Каждый раз, когда я прохожу по , моё внимание привлекает этот странный дом. Шестиэтажная пятиэтажка. Сначала я думала, что дом построен на месте какого-то старого здания, разрушенного бомбёжкой в войну. Но оказалось, он построен ещё раньше. Это дом-эксперимент, созданный для борьбы с традиционны бытом с помощью послереволюционной коммуны. Без кухонь, один санузел на весь этаж, хотя предусматривались комнатки для домработниц (интеллигенция же не может сама себе мыть окна и чистить единственный на этаже сортир). Спроектировал этот эксперимент А.А. Оль, один из авторов "Большого дома" на Литейном, 4, и милых трёхэтажных домиков на зеленой тогда окраине города - в Лигово и Сосновой поляне, предназначавшихся для ушедших на покой партийных деятелей.

Дом на углу Графского и Рубинштейна был построен на паях и назначался по первоначальному плану для технической интеллигенции. Но так случилось, что проживала в нём в основном интеллигенция творческая.

Тут, в квартире № 30, на пятом этаже, проживала женщина, чей барельеф теперь вмонтирован в стену дома. С 32 по 43 год - чуть более десяти лет. Для неё этот дом - дом потерь. Именно в этот период она потеряла трёх детей, двух мужей. С первым, она правда была уже в разводе, что не помешало органам ОГПУ арестовать её, когда бывшего мужа расстреляли обвинив в заговоре. Саму Ольгу спас своим заступничеством Александр Фадеев, который в тот момент был в фаворе у власти.

В 39-м Берггольц была освобождена и реабилитирована. А в августе 41-го она приходит на радио и спрашивает, чем она может помочь. В 42-м от голода умирает её второй муж, но Берггольц продолжает работу на ленинградском радио. Репортажи с фронта, стихи. Всё, чем она могла поддержать ленинградцев, это своим почти ежедневным обращением к ним.

Кто-то удивится - как так? Коммунисты сделали ей столько зла, а она... А она могла понять, что большинство в осаждённом Ленинграде вовсе не коммунисты, а такие же как она страдающие люди, которые живут на грани срыва, на шатком равновесии жизни и смерти от голода и холода, а порой и просто от паники. Именно они больше всего нуждались в её помощи, хотя бы - в её голосе, который не давал потерять надежду окончательно.

В советское время Берггольц, хотя и признавали и даже вручали награды, но недолюбливали, считая её стихи слишком мрачными и маложизнерадостными. "Слишком много страдания в её стихах" - упрекали критики. Так не полагалось.

После войны была другая жизнь, был третий муж, но не было детей - тот выкидыш после побоев в ОГПУ оказался роковым. Берггольц иногда печатали, даже экранизировали два произведения "Дневные звёзды" и "Первороссияне", но большинство её произведений опубликовано только после 1990 года, через 15 лет после её смерти.

Возлядовская А.М.

В 1929–1930 гг. в Ленинграде на улице Рубинштейна, 7 по проекту архитектора А. А. Оля был возведен дом-коммуна гостиничного типа, описанный поэтессой О. Ф. Берггольц:
«Его официальное название «Дом-коммуна инженеров и писателей». А потом появилось шуточное, но довольно популярное в Ленинграде прозвище - «Слеза социализма». Нас же, его инициаторов и жильцов, повсеместно величали «слезинцами». Мы, группа молодых (очень молодых!) инженеров и писателей, на паях выстроили его в самом начале 30 х гг. в порядке категорической борьбы со «старым бытом»... Мы вселились в наш дом с энтузиазмом... и даже архи непривлекательный внешний вид «под Корбюзье» с массой высоких крохотных клеток-балкончиков не смущал нас: крайняя убогость его архитектуры казалась нам какой-то особой строгостью соответствующей времени».

