С. СМИРНОВ

ИЗ КНИГИ «БРЕСТСКАЯ КРЕПОСТЬ»

ГАВРОШ БРЕСТСКОЙ КРЕПОСТИ
ГЕРОИЧЕСКАЯ СТРАНИЦА
КРУГ СЛАВЫ

И ныне над Бугом возвышаются развалины Брестской крепости, руины, овеянные воинской славой, ежегодно тысячи людей со всех концов нашей страны приезжают сюда, чтобы возложить цветы на могилы павших бойцов, отдать дань своего глубокого уважения беззаветной мужественности и стойкости ее защитников.
Оборона Брестской крепости, как и оборона Севастополя и Ленинграда, стала символом стойкости и бесстрашия советских воинов, навечно вошла в летопись Великой Отечественной войны.
Кто может остаться равнодушным, услышав сегодня о героях Брестской обороны, кого не тронет величие их подвига?!
О героической обороне Брестской крепости Сергей Смирнов впервые услышал в 1953 году. Тогда считалось, что все участники этой обороны погибли.
Кто они, эти неведомые, безымянные люди, показавшие беспримерную стойкость? Быть может, кто-либо из них жив? Вот те во¬просы, которые волновали писателя. Началась кропотливая работа по сбору материалов, требующая много сил и энергии. Приходилось распутывать сложнейшие переплетения судеб и обстоятельств, чтобы восстановить картину героиче¬ских дней. Писатель шаг за шагом преодолевает трудности, распутывая нити этого клубка, отыскивая очевидцев, участников обороны.
Так, задуманная вначале как серия очерков, «Брестская крепость» превратилась в грандиозную по охвату событий историко-литературную эпопею. В романе совместились две временных плоскости... Минувшие дни и современность встали рядом, раскрывая всю красоту и величие советского человека. Перед читателем проходят герои обороны: удивительный в своем упорстве и стойкости майор Гаврилов, сражавшийся до последнего патрона; полный светлого оптимизма и яростной неу¬страшимости рядовой Матевосян; маленький трубач Петя Клыпа - бесстрашный и самоотверженный паренек. А рядом с этими героями, чудом оставшимися в живых, перед читателями проходят образы погибших - безымянные бойцы и командиры, женщины и подростки, принимавшие участие в схват¬ках с врагами. О них известно очень немного, но и эти скупые факты заставляют поражаться стойкости брестцев, их беззаветной преданности Родине.
Сила произведения Сергея Смирнова - в строгости и простоте, с которой писатель излагает драматические события. Его суро¬вая сдержанная манера повествования еще больше подчеркивает всю значительность подвига, со¬вершенного защитниками Брестской крепости. В каждой строке этого произведения чувствуется глубокое уважение писателя к этим простым и в то же время необыкновенным людям, восхищение их мужеством и отвагой.
«Я был участником войны и не¬мало видел в те памятные годы - пишет он в очерке, предпосланном роману, - но именно подвиг защитников Брестской крепости, как бы новым светом озарил все виденное, раскрыл мне силу и широту души нашего человека, заста¬вил с особой остротой пережить счастье и гордость сознания принадлежности к великому, благородному и самоотверженному народу...»
Память о подвиге героев Бреста никогда не умрет. Книга С.С. Смирнова, удостоенная в 1965 году Ленинской премии, вернула стране имена многих погибших героев, помогла вос¬становить справедливость, вознаградить мужество людей, отдавших жизнь во имя Родины.
Каждая историческая эпоха создает произведения, отражающие дух своего времени. Героичес¬кие события гражданской войны нашли свое воплощение в фурмановском «Чапаеве», в кристально чистом романе Островского «Как закалялась сталь». О Великой Отечественной войне написано немало замечательных книг. И среди них достойное место принадлежит сильной и смелой книге С. С. Смирнова. Герои «Брестской крепости» встанут рядом с бессмертными образами, созданными Д. Фурмановым и Н. Островским, как символ беспримерной преданности Родине.

(его сын), постепенно стерлась из средств массовой информации, выросло поколение, которое понятия не имеет о том, что был такой человек, была такая книга. Речь идет о "Брестской крепости". В 50-е годы Сергей Смирнов нашел живых героев Брестской твердыни, рассказал об их судьбах, а в 55-м по совету Ираклия Андроникова сделал радиопередачу, которую слушала буквально вся страна . После смерти Сталина Сергей Смирнов первым сказал, что далеко не все военнопленные были изменниками. Писатель утверждал, что многие пострадали безвинно. За эти усилия вернуть доброе имя тысячам фронтовиков Сергей Смирнов уже заслужил низкий поклон. В результате многолетних поисков и расследований вышла книга, за которую автору была присуждена Ленинская премия. Но скоро по указанию Суслова набор был рассыпан, и почти два десятка лет "Брестская крепость" не издавалась... Через 18 лет она была переиздана, не могу не упомянуть людей, которые сделали это: последнее издание - Валентин Осипов, издатель, который добился того, что эта книга была переиздана к годовщине Победы. Издание это было благотворительное, оно практически не продавалось, было разослано в основном по библиотекам, а также в качестве подарочного вручено ветеранам войны, которые приезжали в Москву на празднование Дня Победы. И вот наша мать меня с братом упрекает, говорит: "Что же вы ничего не делаете, чтобы помнили об отце?" Я на это отвечаю, что он сделал такое важное дело, что, я надеюсь, может быть, со временем в памяти русского народа оно не должно стереться. А если сотрется, то все усилия бесполезны.

Дело в том, что люди, которые сегодня не ходят на работу 9 мая и 8 марта, даже не подозревают о том, что этим они тоже обязаны моему отцу.

