесов в Гленартни, - приводится везде и всюду со всеми страшными подробностями. Голову убитого отрубили, и клан поклялся над нею нести круговую поруку за преступление. Это вызвало новый акт Тайного совета, с призывом к новому крестовому походу против «дурного клана Грегор, издавна погрязающего в крови, убийствах, воровстве и грабеже»: этим актом выдавались патенты на преследование клана огнем и мечом сроком на три года. Освещение этого частного факта читатель найдет во введении к «Легенде о Монтрозе».

Немало было и других случаев, когда Мак-Грегоры выказывали презрение к закону, который часто жестоко преследовал их и никогда не брал под защиту. Пусть они постепенно лишились своих владений и всех обычных средств добывать себе пропитание, но все же нельзя было ожидать, что они спокойно умрут с голода, пока у них оставалось последнее средство - отбирать у пришельцев то, что они по праву почитали своим. Так изощрились они в хищных набегах и свыклись с кровопролитием. Их страсти легко воспламенялись, и при некотором давлении со стороны могущественных соседей нетрудно было, по красочному шотландскому выражению, «натравить» их на любое беззаконие, из которого хитрые подстрекатели извлекали выгоду, а вся вина и кара оставалась на долю невежественных Мак-Грегоров. Эту политику подстрекательства диких горных и пограничных кланов к нарушению мира в стране историки считают опаснейшим знамением своего времени и видят в Мак-Грегорах ее послушное орудие.

Несмотря на суровые преследования, осуществлявшиеся точно так, как они были замышлены, кое-кто из Мак-Грегоров еще удерживал владения, и в 1592 году клан числит своим вождем Алластера Мак-Грегора из Гленстрэ. Говорят, он был смел и предприимчив, но, судя по его предсмертной исповеди, кажется, заводил частые и отчаянные ссоры; одна из них в конечном счете оказалась роковой для него и для многих его приверженцев. То была знаменитая битва при Гленфруне, у юго-западного берега Лох-Ломонда, в окрестностях которого Мак-Грегоры еще удерживали власть по coir a glaive, то есть по праву сильнейшего, как упоминалось выше.