У «слезы социализма» было множество недостатков, которые вынуждена была признать даже такая убежденная его сторонница, как Берггольц: «Звукопроницаемость же в доме была такой идеальной, что если внизу, на третьем этаже… играли в блошки или читали стихи, у меня на пятом уже было все слышно вплоть до плохих рифм. Это слишком тесное вынужденное общение друг с другом в невероятно маленьких комнаткахконурках очень раздражало и утомляло»
В общем, как говорили сами «слезинцы», «фаланстера на Рубиштейна, 7» не состоялась.
дание в стиле раннего конструктивизма спроектировал в 1927 году архитектор А. А. Оль. Он целиком подчинил внутреннюю планировку корпуса его функциональному назначению. Фасад у дома сдержанный, со сдвоенными балкончиками. Дом-коммуну построили ударными темпами, за два года: из дешевых материалов и без звукоизоляции. Жилище на бывшей Троицкой улице походило на гостиницу: 52 квартиры без кухонь и удобств соединялись длинным коридором, связывавшим две входные лестницы. Имелись общие для всех жильцов комнаты отдыха, детский сад, душевые и парикмахерская. В доме существовал и мало кому нужный солярий, где под скупым северным солнцем коммунары сушили белье, выращивали цветы, а дети катались на трехколесных велосипедах.
В голодные времена гордостью была коммунальная столовая. Жильцы сдавали свои продовольственные карточки в администрацию, платили 60 рублей - и ни забот, ни хлопот. С отменой продовольственных карточек (в 1935 году) столовая стала не нужна. Сметливые «слезинцы» несмотря на отсутствие кухонь, научились кашеварить на примусах и керогазах, установив их на подоконники. Постепенно жильцов стали раздражать маленькие квартирки, больше похожие на собачьи конурки, чем на человеческое жилье.

Просуществовав несколько лет, коммуна распалась. Идеи равенства, братства и свободы не прижились в коммунальном хаосе. Жительницей коммуны с 1932 по 1943 год была писательница Ольга Федоровна Берггольц - об этом свидетельствует мемориальная доска на доме. Отсюда ее увозили в 1937-м в Большой дом; тут перед войной умерли ее дочери - Майя и Ира; здесь угас от голода в блокаду ее муж: литературовед Николай Молчанов. Здесь она стала знаменитой благодаря передачам на радио блокадного Ленинграда. В квартире Берггольц и ее мужа Николая Молчанова, как и в большинстве других, принято было пить чай только из граненых стаканов - ни сервизов, ни тем более скатертей коммунары не держали.

Этот дом на улице Рубинштейна мгновенно бросается в глаза - очень уж лаконичным выглядит он на фоне нарядных, щедро декорированных зданий XIX века: голые стены без украшений, крохотные балкончики, строгие геометрические формы... "Дом Радости" - любовно называли его сразу после постройки. "Слеза социализма" - окрестили его острословы уже через несколько лет. Можно даже сказать, что этот дом напоминает историю молодого советского государства в миниатюре: то же самое несоответствие грандиозного утопического замысла и суровой реальности...

Дом-коммуна инженеров и писателей (именно так он назывался официально) был спроектирован талантливым архитектором Андреем Олем (учеником легендарного Федора Лидваля) в конце двадцатых годов в актуальном конструктивистском стиле. Стоит заметить, что, несмотря на кажущийся контраст с окружающей застройкой, архитектор тщательно вписал свой дом в пейзаж: и высотностью, и формой фасада дом повторяет соседние здания. Никаких кричащих элементов и выпирающих мансард, как у нынешних архитекторов.

Проект этот лучше всяких документальных свидетельств способен рассказать об идеалах молодого советского государства. Например, в квартирах совсем не предусматривались кухни: предполагалось, что творческая интеллигенция не должна размениваться на такие мелочи жизни, как приготовление пищи. Питаться жильцы должны были в просторной столовой, которую архитектор спроектировал здесь же, в доме: сдаешь в столовую продуктовые карточки, платишь 60 рублей - и можешь больше не беспокоиться о хлебе насущном. Также в комплекс "Дома радости" входили детский сад, парикмахерская и даже библиотека, а на крыше дома располагался солярий, где жильцы могли загорать, а их детишки - кататься на велосипедах (для этого крыша была снабжена высокими бортиками). Одним словом, Дом-коммуна был настоящим прорывом в борьбе со "старым бытом". Строился он, кстати, не на государственные средства, а на паи будущих жильцов. Вырос быстро, за два года: в 1929-м строительство началось, а уже в 1931-м первые жильцы отпраздновали новоселье. В доме разместились 52 квартиры и столовая на 200 мест.