В 1955 году впервые прозвучали по радио, в августе месяце, его радиопередачи, которые назывались "В поисках героев Брестской крепости". По первым следам этих поисков первых живых участников обороны Бреста ему удалось разыскать, расспросить. Я пошел в школу через две недели, и оказалось, что вся страна сидела у радио, буквально вся, отец мгновенно стал знаменитым. Но что самое главное было в этих передачах? Разумеется, рассказы о героизме русского солдата, о людях, которые сражались, продолжали сражаться в условиях абсолютно бесперспективных, безнадежных. Ведь в крепости еще были очаги сопротивления, когда немцы были уже за Смоленском, уже Минск был взят. Тем не менее, эти люди, простые русские парни - и не только русские, конечно, российские парни, потому что там были и татары, и армяне, и немцы поволжские, и кого там только не было, и казахи, короче говоря, со всех концов империи, - продолжали воевать, не сдаваться, убивать немцев, голодали... И, естественно, они все потом - кто не застрелился или не был убит - попадали в плен, неоднократно бежали, потом уходили в партизаны, когда удавалось, вплоть до того, что пытались вредить там, внутри Германии. Да, собственно, если бы не было таких солдат, исход войны, вероятно, был бы другим. И всем этим людям было отказано в праве гражданства. Отец первым заговорил о том, что обстоятельства вынудили этих людей оказаться в плену, что это солдаты, которые имеют право на такое же, а может быть, даже и большее уважение, чем кто-то другой. И вот постепенно это внедрилось не только в сознание народа, но и в сознание власти. Никогда не забуду, как мы пытались, - когда Брежнев умер, но сменялись один за другим "живые покойники", начальники, пока дело дошло до Горбачева, - в очередной раз мы были с матерью на Старой площади, в ЦК партии, говорили о том, что не худо было бы издать эту книгу. И каждый раз обещали, говорили, что это наше национальное достояние, а потом в "Молодой гвардии" редактор - никогда не забуду! - вполне государственным голосом сказал, объяснил мне... Я и фамилию хорошо помню - пусть этот негодяй, может быть, услышит или его дети - фамилия его была Машавец, главный редактор тогда издательства "Молодая гвардия", какой-то там партийный или комсомольский деятель. За точность цитаты ручаюсь, потому что я записал ее тут же, за дверями его кабинета. Он объяснил, что книга не может быть в данный момент переиздана, потому что в ней дана "неверная и поверхностная оценка первого этапа войны, а во-вторых, в случае издания из книги необходимо выбросить все упоминания о тех, кто был в плену". А те, кто не был в плену, в книге не упоминались. Это уже было время Афганистана, армия наша там завязла, проблема наших пленных встала во весь рост, и поэтому зазвучали знакомые руководящие нотки. А в 1965 году последовал указ о том, чтобы 9 мая к 20-летию победы стало выходным днем. Я напомню, что с 1945 по 1965 год это был рабочий день. Но расщедрившееся правительство подарило народу еще и 8 марта, которое тоже было рабочим днем, а в указе было сказано: в знак уважения (что-то в этом роде) к вкладу советских женщин в войну и в труд в тылу. Так что пусть знают, когда выпивают 9 мая и 8 марта, с кем надо чокаться.

П.Кривоногов «Защитники Брестской крепости», 1951 год

Смирнов Сергей Сергеевич (1915-1976).

Смирнов Сергей Сергеевич(1915-1976).

Прозаик, драматург, журналист, общественный деятель. Родился в Петрограде. Трудовой путь начал на Харьковском электромеханическом заводе. В 1932-1937 гг. учился в Московском энергетическом институте. С 1937 г. - сотрудник газеты «Гудок» и одновременно студент Литературного института им. A.M. Горького. «В Великой Отечественной войне принимает участие вначале строевым командиром, а с 1943 г. - спецкором армейской газеты».1 После войны работал в Военном издательстве, затем в редакции журнала «Новый мир». В 1950-1960 гг. - главный редактор «Литературной газеты». Член Советского комитета ветеранов войны, секретарь Московского отделения Союза писателей РСФСР, член Правления СП СССР, член редколлегии журнала «Смена». Награжден двумя орденами Красной Звезды, орденом Трудового Красного Знамени, медалями.

С. Смирнов - автор пьес и киносценариев, документальных книг и очерков о неизвестных героях Великой Отечественной войны, в том числе «Брестская крепость» (1957 г.; расширенное издание - в 1964 г.), «Рассказы о неизвестных героях» (1963) и др. Много лет вел на телевидении популярную передачу - телеальманах «Подвиг».

Важнейший подвиг С. Смирнова - реабилитация героев Брестской крепости. Он был одним из инициаторов создания музея обороны крепости; собранные им материалы (более 50 папок с письмами, 60 тетрадей и блокнотов с записями бесед с защитниками крепости, сотни фотографий и др.) передал музею. В музее крепости ему посвящен стенд. Смирнов вспоминал: «Наши враги с изумлением отзывались об исключительном мужестве, стойкости и упорстве защитников этой твердыни. А мы предали все это забвению... В Москве, в Музее Вооруженных Сил об обороне Брестской крепости ни стенда, ни фотографии, ничего. Музейные работники пожимали плечами: „У нас музей истории подвигов... Какой мог быть героизм на западной границе. Немец беспрепятственно перешел границу и под зеленым светофором дошел до Москвы. Вы разве это не знаете?"». В 1965 г. С. Смирнов стал лауреатом Ленинской премии за книгу «Брестская крепость». По этому поводу Г. Свирский писал:

«До 1957 г. пресса и словом не обмолвилась о героизме защитников Брестской крепости,2 ставшей позднее, в истории войны, символом Сопротивления. Фотография прижавшихся лбами друг к другу, плачущих руководителей обороны Брестской крепости, которые встретились в Москве по дороге из сибирских лагерей, - эта ошеломляющая фотография, воспроизведенная „Литературной газетой" в хрущевские времена, стала неопровержимым документом подлой жестокости сталинского времени. „У нас нет военнопленных, - сказал, как известно, Сталин, - есть предатели". Кому нужны предатели?.. Совинформбюро сообщило о трагедии времени заголовком-фальшивкой: «Как немецкие генералы фабрикуют советских военнопленных».

В середине шестидесятых годов историю обороны Брестской крепости и ее героев, попавших в немецкий плен (а позднее в советские лагеря), рассказал Сергей Смирнов - в документальной книге „Брестская крепость" (удостоенной Ленинской премии в 1965 году). Книге предпослано „Открытое письмо героям Брестской крепости", в котором автор пишет: „Десять лет назад Брестская крепость лежала в забытых и заброшенных развалинах, а вы - ее герои-защитники - не только были безвестными, но, как люди, в большинстве своем прошедшие через гитлеровский плен, встречали обидное недоверие к себе, а порой испытывали и прямые несправедливости. Наша партия и ее XX съезд, покончив с беззакониями и ошибками периода культа личности Сталина, открыли для вас, как и для всей страны, новую полосу жизни".

„Прямые несправедливости", „беззакония и ошибки", „обидное недоверие" - все эти эвфемизмы означают, что герои, которые отважно сражались в крепости, оказавшейся в глубоком тылу немецких войск, были арестованы советскими органами безопасности только оттого, что оказались военнопленными, и что эти герои войны провели послевоенные годы в лагерях. Но и в ту пору хрущевской „оттепели" их летописец, писатель С.С. Смирнов, не мог рассказать о них всю правду, не прибегая к постыдным, лживым заменам: „концлагерь" заменяется оборотом „прямая несправедливость", слова „преступления" и „террор" - словами „беззакония" и „ошибки", слова „сталинский деспотизм" - стереотипом „период культа личности Сталина"» (Свирский Г. С. На лобном месте. Литература нравственного сопротивления. М., 1998. С. 471-472).

Работа писателя С.С. Смирнова завершилась реабилитацией А. Филя, освобождением П. Клыпа, снятием всех подозрений с майоров П. Гаврилова и С. Матевосяна и других оставшихся в живых защитников Брестской крепости. Исключенные из партии были восстановлены, надлежащим образом трудоустроены (Викторов Б.А. Без грифа «секретно». Записки военного прокурора. Вып. 3. М., 1990. С. 286).

Сын С.С. Смирнова - Константин Смирнов (р. 1952 г.) во многом продолжает дело отца. Он - ведущий воскресной телепередачи «Большие родители», которая устойчиво имеет высокий рейтинг. В одном из интервью на вопрос «Какую главную мысль вы вынесли из общения с детьми великих родителей?» он ответил: «Я понял, что советская власть была настолько античеловечна, что даже своих любимых детей, тех, кто служил ей не за страх, а за совесть, она поедала, как свинья поедает своих поросят. В собственной жизни или в жизни близких у них обязательно была какая-то трагедия, о которой часто вообще никто не знает» (НТВ: охота за детьми// Аргументы и факты. 2000. № 9. С. 8). Старший сын С.С. Смирнова - Андрей Смирнов (р. 1941 г.) - кинорежиссер, автор фильмов «Белорусский вокзал» (1971), «Осень» (1975) и др.

Примечания

1) Эти данные взяты из справочника «Сценаристы советского художественного кино» (М., 1972. С. 336). В другом

И ныне над Бугом возвышаются развалины Брестской крепости, руины, овеянные воинской славой, ежегодно тысячи людей со всех концов нашей страны приезжают сюда, чтобы возложить цветы на могилы павших бойцов, отдать дань своего глубокого уважения беззаветной мужественности и стойкости ее защитников.
Оборона Брестской крепости, как и оборона Севастополя и Ленинграда, стала символом стойкости и бесстрашия советских воинов, навечно вошла в летопись Великой Отечественной войны.
Кто может остаться равнодушным, услышав сегодня о героях Брестской обороны, кого не тронет величие их подвига?!
О героической обороне Брестской крепости Сергей Смирнов впервые услышал в 1953 году. Тогда считалось, что все участники этой обороны погибли.
Кто они, эти неведомые, безымянные люди, показавшие беспримерную стойкость? Быть может, кто-либо из них жив? Вот те вопросы, которые волновали писателя. Началась кропотливая работа по сбору материалов, требующая много сил и энергии. Приходилось распутывать сложнейшие переплетения судеб и обстоятельств, чтобы восстановить картину героических дней. Писатель шаг за шагом преодолевает трудности, распутывая нити этого клубка, отыскивая очевидцев, участников обороны.
Так, задуманная вначале как серия очерков, «Брестская крепость» превратилась в грандиозную по охвату событий историко-литературную эпопею. В романе совместились две временных плоскости... Минувшие дни и современность встали рядом, раскрывая всю красоту и величие советского человека. Перед читателем проходят герои обороны: удивительный в своем упорстве и стойкости майор Гаврилов, сражавшийся до последнего патрона; полный светлого оптимизма и яростной неустрашимости рядовой Матевосян; маленький трубач Петя Клыпа - бесстрашный и самоотверженный паренек. А рядом с этими героями, чудом оставшимися в живых, перед читателями проходят образы погибших - безымянные бойцы и командиры, женщины и подростки, принимавшие участие в схватках с врагами. О них известно очень немного, но и эти скупые факты заставляют поражаться стойкости брестцев, их беззаветной преданности Родине.
Сила произведения Сергея Смирнова - в строгости и простоте, с которой писатель излагает драматические события. Его суровая сдержанная манера повествования еще больше подчеркивает всю значительность подвига, совершенного защитниками Брестской крепости. В каждой строке этого произведения чувствуется глубокое уважение писателя к этим простым и в то же время необыкновенным людям, восхищение их мужеством и отвагой.
«Я был участником войны и немало видел в те памятные годы - пишет он в очерке, предпосланном роману, - но именно подвиг защитников Брестской крепости, как бы новым светом озарил все виденное, раскрыл мне силу и широту души нашего человека, заставил с особой остротой пережить счастье и гордость сознания принадлежности к великому, благородному и самоотверженному народу...»
Память о подвиге героев Бреста никогда не умрет. Книга С.С. Смирнова, удостоенная в 1965 году Ленинской премии, вернула стране имена многих погибших героев, помогла восстановить справедливость, вознаградить мужество людей, отдавших жизнь во имя Родины.
Каждая историческая эпоха создает произведения, отражающие дух своего времени. Героические события гражданской войны нашли свое воплощение в фурмановском «Чапаеве», в кристально чистом романе Островского «Как закалялась сталь». О Великой Отечественной войне написано немало замечательных книг. И среди них достойное место принадлежит сильной и смелой книге С. С. Смирнова. Герои «Брестской крепости» встанут рядом с бессмертными образами, созданными Д. Фурмановым и Н. Островским, как символ беспримерной преданности Родине.

Бывают писатели «одной книги», а Сергей Сергеевич Смирнов был писателем одной темы: в литературе, в кино, на телевидении и по радио он рассказывал о людях, героически погибших в Великой отечественной войне, а после этого – забытых. Мало кто знает, что 9 мая стал праздничным днём только в 1965 году спустя 20 лет после Победы. Добился этого писатель Сергей Смирнов. Его выступления по радио и телевидению заставили страну-победительницу вспомнить тех, кому она была обязана и миром, и жизнью.

Сергей Сергеевич Смирнов (1915 – 1976) – прозаик, драматург, журналист, общественный деятель. Родился в Петрограде, в семье инженера. Детство провёл в Харькове. Трудовой путь начал на Харьковском электромеханическом заводе. В 1932-1937 гг. учился в Московском энергетическом институте. С 1937 г. – сотрудник газеты «Гудок» и одновременно студент Литературного института им. A.M. Горького.

С началом Великой Отечественной войны С. Смирнов вступил в ряды истребительного батальона, окончил школу снайперов. В сентябре 1941 г. группу студентов-дипломников Литературного института демобилизовали для того, чтобы они сдали государственный экзамен. Летом 1942 г. Сергей Смирнов был призван в армию и направлен в артиллерийское училище. После окончания училища получил звание лейтенанта, стал командиром пулемётного взвода.

Начал писать в армейскую газету «Мужество», через какое-то время его откомандировали на службу в её редакцию. Окончание войны капитан Смирнов встретил в Австрии. Он награждён двумя орденами «Красной Звезды» и медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.».

После войны работал некоторое время в той же газете, а потом вернулся в Москву и стал редактором Военного издательства Министерства обороны. До 1954 года работал в журнале «Новый мир».

С. Смирнов рассказывал: «Я уже начал подумывать о том, чтобы написать книгу, посвящённую обороне городов-героев Одессы и Севастополя, как вдруг один случайный разговор заставил меня изменить свои планы.

Однажды ко мне пришёл мой товарищ, писатель Герман Нагаев. Он расспросил меня, над чем я собираюсь работать в дальнейшем, и вдруг сказал:

– Вот написали бы вы книжку про оборону Брестской крепости. Это был необычайно интересный эпизод войны.

И тогда я вспомнил, что год или два назад мне попал на глаза очерк писателя М.Л. Златогорова о героической обороне Брестской крепости. Он был напечатан в «Огоньке», а потом помещён в одном сборнике, выпущенном в Военном издательстве Министерства обороны СССР. После разговора с Нагаевым я разыскал у себя этот сборник и снова перечитал очерк Златогорова.

Должен сказать, что тема Брестской крепости как-то сразу захватила меня. В ней ощущалось присутствие большой и ещё не раскрытой тайны, открывалось огромное поле для изысканий, для нелёгкой, но увлекательной исследовательской работы. Чувствовалось, что эта тема насквозь проникнута высоким человеческим героизмом, что в ней как-то особенно ярко проявился героический дух нашего народа, нашей армии. И я начал работу».