Изнутри дом больше всего походил на гостиницу: двери небольших двухкомнатных квартир (были и побольше - в три-четыре комнаты) выходили в общий коридор, который оканчивался общей зоной с душевыми кабинками (личные ванные комнаты тоже исключили из проекта как буржуазный пережиток). Да что там, даже гардероб был общим: жильцы оставляли пальто и шубы на первом этаже и поднимались в свои квартиры уже налегке.

Сначала в доме действительно жилось радостно и весело. Двери комнат практически не запирались, а жильцы то и дело ходили друг к другу в гости или проводили время в многочисленных общих помещениях. «В доме было шумно, весело, тепло, двери квартир не запирались, все запросто ходили друг к другу, - вспоминала поэт Ида Наппельбаум, которая тоже жила в Доме. - Иногда внизу в столовой устраивались встречи с друзьями, с гостями, приезжали актеры после спектаклей, кто-то что-то читал, показывали сценки, пели, танцевали. В тот период впервые после суровой жизни последних лет военного коммунизма стали входить в быт советских людей развлечения, танцы, елки...». Творческой атмосфере способствовало и то, что жильцами дома были самые знаменитые писатели, поэты, режиссеры того времени: поэт Ольга Берггольц с семьей, автор повести "Сорок первый" Юрий Либединский, поэт Вольф Эрлих (именно ему Есенин посвятил легендарное предсмертное стихотворение "До свиданья, друг мой, до свиданья..."), писатель и драматург Александр Штейн и многие, многие другие люди, чьи имена сейчас почти забыты, а тогда гремели на всю страну. Чай пили из граненых стаканов, сервизов и скатертей дома не держали, да и занавески большинством обитателей считались мещанскими пережитками.

Но продолжалось это счастье не слишком долго. Времена настали невеселые: очень многие обитатели Дома Радости покинули Дом, став жертвой печально известной 58-й статьи. Характерна в этом смысле судьба самой известной обитательницы Дома, Ольги Берггольц (сейчас на фасаде висит мемориальная табличка в ее память): именно отсюда ее в 1937-м увезли в Большой дом как участницу "контрреволюционного заговора" (стандартная для тех времен формулировка), именно здесь в страшные дни блокады умер от голода ее муж, литературовед Николай Молчанов.

«Если ж кто угрюм и одинок,
Вот мой адрес - может, пригодится? -
Троицкая, семь, квартира тридцать.
Постучать. Не действует звонок», -

Писала Берггольц в стихотворении "Дальним друзьям" (улица Рубинштейна тогда называлась Троицкой). Одним словом, даже по сугубо политическим причинам дом №7 очень скоро перестал быть Домом Радости.

Однако были и другие, гораздо более прозаические, причины. Жильцы быстро устали от коммунального быта с минимумом личного пространства, от унылой еды в общей столовой, от потрясающей звуконепроницаемости стен ("Она была такой идеальной, что если внизу, на третьем этаже… играли в блошки или читали стихи, у меня на пятом уже было все слышно вплоть до плохих рифм", - вспоминала Берггольц). Постепенно каждый жилец стал обосабливаться кто во что горазд: покупали плитки и примусы, пытались организовать в крошечных квартирках импровизированные кухни... В связи со всем этим та же Ольга Берггольц метко охарактеризовала бывший "Дом радости" "самым нелепым домом в Ленинграде".

В шестидесятых годах дом на Рубинштейна, 7 окончательно утратил признаки коммуны: в ходе капитального ремонта коридорную систему переоборудовали, квартиры снабдили кухнями и ванными комнатами, а общие помещения, наоборот, убрали. Остался лишь фасад с крохотными клетками-балкончиками - такими же малофункциональными, как и все остальное в Доме...

Немного о домах-коммунах

Впрочем, "Слеза социализма" была еще не самым смелым проектом дома-коммуны. Некоторые архитекторы-конструктивисты в те времена всерьез писали о зданиях, в которых должно проживать "одинаковое количество мужчин и женщин", "в одинаковых условиях, не выделяясь в особые этажи или корпуса". Проекты таких домов-коммун предусматривали двухкоечные спальни для семейных пар и четырехкоечные "холостые кабины". Пищу в такие дома должны были доставлять с ближайших фабрик-кухонь (еще одно ныне забытое изобретение раннего социализма), а одежду жильцы должны были хранить в специальных "туалетно-вещевых комнатах".

Самые смелые архитекторы (например, Н.С. Кузмин) шли еще дальше: согласно их проектам, дом-коммуна должен был состоять из общих спален на шесть человек, а женатые коммунары могли уединяться в "двуспальню" или "кабину для ночлега" - но не каждую ночь, а в порядке очереди (соответствующие графики предполагалось вывешиваться тут же - телепроект "Дом-2" отдыхает!). Неизвестно, читал ли Н.С. Кузмин роман Замятина "Мы" (1920-й), но приметы быта замятинской антиутопии он собирался воплотить почти что в точности. Правда, реализовать замыслы так и не удалось: специальное постановление "О перестройке быта" от 16 мая 1939 года осудило такие крайности.

В Петербурге представили книгу «Слеза социализма. Дом забытых писателей» — о доме на улице Рубинштейна, 7, построенного в 30-е годы минувшего века. Про «Слезу социализма» — дом на улице Рубинштейна, бывшей Троицкой — творение архитектора Андрея Оля — мы знаем, что это был дом-коммуна, куда поселились молодые советские литераторы. Самая известная жилица дома — Ольга Берггольц, на доме теперь мемориальная доска. Но кто были остальные жильцы? Историю судеб забытых, а некогда весьма известных тринадцати писателей собрал под одной обложкой Евгений Коган.

Евгений сам по себе человек замечательный - он с женой уже несколько лет держит в Тель-Авиве русский книжный магазин «Бабель», в котором каждый день - лекции и встречи с писателями. Кроме того, ему повезло родиться в Ленинграде в «Слезе социализма» в 1974 году и прожить тут 32 года - достаточно много лет, чтобы познакомиться с Идой Наппельбаум - дочерью Моисея Наппельбаума, фотографа, благодаря которому мы ныне представляем себе поэтов Серебряного века и первых лет революции. Ида Моисеевна была для Жени сначала «старенькой соседкой, которая занимала квартиру двумя этажами ниже нас», потом уже, спустя годы Евгений Коган всерьез заинтересовался - кто же были другие обитатели замечательного дома. Однажды Евгений перешел улицу Рубинштейна и пришел в жилконтору - она как раз располагалась через дорогу. Там ему любезно выдали домовую книгу за тридцатые годы, он нашел там тринадцать фамилий, напротив которых в графе «профессия» значилось - писатель, поэт, литератор. И работа над книгой началась.

«Слеза социализма» Дом забытых писателей" построена так - сначала собственно о доме и его создателе архитекторе Андрее Оле, а потом - о каждом из писателей. Главы - это номера квартир. Андрей Оль, кстати, сам должен был въехать в свежепостроенное здание без индивидуальных кухонь и с ваннами на этаже, но в последний момент передумал и переехал в нормальную петербургскую квартиру. А в дом на тогда еще Троицкой заселились молодые люди.

«Мы в новый дом въезжали. Провода/Еще висели до полу. Известка/ Скрипела под ногами. Знак труда - / Незавершенного - везде являлся жестко/ И радостно… И терпко пахло краской,/Дымком растопок, счастьем и замазкой», - писала Ольга Берггольц.

Дом был создан так, чтобы и раздевалка с вешалками, и столовая с кухней были общими - жильцы раздевались внизу, вещи оставались под присмотром швейцара, кухонную утварь все сдали в столовую, туда же - карточки. Правда, вскоре стало ясно, что каждой семье хочется разнообразия - собственноручно приготовленной еды. Доски положили на ванные, туда водрузили примусы и электроплитки. Оказалось, что у дома жуткая звукоизоляция и слышны даже, как тоже писала Берггольц «плохие рифмы». Оказалось, что пеленок все больше, а сушить их негде. В общем, в итоге коммуна превратилась в «слезу социализма».

Кстати, в книге немало любопытных фактов - такие дома собирались строить повсеместно, чтобы граждане как можно скорее отринули старый быт, поэтому в советской печати все это широко обсуждалось, устраивались выставки архитектурных проектов, в Смольном, к примеру. Домохозяйки писали в газету с просьбой помочь им «покончить с кухней». Некий тов. Нешель, который «упорно думал над этим вопросом», предлагал, чтобы в доме было все, вплоть до лечебницы с родильным отделением, выступал против общежитского типа, чтобы у людей были отдельные комнаты. Но вот тов. Никитина настаивает на отдельных комнатах только для семейных, всем остальным - общежития, причем дети должны быть отделены от родителей, питание - обобществленным, заработок жильцов должен поступать в общую кассу. «Только на ночь детей можно отпускать к родителям», - смягчает предложения гражданки другой гражданин - «домработник тов. Поляков».