Первый приезд в Брестскую крепость, 1954 г

С. Смирнов вёл кропотливую исследовательскую работу по установлению судеб участников обороны и событий 1941 года в цитадели над Бугом около 10 лет. Писатель приезжал в Брест, встречался с защитниками. Он был одним из инициаторов создания музея обороны крепости; собранные им материалы (более 50 папок с письмами, 60 тетрадей и блокнотов с записями бесед с защитниками крепости, сотни фотографий и др.) передал музею. В музее крепости ему посвящён стенд.

С. Смирнов вспоминал: «Наши враги с изумлением отзывались об исключительном мужестве, стойкости и упорстве защитников этой твердыни. А мы предали всё это забвению... В Москве, в Музее Вооруженных Сил об обороне Брестской крепости ни стенда, ни фотографии, ничего. Музейные работники пожимали плечами: «У нас музей истории подвигов... Какой мог быть героизм на западной границе. Немец беспрепятственно перешёл границу и под зелёным светофором дошел до Москвы. Вы разве это не знаете?"».

Выступления С. Смирнова в печати, на радио и телевидении, в телеальманахе «Подвиг», внесли огромный вклад в поиск пропавших в годы войны и её неизвестных героев. Теме войны посвящены его книги: «На полях Венгрии» (1954), «Сталинград на Днепре» (1958), «В поисках героев Брестской крепости» (1959), «Были Великой войны» (1966), «Семья» (1968) и др.

С. Смирнов не претендовал на создание художественного произведения. Он работал как документалист с чисто документальным материалом. По верному утверждению Ньоты Тун, в его «Брестской крепости» наиболее ярко отразилась «характерная для конца 60-х годов тенденция… к документальной точности».

Рассказывая впоследствии о методе своей работы, С. Смирнов писал: «Я, может быть, ригористически отношусь к документальной основе художественного произведения. Я стремлюсь к тому, чтобы ни один факт, приведёённый в документальной книге, написанной мною, не мог быть оспорен очевидцем и участником. Художественная работа, на мой взгляд, здесь заключается в осмыслении, в освещении этих фактов. И здесь писатель-документалист должен подняться над мелочной фактографией, дабы действительные факты, приведённые им, были осмыслены и освещены так, чтобы даже участники и очевидцы этих событий вдруг увидели себя самих в правильном свете и в том осмыслении, какого, быть может, они сами не предполагали… В моей книге «Брестская крепость» я, как известно, сохранил действительные имена героев. Я строго придерживался фактов даже в деталях, и ни один из фактов, изложенных в книге, вероятно, не может быть оспорен защитниками крепости, но ни один из них в своих рассказах не показал мне оборону крепости такой, какой она выглядит в моей книге. И это совершенно естественно. Каждый видел только кусочек этой картины, да ещё видел его субъективно, сквозь призму своих переживаний, сквозь наслоения своей последующей судьбы со всеми сложностями и неожиданностями. Моё дело как исследователя, как писателя было собрать все разрозненные кусочки мозаики, расставить их правильно, так, чтобы они дали широкую картину борьбы, снять субъективные наслоения, верным светом осветить эту мозаику, чтобы она проявилась как широкое панно удивительного народного подвига».

Книге предпослано «Открытое письмо героям Брестской крепости», в котором автор пишет: «Десять лет назад Брестская крепость лежала в забытых и заброшенных развалинах, а вы – её герои-защитники – не только были безвестными, но, как люди, в большинстве своём прошедшие через гитлеровский плен, встречали обидное недоверие к себе, а порой испытывали и прямые несправедливости. Наша партия и её XX съезд, покончив с беззакониями и ошибками периода культа личности Сталина, открыли для вас, как и для всей страны, новую полосу жизни».

За документальную повесть – книгу «Брестская крепость», выходившую дважды (1957, 1964), – С. Смирнов получил Ленинскую премию в области литературы. На основе подготовленных им наградных материалов около 70 защитников Брестской крепости были удостоены государственных наград.

Иногда, наверное, каждый с грустью чувствует несовершенство человеческой памяти. Я говорю не о склерозе, к которому все мы приближаемся с прожитыми годами. Печалит несовершенство самого механизма, его неточная избирательность…

Когда ты мал и чист, как белый лист бумаги, память только приготовляется к будущей работе – мимо сознания проходят какие-то малозаметные, по причине своей привычности, события, но потом ты вдруг с горечью понимаешь, что были они значительными, важными, а то и важнейшими. И ты будешь мучиться этой неполнотой, невозможностью вернуть, восстановить день, час, воскресить живое человеческое лицо.

И уж вдвойне обидно, когда речь идет о близком человеке – об отце, о тех, кто его окружал. К сожалению, я почти лишен обычных в нормальных семьях детских воспоминаний о нем: детство оставило мало зацепок, а когда механизм памяти заработал, виделись мы редко – либо дверь в кабинет была закрыта и сквозь рифленое стекло расплывчато темнел его силуэт за столом, либо междугородный звонок дробил покой притихшей в его отсутствие квартиры и бесстрастный голос телефонной барышни сообщал нам, откуда, из какого уголка страны или мира донесется сейчас хрипловатый отцовский баритон…

Впрочем, так было потом, после Ленинской премии за «Брестскую крепость», после невероятной популярности его телевизионных «Рассказов о героизме». Это было потом…

А поначалу была небольшая квартира в Марьиной роще, куда в середине пятидесятых годов – в пору моего детства – ежедневно и еженощно приходили какие-то малопривлекательные личности, одним своим видом вызывавшие подозрение у соседей. Кто в телогрейке, кто в штопаной шинели со споротыми знаками различия, в грязных сапогах или сбитых кирзовых ботинках, с тертыми фибровыми чемоданчиками, вещмешками казенного вида или попросту с узелком, они появлялись в передней с выражением покорной безнадежности на лицах землистого оттенка, пряча свои грубые шершавые руки. Многие из этих мужчин плакали, что никак не вязалось с моими тогдашними представлениями о мужественности и приличиях. Бывало, они оставались ночевать на зеленом диване поддельного бархата, где вообще-то спал я, и тогда меня перебрасывали на раскладушку.

А через некоторое время они появлялись вновь, иногда даже успев заменить гимнастерку на бостоновый костюм, а телогрейку на габардиновое пальто до пят. И то и другое сидело на них дурно – чувствовалось, что они не привыкли к подобным нарядам. Но, несмотря на это, внешность их неуловимо менялась: сутулые плечи и склоненные головы вдруг отчего-то подымались, фигуры распрямлялись. Все очень быстро объяснялось: под пальто, на отутюженном пиджаке горели и позвякивали ордена и медали, нашедшие их или вернувшиеся к своим хозяевам. И, кажется, насколько я тогда мог судить, отец сыграл в этом какую-то важную роль.

Оказывается, эти дяди Леши, дяди Пети, дяди Саши были замечательными людьми, сотворившими невероятные, нечеловеческие подвиги, но почему-то, – что никому не казалось в ту пору удивительным, – за это наказанными. И вот теперь отец кому-то, где-то «наверху» все объяснил, и их простили.