Вот в такой передовой дом-коммуну въехали молодые литераторы, у многих за плечами - опыт гражданской войны и у всех - вера в то, что они строят самое лучшее на свете и справедливое общество. «Эти люди ничего не знали об антимире», - словами советского фантаста и уникального блокадного поэта Геннадия Гора из книги «Замедленное время» начал разговор об обитателях дома Евгений Коган, представляя книгу в музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме. Мы, зная, что их ждет Большой Террор, война и блокада, что многим из них не удастся выжить и дожить хотя бы до окончания войны, видим их восторженность по-другому, а стихи, прославляющие чекистов и военный коммунизм, вызывают у нас странные чувства. Но мы знаем об антимире, а молодые жильцы дома-коммуны думая, что приближают настоящий социализм, лишь приближали антимир, вольно или невольно. И многие сгинули в нем.

«Я мечтаю найти чертеж этого дома, - говорит Евгений. - Чтобы восстановить - какая квартира где располагалась, чертежей нет, да и квартир было больше - 52, после ремонта стало 38».

В книге о «Слезе социализма» Евгений Коган собрал под одной обложкой биографии жильцов дома - молодых писателей и поэтов - Савелия Леонова, Петра Сажина, Вольфа Эрлиха, Иоганна Зельцера, Иды Наппельбаум, Михаила Фромана, Михаила Чумандрина, Ольги Берггольц, Дмитрия Левоневского, Юрия Либединского, Николая Костарева, Павла Евстафьева, Александра Штейна, -главы их прозы, стихи, поэмы, а также газетные статьи тех лет, где столь же молодые литературные критики безжалостно громили или, что реже, хвалили их творчество. Из книги Когана мы узнаем поразительные и трагические детали биографий, читаем стихи и прозу молодых «слезинцев», которые искренне верили в светлое будущее.

Велик и прост

Расчет советских будней,

Хоть враг глядит

Из каждого куста.

Мы входим в песнь,

И песня - многолюдней.

Мы в жизнь идем,

И эта жизнь - проста.

Так писал «слезинец» романтик Вольф Эрлих, для которого чекисты в кожанках были рыцарями без страха и упрека. В 1935-м он отправится на Дальний Восток - работать над сценарием «Волочаевских дней», картину, созданную на «Ленфильме», покажут в начале 1938 года, но имя Эрлиха в титрах упомянуто не будет - в конце лета 1937-го его арестуют, в ноябре - расстреляют в Ленинграде, обвинив в принадлежности к троцкистской террористической организации. Реабилитируют в 1956-м.

Книгу о «Слезе социализма» издали очень маленьким тиражом - 500 экземпляров, так что, не успев появиться, она уже становится библиографической редкостью. А жители дома борются против открытия в нем очередного ресторана на популярной ресторанной улице Рубинштейна.

Этот серый многоквартирный дом в Санкт-Петербурге, вернее, Ленинграде должен был символизировать новый быт гражданина советской страны – скромный, без излишеств, организованный по принципу коммуны. И заселили туда ни абы кого, а молодых литераторов. Однако время показало, что такие особенности жилья, как «все общее» и «туалет на этаже» – вовсе не шаг в будущее, а глупость. Неслучайно горожане этот дом практически сразу стали называть «Слеза социализма».

Экспериментальная коммуна

Cтоль странную для современного человека, но вполне логичную для строителя коммунизма идею воплотила в жизнь группа молодых инженеров и писателей по проекту известного архитектора Андрея Оля.

Многоквартирный дом на улице Троицкой (сейчас – Рубинштейна) должен был представлять собой коммуну и символизировать борьбу со старым, буржуазным бытом. Новый же быт, по мнению создателей, выглядел так: туалет не в каждой отдельной квартире, а общий – на этаже, столовая тоже общая, а акустика – замечательная (прямо, как в московском общежитии из «12 стульев» Ильфа и Петрова). Ведь пролетарским писателям нечего друг от друга скрывать!