…Эти люди навсегда вошли в мою жизнь. И не только как постоянные друзья дома. Их судьбы стали для меня осколками зеркала, отразившего ту страшную, черную эпоху, имя которой – Сталин. И еще – война…

Она стояла за их плечами, обрушившись всей чудовищной своей массой, всем грузом крови и смерти, горелой кровлей родного дома. А потом еще и пленом…

Дядя Леша, который вырезал мне из липового чурбачка роскошнейший пистолет с узорной рукояткой, а свисток мог сделать из любого сучка, – Алексей Данилович Романов. Никогда не забыть мне этого живого воплощения добра, душевной кротости, милосердия к людям. Война застала его в Брестской крепости, откуда попал он – ни много ни мало – в концентрационный лагерь в Гамбурге. Его рассказ о побеге из плена воспринимался как фантастика: вместе с товарищем, чудом ускользнув от охраны, проведя двое суток в ледяной воде, а потом прыгнув с причала на стоявший в пяти метрах шведский сухогруз, они зарылись в кокс и доплыли-таки до нейтральной Швеции! Прыгая тогда, он отшиб себе о борт парохода грудь и появился после войны в нашей квартире худющим, прозрачным туберкулезником, дышавшим на ладан. Да и откуда было взяться силам на борьбу с туберкулезом, если ему все эти послевоенные годы говорили в глаза, что, покуда другие воевали, он «отсиживался» в плену, а потом отдыхал в Швеции, откуда его, кстати, не выпустила на фронт Александра Коллонтай – тогдашний советский посол. Это он-то «отдыхал» – полумертвец, извлеченный из трюма вместе с мертвецом в такой же лагерной одежде!.. Его не восстанавливали в партии, ему не давали работы, жить было практически негде – и это на Родине, на своей земле… Но тут случилась телеграмма от моего отца…

Петька – так он назывался у нас в доме, и надо ли говорить, каким он мне был закадычным приятелем. Петр Клыпа – из защитников крепости самый молодой, во время обороны двенадцатилетний воспитанник музвзвода – у нас он появился тридцатилетним человеком с робкой страдальческой улыбкой мученика. Из положенных ему властями 25 лет (!) он отсидел на Колыме семь по несоизмеримой с наказанием провинности – не донес на приятеля, совершившего преступление. Не говоря уж о несовершенстве этого уголовного уложения о недоносительстве, зададимся вопросом: мальчишку, вчерашнего пацана, однако имевшего за плечами брестскую цитадель, упрятать на полжизни за такой проступок?! Это его-то, о котором бывалые солдаты чуть не легенды рассказывали?.. Через много лет, в семидесятых, когда Петр Клыпа (чьим именем назывались пионерские дружины по всей стране и который жил в Брянске и, как тогда говорилось, ударно работал на заводе) столкнулся каким-то недобрым образом с бывшим секретарем Брянского обкома КПСС Буйволовым, опять начали ему вспоминать «уголовное» прошлое, опять стали трепать нервы. Чем уж он не угодил – не знаю, да и узнать не у кого: вся эта кампания не прошла для Пети даром – умер он всего-то на шестом десятке…

Дядя Саша – Александр Митрофанович Филь. Он появился у нас на Октябрьской одним из первых, хотя и добирался дольше всех. Из гитлеровского концлагеря он прямым сообщением отправился по этапу в сталинский, на Крайний Север. Отсидев ни за что ни про что 6 лет, Филь остался на Алдане, считая, что с клеймом «власовца» на материке ему жизни не будет. Этого «власовца» ему походя навесил следователь на фильтрационном проверочном пункте для пленных, заставив, не читая, подписать протокол.

…Подробности этих трех и многих других не менее драматичных судеб воссозданы на страницах главной книги моего отца – Сергея Сергеевича Смирнова – «Брестская крепость». Главной не только потому, что она в памятный год 20-летия Победы была удостоена Ленинской премии, и даже не потому, что работе над «Брестской крепостью» он отдал большую часть своей жизни в литературе. Насколько я могу судить, именно в период работы над этой книгой он сформировался как личность и как писатель-документалист, заложил основы своего в чем-то уникального творческого метода, возвращавшего из небытия имена и судьбы живых и мертвых. Тем не менее на протяжении без малого двух десятков лет «Брестская крепость» не переиздавалась. Книга, которая, как никакая другая, говорила о подвиге советского солдата, советской власти показалась вредоносной. Как мне стало известно много позже, военная доктрина коммунистов, готовивших население к войне с американцами, никак не сходилась с основным нравственным содержанием брестской эпопеи – необходимостью реабилитации пленных. Так что «крылатая» фраза Джугашвили «У нас нет пленных – есть предатели и изменники» по-прежнему, в конце 80-х, была на вооружении партаппарата…

«Рукописи не горят», но они умирают без читателя. И до начала 90-х книга «Брестская крепость» была в предсмертном состоянии.

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Сергей Сергеевич Смирнов
Брестская крепость

Возвращение судьбы

Иногда, наверное, каждый с грустью чувствует несовершенство человеческой памяти. Я говорю не о склерозе, к которому все мы приближаемся с прожитыми годами. Печалит несовершенство самого механизма, его неточная избирательность…

Когда ты мал и чист, как белый лист бумаги, память только приготовляется к будущей работе – мимо сознания проходят какие-то малозаметные, по причине своей привычности, события, но потом ты вдруг с горечью понимаешь, что были они значительными, важными, а то и важнейшими. И ты будешь мучиться этой неполнотой, невозможностью вернуть, восстановить день, час, воскресить живое человеческое лицо.

И уж вдвойне обидно, когда речь идет о близком человеке – об отце, о тех, кто его окружал. К сожалению, я почти лишен обычных в нормальных семьях детских воспоминаний о нем: детство оставило мало зацепок, а когда механизм памяти заработал, виделись мы редко – либо дверь в кабинет была закрыта и сквозь рифленое стекло расплывчато темнел его силуэт за столом, либо междугородный звонок дробил покой притихшей в его отсутствие квартиры и бесстрастный голос телефонной барышни сообщал нам, откуда, из какого уголка страны или мира донесется сейчас хрипловатый отцовский баритон…

Впрочем, так было потом, после Ленинской премии за «Брестскую крепость», после невероятной популярности его телевизионных «Рассказов о героизме». Это было потом…

А поначалу была небольшая квартира в Марьиной роще, куда в середине пятидесятых годов – в пору моего детства – ежедневно и еженощно приходили какие-то малопривлекательные личности, одним своим видом вызывавшие подозрение у соседей. Кто в телогрейке, кто в штопаной шинели со споротыми знаками различия, в грязных сапогах или сбитых кирзовых ботинках, с тертыми фибровыми чемоданчиками, вещмешками казенного вида или попросту с узелком, они появлялись в передней с выражением покорной безнадежности на лицах землистого оттенка, пряча свои грубые шершавые руки. Многие из этих мужчин плакали, что никак не вязалось с моими тогдашними представлениями о мужественности и приличиях. Бывало, они оставались ночевать на зеленом диване поддельного бархата, где вообще-то спал я, и тогда меня перебрасывали на раскладушку.

А через некоторое время они появлялись вновь, иногда даже успев заменить гимнастерку на бостоновый костюм, а телогрейку на габардиновое пальто до пят. И то и другое сидело на них дурно – чувствовалось, что они не привыкли к подобным нарядам. Но, несмотря на это, внешность их неуловимо менялась: сутулые плечи и склоненные головы вдруг отчего-то подымались, фигуры распрямлялись. Все очень быстро объяснялось: под пальто, на отутюженном пиджаке горели и позвякивали ордена и медали, нашедшие их или вернувшиеся к своим хозяевам. И, кажется, насколько я тогда мог судить, отец сыграл в этом какую-то важную роль.

Оказывается, эти дяди Леши, дяди Пети, дяди Саши были замечательными людьми, сотворившими невероятные, нечеловеческие подвиги, но почему-то, – что никому не казалось в ту пору удивительным, – за это наказанными. И вот теперь отец кому-то, где-то «наверху» все объяснил, и их простили.

…Эти люди навсегда вошли в мою жизнь. И не только как постоянные друзья дома. Их судьбы стали для меня осколками зеркала, отразившего ту страшную, черную эпоху, имя которой – Сталин. И еще – война…

Она стояла за их плечами, обрушившись всей чудовищной своей массой, всем грузом крови и смерти, горелой кровлей родного дома. А потом еще и пленом…

Дядя Леша, который вырезал мне из липового чурбачка роскошнейший пистолет с узорной рукояткой, а свисток мог сделать из любого сучка, – Алексей Данилович Романов. Никогда не забыть мне этого живого воплощения добра, душевной кротости, милосердия к людям. Война застала его в Брестской крепости, откуда попал он – ни много ни мало – в концентрационный лагерь в Гамбурге. Его рассказ о побеге из плена воспринимался как фантастика: вместе с товарищем, чудом ускользнув от охраны, проведя двое суток в ледяной воде, а потом прыгнув с причала на стоявший в пяти метрах шведский сухогруз, они зарылись в кокс и доплыли-таки до нейтральной Швеции! Прыгая тогда, он отшиб себе о борт парохода грудь и появился после войны в нашей квартире худющим, прозрачным туберкулезником, дышавшим на ладан. Да и откуда было взяться силам на борьбу с туберкулезом, если ему все эти послевоенные годы говорили в глаза, что, покуда другие воевали, он «отсиживался» в плену, а потом отдыхал в Швеции, откуда его, кстати, не выпустила на фронт Александра Коллонтай – тогдашний советский посол. Это он-то «отдыхал» – полумертвец, извлеченный из трюма вместе с мертвецом в такой же лагерной одежде!.. Его не восстанавливали в партии, ему не давали работы, жить было практически негде – и это на Родине, на своей земле… Но тут случилась телеграмма от моего отца…

Петька – так он назывался у нас в доме, и надо ли говорить, каким он мне был закадычным приятелем. Петр Клыпа – из защитников крепости самый молодой, во время обороны двенадцатилетний воспитанник музвзвода – у нас он появился тридцатилетним человеком с робкой страдальческой улыбкой мученика. Из положенных ему властями 25 лет (!) он отсидел на Колыме семь по несоизмеримой с наказанием провинности – не донес на приятеля, совершившего преступление. Не говоря уж о несовершенстве этого уголовного уложения о недоносительстве, зададимся вопросом: мальчишку, вчерашнего пацана, однако имевшего за плечами брестскую цитадель, упрятать на полжизни за такой проступок?! Это его-то, о котором бывалые солдаты чуть не легенды рассказывали?.. Через много лет, в семидесятых, когда Петр Клыпа (чьим именем назывались пионерские дружины по всей стране и который жил в Брянске и, как тогда говорилось, ударно работал на заводе) столкнулся каким-то недобрым образом с бывшим секретарем Брянского обкома КПСС Буйволовым, опять начали ему вспоминать «уголовное» прошлое, опять стали трепать нервы. Чем уж он не угодил – не знаю, да и узнать не у кого: вся эта кампания не прошла для Пети даром – умер он всего-то на шестом десятке…

Дядя Саша – Александр Митрофанович Филь. Он появился у нас на Октябрьской одним из первых, хотя и добирался дольше всех. Из гитлеровского концлагеря он прямым сообщением отправился по этапу в сталинский, на Крайний Север. Отсидев ни за что ни про что 6 лет, Филь остался на Алдане, считая, что с клеймом «власовца» на материке ему жизни не будет. Этого «власовца» ему походя навесил следователь на фильтрационном проверочном пункте для пленных, заставив, не читая, подписать протокол.

…Подробности этих трех и многих других не менее драматичных судеб воссозданы на страницах главной книги моего отца – Сергея Сергеевича Смирнова – «Брестская крепость». Главной не только потому, что она в памятный год 20-летия Победы была удостоена Ленинской премии, и даже не потому, что работе над «Брестской крепостью» он отдал большую часть своей жизни в литературе. Насколько я могу судить, именно в период работы над этой книгой он сформировался как личность и как писатель-документалист, заложил основы своего в чем-то уникального творческого метода, возвращавшего из небытия имена и судьбы живых и мертвых. Тем не менее на протяжении без малого двух десятков лет «Брестская крепость» не переиздавалась. Книга, которая, как никакая другая, говорила о подвиге советского солдата, советской власти показалась вредоносной. Как мне стало известно много позже, военная доктрина коммунистов, готовивших население к войне с американцами, никак не сходилась с основным нравственным содержанием брестской эпопеи – необходимостью реабилитации пленных. Так что «крылатая» фраза Джугашвили «У нас нет пленных – есть предатели и изменники» по-прежнему, в конце 80-х, была на вооружении партаппарата…

«Рукописи не горят», но они умирают без читателя. И до начала 90-х книга «Брестская крепость» была в предсмертном состоянии.

В начале 70-х годов один из виднейших защитников Брестской крепости Самвел Матевосян был исключен из партии и лишен звания Героя Социалистического Труда. Ему вменялись в вину административно-хозяйственные злоупотребления вроде превышения полномочий и использования служебного положения – Матевосян занимал пост управляющего трестом «Армензолото» геологоразведочного управления цветной металлургии Совмина Армении. Не берусь здесь обсуждать степень нарушения им норм партийной этики, но удивляло одно: правоохранительные органы свои обвинения сняли «за отсутствием состава преступления». Тем не менее я отлично помню, как за год до смерти отец пришел домой с серым, в одночасье постаревшим лицом – из Горького сообщили, что в Волго-Вятском издательстве рассыпали набор «Брестской крепости», а отпечатанный тираж пустили под нож – всякое упоминание о якобы провинившемся С. Матевосяне требовали из книги убрать. Как это случается у нас и по сей день, тогда, в годы «расцвета застоя», дала о себе знать дикая нелепость сталинизма – от навета, каким бы чудовищным и незаконным он ни был, человеку не отмыться. Мало того, под сомнение ставилась вся его жизнь до и после случившегося. И никакие свидетельства очевидцев, однополчан, товарищей по службе в счет не брались – работа шла по накатанным рельсам тенденциозного подбора «фактов» и фактиков, хоть какимто образом могущих доказать недоказуемое.