Дом спроектирован в стиле конструктивизма и состоит из 52 квартир. На одной стороне у него пять этажей, на другой – шесть, а крыша – двойная: скатная часть шестого этажа переходит в плоскую пятого. На этой площадке, по задумке авторов проекта, можно гулять и (если повезет с погодой) загорать.

На первом этаже, помимо столовой на 200 человек и общего кухонного блока, предполагались библиотека-читальня и детские комнаты.

Начало строительства ознаменовалось статьей, вышедшей в «Бытовой газете» с громким заголовком «От дома-крепости к дому-коммуне». В ней рассказывалось, что это будет переходный вариант от индивидуалистских буржуазных хором к общественным коммунам будущего.

Работа началась в 1929 году и в 1931-м в дом уже заселились первые жильцы – советские литераторы и инженеры. Они были молоды, наивны и преисполнены веры в светлое будущее. Обедать в общей столовой, а загорать и сушить детские пеленки на общей крыше им поначалу казалось очень романтичным. Нет отдельного санузла? Да это не главное! Важнее то, что очень скоро страна придет к коммунизму. Именно так рассуждали члены экспериментальной коммуны.

В первые два года хозяйкам дома даже не нужно было готовить: каждая семья сдавала в столовую продовольственные карточки, вносила деньги на месяц вперед и за это подучала трехразовое питание. Также в доме был платный буфет, в котором работали попеременно сами литераторы.

Без слез не взглянешь

Но очень скоро молодые жильцы поняли, что быт – вовсе не второстепенная часть жизни. Со временем осознание этого становилось все острее, ведь в молодых семьях стали рождаться дети, что требовало и наличия отдельной ванны, и кухни, и тишины. Но было уже поздно, так что пришлось жильцам мириться с теми бытовыми условиями, которые они сами буквально несколько лет назад так восхваляли. Одежду и пеленки развешивали на общей крыше, поскольку балконы были маленькие и их было мало. Нарезали овощи и раскатывали тесто на подоконнике в комнате, поскольку общая кухня не вмещала такого количества хозяек.

Ленинградцы тут же окрестили новое здание «Слезой социализма», а его обитателей – «слезинцами». Это был намек и на их жалкий быт, который мог вызывать только слезы, и на то, что, как оказалось, в здании, помимо прочих «радостей», постоянно случались протечки. Надо сказать, даже сами жители дома между собой его так называли, ведь теперь они уже открыто критиковали все его неудобства. Даже убежденная комсомолка, поэтесса Ольга Берггольц, жившая в «Слезе» до 1943 года, не раз подвергала ее критике, называя «самым нелепым домом в Ленинграде».

Кстати, в числе жильцов дома были такие известные советские писатели, как Вольф Эрлих, Павел Астафьев, Александр Штейн, однако еще больше было не менее талантливых, но не таких именитых. Впоследствии Евгений Коган даже издал книжку под названием «Дом забытых писателей». В ней он собрал произведения, написанные этими молодыми советскими авторами на рубеже 1920-30-х годов, многие из которых с тех времен так и небыли напечатаны.

Светлого будущего не получилось

Во время Великой Отечественной жильцы дома, как и остальные горожане, пережили блокаду. Здесь случилось немало смертей – например, от голода умер второй муж Ольги Берггольц.

В начале 1960-х власти, наконец, догадались сделать в «Слезе» перепланировку. У каждой квартиры появились собственная кухня и санузел. Такие общественные заведения, как столовая, читальня и парикмахерская, исчезли.

Сейчас в доме живут в основном потомки тех самых писателей и инженеров, которые когда-то верили в светлое будущее, выживали в блокаду и сохранили природную интеллигентность.

Некоторое время назад жильцы обратились к городским властям с просьбой открыть на первом этаже дома Центр патриотического и культурного воспитания имени Ольги Берггольц, который знакомил бы молодежь с историей этого здания, его знаменитых жильцов-блокадников и воспитывал бы любовь к родному городу и своей стране.

Несмотря на неприглядный вид, «Слезу социализма» власти решили не сносить. Дом получил статус памятника архитектуры, ведь его история очень интересна и поучительна для потомков.

Возможно, наши потомки сложат про этот дом какие-нибудь мистические истории, и он войдет в список