Шестнадцать лет обивал этот глубоко пожилой человек, ко всему еще и инвалид войны, пороги различных инстанций в упорной надежде добиться справедливости; шестнадцать лет книга, удостоенная высшей литературной премии нашей страны, пролежала под спудом ведомственного запрета. И невозможно было достучаться до чиновников, объяснить им, что композиция и строй литературного произведения не поддаются административному окрику и попросту разваливаются.

В эпоху брежневского безвременья все попытки оживить книгу наталкивались на непробиваемый «слоеный пирог» всевозможных властей. Сначала на верхних этажах шли сладкие заверения в необходимости переиздать, вернуть «Брестскую крепость» в круг литературы. Затем средний «слой» – пожестче и с горчинкой – покусывал книгу: речь шла уже не только об «изъятии» С. Матевосяна, но и Петра Клыпы, и Александра Филя; пока, наконец, дело не упиралось в абсолютно непробиваемую стену, точнее, в вату, где бесшумно гасились все усилия. А письма наши, очередные просьбы о встречах – как камушки в воду, впрочем, даже и кругов не было… И уже потянулись сведения о том, что где-то какой-то официальный цековский лектор публично заявил, что «герои Смирнова – липовые», и тому подобные прелести.

К счастью, времена меняются – «Брестская крепость» вернулась к читателям. Вернулась, чтобы еще раз поведать людям о том, как удивителен Человек, каких высоких нравственных образцов способен достичь его дух…

И все же прошедшие годы запрета не идут из памяти, и, когда я с тупой болью думаю об этой горестной истории, мне вдруг открывается странная черта отцовской судьбы – после смерти он как бы повторил дорогу возвращенных им к жизни людей, обреченный испытать ее неровности собственной душой, заключенной в книге «Брестская крепость». Знать бы ему все это тогда, в пятидесятых…

Но нет!.. Не нужно было это печальное предвидение тогда, на исходе пятидесятых. Тогда его живой труд, зримо воплощенный в этих рано постаревших людях, гордо шагал по московским улицам. Наши соседи уже не опасались за сохранность своих квартир, а радостно улыбались, завидев кого-нибудь из них – теперь их знали в лицо. Прохожие узнавали в толпе, жали руки, вежливо и уважительно похлопывали по плечам. Бывало, и я шел с ними, в отблеске всенародного признания, по случаю перепадавшем и мне, поскольку был по-детски тщеславен. Для меня-то все они были никакими не знаменитыми героями, а близкими друзьями, почти что родственниками, запросто ночевавшими на моем диване. А это, согласитесь, греет душу.

Но отец!.. Отец прямо-таки упивался происходившим. Это было дело его рук, ощутимый результат его энергии, которая гнала его за тысячи километров в глухие медвежьи углы, сталкивала с непробиваемым бездушием царившей системы.

Ведь это он ночами на кухне читал десятки, потом сотни, а потом и тысячи писем, заваливших квартиру, – открыть летом окно стало проблемой: сначала нужно было переместить толстенные стопы конвертов, покрывавших подоконники. Это он проштудировал тысячи единиц документов во всевозможных архивах – от военного до прокуратуры. Это он первым после Родиона Семенюка потрогал в 55-м хрупкую ткань полкового знамени, зарытого в каземате крепости в дни обороны и вырытого теми же руками. Было чем восторгаться – все теперь материализовалось в людях, окружавших его.

И все же главная причина его восторга стала мне понятна гораздо позже, с годами. Он вернул этим людям Веру в справедливость, а это, если хотите, вера в самое жизнь.

Он вернул этих людей стране, народу, без чего они себе жизни не мыслили. Там, в смертельном Бресте, и потом, в лагерях смерти, они – изувеченные, прошедшие все степени голода, забывшие вкус человеческой пищи и чистой воды, гнившие заживо, умиравшие, кажется, сто раз на дню, – они все-таки выжили, спасенные своей невероятной, неправдоподобной верой…

Думаю, отцу тогда было всех радостнее убедиться в далеко не бесспорном факте существования справедливости. Он обещал ее им, потерявшим веру, он был ее невольным вершителем. И Бог мой, как же был он благодарен каждому, кто хоть самой малостью помогал, кто делил с ним эту тяжкую ношу.

Отец и его многочисленные и самоотверженные помощники, такие, как, скажем, Геннадий Афанасьевич Терехов – следователь по особо важным делам, во времена перестройки известный всей стране, которого, к сожалению, уже нет в живых, – ставший с тех пор долголетним другом отца, и многие другие люди, совершили, на мой взгляд, неповторимый в истории человечества процесс реабилитации страны, народа, самой нашей истории в глазах тех, кому выпало пройти все круги ада – гитлеровский и сталинский…

А потом была поездка в Брест – настоящий триумф героев крепости. Да, было, было… И еще был праздник у нас, но особенно, конечно, у отца, когда крепости дали Звезду, а 9 мая объявили нерабочим днем и назначили парад на Красной площади!

Тогда ему, видимо, казалось, что все достигнуто. Нет, не в смысле работы – дорога его только раскатилась впереди. Достигнуто в смысле морального обеспечения звания «Ветеран войны». В те дни начала шестидесятых человеку с рядом орденских планок на пиджаке не было нужды, краснея, лезть в карман за удостоверением участника или, пуще того, инвалида войны – очередь расступалась сама.

Да, пережили мы с тех пор долгий период эрозии общественной нравственности. Но ведь есть же, не могут не существовать у просвещенных народов, к которым и мы себя относим, святые, ни временем, ни людьми не колебимые ценности, без которых народ – не народ. Нельзя нам сегодня обесценивать тот огромный духовный потенциал, что содержится в словах «Ветеран войны». Ведь их мало. Их ничтожно мало, и с каждым днем число это уменьшается. И – както тягостно представить – не за горами день, когда земля примет последнего. Последнего Ветерана Великой Войны…

Их не нужно ни с кем и ни с чем сравнивать. Они попросту несравнимы. Отец как-то поразил меня, заявив, что несправедливо нам иметь одинаковый статут Героя Социалистического Труда и Героя Советского Союза, поскольку первый проливает пот, а второйто – кровь…

Пусть не покажется вам, читающим эти строки, что был он человеком без сучка без задоринки. Отец неотрывно связан со своим трудным, страшным временем. Как и большинство из тех, кто вырос и жил тогда, он не всегда умел различить белое и черное, не во всем жил в согласии с собой, и не всегда хватало ему гражданского мужества. К сожалению, и в его жизни случались поступки, о которых он не любил вспоминать, признавая, правда, открыто совершенные ошибки и пронеся этот крест до самой могилы. А это, думаю, качество не слишком распространенное.

Впрочем, не мне судить отца и его поколение. Кажется мне только, что дело, которому он служил с такой поразительной убежденностью и душевной силой, дело, которое он сделал, примирило его с жизнью и с временем. И насколько я могу об этом судить, он и сам понимал это, понимал и остро чувствовал трагическую неровность времени, в котором ему выпало прожить жизнь. Во всяком случае, нижеследующие строки, написанные его рукой, наводят на это заключение.

Как-то после смерти отца я нашел в его столе черновик письма Александру Трифоновичу Твардовскому. Твардовскому, чьим заместителем еще в первом составе «Нового мира» был отец, в те дни исполнилось шестьдесят лет. К юбиляру отец на всю жизнь сохранил трепетную любовь и преклонялся перед его личностью. Письмо это, помню, поразило меня. Вот отрывок из него.

«Переделкино, 20.6.70.

Дорогой Александр Трифонович!

Почему-то не хочется посылать Вам поздравительную телеграмму, а тянет написать что-нибудь нетелеграфное своей рукой. Вы сыграли такую важную роль в моей жизни, что день Вашего шестидесятилетия невольно ощущаю как знаменательную дату в своей собственной судьбе.

Это не красные юбилейные словца. Я не раз думал о том, как повезло мне, что встретил Вас и имел счастливую возможность работать с Вами и быть некоторое время Вашим близким другом (надеюсь, что это не дерзость с моей стороны). Случилось это в очень критический, наверное, переломный момент моей жизни, когда распирала энергия и жажда деятельности, а эпоха, в которую мы в то время жили, могла ведь направить все это по разным руслам. И хотя, полагаю, что на сознательную подлость я и тогда не был способен, все же бог весть как могли сказаться обстоятельства и сложности тех времен, не встреться мне Вы, с Вашим большим чувством правды и справедливости, с Вашим талантом и обаянием. И во всем, что я делал потом, расставшись с Вами, всегда была доля Вашего влияния, воздействия на меня Вашей личности. Поверьте, я очень далек от того, чтобы преувеличивать свои возможности и сделанное мною, но все же мне иногда приходилось делать добрые человеческие дела, которые в старости доставляют чувство внутреннего удовлетворения. Я не знаю: сумел бы я сделать их или нет, если бы за душой не было встречи с Вами и Вашего никогда не прекращавшегося влияния. Наверное, нет! И за это мое Вам сердечное спасибо и мой низкий поклон ученика учителю…»

Жалко, смертельно жалко, что не дожил отец до того дня, когда «Брестская крепость» впервые после долгого запрета увидела свет. Жаль, что не суждено ему узнать посмертной судьбы его главной книги, подержать в руках пахнущий типографской краской сигнальный экземпляр, тронуть обложку с тиснеными словами «Брестская крепость». Уходил он с тяжелым сердцем, без иллюзий по поводу главного дела своей жизни…

И в заключение – несколько слов о настоящем издании. В постсоветское время книга издавалась несколько раз. Разумеется, за прошедший период в исторической науке о Великой Отечественной войне появилось много новых фактов, свидетельств, документов. В отдельных случаях они исправляют некоторые неточности или ошибки, допущенные историками-документалистами в широко известных трудах об истории войны. В определенной степени это относится и к «Брестской крепости», поскольку во время ее создания историческая наука не располагала современной полнотой взгляда на начальный период войны.

Тем не менее, учитывая незначительность разночтений прижизненной авторской редакции книги с сегодняшней позицией историков, мы воздержимся от переделок. Это, очевидно, задача будущих изданий, нуждающихся в более обширном научном инструментарии.

Разумеется, есть в этом повествовании и идеологические перехлесты. Но не судите строго: как бы мы, сегодняшние, ни относились к реалиям времени создания этой книги, искренность автора не стоит подвергать сомнению. Как и каждое значительное творение, «Брестская крепость» принадлежит своей эпохе, но, сколько бы лет не отделяло нас от событий, в ней описанных, ее невозможно читать со спокойным сердцем.

К. Смирнов

Открытое письмо героям Брестской крепости

Дорогие мои друзья!

Эта книга – плод десятилетней работы над историей обороны Брестской крепости: многих поездок и долгих раздумий, поисков документов и людей, встреч и бесед с вами. Она окончательный итог этой работы.

О вас, о вашей трагической и славной борьбе еще напишут повести и романы, поэмы и исторические исследования, создадут пьесы и кинофильмы. Пусть это сделают другие. Быть может, собранный мной материал поможет авторам этих будущих произведений. В большом деле стоит быть и одной ступенькой, если эта ступенька ведет вверх.

Десять лет назад Брестская крепость лежала в забытых, заброшенных развалинах, а вы – ее герои-защитники – не только были безвестными, но, как люди, в большинстве своем прошедшие через гитлеровский плен, встречали обидное недоверие к себе, а порой испытывали и прямые несправедливости. Наша партия и ее XX съезд, покончив с беззакониями и ошибками периода культа личности Сталина, открыли для вас, как и для всей страны, новую полосу жизни.

Сейчас Брестская оборона – одна из дорогих сердцу советских людей страниц истории Великой Отечественной войны. Руины старой крепости над Бугом почитаются как боевая реликвия, а вы сами стали любимыми героями своего народа и повсюду окружены уважением и заботой. Многие из вас уже награждены высокими государственными наградами, но и те, кто еще не имеет их, не обижены, ибо одно звание «защитник Брестской крепости» равнозначно слову «герой» и стоит ордена или медали.

Теперь в крепости есть хороший музей, где полно и интересно отражен ваш подвиг. Целый коллектив научных сотрудников-энтузиастов занимается изучением борьбы вашего легендарного гарнизона, выявляет новые ее подробности, разыскивает еще неизвестных героев. Мне остается только почтительно уступить дорогу этому коллективу, дружески пожелать ему успеха и обратиться к другому материалу. В истории Отечественной войны до сих пор много неизученных «белых пятен», нераскрытых подвигов, неведомых героев, которые ждут своих разведчиков, и здесь может кое-что сделать даже один писатель, журналист, историк.

С выходом в свет этой книги я передал музею крепости весь собранный за десять лет материал и попрощался с темой обороны Бреста. Но вам, дорогие друзья, хочется сказать не «прощайте», а «до свидания». У нас будет еще много дружеских встреч, и я надеюсь всегда бывать как ваш гость на тех волнующих традиционных торжествах, которые ныне проводятся в крепости каждые пять лет.

До конца дней я буду гордиться тем, что моя скромная работа сыграла какую-то роль в ваших судьбах. Но я обязан вам больше. Встречи с вами, знакомство с вашим подвигом определили направление работы, которую я буду вести всю жизнь, – поиски неизвестных героев нашей четырехлетней борьбы с германским фашизмом. Я был участником войны и немало видел в те памятные годы. Но именно подвиг защитников Брестской крепости как бы новым светом озарил все виденное, раскрыл мне силу и широту души нашего человека, заставил с особой остротой пережить счастье и гордость сознания принадлежности к великому, благородному и самоотверженному народу, способному творить даже невозможное. Вот за этот бесценный для литератора подарок я низко кланяюсь вам, дорогие друзья. И если в своей литературной работе мне удастся передать людям хоть частицу всего этого, я буду думать, что не зря ходил по земле.

До свидания, до новых встреч, мои дорогие брестцы!

Всегда ваш С. С. Смирнов. 1964 г.